- Прекрати это, Эдвард. Прошу тебя.

Обнимая свой шестимесячный живот, Элис выглядит уравновешеннее и спокойнее, чем я предполагал, что она будет выглядеть, когда звонил ей прямо из машины, и, если честно, невзирая на то, что их с Джаспером родители ещё в пути, я бы сказал, что её больше беспокою я, нежели он и то, как атмосфера в комнате ожидания может резко измениться с приездом родных людей. Полагаю, что в некоторой степени это и неудивительно. Они-то точно не будут забавляться с оружием, а на любую молчаливую претензию со стороны взвинченного и шарахающегося прочь медицинского персонала отвечать лишь демонстрацией значка.

- Пистолет разряжен, Эл. Пуль нет, - я снова нажимаю на курок, но более ничего не происходит, - все целы, и никому ничего не грозит. По крайней мере, от моей руки.

- Сомневаюсь, что это так. Ты... ты пугаешь меня, Эдвард. Я никогда не видела тебя таким. Что… что ты можешь сделать с собой?

- Твой муж в реанимации, и за его жизнь борются врачи, а ты беспокоишься обо мне?

- Кто-то же должен. Уверена, что Джаспер бы хотел, чтобы я присмотрела за собой, чтобы ты не натворил того, о чём впоследствии пожалеешь, - не будь всё столь грустно и удушающе плачевно, это даже было бы забавно, то, что Элис, когда есть более важные причины для волнения, переживает не о них, а о том, как я держусь. Но истина такова, что я вряд ли могу полноценно за себя ручаться. Мы здесь уже полчаса, но в рамках того, сколько может продлиться подготовка к операции и само хирургическое вмешательство, это, возможно, капля в море, а со стороны я, наверное, произвожу впечатление сумасшедшего человека, и мне кажется, что чем дальше, тем всё будет становиться только хуже. Поддержка из меня никакая. Можно смело делать вывод, что это я уже благополучно провалил.

- Почему... почему ты такая спокойная? Как тебе это удаётся?

- Хочешь, чтобы я плакала, да? - спрашивает Элис, проводя правой рукой по моей сгорбленной спине, что лишь доказывает то, что мне самому нужна моральная и эмоциональная помощь, но так быть не должно, и я сажусь чуть прямее в надежде, что она перестанет меня касаться, но ничего не меняется. Прикосновения остаются, и я говорю себе просто не обращать на них внимания.

- Конечно, нет, но это то, чего я ожидал.

- Не дождёшься. И от наших родителей тоже этого не жди. Так или иначе Джаспер справится, и мы все будем в порядке. Он сильный, а ты... ты лучше позвони Белле.

- Зачем это? - на это имя всё внутри меня отзывается колоссальной болью, затрагивающей все нервные клетки и окончания, потому что, вылетая за дверь и бросаясь к машине, на прощание я едва ли сказал хоть слово, и девушка, оставшаяся наедине со срочным выпуском новостей, который и разбудил сначала меня... ну, очевидно, что о моих словах и прочем ей лучше бы забыть, ведь Джаспера я не оставлю. Подумать только, как быстро всё может измениться... Ещё днём я променял давнего друга на девушку, которую знаю всего-то месяц, но уже ставшую мне дороже, пожалуй, всех на свете, и я бы действительно поехал с ней, и мы бы нашли самую удобную, самую красивую и самую комфортабельную квартиру, и где-то в душе я уже представлял, какой она будет, но жизнь это то, что происходит, когда ты строишь совсем другие планы... Меня будто настигла карма за, возможно, неправильное распределение приоритетов, и, кажется, мои намерения имели место быть не всего лишь несколько часов назад. Теперь я невероятно от них далёк, и Белла... скажем так, она должна будет понять. Ей, черт побери, придётся.

- Как это зачем? Чтобы держать её в курсе...

- Они виделись всего-то пару-тройку раз.

- Я имею в виду, знала о тебе, Эдвард. Как плохо ты себя чувствуешь... Не хочешь говорить со мной, не надо, но поделись хотя бы с ней. Я видела, она тебе небезразлична...

- Да плевать. Я должен быть в самом конце списка людей, о которых тебе следует сейчас думать, Эл, не иначе. И, кстати, родители уже здесь, - говорю я, замечая две пары позади неё, входящие в помещение, и, начиная чувствовать себя лишним, поднимаюсь со своего места, собираясь выйти через вторую дверь.

