- Спокойной ночи, Эдвард, - говорю я, и эти слова, как и его с аналогичным содержанием, сказанные чуть ранее, будто возвращают меня в прошлое, не очень близкое, но и не слишком далёкое, в ту пору, когда мы засыпали и просыпались вместе, и слышать данную фразу было нормой. Я думала, что нас ничто и никогда не разлучит, и не ценила те дни, как должно, но теперь я усвоила урок и знаю, что не повторю своих ошибок вновь.

Не всё было неправильно, но то, что являлось таковым, я не собираюсь совершать вновь. Я любила Эдварда и сегодня утром, когда открыла глаза, и накануне вечером, когда обнаружила его ожидающим меня у галереи. И в тот момент, когда он сделал мне больно, а потом и вовсе ушёл, и даже в тот день и час, когда потеряла нашего общего ребёнка, и всё это всё ещё ощущается почти как единственно верная вещь в мире. Наверное, так и должно быть, если ты ощущаешь, что эти чувства на всю жизнь, и что именно через годы ты их и пронесёшь. Это правильно, любить его, и, в очередной раз за последние несколько часов испытывая нежелание, чтобы этот прекрасный вечер подходил к концу, я вдруг осознаю, что никогда прежде не любила Эдварда так сильно, как сейчас, когда спустя почти два с половиной года после нашей последней встречи он снова рядом со мной. Мы оба стали старше, и я надеюсь, что и он тоже стал мудрее, чем был, но для меня он всё тот же Эдвард. Клянусь, я готова смотреть на него вечно, и мне это никогда не надоест. Наверное, всё дело в воспоминаниях, что потускнели, или, быть может, это из-за костюмов, которые он прежде не любил, но сейчас, видимо, носит ежедневно, но мне кажется, что он стал лишь прекраснее по сравнению со своим же образом, отпечатавшимся в моей памяти. Прежде, чем между нами всё окончательно рухнуло, его тяготило, что я больше не улыбаюсь, хотя он и пытался не показывать этого, но то же самое отравляло жизнь и мне. Теперь это сродни благословению, видеть, как уголки его губ снова и снова приподнимаются в улыбке, и, думая об этом, я понимаю, что счастлива, видеть его таким спокойным и безмятежным снова.

Я не собираюсь звать его наверх и приглашать в гости, и дело совсем не в родителях и сестре, наверняка ожидающих меня у самой двери, просто для этого ещё слишком рано, как и для основательного разговора по душам. Я точно больше никогда не разрушу свою жизнь и не предам свои мечты из-за него, и не подставлю себя, лишь бы ему стало лучше, но я, несомненно, хочу, чтобы, когда придёт время, он стал частью моего настоящего и будущего. Как и в ресторане, сейчас он на расстоянии вытянутой руки, и мне это нравится, то, что при желании я смогу его коснуться, и он не будет возражать. Я знаю, что он позволит мне это сделать, ведь в машине мы уже держались за руки, причём всё началось по его инициативе, наши пальцы были переплетены, и это ощущалось так знакомо и так невероятно правильно, хотя я и представить не могла, что всё будет именно так. Но правда в том, что нам хорошо вдвоём, будто и не было ни расставания, ни наркотиков, ни боли, а то, что мы находимся так близко друг к другу, лишь служит сигналом к тому, что, если чувства живы, всегда можно всё преодолеть и начать всё сначала.

Я не связалась с Эдвардом, просто не смогла, но он раздобыл мой номер телефона и написал. И если это не признак того, что и его эмоции остаются прежними, и что мы оба хотим одного и того же, тогда я просто больше не знаю того человека, который явно смотрит мне вслед и ждёт, когда я зайду в свой подъезд. Но я в курсе того, кто такой Эдвард, и что он собой представляет, даже после нескольких лет молчания, тишины и полнейшего неведения о его судьбе. По крайней мере, это то, в чём я убеждена, и пока он не заверит меня в обратном, я буду верить в то, что подсказывает мне моё сердце, слушать его и просто ждать, когда мы снова станем одним целым. Так же остро, как и тогда, когда мы только обрели друг друга, я нуждаюсь в том, чтобы просыпаться с ним каждый день в одной кровати и делить на двоих все радости и горести. Мы мечтали о собственной семье и разделить успех друг друга, и Эдвард уже посетил мою выставку, а теперь я чувствую ещё и то, что для нас ещё не всё потеряно.

