- Привет, приятель, - обращаюсь я к Питу, опускаясь перед ним на корточки. Он живёт с Беллой, и она его полноправная хозяйка, всецело заботящаяся о нём, но меня он тоже помнит и не забывает, и в подтверждение этого каждый раз, когда мы встречаемся, впрочем, как и сейчас, приветливо виляет своим пока ещё небольшим хвостиком, пока мои руки гладят за ушами. Щенки в мгновение ока не вырастают, а Пит именно им и является, и потребуется не один месяц, чтобы дождаться, когда начнут происходить кардинальные изменения, и увидеть их. Хотя он и стал лучше выглядеть с тех пор, как я его нашёл, а Белла, которая и окликнула меня минуту назад, когда я уже почти приблизился к её подъезду, согласилась оставить его у себя, он всё равно ещё очень маленький, и я не думаю, что ему больше двух месяцев. Точнее мы узнаем в ближайшие дни, как только уже записавшаяся на приём Белла отведёт его к ветеринару.

- Ты ведь знаешь, что он тебе не ответит? – улыбаясь, спрашивает она, когда я, наконец, выпрямляюсь и встаю, желая обнять её, но держа себя в руках, ведь неважно, сколько раз мне хотелось ощутить тепло её прижатого к моему тела, этого пока так и не произошло.

- Ты только посмотри, как он мне рад. Это и есть его ответ. Так вы домой, или ещё погуляем?

- Вообще-то мы уже собирались заходить.

- Тогда пойдём.

Я следую за Беллой, открывающей дверь подъезда, и вскоре мы уже оказываемся в её квартире. Пит в ожидании, когда кто-нибудь из нас разуется и сможет им заняться, удивительно терпеливо сидит около входной двери, нюхая мои освобождённые от ботинок ноги, в то время как Белла убирает свои сапоги и пальто в шкаф, а после вешает и мою куртку. Я ставлю туда же и свою обувь, а потом нахожу уже переодевшуюся Беллу в ванной комнате, где в раковине и находится наш щенок.

- Ты же обычно моешь его в душевой кабине.

- Да, но сегодня утром отключали воду, а когда её вернули, душ уже почему-то не функционировал. Вероятно, что-то сломалось, но у меня не было времени с этим разобраться и вызвать сантехника. Но это пустяки. Лапы я могу помыть и в раковине, - говорит Белла и в подтверждение своих слов уже закутывает Пита в полотенце, начиная тщательно, но бережно, аккуратно и нежно его вытирать.

- Но сама ты в ней ни за что не поместишься.

- И что ты предлагаешь?

- Я всё починю.

- Это необязательно, но если ты уверен…

- Да.

- Ну, тогда попробуй. Инструменты в шкафчике под раковиной, - лишь отвечает Белла и, выпуская из рук Пита, тут же убегающего прочь, выходит вслед за ним, явно рванувшим в сторону кухни, где его и ждут и корм, и вода. Почти уверенный, что знаю, в чём может быть проблема, я остаюсь один, хотя и ненадолго, и к тому моменту, когда Белла возвращается, я уже почти заканчиваю откручивать деталь, из-за нарушения работы которой и могли возникнуть неполадки. Я уже сталкивался с подобным и знаю, что её нужно просто вернуть на место, и всё наладится, но всё оказывается сложнее, чем представлялось на первый взгляд. Потому что, когда часть механизма оказывается в моих руках, и я случайно открываю воду, её мощный поток вместо того, чтобы, как обычно, несмотря на не функционирующий душ, попадать во всё ещё действующий кран, обливает меня всего с ног до головы. Что даже хуже, под его раздачу попадает и Белла, кинувшаяся исправлять мою оплошность, а до того положившаяся на меня, но теперь наверняка жалеющая, что не доверилась профессионалу и не постаралась отговорить от действий того, кто им совсем не является.

