В истории планируется десять глав + Эпилог. Буду благодарна за отзывы, особенно к первым главам, которым как никогда необходима ваша поддержка. Спасибо за внимание к моей новой истории. Приятного прочтения!



Он стоит возле большого зеркала в резной позолоченной раме - гордость отеля, номер люкс.

Его правая рука устроилась на нежно-розовой мраморной тумбе возле умывальника, а левая держит темно-серый однотонный галстук. Запонки - черные и чуть-чуть поблескивающие - дожидаются своей очереди рядом с мыльницей. Эдвард не любит их надевать.

Он не смотрит в прозрачную отражающую поверхность, а уж тем более в ее глубь, на меня. Он занят тем, что застегивает рубашку на все пуговицы и поправляет идеально выглаженный белый воротничок. Его костюм сегодня металлического, насыщенного цвета. Гладкий, свежий, только-только привезенный Каспианом. Сшит на заказ. Сшит к сегодняшнему вечеру.

Мужчина тихо вздыхает, запрокидывая голову, чтобы свести вместе последние пуговицы. Его губы чуть выпячиваются, брови сходятся на переносице, хмуря лицо, а щеки вытягиваются. Меня смешит, когда он так тщательно выверяет на себе каждую деталь. Даже в школьные годы, когда такое положение дел считалось само собой разумеющимся, я так не делала.

Прислонившись к косяку двери, я, тихонько притаившись у входа в ванную, наблюдаю за тем, что происходит внутри. Не выдаю своего присутствия, никак не сообщаю о нем. Просто смотрю на Эдварда.

Я люблю на него смотреть. На то, как одевается, как спит, как ест своих любимых лобстеров… на то, какой он, когда со мной. Когда нет на нем ни масок, ни учтивых улыбок, ни сосредоточенно-делового выражения лица. Когда он мой. И когда со мной. Порой я очень скучаю по нему, и воспоминания о таких вещах - простых наблюдениях - поднимают настроение. Командировки - неотъемлемая часть его работы. Спасибо, что хотя бы по США, а не за их пределами.

На рубашке восемь пуговиц, включая ту, что у воротника. Эдвард расправляется с ними быстро, хотя с последней возится. Но и она, так или иначе, попадает в нужное отверстие. Сходится. И только тогда, убедившись, что рубашка сидит правильно, Эдвард обращает внимание на запонки.

Его пиджак, покачиваясь от ветерка кондиционера, ждет своего череда на спинке кресла-пуфика. Он так небрежно наброшен на него, что Каспиан бы обмер, заметив такое пренебрежение к его работе. Но, мне на счастье, дизайнерские вещи, ровно как и вещи в принципе, не особенно заботят Каллена. Он знает, что должен носить и где, но когда мы вместе, когда отдыхаем на пляже или у бассейна, предпочтение отдает простым и свободным, может быть порой чуть-чуть затертым вещам. И все они исключительно светлых оттенков. Темные не слишком ему по душе.

Легонько поглаживаю темное дерево, представляя кожу мужа на его месте. Гляжу на то, как изворачивается, чтобы разобраться с запонками, и воображаю, как мои пальцы скользят по его запястьям к локтям, не обделяя вниманием жесткие волоски на руках; вижу, как, поцеловав его шею - самое незащищенное место в человеческом организме и самое эрогенное, если судить по Эдварду, - спускаюсь к груди. Прокладываю очередную дорожку поцелуев, двигаясь к своей цели. Наслаждаюсь тем, как пахнет он сам. Не один парфюм, не второй, не третий… его запах. Его запах - лучший на свете. Я поняла это еще в ту ночь, когда он позвонил мне через неделю после первой встречи. Когда сел в мою машину, не особенно заботясь о ее марке и комфорте, окутав собой. И той же ночью, когда уснул у меня на коленях, предоставив возможность наслаждаться ароматом столько, сколько пожелаю. То есть десять с половиной часов.

Едва слышный щелчок, который издает надетое украшение, прогоняет ненужные теперешней ситуации мысли из моей головы. Если этой ночью мы доберемся до постели, будет чудесно. Но что-то мне подсказывает, что заседать «присяжные-заседатели» будут до раннего утра.

Заранее с обречением взглянув на галстук, который забирает с тумбы, Эдвард чуть прикрывает глаза. Темные оливы, лучащиеся радостью, когда просыпаюсь с ними утром, и наполняющиеся огнем, когда засыпаю рядом, черствеют. В них проскальзывает раздражение.

