Чарли POV

Путь домой был бесконечно долгим. Мы оба молчали, но время от времени я ощущал на себе взгляды Беллы, которые она посылала мне с противоположного конца салона автомобиля. Прошлым вечером, приехав в дом Элис и обнаружив, что моей дочери там нет, я едва не сошел с ума от беспокойства. Элис пыталась меня заверить, что Белла скоро вернется и что она скажет ей, чтобы та перезвонила мне, но годы служения в правоохранительных органах обострили мой нюх на чужую ложь. Конечно, в сущности, Элис была хорошей девочкой и, через два часа она все-таки раскололась и призналась, что Белла с Эдвардом.

За ночь ожиданий переживание и злость достигли своего предела. В тот момент когда я наконец увидел на дороге джип, мою грудь снова сжала боль. Каждый инстинкт внутри меня требовал немедленно выдернуть мальчишку из автомобиля. Но я знал, что это ничем хорошим не закончится. И все же, когда моя маленькая девочка бросила на него еще один взгляд и я разглядел выражение ее лица, то невольно вздрогнул. Это был взгляд, от которого мои внутренности свернулись в тугой узел, но я постарался выбросить его из головы и сосредоточиться на главном.

Я никак не мог принять тот факт, что был обманут. Моя маленькая девочка обвела меня вокруг пальца. Я считал Беллу ответственной и свято верил в то, что она бы никогда не поступила так со мной, но ошибся. Она провела с этим мальчишкой всю ночь, занимаясь неизвестно чем. Моя малышка и взрослый юноша. Та самая маленькая девочка, которой я менял пеленки, когда она была еще совсем крохой, которую брал с собой на бейсбол. Моя маленькая принцесса, которая забиралась в «Круизер» по воскресеньям, чтобы вместе со мной отправиться за мороженым.

Чем больше я думал об этом, тем сильнее меня охватывало разочарование. Как она могла так со мной поступить? Я не представлял, каким образом смогу с этим справиться. Никаких сомнений относительного того, что именно между ними произошло, у меня не осталось, и сейчас я всем сердцем желал никогда об этом не знать. Неведение в вопросах, касающихся этой стороны родительской жизни – ценнейшее из сокровищ. Но я им больше не обладал, потому что сегодня обман моей дочери рассыпался на куски в тот самый миг, когда я увидел ее на соседнем сидении притормозившего у дома Элис автомобиля с мальчишкой за рулем.

Конечно, я давно подозревал о природе их отношений, хотя и гнал от себя эту мысль; но теперь все подтвердилось. У них был… секс, и я ничего не мог с этим поделать. Тот факт, что они наверняка предохранялись, мало меня успокаивал. Неужели они не осознавали эмоциональных последствий? Неужели она не понимала, что, чем больше отдает, тем сложнее ей будет потом смириться с утратой? С одной стороны, я был опечален, но с другой – вне себя от бешенства. Она выставила меня дураком, который совершенно не уделяет дочери внимания.

Никогда еще я не был так зол на Беллу, но я понимал, что, что бы я сейчас ни сказал или ни сделал, потом буду об этом горько сожалеть. Костяшки моих пальцев, сжавших руль, побелели, но я не отрывал глаз от обледеневшей дороги, напоминая себе, что должен ехать медленно. Когда мы наконец завернули во двор, она выпрыгнула из машины и стремительно пробираясь сквозь сугробы свежевыпавшего снега, тут же направилась к парадной двери. Я догадывался, что она, скорее всего, попытается избежать нашего разговора, но это стало последней каплей. Кипя от негодования я бросился следом и настиг ее уже на ступенях лестницы, ведущей на второй этаж.

- Не так быстро, Изабелла. Сядь. Немедленно. – Она напряглась от звука моего голоса, который оставался на удивление спокойным… даже слишком спокойным. Кажется, она тоже обратила на это внимание, так как в следующий миг медленно развернулась, снова спустилась вниз, бросила сумку у подножия лестницы и робко присела на указанный мною стул. Я встал напротив нее, скрестив руки на груди. – Потрудись-ка объяснить мне, где ты была всю ночь. И почему я провел ее без сна, представляя наихудшие из возможных сценариев, которые могли произойти, когда ты не ответила на мой телефонный звонок. – Она открыла было рот, чтобы ответить, но я покачал головой, выставляя вперед ладонь. – Едва я начал доверять тебе, как ты вдруг уезжаешь на целую ночь черт знает куда и делаешь черт знает что с этим мальчишкой…

- Знаю, папа, - мягко перебила меня она, не поднимая глаз от пола. Я сделал глубокий вдох в попытке унять свой гнев, но тщетно.