Я нерешительно поднимаю на её глаза, опасаясь вспышки злости или даже ярости, и тут внезапно понимаю, что устал. Совсем не от работы и не от того, что, приехав домой, только чтобы сменить одежду, почти сразу же отправился к Белле, где и встретил её ещё на подходе к подъезду с Питом на поводке, и уж точно не из-за сломанного душа, который пытался починить, но сделал ситуацию лишь хуже. А от ставшей каждодневной и доставляющей исключительно муки необходимости контролировать то, что удержать в узде просто невозможно. Это выматывает, и последние две недели меня уже просто добили. Мы то выбирали мебель, то ждали доставку и присутствовали при сборке, то устанавливали люстры, лампы и торшеры, то заботились о найденном мною щенке и решали, искать ли его хозяев или, сразу же проигнорировав этот пункт, просто оставить его себе. А ещё гуляли, ходили в кино, рестораны и кафе и просто общались, и, как результат, за последнее время я провёл с Беллой гораздо больше времени, чем за несколько предшествующих лет, вместе взятых, когда о судьбе другого никто из нас ровным счётом и вовсе ничего не знал. И теперь, глядя на Беллу с растрепавшимися волосами и во влажной одежде, не сильно отличающейся по этому показателю от моей, я осознаю, что больше не могу бороться с собой и притворяться, что ничего не испытываю.

Я уже столько раз надевал маску, чтобы не доставлять Белле неудобств, и чтобы в моём присутствии она по-прежнему чувствовала себя комфортно, уютно и беззаботно, что сбился со счёта, а этот не имеющий ничего общего с реальностью образ начал ко мне прирастать. Но я не такой, и нельзя закрыть сердце перед лицом того, что чувствуешь, и, быть может, Белла меня и ударит, и выставит вон, и запретит в дальнейшем к себе приближаться, но о возможных последствиях своего решения я подумаю позже. А пока я делаю разделяющий нас шаг, прижимаю её к ближайшей стене и целую так, будто в последний раз, и у меня больше не будет ни единого шанса сделать это снова. Так же быстро, как и началось, всё может просто закончиться, и в какой-то степени мы это уже проходили, когда, уходя, я даже ни разу не обернулся. Хотя доля неизвестности сейчас и присутствует, но пока это продолжается, я снова, наконец, могу касаться губами губ Беллы, заново узнавая, какие они на ощупь, вспоминая их и каждый раз, что мы были единым целым.

Где-то в груди от отчаянного желания, чтобы она поцеловала меня в ответ, нестерпимо и болезненно ноет, но ещё больше мне хочется всё сделать правильно. Я хочу спросить, хочет ли вообще она того же, что и я, и если да, то чего конкретно, и когда я уже начинаю отстраняться из-за отсутствия каких бы то ни было сигналов со стороны Беллы, она неожиданно резко и крепко обхватывает меня руками, не позволяя отдалиться. Благодаря ей наши дыхания снова смешиваются, и в то время как я, кажется, касался её всюду с самой первой секунды, Белла была, словно в каком-то ступоре, и выходит из него лишь сейчас, и когда её пальцы, обхватив мою шею, оказываются в моих волосах, я чувствую удовольствие, которое не объяснить. Мы всё целуемся и целуемся, а я уже и забыл, как это бывает, когда лишь от одного этого можно впасть в зависимость и не желать ни останавливаться, ни просто замедляться, и считать, что, как бы бесконечно долго эти поцелуи ни длились, их всё равно недостаточно. Мне всегда будет мало, но, когда, испытывая нехватку воздуха, мы прерываемся, для меня это способ сказать нечто важное.

- Я устал, Белла, так устал...

- Я знаю, Эдвард. Поверь, малыш, я знаю, - тут же отвечает Белла, сжимая моё лицо в своих ладонях, в то время как её тёплое дыхание согревает меня, настолько близко мы находимся друг к другу. Я и не заметил, как и когда её ноги оказались обёрнутыми вокруг моей талии, но сейчас я чувствую их обнажённую и гладкую кожу под своими руками, и это ощущается невероятно правильно, прекрасно, волшебно и изумительно. Как мечта, в исполнение которой ты уже и не верил, но она вдруг осуществилась.

- Но откуда?

- Потому что я чувствую то же самое. Я тоже устала... Устала быть рядом, но не быть с тобой, и устала не быть твоей, - признаётся Белла, и её слова делают меня даже счастливее, чем я был минуту назад, если такое вообще возможно. Но всё именно так и обстоит, ведь, пусть она и не сказала, что по-прежнему любит, сейчас это и неважно. Это не имеет значения, потому что теперь мне и так многое, в чём я прежде и даже сегодня утром сомневался, кажется очевидным и лежащим на поверхности, и, снова целуя Беллу, глубоко, сильно, неистово, уверенно, но нежно и с любовью, я медленно, но верно двигаюсь в сторону спальни.