На мгновенье мне кажется, что Эдвард обернется и позовет меня. По его расчетам, я уже должна была и переодеться, и накраситься - это обычно не занимает уж очень много времени.

Однако мистер Каллен не относится к тем, от кого можно ждать предсказуемых действий. А потому он не оборачивается. И не зовет меня. Сам, стоически надев галстук под воротник рубашки, намеревается справиться с ним.

Не слишком длинными, зато очень проворными и нежными, пальцами мужчина осторожно, как хрупкую льдинку, затягивает петлю. Старается обойтись без резких движений, старается не задеть концы, которые легко запутать, и не потерять верное направление, напряженно глядит в зеркало. Оценивает свои действия и медлит, разбираясь, верны ли они.

Я трижды показывала ему, как это делать. Он трижды при мне завязывал его правильно. Но, видимо, это была совершенно ненужная для его математического мозга информация. Каждый раз она безбожно искоренялась, и Эдвард снова и снова вязал на своей шее морские узлы.

И это, конечно же, не могло не произойти сегодня. Галстуки - одни из немногих вещей, что ему не давались. Стоило бы признать.

В тот момент, когда мужчина чересчур сильно тянет за один конец, пропуская его совершенно в иную, чем положено, сторону, я все же покидаю свое укрытие. Не могу больше смотреть на эти попытки придушить себя несчастной полосочкой ткани.

Я подхожу к нему со спины, но не пугаю. Мгновенно отыскав мое лицо возле двери, как только та поскрипывает, едва от нее отрываюсь, Эдвард обреченно кивает на узел, что успел соорудить на рубашке. Не дожидаясь, пока попрошу сама, поворачивается ко мне лицом.

- Извращение какое-то… - недовольно бормочет, пока распутываю галстук.

- Ага, - хмыкаю, расправляясь с узлами, - лучше использовать его как пособие для морского флота. Главное, чтобы никто не придушил себя.

Эдвард выше меня на полторы головы, но сегодня, благодаря моим бордовым туфлям на каблуках, эта разница сокращается до пары сантиметров. И дает мне возможность, не вставая на цыпочки, исполнить свой женский супружеский долг. Один из основных, если верить старому американскому кино.

- Главное то, Беллз, чтобы рядом была вот такая спасительница, - хитро подмигнув мне, Эдвард чмокает меня в лоб.

- Свободу экономистам от удавок, - парирую я, хохотнув ему в ответ. - Подними-ка чуть-чуть голову. Вот так.

Кажется, уже потерявший всякую надежду галстук возвращаю к жизни. Затягиваю правильную петлю, провожу под нее правильный конец и с нужной точностью выравниваю узел. Затягиваю его насколько нужно.

- Спасибо, - мельком взглянув в зеркало на результат моей работы, Эдвард поправляет воротничок рубашки. С обожанием смотрит прямо в мои глаза.

- Пожалуйста, - отвечаю, пригладив и без того ровно лежащие темные волосы, - как твоя голова? Легче?

Эдвард щурится.

- Мы живем в век развитой медицины, миссис Каллен. Одна таблетка - и боли нет.

- Я уже говорила, что не считаю правильным малейшее покалывание лечить аптечной химией? - фыркаю я.

Муж снисходительно глядит на меня со смешинками в глазах.

- Во-первых, моя бабушка не была знахаркой, Белла, а во-вторых, на лечение в стационаре порой просто нет времени.

Его юмор и такое наплевательское отношение к здоровью немного настораживают меня, но сегодня нет смысла говорить обо всем этом. Для моих лекций найдется лучшее время - день и так сверху донизу залит нервами.

- Достаточно иметь немного терпения…

- Вот уж терпения так у меня точно хватает, - Эдвард нагибается, нежно поцеловав меня в щеку, - поверь. Наш брак тому пример.

- Ты напористый.

- Жутко, - он широко улыбается.

- И без комплексов.

- Их пришлось выкинуть еще в начале карьеры.

- А еще шутник…

- Комик, - облизнув губы, докладывает Каллен, - моя мать называла меня комиком. Вечным и неуемным.

- Почему-то я согласна с ней…

- Тебя удовольствие смешить, принцесса, - баритон Эдварда наполняется теплом и лаской, от которых мне даже в самую ненастную погоду всегда хочется улыбнуться, - ты безумно красивая, когда смеешься.