- Нет, не знаешь, юная леди! – мрачно отрезал я, заставляя Беллу посмотреть на меня. Никогда еще я не выходил из себя в разговоре с дочерью. Я видел, как она вцепилась в сиденье и нервно сглотнула. – Ты понятия не имеешь, какой ужас я испытал, когда тебя не оказалось там, где ты должна была быть! И когда твой телефон раз за разом переключал меня на голосовую почту, всю ночь! Знаешь ли ты, как близок я был к тому, чтобы отправить за тобой поисковую группу, а утром призвать к ответу мальчишку за похищение несовершеннолетней и тем самым, в сущности, разрушить его будущее?

- Ты не можешь сделать этого, отец! – воскликнула Белла. Ее глаза в ужасе расширились, и она рьяно затрясла головой. – Эдвард меня не похищал! Пожалуйста, не надо! Посади меня под домашний арест, сделай со мной что угодно, только, пожалуйста, не поступай так с Эдвардом. Он хотел этого с того самого момента, когда был еще маленьким мальчиком. Пожалуйста!

- Тебе шестнадцать, Белла! Ты не можешь находиться где бы то ни было без присмотра взрослых, не говоря уж о том, чтобы проводить ночь с парнем! С любым парнем, я не имею ввиду только этого! – Мой голос эхом прокатился по гостиной, ему вторил оглушительный хлопок, с которым я опустил ладони на корпус телевизора. Она подпрыгнула от громкого звука и, встретившись со мной взглядом, нервно прикусила губу. – И я буду поступать так, как считаю нужным, когда дело касается моего ребенка!

К моему изумлению глаза Беллы сузились, и она вдруг вскочила со стула.
- Пап, ты, кажется, упустил из внимания, что я больше не ребенок! – выкрикнула она, взмахивая руками и качая головой.

- Ты все еще мой ребенок, и моя работа – защищать тебя, - категорично возразил я, но она и не подумала сесть обратно.

- И от чего же именно ты меня защищаешь? От Эдварда? От его любви?

- От боли, Белла, - сердито ответил я. В наступившей тишине мой голос эхом ударился о стены.

- Может, мне нужно испытать боль, отец! – выкрикнула она, по ее щекам покатились слезы, а я смотрел на нее широко распахнутыми в недоумении глазами. – Может, мне нужно почувствовать, каково это остаться с разбитым сердцем, когда он уедет. И снова ощутить радость, когда он вернется, и всю остальную гамму чувств между этими двумя событиями. Любовь, и боль, и счастье, и печаль… из этого и состоит жизнь! Я не могу перестать жить, как это сделал ты, только потому, что меня что-то ранит так же, как ранила тебя мама. – Несколько минут я молчал, ее слова впервые за долгое время задели меня за живое, и все из-за направления, которое принял наш разговор. Сейчас было не время говорить об этом, и уж я точно был не в настроении поднимать эту тему. Я уже было открыл рот, чтобы остановить Беллу, но она меня опередила. – Прошло десять лет, пап. Неужели десяти лет недостаточно для того, чтобы наконец поговорить о м-моей… моей маме? – Ее хрупкая фигурка затряслась от переполнявших эмоций, кулаки судорожно сжались, она сейчас в прямом смысле слова походила на бомбу замедленного действия. – Ты был не старше меня, когда встретил маму, и лишь немногим взрослее, когда родилась я. Повернул бы ты время вспять, чтобы изменить это, если бы мог? Если бы ты смог уберечь самого себя от боли, пожелал бы ты никогда не встречать маму или никогда не иметь дочь?

От ее тона мои глаза невольно расширились; никогда прежде она не разговаривала со мной подобным образом. Это не был обычный дерзкий тон подростка. Ее голос сочился болью… застарелой болью. Я почти чувствовал, что сейчас произойдет нечто, к чему я совсем не был готов. Воспоминания и боль, которые я пытался предавать забвению все эти долгие годы и которые едва не вырвались на свободу в тот рождественский день, когда мне пришлось заговорить о своей любимой жене, сейчас обрушились на меня со всей силы. Я не мог этого вынести.