Я знаю, где она находится, но был в комнате Беллы лишь пару раз, не больше, тогда, когда впервые оказался в её квартире, и в тот день, когда собирали мебель, и теперь я впервые нахожусь здесь не потому, что это необходимо, а потому, что моё присутствие до боли желанно. Понимание этого исключительно в хорошем смысле сжимает моё казавшееся мне умершим, но снова бьющееся и исцеляющееся сердце. Я знаю, это целиком и полностью из-за Беллы, и мне хочется, чтобы она была счастлива. А не делала что-то лишь только потому, что этого со всей очевидностью хочу я. Вот почему, опустив свою драгоценную ношу на матрац, ведь кровати у Беллы так и нет, стоя на полу у неё в ногах, я просто смотрю на неё. Пристально и внимательно, словно пытаясь запомнить, но на самом деле ожидая, что будет делать она теперь, когда я не только её не касаюсь, но и вообще нахожусь вне её личного пространства. Это тяжело, но мне нужно убедиться, что я здесь не потому, что подавил её волю и даже не предоставил ей возможности всё обдумать, а потому, что и её разрывает на части то же желание, что и мне покоя не даёт. И когда Белла, приподнявшись, берёт меня за руку и тянет за собой, я понимаю, что всё решено, и пути назад больше нет.

Наверное, его никогда и не было, ведь даже в разлуке я знал, что Белла та самая, а сейчас, в тускнеющем свете клонящегося к закату дня, ещё и вижу, что и она обо мне того же мнения. Со всей ясностью это отображается в её выразительных глазах, и нам не нужны слова, чтобы говорить. Я просто хочу нас обратно, хочу вспомнить, как хорошо нам было вдвоём, и больше никогда не забывать, и, почти срывая с Беллы рубашку, наверное, делая её непригодной для последующей носки из-за чётко различимого в тишине треска ткани и звука разлетающихся пуговиц, а следом и майку, я чувствую взаимность собственных эмоций. Тем не менее, Белла пытается прикрыться, ведь под майкой на ней ничего больше нет, и я знаю, это происходит скорее чисто инстинктивно, чем обдуманно, потому что мы слишком давно не были в такой ситуации, но всё равно мне это нисколько не нравится. Нет ни единой причины стыдиться и прятаться, ведь это всего лишь я, и, быть может, это и из-за потускневших воспоминаний, но для меня Белла стала ещё красивее, чем была в тот последний раз, когда мы видели друг друга обнажёнными. И я останавливаю её, не только тем, что удерживаю её запястья, хотя и не проявляю силу, но и словом:

- Не смей, не надо. Я хочу тебя видеть, - говорю я и одновременно убираю свои руки, и на этот раз Белла не делает ничего из того, что я уже помешал ей закончить. Расслабившись, она просто позволяет мне смотреть и касаться себя так, как я в том нуждаюсь, но мне этого уже мало. Я хочу большего, всю её, но прежде всего я хочу, чтобы ей было хорошо. Не получить удовольствие, а доставить его ей, и когда я, наконец, дотрагиваюсь до неё там, где, я знаю, она жаждет этого больше всего, даже сквозь ткань шорт чувствуя правду, к тому моменту Белла уже вся дрожит. И находится на грани, которую явно очень легко переступить, но я более чем понимаю, почему этого пока не происходит. В прошлом я довольно-таки часто и совершенно осознанно оттягивал этот момент, и, вероятно, Белла и сейчас, основываясь на том, как я запретил ей прикрываться, ждёт от меня чего-то подобного, но я не хочу играть. Я просто хочу увидеть и услышать её кульминацию и то, как она, возможно, произнесёт мое имя.

- Прошу тебя, не сдерживайся, - то ли прошу, то ли требую я хриплым голосом, и, хотя в комнате и стало совсем темно, я вижу расползающийся по щекам Беллы румянец, будто она уже и забыла, что я всегда читал её, как открытую книгу. А сейчас вспомнила и поняла, что я обо всём догадался, и вспыхнула от осознания этого факта. Очевидно, что в некоторых вещах мы отвыкли друг от друга, но теперь у нас есть всё время мира, чтобы это исправить, ведь я больше никогда не выпущу её из поля своего зрения. - Я хочу, чтобы ты отпустила себя, - говорю я, и моё очередное прикосновение, едва ощутимое движение пальцев по-прежнему поверх остающихся на ней шорт и нижнего белья толкает её, вконец измучившуюся и изнывающую от почти достигшего пика напряжения, за край. И, окончательно утратив контроль над собой, Белла, как я и мечтал, называет моё имя.