- Льстец…

- Твой льстец, - каким-то образом его руки оказываются на моей талии, а губы на шее. Боится испортить макияж. Не трогает то, что придется поправлять.

- Мой, - соглашаюсь, уверенно кивнув, и тоже обнимаю его. Крепко-крепко, как люблю. Рубашка хрустящая, жесткая, словно порезать может. Воротничок такой ровный, что мне даже пытаться не хочется повторить успех Кабаллеты в утюжке вещей Эдварда. И запах другой. Естественно, не его тела - этот не меняется, и его отголосок еще можно услышать возле шеи при должных усилиях - парфюма. В этот вечер Каллен предпочел другой одеколон.

- Новый аромат? - легонько проведя носом по его щеке, зову я. Гладковыбритая кожа теплая, согревает. Я не люблю, когда он отращивает щетину.

Эдвард, похоже, немного тушуется.

- Каспиан предложил. Мне показалось, на сегодня подойдет.

- Цветочный…

- Орехово-цветочный. Намешали какой-то ерунды, - он закатывает глаза, говоря побыстрее от того, что нервничает, - я не знаю состава.

- Хорошо пахнет, - успокаиваю, не желая селить в нем сомнения, - Каспиан знает толк в запахах.

- Мне твой нравится больше, - заверяет Эдвард. Не потому, что надо, не потому, что боится расстроить меня. Исключительно честен. Действительно так считает.

- Я его всего лишь купила, но все равно спасибо. Значит, разбираюсь в картонных упаковках.

- Ты разбираешься во мне, - с обожанием произносит муж, ослепительно мне улыбнувшись, - и поэтому всегда с точностью знаешь, что мне нужно.

- Ну точно льстец, - капельку покраснев, шепчу я.

- Тогда открою тебе еще одну тайну, Белла, - ты великолепно выглядишь.

Эдвард с искренним восхищением оглядывает мое длинное бордовое платье в пол, с достаточно глубоким, но не слишком открытым, далеко не вызывающим декольте и рукавами в три четверти. Своего череда в дополнение к нему ждут черные перчатки, но их следует искать в самой спальне. А судя по глазам мужа, если мы доберемся туда, то до гостей уже точно не дойдем.

- Все для успеха мужниной компании, - по-деловому заверяю я, но все же делаю шаг назад и демонстрирую ему наряд целиком. Два закрытых кружевами выреза возле ребер, оборка на поясе и исключительной работы ручная вышивка на подоле. Колониальная эпоха. Ее превосходительство, инфанта. Каспиан сказал, что наши гости оценят такое историческое сравнение.

- Ты лукавишь, или тебе правда не нравится это платье? - Эдвард изгибает бровь, надевая пиджак и застегивая его пуговицы. По-прежнему смотрит на меня с восторгом во взгляде. Не может поверить тому, что говорит. И моему ответу, если он положительный.

- Оно красивое, - пожимаю плечами, пальцами проверив, не примялась ли уложенная волосок к волоску прическа, - но ты же знаешь, что мои фавориты - шорты с футболками.

Разобравшись с одеждой, мужчина подходит вплотную ко мне. Убирает с лица ту прядку, что я пропустила, укладывая к остальным. Приглаживает.

- Мои тоже, - признается. Хитро улыбается. - А еще лучше - только шорты. Без футболки.

Игриво шлепаю его по руке, изобразив на лице праведное негодование. Ухмыляюсь и тщетно пытаюсь эту ухмылку спрятать.

- Дай вам волю, сеньор, вы бы не выпустили меня из спальни...

- Не только из спальни, - Эдвард приобнимает меня за талию, разворачивая нас обоих к огромному зеркалу. Во всю верхнюю часть стены, в изысканной эксклюзивной раме, оно практически полностью отражает нас. Вместе, рука об руку. Вместе, с дополняющими друг друга цветами. Вместе, как и полагается. Навсегда.

- Я тебя и из своей жизни никуда не отпущу, Изабелла, - обещает мне муж. Тесно переплетает наши пальцы - на левых руках, с кольцами, - в этом можешь даже не сомневаться.



C «Берега Слонов» мы отплываем в семь часов пополудни.

Стоя на носу яхты и закутавшись в темно-красный палантин, я с тоской смотрю на проплывающий мимо силуэт небольшого острова, на котором нам посчастливилось провести медовый месяц.