Но Элис замечает моё движение и вместо того, чтобы сосредоточиться на родных, также вставая, обращается к моей спине:

- Куда ты? Куда ты идёшь, Эдвард? - это заставляет меня обернуться, но настрой мой настолько же пессимистичен, насколько отвратительны ответные слова:

- Пройтись и подышать свежим воздухом. Здесь становится уж слишком многолюдно.

- Эдвард.

- Он сказал мне позаботиться о тебе и ребёнке. Но давай посмотрим правде в глаза, я даже с ним не преуспел... Я свалил, Элис. Свалил домой, поступив, как самый последний эгоист. Узнав, что меня терзает, Джаспер посоветовал мне поступить именно так, и, недолго думая, я забил на друга и предпочёл ему и работе девушку.

- Ты рассуждаешь так, будто она какая-то временная баба, которая лишь рушит всё, к чему прикасается на своём пути.

- Не говори о ней в таком тоне, - Белла не баба, она моя любимая женщина, и я никому не позволю отзываться о ней так. Даже жене пострадавшего друга и даже в такой момент.

- А ты не веди себя так, будто я должна забить на тебя. Впрочем, делай, что душе угодно. Считаешь себя виноватым? Хочешь продемонстрировать, какой ты независимый и ни в ком не нуждающийся? Что ж, ладно. Иди, куда считаешь нужным.



Операция закончилась. Они ввели его в медикаментозную кому. Твой отец отказался от прогнозов. Состояние тяжёлое, но стабильное. Элис.

Где ты, Эдвард? Не хочешь отвечать на звонки, так напиши хотя бы сообщение, что с тобой всё в порядке. Элис.

Я начинаю беспокоиться. А мне и так есть о чём переживать, как ты сам отлично знаешь. Я, однако, не железная. Элис.

Где ты, сын? Возвращайся сюда немедленно. У меня нет особой возможности всё время быть подле Элис, чтобы постоянно держать её в курсе ситуации. Папа.

Джасперу было бы стыдно за тебя. Элис.

Прости... Я вовсе не хотела этого говорить. Элис.

Меня отвели в кафетерий и буквально заставили поесть. Ты знал, что еда может быть безвкусной? Элис.

Карлайл уговорил нас всех отправиться по домам. К Джасперу всё равно пока нельзя. Сказал, что останется на ночь. Время девять часов вечера, если ты вдруг за ним не следишь, и сегодня я больше не стану тебе писать. Просто надеюсь, что ты жив и к нашей следующей встрече придёшь в себя. Элис.

На моём телефоне скопились десятки прочитанных, но оставшихся без отклика сообщений и ещё более внушительное количество пропущенных звонков что от Элис, что от отца, потерявших меня, но, верная своему обещанию часовой давности, она махнула на меня рукой и сейчас, вероятно, уже спит посредством успокоительных, а он так и вовсе отступил фактически сразу же после единственного проигнорированного послания. Все сдались и отстали от меня. По крайней мере, все те, кто знают, что происходит, и слишком хорошо осведомлены, что в моменты жизненных испытаний мне свойственно замыкаться в себя, и в такие мгновения меня лучше просто оставлять в покое, а не пытаться тормошить, но Белла... без понятия, что ещё сказали или не сказали в том репортаже или в последующих эфирах, но за исключением ситуации в целом она наверняка без понятия, что именно сейчас происходит, как Джаспер, где нахожусь я и что вообще собираюсь делать дальше. Я чудовище, которое влюблено и любит, но изводит её уже на протяжении порядка четырёх часов, и, будто прочитав мои мысли, мне приходит новое сообщение.

Я не знаю, куда ещё звонить... У меня есть только твой номер. Сейчас бы я отдала всё на свете, чтобы знать телефон твоей матери. Пожалуйста, Эдвард... где ты? Время одиннадцатый час. Я не нахожу себя места. Скажи хотя бы в двух словах, что происходит. Джаспер... он жив? Прошу, позвони мне или просто возвращайся. Белла.

Я более чем могу встать, выйти, наконец, в люди и на свет, хотя за окном уже давно темнота, и добраться до дома в мгновение ока, вызвав такси и позволив собственной машине переночевать у банка, но лишь чуть меняю своё положение на небольшом диванчике в неосвещённом кабинете отца, куда и проник, кажется, вечность назад, как раз тогда, когда дверь открывается и, ненадолго впустив жёлтый поток из коридора, снова возвращается в закрытое положение.