Оно срывается с её губ на выдохе, и, блаженно улыбающаяся, она прекрасна, и всё это ощущается так, будто мы никогда и не расставались, а просто сменили квартиру и переехали. Знаю, на самом деле всё не так, но, лёжа рядом с Беллой, пытающейся восстановить дыхание, не думать о плохом невероятно легко. Я уверен, что рано или поздно лишь одним своим присутствием она, и правда, вычеркнет из моей головы всё то, о чём лучше забыть и больше никогда не вспоминать. Не ребёнка, нет, не дочь, которая, я даже не знаю, как выглядела бы, но наркотики, наше совместное падение и почти взаимное уничтожение. Мы определённо сможем начать всё сначала, и процесс уже запущен, и, словно безмолвно соглашаясь со мной и моими не высказанными вслух мыслями, Белла тянется ко мне. Её движения суетливы и лихорадочны, когда она, расстегнув пуговицу и молнию, стягивает мои джинсы вниз вместе с бельём и толкает меня на спину, но я не хочу того, что, очевидно, задумала Белла, и потому не позволяю ей склониться ко мне и надо мной. В последний раз, когда она делала это для меня, ею двигала совсем не любовь, а потребность во что бы то ни стало получить спрятанную мною дозу, и это неприятные воспоминания, от которых мне ещё только предстоит избавиться.

- Я не хочу так.

- Но я ничего от тебя не хочу. Мне просто нужен ты, - отвечает Белла, и я не удивлён тем, что она всё поняла и безошибочно определила, о чём мои мысли. Но для меня её слова всё равно ничего не меняют, по крайней мере, не сейчас, и я просто притягиваю её к себе, но не для того, чтобы, возможно, сдаться, а чтобы дать ей то, о чём она попросила.

- Я здесь, и я всегда у тебя буду, - твёрдым голосом заверяю её я, чтобы у неё и в мыслях не было в этом сомневаться. - Ты ведь это чувствуешь? Связь между нами?

- Да, - срывающимся от эмоций шёпотом отвечает Белла. Истину отрицать невозможно, а правда в том, что мы принадлежим друг другу, даже если ничего ещё и не обговорили, и не облекли свои чувства в слова. Главное, что они есть, скрытые глубоко внутри нас, и мы оба ощущаем, что они взаимны.

Мы в любой момент успеем всё прояснить, но сейчас нас охватывает самая настоящая страсть, в огне которой вполне можно сгореть. Когда Белла пытается снять с себя шорты, я делаю то, что ей не удалось провернуть в отношении меня, а именно укладываю на спину, и стягиваю их вниз по её ногам, и нисколько не сожалею о том, что и её нижнее бельё постигает та же участь, что и рубашку. Если потребуется, я всё возмещу, но, переплетая наши пальцы над своей головой, Белла совершенно не выглядит даже немного думающей об этом. В её глазах тот же голод и то же отчаянное желание, что руководят и мной, и мы снова целуемся, но уже ни капли не нежно, а жадно, будто нас вот-вот разлучат, но этого никогда не произойдёт, и мы отдаём, друг другу то, что принадлежит нам по праву. Самих себя и свои тела, и, что ещё важнее, свои души, и свои сердца, лишь сейчас становящиеся действительно счастливыми, но я боюсь, что долго не продержусь, и это чувство лишь усиливается, когда Белла проводит рукой по моей спине. Увы, я не могу сказать, что за это время у меня никого не было, но тот единичный случай совершенно ничего не значил, и поэтому желанные прикосновения действительно важного и любимого человека и становятся весомой угрозой.

- Лучше не надо, Белла... Иначе я просто не сдержусь.

- Так и не сдерживайся, - просто шепчет она где-то рядом с моим ухом, почти точь-в-точь повторяя мои же слова, - возьми меня так, как тебе этого хочется. Просто сделай своей снова. Я буду в порядке. И не сломаюсь.