За эти три восхитительных недели я, кажется, отдохнула за всю жизнь. Дельфины, косяки разноцветных рыбок возле кораллов в северной бухточке, яркие попугаи и очаровательные обезьянки, живущие на бывшей банановой плантации в южной части острова, - всего и не перечислишь.

История этого места доподлинно мне неизвестна, но если судить по рассказам Эдварда, купившего этот остров четыре года назад, «Берегом слонов» он назван был потому, что кому-то из арендаторов напомнил по очертаниям известное млекопитающее.

Почему-то ни мне, ни Каллену ничего подобного не заприметилось, но название ему понравилось, а потому менять не стал. Так и остался «Берег слонов». Наш берег.

Если честно, когда в самолете после свадебного пира Эдварда наконец раскрыл мне тайну места нашего назначения и назвал его «частный остров», я ожидала, что наперевес с палатками мы отправимся в какие-нибудь джунгли и устроим подобие скаутского лагеря, или, на худой конец, остров окажется горнолыжным курортом для богачей, а мы будем кататься на лыжах. Но, к моему огромному удивлению, на песчаной косе безлюдного белоснежного пляжа нас встретила огромная двухэтажная вилла в средиземноморском резном стиле, к которой, ко всему прочему, прилагался еще и бассейн с задней части дома. Бассейн-джакузи, как позже выяснилось. «Частный» означал не то, что закрыт для многих. «Частный» означал, что он закрыт для всех, кроме нас. Как в лучшем мексиканском сериале.

Конечно, после такого количества времени, проведенного в отрыве от цивилизации, возвращаться домой совершенно не хотелось. И не хочется. Я знаю, что по приезду в Атланту Эдварда ждут бесконечные командировки и конференции, места в которых мне не найдется, а если я и буду видеть мужа, то только вечерами, в постели… и это грустно. Но это уклад его жизни, с которым мне предстоит смириться. Я знала, на что иду, давая свое согласие на этот брак.

По крайней мере, я верю, что знала…

План действий на ближайшие несколько часов у нас следующий: перво-наперво закрытый прием, что так любезно организовал на своем острове Аро Вольтури, а потом, в пять утра, самолет в Мехико. Насколько я помню, на выходные Эдварда обещал мне там задержаться - он хочет купить мне настоящую сомбреро, о которой грезила в детстве под просмотр бонусов-серий «Тома и Джерри», дать попробовать истинную энчиладу и прокатить на лодке по Сочемилько - древним каналам Ацтеков.

Но это потом. Это завтра - если завтра я буду в состоянии встать с постели после бессонной ночи, еще и в обществе незнакомых людей.

Я не хотела идти. Я пробовала отказаться, уговорить Эдварда не посещать этот прием и вообще - чем нам плохо на острове? Я готова была провести на нем если не всю жизнь, то точно еще пару-тройку месяцев.

Однако мистер Каллен привел исчерпывающий аргумент о том, почему пойти нам все же стоит: тринадцатое апреля этого года, «Hyatt Regency».

В этот день и в этом месте, известнейшем на всю Атланту, Эдвард намеревается в восемь вечера представить меня, как свою законную супругу, бизнес-партнерам и общественности. Планируется изысканный бал-маскарад в венецианском стиле и эксклюзивные гости, которые приедут на мою своеобразную инаугурацию.

Разумеется, ударить в грязь лицом перед ними недопустимо. А прием сеньора Вольтури - закрытый и малочисленный - чудесный шанс потренироваться. Для начала хотя бы в общении и общем поведении.

- Скучаешь? - теплый голос, появляющийся сзади, отлично вписывается под плеск воды, разбегающейся белыми барашками от острых краев судна.

Я не успеваю обернуться, как мужчина уже позади меня. Его руки справа и слева, придерживают мои, а телом прикрывает со спины. Ото всех прячет.

Здесь, на свежем морском воздухе, здесь, на темных, насколько хватает глаз, водных просторах мне спокойно. А особенно рядом с ним.

С удовольствием откидываю голову назад, устроившись на его груди. Свободно, умиротворенно выдыхаю и лицом и телом демонстрируя мужу, как довольна происходящим. Вот прямо сейчас. Вот прямо здесь.

- Ты точно рыбка, Белла, - нежно заверяет он, погладив пальцами мои кружева на ребрах, - золотая рыбка, которая исполняет все мои желания.

- Кто из нас «золотой» еще можно поспорить, - добродушно замечаю я, - и кто чьи желания исполняет.

- Даже спорить нечего, - губы Эдварда целуют сперва мой правый висок, затем левый, - и так все ясно.

