Когда Чарльз лёг спать, я принялась собирать вещи. Собрав лишь самое необходимое, я оседлала лошадь и решила не дожидаться утра. Сев верхом, я погнала её прочь от этого невыносимого, приносившего лишь страдания, дома. Не оглядываясь, я мчалась прочь от своей боли, от своих обид и мук. Теперь я была свободна и никому не подвластна, я могла делать то, что хотела.
Проехав на лошади примерно два часа, я ощутила лёгкое недомогание и решила сделать привал. Как только я слезла с лошади, меня вырвало. Кружилась голова, и звенело в ушах. Выпив воды, я прилегла на согретую солнцем траву и начала думать о том, что могло вызвать такое состояние. Всё это выглядело довольно странно: тошнота, головокружение, отсутствие менструации. Я вспомнила, что в последний раз мы проводили ночь вместе с мужем примерно три месяца назад, после этого я уже примерно два месяца не очень хорошо себя чувствую. Моя рука непроизвольно опустилась на живот. В этот момент меня будто холодной водой окатили – я жду ребёнка! Того ангелочка, о котором просила Господа уже много лет. У меня под сердцем живёт маленькое невинное существо, отцом которого является ужасное животное. Но неважно, кто его отец. Главное, что у малыша есть я, а уж я сделаю всё, чтобы он был в безопасности и чувствовал себя счастливым. Теперь уже ничто не имело значения, ведь я стану матерью. Ещё немного полежав, я решила, что пора ехать дальше, иначе Чарльз, обнаружив, что я сбежала, может броситься за мной в погоню. Снова сев на лошадь, я ехала уже медленнее, ведь теперь знала, что не одна. Вечером, добравшись до какой-то деревушки, я слезла с лошади, расседлала её и отпустила. Не хочу, чтобы в моей новой жизни оставалось что-то от Чарльза Эвенсона. Конечно, я прихватила с собой кое-какие вещи, но они не являлись вещами семьи Эвенсонов, это были вещи моей семьи. И конечно, со мной были мои воспоминания о маме, папе, Мэри… Однако я решила, что хватит размышлять об этом. Теперь я должна думать и заботиться только о своём малыше. Я решила согласиться на любую работу и попросить приют в этой маленькой деревушке. Первой из жителей деревни, попавшейся мне на глаза, была невысокая, крепкая телом, смуглая женщина лет пятидесяти.
- Здравствуйте! – обратилась я к ней.
- Здравствуйте! – вежливо ответила она.
- Меня зовут Эсме. Я приехала из другой деревни, хотела бы найти работу у вас,– затараторила я.
- Мэри Эдиссон, – представилась незнакомка. Её звали, как мою сестру. – Что ты умеешь делать, Эсме?
- Да я всё могу. Что угодно, лишь бы было, где переночевать и что поесть, – отчаянно призналась я, улыбаясь женщине одними губами.
- Ну, тогда, думаю, я смогу помочь тебе, – с ответной улыбкой промолвила она. - Пойдём, будешь помогать мне по хозяйству. Скотину накормить сможешь? – покосившись на меня, спросила Мэри.
- Обижаете. Да я в родительском доме постоянно занималась работой по хозяйству, – с радостью в голосе ответила я. Кажется, надежда есть.
- А что же случилось с твоими родителями? – осторожно спросила женщина.
- Они умерли. И моя сестра, её тоже звали Мэри. Это длинная история, – с грустью произнесла я и поджала губы.
- Ладно, деточка, пойдем ко мне в дом, расположишься. Ты, небось, с дороги голодная. Я тебя накормлю, и тогда ты мне расскажешь все свои длинные и грустные истории, – положив руку мне на плечо, сказала Мэри.
- Да, пойдёмте, – не сказала, а пропела я. Я была счастлива, ведь теперь я не одна, и у меня есть надежда на светлое будущее.
Длились месяцы, живот рос и напоминал мне о приближавшемся чуде. Мэри Эдиссон я поведала всю историю своей жизни, и она не упрекнула меня в побеге от мужа и даже сказала, что лучше дитю не знать, каким жестоким стал его отец. Мой ребёнок… Каждую минутку я старалась проводить, разговаривая с ним. Я мечтала о нём так, будто бы мы с ним были сиамскими близнецами и вместе неразделимо прожили всю жизнь. Как я хотела поскорее взять его на руки, услышать его плач, осушить его слезы, любить его, дать тепло и ласку, которые жили в моём сердце. Прошло полгода. Мой живот стал таким большим, что я уже не могла нормально передвигаться. Мэри Эдиссон за это время стала мне хорошей подругой, постоянно поддерживала и помогала. В один прекрасный момент я почувствовала, что мой малыш уже хочет родиться. Я стояла на кухне и резала сельдерей, когда почувствовала, как по моим ногам побежало что-то тёплое.
- Мэри! Кажется, началось! – заорала я диким от боли голосом. От боли внизу живота я присела. Мэри влетела в кухню и скомандовала:
- Медлить нельзя, он вот-вот родится!
Она начала набирать воду, побежала за чем-то в дом, я же беспомощно сидела на полу и сквозь боль глупо улыбалась – скоро мы встретимся, мой малыш, смысл моей жизни, и тогда уже точно ничто не будет иметь значения. Не знаю, сколько часов я мучилась в схватках, Мэри то и дело подсказывала мне, как дышать, держала за руку, мочила лоб мокрым полотенцем. Последний рывок, последний выдох со сжатыми зубами, и я расслабилась. Тут я услышала крик ребёнка. Это было моё дитя, мой сын! Мэри осторожно перерезала пуповину и положила ребёнка мне на грудь. Я смотрела на этого ангелочка, и более уже ничего не было важным. Он лежал на моей груди, такой прекрасный, тёплый, мой сыночек! Теперь я была уверена, что всё будет по-другому.