Едва она договаривает, я вхожу в неё до конца и так сильно и резко, что чувствую то, как подвинул Беллу вверх, и то, как в её груди невероятно быстро и в ускоренном темпе бьётся сердце. Мы оба тяжело дышим, словно только что пробежали марафон, пока я, уткнувшись ей в шею, двигаюсь в ней всё глубже, чаще и безудержнее, а она прижимает меня к себе так крепко, будто сомневается в том, что я не мираж и не предвиделся ей, и боится того, что я вскоре исчезну. Но я никуда не собираюсь, ни сейчас, ни в будущем, и, найдя её взгляд, пытаюсь заверить её в этом, ни прибегая к помощи слов, и надеюсь, что она поняла. По крайней мере, выглядит она всё осознающей, и я ощущаю, как тянущее чувство внизу живота становится совсем мучительным, а её тело пульсирует и сжимается вокруг меня. Она близко, но недостаточно, ведь я хочу, чтобы мы были вместе, и, смотря в её глаза, я опускаю свою руку вниз. Когда-то в прошлом это не возымело никакого эффекта, но я знаю, что теперь всё будет иначе. Просто знаю, хотя Белла и пытается возразить:

- Я не могу…

- Нет, можешь. Ещё раз. Я так хочу, - фактически приказываю ей я, и её тело повинуется. Мы одновременно достигаем вершины, и я замираю внутри неё, с трудом удерживая себя от того, чтобы не накрыть Беллу всем своим телом. Как и я, она пытается отдышаться, но поднимает руку, чтобы прикоснуться ко мне, и я чувствую нежные и любящие пальцы в своих волосах. Белла всегда перебирала их после так же, как и я никогда не отпускал её без поцелуя, а единственный же раз, когда это всё-таки случилось, в какой-то степени послужил началом конца, но впредь я больше не собираюсь допускать подобной ошибки.

Мне не хочется, и, тем не менее, я выскальзываю из Беллы, но не встаю и никуда не ухожу, а просто обнимаю её. В ответ она прижимается своей спиной к моей груди, накрывает нас обоих одеялом и уже под ним водит своими руками по моим. Ласково, нежно и с почти благоговением, и вскоре по ставшему равномерным дыханию я понимаю, что она заснула. Её руки по-прежнему лежат на моих, накрывающих её живот, и то, как приподнимается и опадает её грудная клетка, действует на меня успокаивающе, и я тоже засыпаю. А когда просыпаюсь и, немного полежав без движения, открываю глаза, в комнате невероятно светло благодаря лучам уже давно взошедшего солнца, падающим на кровать из-за незакрытых с вечера занавесок. Белла всё ещё здесь, в моих объятиях, с той лишь разницей, что во сне она перевернулась, и теперь её голова покоится на моей груди, и не то чтобы я сомневался, что так и будет, просто мы очень и очень давно не просыпались вместе в одной кровати. Мне кажется, что я в раю, ведь лишь одно это делает меня счастливым, не говоря уже о том, что теперь я могу больше не сдерживаться и показывать Белле свою любовь так, как только захочу. И я целую её, спящую, красивую, милую и выглядящую безмятежно, в лоб, одновременно утыкаясь носом в её восстановившиеся и снова отросшие волосы. Я ещё многого о ней не знаю, например, ест ли она зефир или нет, но они пахнут именно им, и это вызывает улыбку на моём лице, ощущение которой наверняка её и будит, судя по движению её руки, накрывшей то место на моей груди, где бьётся моё сердце. Быть может, мне и должно быть жаль, что я потревожил её сон, но я не испытываю сочувствия, ведь и так знаю, что не смог бы слишком долго просто лежать подле неё и смотреть, как она спит. Я не был осторожным, но теперь и вовсе совершенно открыто провожу рукой по её волосам, скрывающими собой её спину, и в этот момент Белла впервые за наше первое за долгое время совместное утро заговаривает со мной:

- Так ярко светит солнце… - её голос всё ещё сонный, а её глаза едва открыты, и она сосредоточена на моей груди, иногда проводя ладонью вверх-вниз по моему боку, но, даже не глядя на меня, она способна ослеплять. Даже больше, чем небесное тело, о котором мы говорим.

- Тебе жарко?

- Нет… Мне тепло, и мне хорошо. Когда ты так меня обнимаешь, иначе и быть не может, - отвечает она, и её слова согревают гораздо сильнее, чем солнце и то, как близко друг к другу мы находимся. Я давно не спал так хорошо и так крепко, как сегодня, и всё благодаря тому, что Белла была рядом, словно мы и вовсе никогда не разлучались. Она сдержала своё обещание и никуда не делась, и я знаю, мы обязательно справимся и всё непременно наладим.