- Действительно, - фыркаю, закатив глаза, но позы не меняю. По-настоящему наслаждаюсь ей.

В конце концов, где именно я живу и что именно делаю - не суть важно. Я в любом случае рада переезду из Австралии, я в любом случае счастлива, что встретила Эдварда, и пока он рядом, пока со мной, имеет ли значение, что происходит вокруг? И чему мне следует научиться…

- Мы будем на острове мистера Вольтури до четырех утра? - решив поинтересоваться прежде, чем доплывем до места назначения, спрашиваю я. Не особенно хочется тратить драгоценное время вдвоем на обсуждение каких-то сомнительных друзей-сеньоров, но мне надо знать, к чему быть готовой.

- Я думаю, до двух, - чуть помедлив с ответом, все же отвечает Эдвард. Его руки ласково потирают мои, неодобрительно накрывая их пальцами, когда чувствуют, насколько холодные. - Замерзла? - участливо зовет мужчина. Прижимает к себе крепче.

- Волнуюсь, - честно признаюсь, вглядываясь во мглу океана. Кроме волн, нас и неба здесь никого нет. Даже чайки не кричат - поблизости никаких скал, островов и насыпей. Самые настоящие безлюдные пейзажи.

- Напрасно, рыбка, - утешает Каллен, - Аро давно знает меня и просто обожает новые знакомства. И он действительно неплохой человек. Не испорченный деньгами, по крайней мере.

- Даже так…

- Это редкое сочетание, поверь мне, - он пожимает плечами, накрыв подбородком мою макушку, - в бизнесе вообще, говорят, таких нет.

- Неправда, - мотнув головой, заявляю ему, - я, по крайней мере, знаю одного.

- О да, - Эдвард улыбается, хохотнув, - вот уж где неиспорченный…

- Я чего-то о тебе не знаю? - удивленно изгибаю бровь, впуская в голос достаточно изумления.

- Представь себе. Я до безумия люблю молоденьких шатенок с именем Белла и фамилией Свон. И да, они обязательно должны быть родом из Сиднея.

Он расслабляет меня. Он делает все, чтобы успокоить, рассмешить и испепелить мое волнение перед прибытием в порт острова Вольтури. Когда-нибудь я признаюсь, как благодарна ему за поддержку в такие моменты.

- Мне кажется, такие девушки любят тебя не меньше, - лукаво говорю я, погладив его пальцы, - а может, даже больше.

- Вам сложно не верить, Изабелла, - пародируя мой тон в тот день, произносит мужчина. Наклоняется ко мне, нашептывая это на ухо. И с чертятками в глазах улыбается. Тоже вспоминает.

В тот день я поверила в фортуну, выиграв бесплатное посещение Сиднейской оперы. В тот день я, проклиная свою неуклюжесть, полетела вниз с главной лестницы вестибюля. В тот день я познакомилась с Эдвардом, буквально рухнув на него со стороны левых перил. И когда в конце всех злоключений предложил проводить меня до моего горе-места, я почему-то с ответом помедлила. Он спросил, верю ли я ему. А я, проанализировав ситуацию еще раз и догадавшись, сколько швов мне бы пришлось наложить, не окажись Эдвард на пути, ответила: "Вам сложно не верить, сэр".

И назавтра с этой же фразой на губах под колеса моей старенькой «тойоты» рухнул сам Каллен. Как мы потом шутили, не смог разлучиться.

Он такой тяжелый… я не понимаю, почему он такой тяжелый? Стройный, даже подтянутый, как любила говорить мама, явно без лишних килограммов. И все же, пока пытаюсь поднять его с пыльной дороги, затерянной между двумя одинокими полями на окраине, измучиваюсь вконец. Этот несчастный «индеец», который меньше чем пять минут назад бродил по обочине, распевая традиционные песни пьяных молодых людей, теперь спокойно спит на заднем сидении, а я вынуждена еще и везти его домой. К себе домой, конечно. Не имею ни малейшего представления, где живет он.

Все началось со звонка. Вчера, после оперы, когда все тот же незнакомец крайне галантно повел себя, отвезя меня домой и аргументировав это тем, что не даст мне сегодня шансов разбить голову, никогда бы не поверила, что появится на моем пути еще раз.