- Изабелла Мари Свон, сейчас не время для этого! Марш в свою комнату!

- Но папа…

- Немедленно! – отрезал я, указывая на лестницу.

Мгновение Белла смотрела на меня, едва заметно качая головой, а потом развернулась и бросилась наверх в свою спальню. Она с силой захлопнула дверь, отчего затряслись стены во всем доме. Через мгновение я услышал ее приглушенные рыдания, и мое сердце сжалось в груди. Запустив руки в волосы, я попытался собраться с духом; от пережитого потрясения тело словно налилось свинцом. Внезапно ноги задрожали, угрожая и вовсе подогнуться подо мной, и переполнявшие меня эмоции наконец проникли в мое измученное сознание.

Я добрался до дивана, сел и спрятал лицо в ладонях. Слова Беллы причиняли боль, но я вынужден был признать, что в них есть смысл. Мне было больно, потому что она сказала правду. Моя маленькая девочка больше не была малюткой, и она заставила меня понять, каким посредственным отцом я был. Она не только научилась мне лгать, но буквально ткнула меня носом в ошибку, которую я совершал на протяжении долгих лет. Избегание. Я избегал реальность происходящего. Я чувствовал себя комфортно в своем молчании, в отрицании того единственного, что мне следовало принять много лет назад.

И снова все возвращалось к разговору о чувствах, касающихся смерти моей жены. Освобождение от эмоционального груза, который я нес уже очень давно, задевая тем самым, как оказалось, и чувства дочери, увеличило пропасть между нами. Сейчас я понимал, что все дело было в той боли, которую испытывал и хранил глубоко внутри себя. Именно я держал дочь на расстоянии, не находя в себе сил по-настоящему с ней сблизиться. Списывал это на ее принадлежность к женскому полу, который никогда до конца не понимал; но сейчас я не ощущал ни малейшей сложности в прочтении ее чувств. Ей тоже было больно… и я был тому виной.

Все это время я не осознавал, что единственным, чего хотела и в чем нуждалась Белла, был разговор о матери. Необходимо было поговорить о ее утрате, о том, как ей не достает материнского присутствия, материнской руки. И меня не было рядом, когда я был так ей нужен. Я практически вычеркнул себя из ее жизни, и это осознание было больнее всего прочего: без Рене из меня вышел дерьмовый родитель. Я не смог дать Белле того единственного, что от меня требовалось. В сложившейся ситуации существовало лишь одно логическое решение. Мы оба страдали, мы оба потеряли одного и того же родного человека. Когда-то мы были семьей; я и только я должен был снова наладить наши отношения, ведь, в конце концов, именно на мне лежала роль главы семейства. Моя дочь нуждалась во мне.
Поднявшись, я направился к лестнице. Медленно преодолевал ступень за ступенью, всем телом ощущая груз предстоящего мне разговора. Сделав глубокий вдох, несмело постучал в дверь, но в ответ не раздалось ни звука.

- Белла?

Тишина за дверью стояла оглушительная, и мое сердце начало колотиться как сумасшедшее. Резко выдохнув, я осторожно открыл дверь, мысленно готовясь к самому худшему. От облегчения на миг прикрыл глаза: Белла сидела посреди кровати, опустив голову, и слезы капали с ее щек, образуя темное мокрое пятно на джинсах. Я вошел в комнату и присел на край постели. Несколько мгновений мы молчали, не решаясь взглянуть друг на друга.

- Белла, - наконец тихо проговорил я, продолжая смотреть на свои скрещенные руки. – Я хочу поговорить с тобой. Хочу, чтобы ты кое-что поняла. – Она продолжила делать вид, будто меня здесь нет, но я знал, что она меня слушает. Мне было необходимо развеять неверные представления, которые могли сложиться у моей дочери. – Пожалуйста, выслушай меня, - тяжело вздохнул я. – Я никогда не желал, чтобы ты хотя бы на секунду поверила, будто я когда-либо сожалел о твоем появлении на свет. Ты – самое лучшее и самое важное, что есть у меня в жизни, я не променял бы тебя ни на какие сокровища мира.
На несколько секунд снова воцарилась тишина, пока Белла собиралась с мыслями.