Он назвал меня красивой, и я видела в его глазах себя прежнюю, голодную, желающую поесть, но не способную принять пищу, и потому болезненно худую и бледную, а также желание позаботиться. Я больше не такая, но воспоминания слишком свежи, и едва он начал объяснять, я и сама поняла, почему он заказал мне так много всего. Чтобы откормить, хотя я более и не нуждаюсь в этом, и убедиться, что у меня всё есть. Я, и правда, многим обладаю, в том числе и квартирой, пусть и не своей, но той, что вполне могу себе позволить, и материальным благополучием, но всё это ничто, если я не с тем, с кем хочу разделить всё это и провести всю свою жизнь, точнее столько, сколько мне осталось. Далеко не всегда нам удаётся получить желаемое, и наверняка каждому человеку хотя бы раз в жизни, но доводилось слышать соответствующие слова, и хотя в моей голове почти намертво и засели слова Эдварда, что вместе с ним вернётся и всё плохое, я хочу думать позитивно.

Если мы действительно жаждем одного и того же и сильно постараемся, то ничего такого никогда не случится, и даже больше. Я пока этого не ощущаю, но когда мы оба будем готовы поговорить откровенно, у нас обязательно всё получится. Это то, во что я верю, и так просто я не отступлюсь, даже если члены моей семьи и не будут рады за меня и не одобрят мой выбор. Решать не им, а мне, но, учитывая то, что время их пребывания в Нью-Йорке и со мной строго ограничено, и уже завтра днём они сядут на поезд, чтобы вернуться к своим жизням, ссориться с ними я совсем не хочу. И поэтому, когда, зайдя домой, я нахожу родителей в гостиной, именно это первым делом им и говорю. Они прекрасно знают, где я была и с кем, но у нас не было времени об этом поговорить и всё обсудить. Когда Эдвард связался со мной, я находилась в галерее, и всё, что я сделала, это предупредила их о своих планах, и хотя я и не горю желанием возвращаться к нашему не совсем завершённому разговору, возможно, без этого никак не обойтись.

Не то чтобы я так уж сильно нуждаюсь в их благословении, но всё же мне нужно их одобрение, и чтобы, если этого ещё не произошло, они простили Эдварда, а со временем и приняли его в нашу не так давно увеличившуюся семью. Это то, что мне необходимо, и если мы с ним будем держаться особняком, как это уже было тогда, когда мы страдали от наркозависимости, то мне просто будет больно, что бы я ни думала о том, что смогу с этим жить. Ничего из этого не выйдет, ведь у меня племянник, в судьбе которого я и дальше собираюсь участвовать по максимуму, и я не хочу оказаться в ситуации, при которой придётся выбирать между семьёй, что не пожалела ничего ради моего спасения, и любовью всей своей жизни. Это не вариант и не выход, и пока всё не сложится наилучшим образом, я не успокоюсь, но мне хочется оказаться понятой прямо здесь и сейчас и так же скоро разобраться и с возникшими разногласиями, если без них не удастся обойтись, чтобы потом не пришлось делать это по телефону.

- Насколько я знаю, никто и не собирается ссориться, Белла, да и с чего бы нам это делать? - отвечает мама, но я-то знаю лучше, как всё это бывает. Это просто слова, а на деле они оба наверняка предпочитают совсем не думать об Эдварде, будто игнорирование его существования заставит его снова исчезнуть, а меня в свою очередь перестать хотеть быть с ним. Но этому не бывать, и я согласна переступить через себя и поговорить и о нём, и об их отношении к нему, и о том, что они думают о тех моих картинах, главной темой которых он как раз и является. Да, мою выставку мы тоже обсудить не успели, но, быть может, это даже и к лучшему. Теперь поговорим обо всём и сразу, не прерываясь и не начиная всё сначала из-за необходимости принять к сведению новые обстоятельства и то, что я поужинала с ним и определённо собираюсь сделать всё, чтобы вернуть его в свою жизнь.