Такие люди - а я отнесла его к «таким» людям почти сразу же - обитают на порядок выше нас. У них другие ценности, приоритеты, другие мысли… возвышенные. Мы исполняем их волю, а они платят нам деньги. Свои кровно заработанные, но заслуженные непосильным нашим трудом. Подобно греческому Зеву сидят на троне и благодетельно скидывают доллары вниз, в наши «трущобы» среднего класса.

Так вот, как бы ни было удивительно, но этот человек самым неожиданным образом все же вернулся в мою жизнь. Вернее, на мою дорогу. Под мои колеса. Прямо лицом на асфальт.

Следы этого происшествия - две ссадины - прекрасно заметны. Не знаю, спрячет ли их тональник; уверена, с утра обнаружатся еще и синяки.

Может, и можно считать меня сумасшедшей, но я не смогла его бросить на этой обочине. Вот еду сейчас и думаю, стоит ли риск того, что делаю. Маньяком он вполне может оказаться. Или каким-нибудь извращенцем, таких тоже хватает. Да кем угодно! Это ведь совершенно нелогично, неправильно и небезопасно везти его к себе!

Однако я хочу. Я хочу, потому что девать Эдварда мне некуда. Не хватало, чтобы по моей вине с ним что-нибудь случилось. Мне ведь в опере помог, верно? Долг. Я возвращаю долг - пусть так и будет. Подойдет.

Всю дорогу нежданный пассажир тихонько похрапывает сзади, то и дело крутясь на моих узких сиденьях. Вглядываясь в чернильную тьму окраины города, слежу еще и за ним, чтобы не рухнул на пол. Разрываюсь, жалея, что имею всего пару глаз.

Однако к моему домику мы все же добирается. И, что поразительнее всего, до двери, а вернее до дивана возле двери, я своего гостя дотягиваю. Как могу - по земле. Придется ему выкинуть эти дизайнерские белые брюки.

Уже при свете, уже практически отдышавшись, заново осматриваю мужчину. Подмечаю черты лица, приглянувшиеся вчера, темные волосы, припорошенные сегодня пылью, и сомкнутые веки, которые до утра точно ничего не заставит раскрыться. Даже пушечный выстрел.

На моем маленьком диванчике, посереди моей маленькой гостиной, спит чужой человек. Его одежда, мне кажется - даже на первый взгляд, - дороже всей мебели, какая найдется в моем жилище. А его тело не хуже, чем на том шоу, куда недавно ходили мы с Элис. Вроде что-то связанное со стриптизом…

- Когда вы проснетесь завтра, сэр, - сожалеюще сообщаю ему, наплевав на то, что не слышит ни слова, - будете удивлены. Но знайте, если вы хотели встретить смерть под колесами моей машины, завтра я самостоятельно вас удушу. За что? За то, что едва не бросили меня за решетку!

Делаю глубокий, тяжелый, обреченный вдох. Меня начинает раздражать его сон. И вообще его присутствие.

- Знаете что, Эдвард, - фыркаю, демонстративно поднимаясь с пуфика, - только попробуйте завтра упрекнуть меня в чем-нибудь! Я за себя не отвечаю.

И ухожу. Ухожу в свою спальню, где засыпаю, зарывшись лицом в одеяло и накрыв голову подушкой. Но дверь не закрываю. И даже не прикрываю.

Не оставляю его одного.

В девять двадцать утра, когда сижу на кухне, проверяю почту, обрабатываю снимок канарейки Элис Лисси и одновременно пытаюсь завтракать, предвидя тяжелую обеденную смену в блинной из-за наплыва туристов на какой-то фестиваль рок-музыки, мой гость все же соизволит проснуться.

И первой фразой, которую я слышу от него после всего, что было этой ночью, и в благодарность за мои саднящие мышцы, является нецензурное выражение, переводимое как «Что за ерунда?»

Поднимаюсь со стула, перехватив свободной рукой свою чашку с кофе. Подхожу к мужчине.

- Мой дом, - объявляю, став так, чтобы он прекрасно видел меня, - адрес интересует?

Дважды моргает. Странного цвета глаза, затянутые похмельной пеленой, предстают на обозрение. Он симпатичный мужчина, я заметила это еще вчера. У него правильные черты, почти благородные, как у английских господ с картины в бабушкиной детской книге, волосы густые, темные, губы полные… теплые, наверное…

Верно-верно, Беллз. Хорошие мысли. Только не там, не с тем и не о том. Возьми себя в руки.

- Из… Биз…

- Белла, - помогаю ему восстановить память, нахмурившись, - или Изабелла. Вам больше нравился второй вариант.