- Но ты сожалеешь о своей встрече с мамой, - пробормотала она тихим, полным слез голосом. Я обернулся, на краткий миг встречаясь с ней глазами, и снова тяжело вздохнул. Я не имел ни малейшего представления, что на это ответить. – Видишь, именно об этом я и говорю. Еще ни разу мы не смогли просто сесть и поговорить о маме. Ты всегда меняешь тему разговора или становишься раздражительным. Все, что с нами происходит, напрямую касается мамы, но именно о ней говорить не позволено.

- Разве мог я когда-либо сожалеть о встрече с твоей мамой? – только и смог выдавить из себя я. – Не существует того, что заставило бы меня об этом пожалеть. Без нее никогда бы не было тебя.

- Тогда почему ты пытаешься запретить мне жить своей собственной жизнью? Совершать собственные ошибки? Ты все время так поступаешь с тех самых пор, как умерла мама. – Ее голос дрогнул. – Пап, я знаю, что в твоих мыслях и в сердце всегда буду маленькой девочкой, но я уже очень давно повзрослела. Еще будучи ребенком, я пыталась понять то, чего не могут постичь многие взрослые. Знаешь ли ты, что Эдвард был первым человеком, с которым я смогла поговорить о маме? Или то, насколько легко стало на душе после того, как я смогла выплеснуть все это наружу? Освободиться наконец от непосильной ноши, потому что с тобой поговорить об этом я боялась?

Каждое ее слово было подобно удару, и я в очередной раз подумал, до чего посредственно исполнял роль отца. Мне следовало выйти из собственной зоны комфорта и сосредоточиться на Белле. Я ни разу не садился рядом с ней и не спрашивал о том, как она себя чувствует. Складывалось такое ощущение, будто только сейчас я начинал узнавать свою собственную дочь. Это было больно. Не мне, а Эдварду она открыла свою душу, рассказала о том, как тоскует по матери, о чем другие девочки ее возраста и понятия не имеют, принимая наличие в жизни этого родного человека как само собой разумеющееся. В наступившей тишине я снова не смог сдержать вздох.

- В тот день я потеряла не только маму. Я потеряла и часть тебя тоже. Когда мы в последний раз ходили вместе на бейсбол?

Ее неожиданный вопрос застал меня врасплох, и я отвел взгляд.
- Белла, ты ненавидишь бейсбол, - пробормотал я, но посмотреть на нее так и не смог. Потаенная боль ее слов задела какую-то струну в моем сердце, и я почувствовал, что мои собственные глаза наполняются слезами.

- Да, ненавижу. Теперь, - напряженно ответила она, подтягивая колени к груди. – Потому что когда-то я ходила на игры со своим отцом. В Фениксе построили огромный бейсбольный парк, но мы не сходили туда ни разу. Ты спрятался от меня за глухой стеной сразу после похорон.

- Белла, я не могу говорить об этом сейчас. – Мою грудь сжимало все сильнее. – Сейчас не время…

- Ты должен, пап! Может, не сегодня и не завтра, но определенно должен это сделать! – настойчиво проговорила она, качая головой. – А до того момента лучше не станет. Ни для кого из нас. Я не пытаюсь откреститься от чего-то или сказать что-то только лишь для того, чтобы причинить тебе боль. Знаю, что мой поступок прошлой ночью нельзя назвать «поведением, достойным юной леди» или типа того, и знаю, что наверняка за это буду посажена под домашний арест. Боже, да я жду этого! Но не кажется ли тебе, что ты со своим намерением арестовать Его несколько перебарщиваешь? Ты так сильно боишься, что кто-то причинит мне такую же боль, какую пришлось испытать тебе, что делаешь злодея из Эдварда, который никогда не позволил бы и единому волоску упасть с моей головы. Он любит меня, отец. И я тоже очень сильно его люблю.

Слетевшие с ее губ слова лишь укрепили во мне веру в то, о чем я уже и так подсознательно догадывался. Мне словно дали под дых. Одной лишь мысли об этом оказалось достаточно, чтобы я содрогнулся всем телом от страха и, подавшись вперед, спрятал лицо в руках.