- Нет, я не могу посмотреть записи камер, Эсми. Почему не могу? Да потому, что для этого нужны основания посерьёзнее, чем то, что взрослый мужчина не отвечает на звонки, и никто не знает, где он находится, в течение трёх часов. Впрочем... - вот тут в разговоре моих родителей и возникает пауза, как только, повернувшись, отец, наконец, обнаруживает меня под окном, но, быстро придя в себя, не затягивает её сильно надолго, - я его нашёл. Где? Да в своём кабинете. Да, только что. Нет, не дам. Сейчас не время. Я перезвоню позже.

Отец кладёт трубку, кажется, рассерженный и злой, и, привыкшие к непроглядному мраку, мои глаза автоматически зажмуриваются и смыкаются, когда на рабочем столе зажигается ослепляющая меня лампа. В моём направлении даже не смотрят, и это о многом говорит. Должно быть, я реально облажался.

- Отец? - он снимает стетоскоп со своей шеи и, устало почти швыряя его на стол, вслед за ним бросает туда же и свой сотовый телефон. Мне явно лучше исчезнуть отсюда, и как можно скорее, или просто провалиться сквозь землю от осуждения, что я вызываю, но где-то там мой друг, и я должен знать, что дальше. - Каков... каков у нас план? - садясь, я прочищаю саднящее от обезвоживания и не знающих выхода эмоций горло и осмеливаюсь задать этот трудно дающийся мне вопрос, но, пожалуй, тяжелее оказывается столкнуться с удушающе негативной реакцией, которую я, наверное, впрочем, заслужил. Сильная рука прежде, чем мне удаётся что-либо понять, уже хватает меня за воротник тут же перекашивающейся рубашки, словно какого-то натворившего серьёзных дел и надеющегося уйти от ответственности подростка, и поднимает моё тело вверх, заставляя подняться и встать:

- У нас с тобой, Эдвард, нет никакого плана, - впрочем, почти сразу отпуская одежду, и вот я уже наблюдаю за тем, как, внезапно подойдя ко мне, мой отец также резко возвращается на свою прежнюю позицию. - Он есть только у меня, потому что ты выбрал самоустраниться и торчать в моём кабинете. Твоя мать волнуется, бедная девушка в положении не находит себе места опять-таки из-за тебя, в то время как последствия для здоровья её мужа могут быть необратимы, а я просто не знаю, что ей сказать и чем утешить, но тебе при всём при этом ни до кого нет дела. Ты ведь не был таким, Эдвард... Так... так нельзя.

- А как можно? Бросать друга посреди рабочего дня?

- Я не знаю, что ты там себе вдолбил в голову, да и не особо хочу в это вникать, но скажу тебе только одно. Дома и на работе ты можешь делать и чувствовать всё, что угодно, но в стенах этой больницы в таком состоянии тебе лучше не появляться. Захочешь быть рядом с Джаспером и его семьёй, пожалуйста, сиди здесь хоть сутки напролёт. В противном же случае просто не попадайся мне на глаза, чтобы я тебя тут даже не видел. А сейчас отправляйся домой. Я вызову тебе такси. И прослежу, чтобы именно туда ты и поехал, - назидательным тоном говорит отец, но он не просто вызывает мне машину, но и, вы только представьте, провожает меня вниз, убеждаясь, что я сяду внутрь, а не совершу нечто другое вроде того, что проигнорирую поданный транспорт и пойду неизвестно куда.

Адрес моего дома указан в заявке, и, помня о заверениях отца, я также не забываю о функции отслеживания маршрута посредством той же самой программы, поэтому мне становится яснее ясного, что это лишь вопрос времени, когда я попаду домой. Он встречает меня тёмными окнами и непревзойдённой тишиной, и, проходя мимо закрытой двери в комнату Беллы, я чувствую облегчение, что она всё-таки заснула, а не ждёт моего возвращения где-нибудь на крыльце, но всё меняется ровно в ту же секунду, как я оказываюсь в своей спальне, включая ночник с левой стороны кровати. Молниеносной вспышкой электрической энергии он освещает половину, на которой я обычно сплю, руки, сжимающие мою подушку, и приходящее в движение потревоженное тело. Ещё в течение некоторого времени щурящиеся глаза всё-таки привыкают к изменившейся обстановке, и прежде, чем я успеваю подготовить себя к этому или вообще уйти, сорвавшись с кровати, Белла уже огибает её и обнимает моё словно парализованное тело, прижимаясь щекой к моему гулко бьющемуся в груди сердцу. Но где-то в глубине души я по-прежнему одиночка, не сильно любящий, когда в его личное пространство вторгаются без разрешения. Меня тут не было, а она…

- Ты не должна здесь находиться. У тебя есть своя комната.