Зажмурившись, отчего его ссадины выделяются на светлой коже ярче - абсолютно точно не живет в Австралии постоянно, - Эдвард насилу кивает.

- «Красавица» местная, верно?

- Местная, - ограничиваю его список, приводя правильное положение вещей, - но это не очень важно. Вы помните, что вчера было?

Ох черт, ну почему я так хорошо помню! Мурашки бегут по спине, едва произношу эту фразу. Аж холод пробирает.

- Тебя не помню… - мрачно докладывает мужчина. Медленно поднимает руку в темно-синей рубашке, прикладывая к голове, - водки не найдется? Или хоть чего-то спиртного…

- Тайленол, - обернувшись к ящикам кухни, я киваю в их сторону, - и вода. Я не пью.

- Ужас какой-то…

- Ужас-ужас, - бормочу я, доставая из ярко-красной коробочки две таблетки, - полностью согласна.

Оставляю свою кружку с кофе, предварительно сделав еще глоток, на кухонной стойке. Приношу нежданному гостю таблетки и воду, протягивая прямо в руках, за неимением журнального столика.

Мутные глаза встречаются с моими, и что-то в них меняется. Будто бы зажегся огонек, встрепенулись какие-то искорки. Эдвард переводит взгляд с меня на компьютер, оставшийся невдалеке, проглатывает таблетки и залпом осушает стакан.

Он злится?.. За что?

- Сколько ты их сделала? - зовет, разминая затекшую шею. Лежит неудобно, знаю, принесенное мной ночью одеяло сползло, подушка сбилась. Однако сейчас движения последнее, что ему нужно. Так что терпит.

- Чего сделала? - интересуюсь, утеряв нить разговора.

- Не делай из меня идиота. Отвечай, - почти приказывает. Так грубо… я изумляюсь.

- Мистер Каллен, вы не думали хотя бы извиниться за то, что вчера бросились мне под колеса? Или поблагодарить за то, что спите на моем диване? Что вы требуете от меня?!

- Фотографии, - не слушая ничего, что сказала прежде, озвучивает он, - все, которые сняла. Немедленно.

- Фотографии?..

- Не заставляй меня переходить на мат, Изабелла. Не знаю и знать не хочу, на кого ты там работаешь, но попадут в свет - засужу до последнего доллара. Будешь спать на обочине.

Сама вежливость и открытость. Я поражаюсь, как при таком добродушном лице, как при доброй, казалось бы, улыбке в театре, при практически спасении от падения может теперь так говорить. Два разных Эдварда открывали дверь этого дома. Один впустил меня и уехал, а второй вышел на дорогу и теперь валяется на моем диване. И раздает указания, присыпая их угрозами.

- Ваша грубость мне не нравится, - складываю руки на груди, делая шаг назад от дивана, - и я не понимаю, о чем вы говорите.

Эдвард запрокидывает голову, резко выдохнув. Стискивает зубы.

- Хорошо, давай по-другому. Сколько ты хочешь за свои снимки? Поверь, я заплачу больше, чем любой журнал.

- Вы так фотогеничны, полагаете? Я не делаю фотопортретов алкоголиков, сэр. Тем более тех, что подбираю на трассе ночами.

Он прерывается. Замолкает, закрывает глаза и молчит, наверное, минуты три. Думает. Обдумывает. Мыслит - если может, конечно. На вид ему лет тридцать - должен еще. Пока рано ударяться в маразм.

- Где ты, говоришь, подобрала меня?

И я рассказываю ему насыщенную ночную историю, не упуская подробностей. Привожу в доказательство само его присутствие в моем доме.

- То есть, я должен сказать тебе спасибо… - в конце концов делает вывод он, дослушав меня. Хмурится, но добреет.

- Может быть, - неопределенно пожимаю плечами, загадочно улыбнувшись, - все зависит от вашей вежливости.

- Спасибо.

- Пожалуйста. Теперь не засудите меня?

Темные оливы отрываются от обивки моего дивана, находя лицо. Притягивают к себе взглядом.

- Обещаю, что не засужу, Изабелла. Только отдайте фотографии.

И снова эти фото! Он помешанный на них!

- Эдвард, у меня нет твоих снимков, - заверяю, предлагая ему убедиться в этом, взяв в руки фотоаппарат, - и я настоятельно не рекомендую тебе сниматься в таком виде. Даже в фото-кабинке, не то что у фотографа.