- Я... я, конечно, не уверена, но, быть может, потому, что я нарисовала Эдварда, а сегодня ещё и поужинала с ним, в то время как вы, вероятно, о нём не самого лучшего мнения, - садясь в кресло, ведь разговор вполне может затянуться, объясняю я, не желая недомолвок. В моём прошлом их было более чем достаточно, и всё, чего я хочу, это чтобы именно там они и остались.

- И ты хочешь это обсудить?

- Скорее да, чем нет.

- Что ж, можем и обсудить, если для тебя это так важно.

- Если честно, то да. Более чем.

- Хотя ты и не предупредила нас заранее, я бы не сказала, что была сильно удивлена вчера, и уж тем более никакие из твоих картин меня не шокировали. Чего-то такого в глубине души я и ждала, и я понимаю, почему ты сделала всё это. В отличие от твоего отца.

- Рене...

- А что? Это ведь правда, а наша дочь, как я понимаю, хочет честности, и чтобы мы были с ней откровенны. И вообще я думаю, что мне лучше удалиться и оставить вас одних.

- Но тебе совсем необязательно уходить, мам.

- А почему нет? Это твоя жизнь, твои решения, и хотя я и думаю, что ты уже совершила немало ошибок, если таковые ещё будут, они тоже должны быть исключительно твоими, но я почему-то уверена, что ты знаешь, что делаешь.

- Я, и правда, знаю.

- Вот поэтому мне и не нужно здесь оставаться, ведь это не у меня проблемы с Эдвардом. Как женщина женщину, я тебя прекрасно понимаю, и будет лучше, если вы двое пообщаетесь наедине.

Встав с дивана, мама выходит из комнаты, чтобы, вероятно, составить компанию моей сестре, где бы в квартире она не находилась, а мы с папой остаёмся вдвоём, и после всего, что мне довелось услышать, это заставляет меня нервничать. К самой мысли о том, что мы с Эдвардом воссоединимся и снова будем вместе, он, очевидно, относится крайне негативно, и я его понимаю, но знаю, что больше никогда не увязну. Может, это и преждевременно, но я так же уверена и в том, с кем и после всех этих лет по-прежнему хочу связать свою жизнь. Возможно, после одной встречи и нельзя это утверждать, но его глаза сказали всё за него, выразив то, на что слова порой неспособны. То, как ему жаль, и его решимость на этот раз сделать всё правильно.

Я ощущала слёзы на протяжении долгого времени, но и во взгляде Эдварда видела ту же влажность, что испытывала и сама, и я знаю, он не притворялся. Просто не мог. Он никогда не играл с моими чувствами, и не думаю, что это вдруг произойдёт. Я просто должна убедить во всём этом и своего отца, которого уже однажды разочаровала и, если бы о постигшей меня беде стало известно и за пределами семьи, даже опозорила бы, но больше я так не поступлю. Я обязана им жизнью, и я должна беречь себя, чтобы показать, что всё было не напрасно, и что они не должны беспокоиться о том, что меня придётся снова спасать. Да, я обожглась и сглупила, но это ведь не означает, что теперь меня постоянно придётся страховать и вечно быть начеку, верно?

Я пересаживаюсь туда, где несколькими минутами ранее и сидела мама, чтобы быть как можно ближе к отцу, когда придёт время донести до него мысль, согласно которой обо мне больше нет нужды переживать. Очевидно, что у родителей это в крови, волноваться о своём ребёнке, сколько бы лет ему не было, но я не хочу, чтобы за меня тревожились. Отныне и всегда мне необходимо доставлять окружающим лишь радость и счастье, и прямо сейчас я и хочу начать.

- Пап?