- Белла, ты еще так юна, - тихо проговорил я, прижимая основания ладоней к векам в попытке удержать выступившие слезы. Я почувствовал, как Белла придвинулась ко мне. Ее рука с нежностью опустилась на мое плечо.

- Пусть мне всего шестнадцать, но я хочу, чтобы ты наконец понял, что я выросла и полюбила прекрасного человека. Ведь и ты считал его таковым до того, как мы начали встречаться, - мягко начала она, и я опустил ладони и посмотрел на нее. – Эдвард не просто мой бойфренд, он – мой лучший друг. Он – единственный человек, который впервые за долгое время снова заставил меня почувствовать себя цельной, он мне нужен. Я люблю тебя, пап, и всегда буду, но ты должен дать зеленый свет моим отношениям с Эдвардом. Возможно, я совершу не одну ошибку, и точно знаю, что через восемь месяцев, когда он уедет, буду страдать, но мне нужно все это испытать, совершить эти ошибки для того, чтобы стать мудрее и чему-то научиться. А больше всего на свете мне нужен мой отец.

Я смотрел ей в глаза и какой-то частью своего сознания понимал, что она абсолютно права. То, как она с ним говорила, совсем не походило на речь юной девчонки, впервые познавшей подростковую влюбленность. Она вела себя как молодая женщина, испытывающая муки первой любви. В этот момент она мне так сильно напомнила свою мать, когда той было столько же лет, что сердце мое заныло еще отчетливее. Меня вдруг наполнило острейшим чувством сожаления оттого, что ей пришлось так быстро повзрослеть, потому что я был слишком слаб и не смог разглядеть сквозь собственные скорбь и утрату ее страдания. Я убедил себя в том, что, предавая забвению любые мысли о ее матери, я тем самым уберегу ее от болезненных воспоминаний, на деле же я оказывал медвежью услугу, пытаясь оградить себя самого, закрываясь от нее. Вместо того чтобы стать любящим и внимательным отцом, я на километры отстранился от того единственного в этом мире, что имело для меня значение – моей маленькой девочки.

Медленно и неуверенно я поднял ладонь и положил ее поверх руки дочери, и это лишь еще сильнее проиллюстрировало ее слова. Физический контакт с дочерью давался мне с огромным трудом, то же можно было сказать и о ней, судя по тому, с какой нервозностью, в свою очередь, она склонила голову мне на плечо. И когда я прижал губы к ее макушке, а на ее лице появилась неуверенная улыбка, я принял решение. Я сделаю что угодно, чтобы стать тем отцом, которым должен был быть с самого начала, которого заслуживала Белла.

- Я люблю тебя, Белла, - тихо выдохнул я ей в волосы, в ответ она придвинулась ко мне еще ближе. – Но ты все-таки под домашним арестом.

Белла неожиданно начала смеяться, давясь слезами.
- Я знаю, - ответила она и подняла на меня сверкающие влагой глаза. – И я люблю тебя, пап.

Мы не выпускали друг друга из объятий еще несколько минут. Наконец я медленно выпрямился, потрепал ее колено, поднялся с кровати и направился к двери. Но прежде чем покинуть комнату, я обернулся, моя рука замерла на дверной ручке.

- Как бы то ни было, думаю пришла пора нам с Эдвардом поговорить.

Ее глаза расширились, рот беспомощно приоткрылся, но я уже захлопнул за собой дверь.

Белла POV

Сказать, что я нервничала, меряя шагами коридор в ожидании Эдварда, - не сказать ничего. Я избегала вдоль и поперек весь дом, с настойчивостью маньяка протерла пыль в каждом углу, перестирала вещи – переделала все, что попалось под руку, чтобы только занять чем-то свои мысли; пока дел больше не осталось.

Этой пятницы я ждала с ужасом начиная понедельника, с того самого момента, как объявила Эдварду, что мой отец хочет с ним поговорить. Я не знала, что именно он собирался ему сказать, и эта мысль пугала меня даже сильнее, чем мысль о том, что они будут вместе в одной комнате, особенно в свете событий последнего уикэнда. Но если Эдвард и нервничал по этому поводу, то ни разу этого не показал. Даже целуя меня сегодня на прощанье после школы, он с улыбкой напомнил мне, что мы снова увидимся через несколько часов. Отец, вернувшийся вечером со службы, тоже сохранял хладнокровие.