Он ухмыляется. На удивление красиво, не глядя на исказившее лицо похмелье. Убеждается в отсутствии снимков и складывает руки на груди, задумчиво глядя на пустой стакан от воды. С вожделением.

- Они стоят от десяти тысяч долларов за штуку.

- Что именно?

- Снимки. Снимки меня в таком виде, - объясняет. Вздыхает глубоко и ровно. - Можно попросить у тебя воды?

- Можно, - наливаю ему еще один стакан, поднося к дивану, - так мне стоит сфотографировать тебя? Я до сих пор работала только с птицами.

- Не советую, - предостерегает Эдвард. С угрозой, но все же по-доброму. Мягче.

Как потом выяснится, такой скандал для его карьеры - с фотографиями - был бы губителен. А уж с подобным «гримом» и вовсе. Если бы я продала журналу еще и историю нашей второй встречи, обогатилась бы… но «если» не значит «да». При всей вчерашней ненависти к этому человеку я бы все равно не подставила его таким образом. Это, по меньшей мере, неправильно.

- А причина вчерашней прогулки? Я могу ее узнать? Раз уж ты под мои колеса…

- Случайность, - он допивает воду, сам себе усмехнувшись, - не более. Не бери в голову.

- Но я-то рассказала историю…

- А я не расскажу, - мужчина заговорщицки щурится, - отблагодарю, если позволишь, материально. Так честнее.

- Я с пленных деньги не беру…

- Суммы не слышала.

- И что за сумма?

- Цена одной фотографии, если позволишь. В конце концов, ты поила меня водой.

Мне становится смешно от всего, что здесь происходит. Я уже и не понимаю, во сне ли или наяву. Сумбурно, странно и непонятно. Для моей размеренной теплой жизни - слишком. Тем более за два дня.

- Отдадите эти тысячи на благотворительность. Пусть на обочине шоссе-14 поставят скамейки, - подмигиваю ему, в третий раз наполняя стакан и протягивая гостю, - им нужнее.

А потом смотрю на его улыбку. Впервые такую явную, такую явно обращенную на меня и до жути несвоевременную, неправильную, неясную улыбку. Красивую, но пугающую. Вызывающую недоумение.

И рдеюсь, потому что не знаю, как следует реагировать. Теряюсь.

- Как скажешь, рыбка, - тем временем соглашается Эдвард. Кивком головы.


- Знаешь, если ты опять планируешь напиться вдрызг, я не ручаюсь за себя… - заявляю я, окунувшись воспоминаниями в ту секунду, когда, как думала, впервые сбила человека. Еще и знакомого. Обдумываю вспомнившуюся картинку, разговор на диване, фото… и улыбаюсь. Так же, как мне Эдвард. Пусть и смеху здесь мало.

- Белла, я не выпью ни капли, обещаю, - доверительным тоном сообщает муж, уткнувшись губами в мои волосы и нежно проведя по ним. Тоже помнит. Все. - Об этом не беспокойся.

- Правда? - надежду из голоса убрать не пытаюсь. Наоборот - загоняю ее внутрь столько, сколько найдется.

- Правда, - он улыбается мне, когда изворачиваюсь так, чтобы увидеть глаза, - я с этим завязал.

И подкрепляет слова поцелуем. Целомудренным, осторожным и вдохновляющим. Призывающим поверить.

- Пообещай мне, что как только мы окажемся наедине, ты снимешь с меня это платье, - неожиданно прошу, прижавшись к мужчине. Почему-то как никогда хочу ощутить под пальцами его теплое тело, а на груди почувствовать влажные горячие поцелуи. Растаять под ним - почти болезненное желание.

Эдвард не до конца верит услышанному, но все равно соглашается. Теперь он дает мне свое «да».

- Обещаю, Белла, - весело шепчет, подув на чувствительную точку за ухом, - обещаю…

Неслышно простонав, размякаю в его объятьях. Широко открываю глаза и прогоняю все напряжение, все волнение. Оставляю только желание и комфорт. Комфорт рядом с Эдвардом.

…Море расступается. Мы стоим на носу яхты, мы смотрим в горизонт, а море расступается перед нами, пенясь и бушуя. Как в сказке.

Впереди медленно виднеются очертания подсвечивающего всеми огнями острова, а значит, решающий час близок. Мне предстоит сыграть свое первое представление в новой роли совсем скоро.

В роли Золотой Рыбки.

Его Золотой Рыбки.