- Ты побывала в аду и вернулась к жизни, и ты невероятно сильная женщина, а я бы сделал всё от меня зависящее снова, но мы спасли тебя не для того, чтобы всё повторилось, и чтобы ты ещё раз наступила на грабли.

- Я знаю, но вам с мамой больше не нужно нервничать. Вы помогли мне выжить, и, учитывая все обстоятельства, иной реакции ожидать было бы просто глупо, но теперь я снова в состоянии отвечать за себя и свои поступки и обещаю, что ничего такого со мной не случится. Ты можешь мне доверять, когда я говорю, что не подставлю свою жизнь под угрозу снова.

- Я доверяю тебе, милая, но не тому человеку, который и сделал с тобой всё это, - отвечает папа, и в его голосе сжимающая мне сердце грусть. Но самое расстраивающее это то, что иногда, в зависимости от освещения, я, кажется, вижу морщины на его лице, которых бы там не было, если бы не принятые мною решения, чуть не убившие меня. Он словно постарел, и в этом мне некого винить, кроме самой себя, но в Эдварде, даже зная, сколько мы оба неприятностей и страданий доставили обеим нашим семьям, я всё равно нуждаюсь. И в моих силах сделать всё, чтобы его отстоять и защитить. Я не дам его в обиду, даже если это и обоснованно, ведь нужно уметь прощать.

- Но я чувствую, что он изменился... - говорю я, ведь именно это ощущение и возникло у меня, едва я села к нему в машину, и даже прежде, когда я только согласилась на встречу, и оно настолько стойкое, что я и сейчас продолжаю его испытывать. Из-за него я и не раздумывала долго, ведь, пусть я и не решилась позвонить первой, мне хотелось увидеть Эдварда снова и услышать его голос, когда мы будем говорить, но получила я даже больше, чем то, на что рассчитывала. В моих мечтах мы касались друг друга, но мне не верилось, что это может произойти в реальности, поскольку, сидя рядом с ним на заднем сидении машины, я не могла найти ни единого повода, чтобы дотронуться до Эдварда первой. Но в стремлении успокоить он сделал это за меня, и когда его тёплая ладонь накрыла мою, это было даже лучше, чем в моих воспоминаниях, гораздо и намного. И я хочу, чтобы не только наши пальцы переплелись снова, но и наши жизни. Навсегда. - Если бы вы встретились, ты и сам бы это увидел. Теперь он другой, как и я, но в чём-то всё тот же. Он больше никогда меня не обидит.

- Как ты можешь быть уверена в этом?

- Я просто знаю. Я так чувствую, понимаешь?

- Наверное... Просто мы завтра уезжаем, и я боюсь, что ситуация может повториться. Необязательно то, что ты навредишь себе снова, но то, что он каким бы то ни было способом сделает тебе больно, и мы узнаем об этом по телефону.

- Обещаю, всё будет хорошо, и я хочу, чтобы ты мне верил.

- Ты хотя бы знаешь, что у тебя есть и другие варианты? Вы были вместе, но это ещё не означает, что он и есть твоя судьба.

- Но именно так всё и обстоит, - в моём голосе невероятная по силе убеждённость, ведь я уже давным-давно всё для себя решила, то, что Эдвард единственный в своём роде, и дело совсем не в том, какой он красивый, или какой у него чарующий голос. Несомненно, он прекрасен снаружи, но я не думаю, что причина, по которой я полюбила Эдварда, это его внешность. Это вовсе не она заставила меня влюбиться, а его душа и то, что скрыто от посторонних глаз, да я и не нуждаюсь в том, чтобы рядом со мной был самый красивый во всём мире человек. Я просто хочу, чтобы меня искренне любили, а сильнее, чем Эдвард, ни один другой мужчина это делать не будет. - Кроме него, мне больше никто не нужен. Лишь он один, и чем раньше ты это примешь, тем будет лучше для всех нас.