Я каждую минуту проводила с ребёнком, боясь что-то упустить, даже спать не хотелось. Он был так красив, многим напоминал мне Мэри – мою сестру. У него были зелёные глаза, вздёрнутый носик и рыжеватые волосы. Мой маленький сыночек – Патрик Платт-Эвенсон. Как я была счастлива сейчас. Казалось, что время остановилось, и я застыла в своём счастье, от которого словно задыхалась. На другой день меня обеспокоило то, что малыш начал как-то тяжело дышать, но я не придала этому особого значения. Мэри сказала, что такое бывает с новорожденными, и я успокоилась. Вскормив его грудью, я уложила сыночка возле себя, и, выбившись из сил, наконец-то уснула. Проснувшись на третий день, я не ощутила того привычного тепла, которое чувствовала, когда возле меня лежал мой сынок. Я резко поднялась и посмотрела на него. Он, как и прежде, спокойно лежал с закрытыми глазками и приоткрытым ротиком, но что-то пугало меня в этой его прекрасной неподвижности, потому, что личико его было чрезмерно бледным. Я наклонилась поцеловать его, как обычно, и застыла… Он был холодным. Мои руки непроизвольно потянулись к нему, и я ощутила, что он весь холоден и недвижим. Мой сын мёртв. Крик отчаяния и боли сорвался с моих уст. В комнату вбежала Мэри.
- Эсме, что случилось? – с тревогой в голосе спросила она и застыла на месте.
- Патрик! Он мёртв! Мэри, мой сын..! – Я не могла больше ничего членораздельно вымолвить. Грудь сдавила волна боли, и я зарыдала так, как никогда прежде. Я вся тряслась в каких-то непонятных судорогах, и мне казалось, что я уже не здесь. А мой маленький сыночек спокойно лежал и как будто спал. Я не могла поверить в это. Его больше нет, у меня отобрали самое дорогое в жизни, и я не знала почему, за что. Я просто билась в истерике над телом горячо любимого и такого желанного сына, а Мэри покинула меня. Я ничего уже не понимала. Мне захотелось подержать своего Патрика. Я взяла моего малыша, завёрнутого в голубые пелёнки, и держала на руках неведомо сколько, пока в комнату не вошли Мэри и двое мужчин. Потом всё было как в тумане. Я помню лишь бледное застывшее личико моего сыночка, а дальше все действия и мысли расплывались перед моими глазами, как будто я была в бреду. Когда маленький деревянный ящик засыпали землёй, я долго сидела у маленькой могилы, ни о чём не думая. Словно в голове совсем не было мыслей, их развеял ветер. Мозг отказывался думать, а тело двигаться, и я застыла над насыпью свежей земли, подобно камню. Я не хотела больше ничего делать, никуда идти. Из ступора меня вывело внезапно ярко засветившее солнце, обнявшее мои окаменевшие плечи и будто разбудившее меня. Я подняла глаза к прозрачным облакам, и зажмурилась от слепящего света. На улице было лето, очень жаркое, и в один момент, ощутив жар солнца всем своим телом, я вспомнила о том, что когда-то очень давно в такую же жару мы с сестрой ходили на реку купаться. Я подумала о покойных родителях и сестре, о своём ребенке. Их больше не было, так почему же я должна быть. Теперь у меня больше не было смысла жить, я не видела ничего светлого и не надеялась уже ни на что. Всё уже потеряно. Перед глазами промелькнуло бледное лицо прекрасного доктора Карлайла Каллена, и я решила, что меня уже ничего не держит в этом мире. Действительно, мне пора уйти вслед за своими любимыми родными. Я просто встала и побрела, зная, что недалеко находился утёс, склоняющийся над бурлящей рекой. Идя, я размышляла и вспоминала. Как я любила лето... Замечательная пора, когда ты можешь просто лежать на солнышке, разглядывая пушистые облака, или же плескаться в такой манящей своей лёгкой прохладой реке, не задумываясь о том, что надо спешить куда-то... Вода, обнимающая скалы, создает ощущение спокойствия, лёгкости и умиротворенности… Когда ты можешь просто мечтать о чём угодно, и никто не нарушит твой покой. Я словно проснулась. Сейчас всё было совершенно не так. И лето больше не вызывало у меня столь ярких эмоций. Мне более не хотелось мечтать, думать, делать что-либо. Мне хотелось просто прекратить своё существование: забыться, исчезнуть навсегда, не чувствуя больше ничего и никогда. В мыслях промелькнуло лишь окутанное дымкой воспоминание: я держу на руках маленький, завернутый в голубое комочек. Он уже холодный, не шевелится и не открывает своих зелёных глаз, но всё также прекрасен. Накатила новая лавина боли, и сердце предательски сжалось. Слёз больше не было. Создавалось такое ощущение, будто они высохли, иссушив меня изнутри. Ветер развевал волосы, и я слышала, как вода бьется о скалы в унисон с моим, кажется, теперь мёртвым сердцем. Я в последний раз взглянула на солнце, и перед глазами пробежала вся сознательная жизнь: детство в маленьком домике в деревушке штата Огайо, учёба, мои дорогие, любящие и заботящиеся родители, любимая сестра Мэри, замужество и он – предел моих заветных мечтаний – мой прекрасный любимый сын. И больше ничего: ни страха, ни боли. Его больше не было, и я тоже должна уйти. Вслед за ним, вслед за Мэри и моими родителями, в манящую неизвестность. Возможно, там я найду ответы. Я бессмысленно улыбнулась и шагнула. Теперь мы будем вместе. Навсегда.