- Но я… - отрешённая, Белла чуть отодвигается назад, и я вижу печальный взгляд, глаза на мокром месте и понурое лицо, но внутри меня, кажется, нет ничего, что могло бы откликнуться. Лишь выжженная пустыня… - Ты словно пропал, и мне сделалось легче, только когда я пришла сюда… Как… Как Джаспер?

- Для меня всё равно что никак. Я хочу побыть один… - без всяких дальнейших слов я ухожу в ванную, надеясь, что намёк понят, и что по возвращении в комнату Беллы в ней уже не будет, но, ступая в душевую кабину прямо в неснятой одежде, пока по ней бьют струи воды, я сожалею о многих вещах. О решениях, принятых мною ради собственного блага и в том числе счастья другого человека, но обернувшихся злом и испытаниями для тех, кто заслуживает всё это не меньше моего. О мечте, которая, казалось, была так близко, но теперь не сбудется. И о любви, заставившей меня утратить чувство реальности и подтолкнувшей к тому, чтобы не задавать сильно много вопросов и просто делать то, что хочется, возможно, тоже. Похоже, более одинокий и несчастный, чем когда-либо прежде, я ощущаю тяжесть намокающей одежды, но не моральные силы пошевелиться, и весь застываю ещё больше, как только дуновение прохладного воздуха говорит мне о том, что здесь и сейчас я больше не наедине с самим собой. Створки открываются и также скоро закрываются, и можно было бы предположить, что всё это мне просто почудилось, но я чувствую, Белла прямо за моей спиной.

- Эдвард…

- Ты что, не слышала, что я сказал?

- Не… не гони меня. Прошу тебя, не надо. Ты… в крови? - я смотрю на свой живот, туда, где его скрывает рубашка, и ткань, и правда, оказывается перепачканной красными и ржавыми оттенками алого цвета. У меня совершенно нет воспоминаний о руках, вытираемых о материал, но это не значит, что этого не было. Я точно не отлучался в уборную, чтобы их мыть, и поэтому наиболее вероятно как раз то, что я неосознанно и необдуманно провёл ладонями по хлопку, и стерев им не успевшую засохнуть к тому времени кровь.

- Да, это… Она… Джаспера.

- Давай… давай, пожалуйста, снимем эту одежду. Могу… могу ли я? - выходит просительно, нерешительно слабо, уязвимо и почти неслышно из-за шума воды, но тело Беллы ощущается так ярко и пронзительно, будто она прижалась ко мне каждой клеточкой измученного ожиданием, тревогой и страхом организма, слилась со мной в одно целое, и, разрываясь между тем, где должен быть и что делать, и тем, в чём истинно нуждаюсь, сейчас сдаваясь, я поворачиваюсь к ней, полностью обнажённой, с намокшими прядями и покрытой микроскопическими водяными каплями кожей, и молча просто согласно киваю. Хочу хотя бы ещё один раз...

- Ты мне так сейчас нужна.

- Тогда… я здесь, и я твоя, - я колеблюсь, пытаюсь заставить себя передумать, не желая, чтобы однажды она пожалела и почувствовала себя использованной из-за того, что мне было морально плохо, но всё тщетно. Моя рука касается влажного лица, её пальцы медленнее и осторожнее необходимого, будто я в любой момент могу испугаться, замкнуться и передумать, расстёгивают пуговицы на сразу же снимаемой рубашке, и мы вместе освобождаем меня из оков остальной вещественной оболочки, называемой одеждой, но, прижимая Беллу к стенке душевой кабины, в то время как от наших тел отскакивает погружающая помещение в пар вода, а они двигаются в унисон, я… я всё равно не могу отключиться… и не думаю, что обладаю волей.

Я скорее заложник, запертый даже без наручников и других средств сдерживания, лишь одной силой собственного сознания и неотъемлемым пониманием необходимости остаться, но не собираюсь этого говорить. По крайней мере, не сейчас, не в эту самую минуту… Всё, что срывается с моих губ после, это лишь короткое:

- Забудь о своей комнате. Живи в моей.

Предыдущая глава || Следующая глава