- Иди сюда, - просто говорит папа, раскрывая для меня свои объятия, и я без всякого промедления и более чем охотно прижимаюсь к нему. Хотя на мне сейчас и платье, но оно совсем не милое, по крайней мере, не из тех, что носят маленькие девочки, да и я уже давно не малышка, но для своих родителей и, в особенности, для него я всегда буду именно такой. Это совершенно нормально и даже естественно, просто я не хочу, чтобы желание всегда быть уверенными в том, что у меня всё хорошо, отражалось на их физическом здоровье и душевном состоянии.

- Я люблю тебя, пап, но и его тоже... И я уже ничего не могу с этим поделать.

- Просто будь осторожна, Белла, хорошо? Это всё, о чем прошу.

- Хорошо, - киваю я, чувствуя поцелуй в своих волосах. Они были ломкими, слабыми, тонкими и тусклыми, и я думала, что они уже никогда не восстановятся, но мои опасения, к счастью, не подтвердились. Мне кажется, что это лишь вопрос времени, когда мы с Эдвардом снова будем вместе, и потому я более чем уверена, что когда впервые после немыслимо долгого перерыва он, наконец, вдохнёт мой запах, то будет несказанно счастлив, ощутить вкус зефира в моих вновь густых волосах и увидеть, что они отросли. Эдвард ненавидел то, как их состояние изменилось в худшую сторону, да и я сама презирала это, но теперь всё хорошо, и я снова ем зефир потому, что люблю его, а не из-за того, что пытаюсь втолкнуть сладости в себя, лишь бы доказать, что у нас с Эдвардом всё по-прежнему.

Он не остался со мной сегодня вечером, но я верю, что рано или поздно настанет момент, когда нам больше не придётся разлучаться дольше, чем на несколько часов. Мы сойдёмся и всегда будем вместе, и станем семьёй, как и хотели после того, как я согласилась на его предложение, хотя и очевидно, что прямо с этого места мы продолжить никак не можем. А в ожидании момента, когда всё встанет на свои места, я должна сделать всё необходимое, чтобы Эдварда не ненавидели. В конце концов, пусть я и не собираюсь об этом рассказывать, он в каком-то смысле тоже спас мою жизнь. Не когда нашёл меня в ванной, но когда ушёл, хотя, кажется, больше всего на свете и желал остаться, но знал, что это лишь окончательно меня погубит и сотрёт с лица земли, будто я никогда и не рождалась.

Выглядит так, словно он, фактически и совершенно наплевав на себя, пожертвовал собой ради моего благополучия, выздоровления и того, чтобы я забыла всё плохое, с ним связанное, и была по-настоящему и безгранично счастлива, но разве это так? Нет, совсем нет, и уж точно не без того, кто, кажется, и по сей день что-то испытывает по отношению ко мне. Я определённо чувствую любовь, и в течение некоторого промежутка времени я даже раздумывала над тем, чтобы признаться Эдварду в этом, и хотя так ничего подобного и не сказала, миг, когда я это сделаю, обязательно наступит.

- Спасибо, милая.

- Это тебе спасибо. За всё.

- Чем смогу, я всегда помогу тебе, Белла, ведь я тоже люблю тебя, моя девочка.

- Я знаю, пап, - киваю я у его груди, скрытой тканью фланелевой рубашки. Мне очень хорошо, как и всякий раз, когда мой отец обнимает меня. Это происходит не так уж часто, но когда случается, я уж точно не тороплюсь покинуть тепло его рук, но, как правило, он всегда отстраняется первым, впрочем, как и сейчас.

- Ну, я думаю, что нам всем пора спать, ребёнок. Завтра рано вставать, - папа поднимается с дивана, мы желаем друг другу доброй ночи, и он уходит в комнату, в которой когда-либо в дальнейшем и будут создаваться мои, надеюсь, шедевры, а пока там располагаются мои родители на привезённой с собой надувной кровати, в то время как сестра ночует вместе со мной. У меня пока есть лишь матрац, но для человека, нуждающегося в том, чтобы просто было, куда упасть после порой утомительного и насыщенного дня, это как раз то, что нужно. Именно об этом я и думаю, входя в свою комнату, где уже находится Анжела. Она стоит спиной ко мне, и каким-то образом я, даже не видя, на чём конкретно сосредоточен её взгляд, понимаю, что именно её так сильно заинтересовало.