Ну а я – умирала от страха.

Когда раздался стук, даже подпрыгнула на месте, бросилась ко входу, быстро распахнула дверь и крепко обняла Эдварда. Он мягко сжал меня в ответ и коснулся поцелуем виска.

- Все будет хорошо, малыш, - успокаивающе прошептал он мне на ухо, а потом вдруг ослабил объятья, и я спиной почувствовала присутствие отца. Шагнув назад, я повернулась к Чарли, нервно покусывая губу. – Шеф Свон, - с почтением проговорил Эдвард, протягивая ему руку.

- Эдвард, - ответил мой отец без единой эмоции в голосе и пожал его ладонь.
Через мгновение он снова посмотрел на меня, одними глазами указывая на лестницу.

Я бросила короткий взгляд на Эдварда – он ободряюще улыбнулся в ответ, – а затем развернулась и направилась в свою комнату. Оказавшись наверху, я закрыла дверь и прижалась к ней ухом, пытаясь уловить хотя бы слово. Но услышала только шаги, проследовавшие в заднюю часть дома и затихшие в кухне. Я зарычала от разочарования и принялась мерить шагами спальню, понимая, что не услышу ни звука из происходящего.

Пожалуйста, пожалуйста, отец, только не вынимай оружия. Пожалуйста, - безмолвно молила я, возвращаясь к двери и прислушиваясь.

Криков слышно не было. Это ведь хороший знак, верно?

Прошло двадцать минут, и я заметила, что манжеты моего свитера на запястьях окончательно вытянулись от постоянного дерганья. Но внизу была все та же тишина. Еще двадцать минут – клянусь, на моих ладонях навсегда останутся отпечатки впившихся в них ногтей. Полное безмолвие. Десять минут спустя, когда я лежала на постели, уставившись в потолок, и размышляла, похоже ли то, что я сейчас испытывала, на ощущения от язвы, с первого этажа наконец донеслось мое имя.

Я соскочила с кровати, пулей промчалась по комнате, вылетела за дверь, тут же обнаруживая внизу отца и Эдварда. Оба казались спокойными и расслабленными. Я нерешительно спустилась по лестнице, с опаской вглядываясь в их лица. Когда я оказалась на последней ступени, отец перевел взгляд на Эдварда и промолвил всего два слова:
- Десять минут.

Как только он скрылся в зале, Эдвард взял мою ладонь и, мы молча вышли на крыльцо и закрыли за собой дверь. Прежде чем что-то сказать, он обвил меня руками, притянул к себе и прижал к груди. Но мое беспокойство было слишком сильным, и вскоре я мягко отстранилась и подняла на него взгляд.

- Эдвард, не заставляй меня нервничать. Что произошло? Что он сказал? Что ты сказал? Чт… - Он прервал поток сумбурных слов, прижимая палец к моим губам. Я тихо вздохнула, и он убрал руку и нежно меня поцеловал.

- У нас всего десять минут, Белла, - серьезно проговорил Эдвард. Я ощутила, как живот свело от ужаса. – Пока, - добавил он, и по его губам медленно растеклась улыбка. – Ты под домашним арестом до конца семестра, и, конечно, никаких ночевок у Элис до тех пор, пока мы снова не заслужим его доверие. Но…

Я выжидающе уставилась на него, глазами подначивая его продолжать, а потом не выдержала.
- Но что?

Эдвард хохотнул и поцеловал меня в лоб, крепче сжимая руки на моей талии.
- После этого я смогу навещать тебя после школы, когда твой отец вернется с работы, и мы сможем выбираться в город по выходным, при условии, что ты будешь дома не позже одиннадцати.

Я широко улыбнулась и, обхватив его лицо ладонями, с облегчением прижалась губами к его губам. Мои худшие опасения не подтвердились. Прижавшись лбом к его лбу, я закрыла глаза и обняла его за шею, наслаждаясь ощущением безмятежности, которую не испытывала почти неделю. Нас не разлучат. И пусть какое-то время нам придется следовать строгим правилам. С этим я могла мириться до тех пор, пока Эдвард со мной. Я легонько перебирала волосы на его шее, а он нежно поглаживал мою спину.

- Спасибо за то, что делаешь это, Эдвард.