Есть лишь одна вещь, которая могла приковать к себе всё внимание моей сестры, и когда я подхожу к ней, то убеждаюсь, что не ошиблась. Мне хочется злиться, что Анжела не то чтобы рылась в коробке с моими вещами, но извлекла рамку без спроса, но я просто смотрю на более молодую версию самой себя, которую обнимает соответствующий ей по возрасту Эдвард. На бережной хранимой мною фотографии мы оба улыбаемся в камеру, и мы счастливы, и наша любовь друг к другу более чем очевидна. Из множества снимков в моём телефоне именно этот самый любимый, и именно поэтому я его и распечатала и храню максимально близко к себе, чтобы смотреть на него перед сном. Даже если мне не особо и нравится тот факт, что Анжела добралась до того, что не предназначено для её глаз, гнева я совсем не ощущаю.

- Вы здесь такие красивые и влюблённые.

- Да, так и есть, - естественно, соглашаюсь с ней я, ведь мы, и правда, были такими, и иногда это ощущалось так, будто окружающего мира и вовсе не существует, а есть только мы. Эта фотография уже история, и нам уже никогда не выглядеть, да и не быть такими молодыми снова, но это вовсе не означает, что мы больше не будем такими же счастливыми и беззаботными, как на напоминающем мне о хороших временах снимке. Я вижу красивую пару, но двое, что прекрасно смотрелись вместе, всё ещё живы и способны составить её снова.

- Злишься, что я на неё наткнулась?

- Нет, но буду благодарна, если ты уберёшь её на место, - отвечаю я, уже снимая с себя платье, переодеваясь ко сну и, наконец, забираясь под одеяло. Признаю, мне бы хотелось, чтобы под ним и рядом со мной находился Эдвард, и хотя пока это и несбыточные желания, из-за присутствия сестры я нисколько не расстроена. Я почти слышу, как в её голове блуждают мысли, а вопросы сменяют друг друга, но Анжела ни о чём не спрашивает, и я ей за это благодарна. Особо рассказывать и нечего, но это невероятно ценно, то, что она, кажется, понимает, что сейчас мне хочется просто помолчать и спокойно обдумать сегодняшний вечер. Я, и правда, нуждаюсь в этом, но минутка и даже часы наедине с собой будут у меня и завтра вечером, а родные к тому времени уже уедут. Осознавая это, я выключаю свет на прикроватной тумбочке со своей стороны, из-за чего комната погружается в темноту, и поворачиваюсь к своей сестре, чтобы немного поговорить и с ней. - Извини, если вдруг обидела.

- Да нет, всё в порядке.

- Мне кажется, что я снова могу дышать, и всё это благодаря тебе.

- Быть может, мне и не стоило вмешиваться, но я больше не могла видеть, как ты мучаешься. Ты должна была быть счастливой, но ты не была ею. Теперь же я вижу, что тебе уже лучше. В твоих глазах наконец-то появился свет.

- Я и сама это чувствую.

- Ты не обязана всё рассказывать, но я хотела бы знать, как у вас двоих будут складываться дела, хотя я и уверена, что всё будет хорошо.

- Я на это надеюсь, - отвечаю я, ощущая невероятное спокойствие и то, как с души, будто камень упал. Долгие месяцы мне не удавалось заснуть в одно мгновение, поскольку я всё думала и думала о совершённых в прошлом ошибках и о потерях окончательных и, надеюсь, временных, но сегодня, едва моя голова касается подушки, на то, чтобы уснуть, у меня, кажется, уходит всего одна секунда, и это прекрасно. Это благословение, и лишь теперь, перестав словно задыхаться, я понимаю, что по-настоящему исцелена. Впереди чистый лист, и даже не один, ведь на самом деле их много, и я могу использовать какие угодно краски и рисовать всё, что хочется, и этого у меня никому не отнять.

Предыдущая глава || Следующая глава