- Твой отец – хороший человек, Белла. И он любит тебя. Это я, конечно же, не могу ставить ему в претензию. Он всего лишь хочет защитить тебя. Знаю, что ты собираешься сказать, но просто попытайся хоть на мгновение взглянуть на вещи его глазами. В будущем мы от этого только все выиграем, - проговорил он с той самой усмешкой, которую я так обожала. Открыв глаза, я снова посмотрела на него. Он приподнял мой подбородок и еще раз нежно меня поцеловал. – Так что давай пока не будем давить на него и с благодарностью примем его щедрый жест, что скажешь?

Я притворно надула губы, сгребая в кулаки ткань его куртки, и он засмеялся.
- Ладно, увидимся в понедельник, - не сдержала я улыбки и, поднявшись на носочки, снова поцеловала его.

Я оставалась на крыльце до тех пор, пока он не сел в машину и не завел мотор, а затем, помахав на прощанье, вернулась в дом. Войдя на кухню, я обнаружила там отца. Он сидел за столом со странным выражением на лице. В его руках была банка с пивом, с которой он не сводил глаз. Не знаю, следовало ли мне что-то сказать, но я просто прошла к плите, извлекла из духовки запеканку, которая там разогревалась, и принялась накрывать на стол.
- Он очень хороший парень, Белла, - внезапно проговорил отец. Я повернула голову: выражение его лица ничуть не изменилось. Он поднял на меня взгляд, и я заметила в них тень печали. – И действительно тебя любит.

Внезапно мне все стало понятно. Где-то глубоко в душе Чарли до сих пор пытался отыскать в Эдварде какой-нибудь недостаток, намек на неискренность, и сейчас, когда такового не обнаружилось, казался почти разочарованным. И все же в уголках его глаз наконец образовались едва заметные морщинки, и на губах заиграла слабая улыбка.

- Да, верно и первое, и второе, - ответила я, ставя перед ним тарелку с ужином и усаживаясь напротив.

Некоторое время мы ели в уютном молчании. Покончив с едой, он опустил вилку на тарелку и с невозмутимым видом отпил из банки.
- Я сегодня сделал пару звонков и записался на прием к психотерапевту.

Я так и застыла с непрожеванной пищей во рту, глядя на отца во все глаза. Он снова уткнулся взглядом в стол. На его лице ясно отразилось смущение. Я знала, чего ему стоило сделать подобный серьезный шаг. Перегнувшись через столешницу, я взяла его за руку и мягко ее сжала.

- Это же здорово, пап! Я тобой горжусь.

Он сделал медленный вдох и недоверчиво посмотрел на меня. В его взгляде все еще была неуверенность, но губы растянулись в улыбке, и он молча кивнул.

- Уже становится легче, - просто ответила я и вернулась к ужину.

***

Следующие несколько месяцев не отличались разнообразием: я ходила в школу, а отец посещал психотерапевта, из-за чего его настроение подвергалось постоянным перепадам. Всякий раз когда сеанс оказывался для него особо тяжелым, я старалась приготовить на ужин что-то особенное. Психотерапевт отца, Маргарет, попросила встречи и со мной, и во время нашей беседы предупредила меня о том, что реабилитация отца будет долгим и сложным процессом. Ничто не могло измениться за одну ночь. У меня всегда была отдушина: сначала я находила ее в рисовании, позже – в Эдварде, - а отцу приходилось все это носить в себе долгие десять лет. Он избрал путь, который избирали многие вдовцы: если не думать о трагедии, она кажется менее реальной, и с ней легче примириться. Только в случае с Чарли все было еще хуже: он пережил не просто утрату, он ощущал себя брошенным, верил, что его оказалось недостаточным для мамы; вынести такого он не мог, потому похоронил эти чувства глубоко внутри себя.

Но сегодняшний день отличался ото всех предыдущих. Семестр закончился, и я с нетерпением ожидала возвращения отца с работы, чтобы продемонстрировать ему свои успехи в учебе. Если на чем и сказалась благотворно наша с Эдвардом разлука, так это на моих оценках, которые исключительным образом улучшились благодаря тому, что все свободное время я проводила за учебой. И вот теперь я сидела за столом, а передо мной лежал практически безупречный отчет по успеваемости.

Улыбка не сходила с моего лица весь день, так как я знала, что после того, как отец его прочтет, мои планы на вечер станут реальностью. У меня будет свидание с Эдвардом, впервые после той ночи в коттедже, и я едва сдерживала возбуждение. Когда мой отец наконец вернулся домой и вошел на кухню, я с облегчением отметила, что он в хорошем расположении духа. Он тут же протянул руку к листу бумаги, спокойно, без эмоций изучил его, но я все же заметила, что уголки его рта едва заметно приподнялись.

- Хорошая работа, Белла, - невозмутимо проговорил он, когда я уже начала подпрыгивать от нетерпения. Он потянулся к нагрудному карману и вынул оттуда мой мобильный, без сомнений предвкушая этот момент не меньше меня. – Вперед, позвони ему.

С радостным воплем я вскочила со стула, выхватила из рук отца телефон и поцеловала его в щеку.
- Спасибо, пап!

- Ты знаешь правила, Белла, - крикнул он мне вслед, а я уже бежала по коридору к лестнице, набирая номер Эдварда.

- Знаю! – рассмеялась я, вприпрыжку взбегая наверх и, клянусь, что услышала, как он рассмеялся в ответ, а потом заказал себе на ужин пиццу.

Снова оказаться с Эдвардом за пределами школьных стен было блаженством, а то место, куда он меня привел, было похоже на рай. Мы вернулись на ту самую поляну, где он впервые сказал, что любит меня, и впервые поцеловал по собственному желанию, отбросив все сомнения… где он стал моим. Мы уселись на траву – я расположилась между его ног, прислонившись спиной к его груди – и любовались темнеющим небом, где одна за другой зажигались звезды. Наши ладони то и дело касались друг друга, но сейчас в этих прикосновениях не было и намека на сексуальный подтекст, несмотря на полное уединение и изолированность места. Были только мы… и мы наслаждались тем, кем мы были. Я заново открывала его для себя, изучала каждую мелочь, которую могла почувствовать лишь прикосновением. Как например, вот этот едва заметный шрам на указательном пальце правой руки, появившийся после того, как в восемь лет он сломал костяшку во время игры младшей лиги. Или чуть смещенная левая коленная чашечка, хотя Эдвард всегда настаивал на том, что это всего лишь мое воображение. Все эти мелочи делали его уникальным – моим Эдвардом.

Не знаю, как долго мы вот так просидели, соединив руки, наслаждаясь покоем и тишиной, окружавшей нас. Наконец Эдвард бросил взгляд на часы. Вздохнув, он поцеловал меня в висок и прошептал, что нам пора уходить. Мы не сказали друг другу и десятка слов, и все же этот вечер стал для меня одним из самых лучших, проведенных вместе с ним, и вот теперь он неизбежно подходил к концу. Прежде чем двинуться в путь, я стребовала с Эдварда обещание, что теперь, когда мое наказание осталось в прошлом, мы обязательно будем приходить сюда, когда бы я этого ни пожелала.

Пока мы ехали назад, мои глаза начали слипаться, и, когда, притормозив у моего дома, Эдвард окликнул меня, я лишь промычала что-то в ответ. Через мгновение, однако, я осознала, что он чем-то встревожен и, открыв глаза, увидела, что его взгляд прикован к моему крыльцу. На верхней ступеньке, обняв себя за плечи и раскачиваясь взад и вперед, сидела Элис.

- О нет, это не предвещает ничего хорошего, - пробормотала я себе под нос и наклонившись нежно поцеловала Эдварда. – Позвоню тебе завтра.

Он коротко кивнул, а я выбралась из машины и направилась к подруге.

- Ладно, что Джаспер натворил в этот раз? – спросила я, стараясь придать своему голосу шутливый тон, чтобы понять, в каком Элис настроении. Но когда она подняла голову, у меня внутри все оборвалось: никогда в жизни мне не доводилось видеть Элис в таком состоянии. Ее щеки опухли, глаза покраснели от обилия пролитых лез, которые и сейчас струились по ее лицу. – Элис, что случилось? – с тревогой проговорила я, торопливо опускаясь перед ней и сжимая в ладонях ее руки.

- Белла, - прохрипела она в ответ и содрогнулась в новом приступе рыданий. – Кажется, я беременна.