- Возможно, это и глупо, но всё ощущалось словно впервые, будто я никогда раньше и не прикасался к тебе и не целовал. Я почувствовал себя снова первым. Ты понимаешь, или это странно?

- Нет, это совсем не странно. Я чувствовала ровно всё то же самое.

- Тебе было больно? - нервно спрашиваю я, невольно и неконтролируемо напрягаясь, и, несомненно, Белла ощущает это, оттого поднимая голову вверх, чтобы посмотреть на меня, и, в стремлении успокоить, прикасаясь к моему левому плечу.

- Даже не начинай, Эдвард. Со мной всё нормально. Всё ощущалось так, словно я ничего не помню. Будто я маленькая и неопытная девочка. Если же быть до конца честной, то после тебя у меня никого не было, поэтому и чувствовалось всё, как в первый раз.

- Я так и понял, - просто говорю я, начиная испытывать очевидный дискомфорт, ведь мы коснулись не самой удобной темы, и для меня не секрет, чем всё это закончится, и к чему мы вообще идём. Это лишь вопрос времени, когда Белла спросит о вещах, про которые я совершенно не хочу говорить, ведь я знаю её и знаю, что будет дальше.

- А у тебя?

- Что у меня?

- За время нашего расставания у тебя кто-нибудь был? – я не горю желанием отвечать на этот вопрос, ведь мои слова ей определённо не понравятся, ведь она сделала то, на что я оказался не способен. Она сохранила мне верность, хоть я и не просил её об этом, и, возможно, чтобы пощадить её чувства, мне лучше солгать, но это не вариант. Как бы неприятно мне не было вспоминать и признаваться ей в своём поступке, которым я совершенно не горжусь, я не могу и не хочу начинать нашу новую жизнь с обмана.

- Да, был. Я говорю это лишь потому, что хочу быть с тобой полностью честным. Это случилось лишь один раз, но абсолютно никакого удовольствия я не получил. Я просто хотел понять, каково это будет без тебя, но это было совершенно глупой попыткой забыть всё, что было, и я жалею об этом.

- Кто она? – Белла опускает голову вниз, и я знаю, что не просто расстроил её, но, возможно, даже разочаровал. Помню, как она неоднократно говорила мне, что я идеален, идеален для неё, но теперь её мнение вряд осталось прежним и наверняка кардинально изменилось.

- Я даже не знаю её имени. Просто не стал его спрашивать. Оно было мне не нужно, потому что всё случившееся не имело никакого значения, и никто из нас не получил того, чего хотел. Это и сейчас абсолютно неважно, - говорю я и приподнимаю её подбородок, чтобы, если потребуется, утешить, стереть губами каждую слезинку и показать, в чём действительно содержится смысл, но Белла не выглядит подавленной. Скорее уж она почти смеётся, когда обращается ко мне:

- Ужасно. Я и подумать не могла, что ты у меня такой эгоист.

- Я рад, что тебе, кажется, весело.

- А я рада, что ты рассказал мне об этом. Теперь всё будет по-другому. Больше никаких тайн. Никогда.

- Никогда, - почти грубо соглашаюсь с ней я и слышу в своём голосе искреннее обещание и клятву непременно его исполнить, и надеюсь, что и Белла воспринимает всё точно так же, и, думая об этом, так же резко, как и накануне вечером, я накрываю её губы своими. Но сейчас это ощущается даже правильнее, чем в тот момент, причём намного, и в солнечных лучах, освещающих шелковистые волосы и придающих им красноватый оттенок, что заставляет меня любить их ещё больше, мы с Беллой поглощаем друг друга снова. Так же нетерпеливо, агрессивно и яростно, как и минувшей ночью, наконец-то расставившей всё по своим местам, с той лишь разницей, что теперь всем управляет Белла. Я позволяю ей это делать, лишь иногда помогая, но преимущественно смотря в её красивые глаза и любуясь ею, и убеждаясь, что наши пальцы остаются переплетёнными.

- Твои руки пахнут, как тогда, - после говорю я, когда, смотря в потолок, мы лежим в обнимку друг с другом, и наши затруднённые дыхания постепенно возвращаются к их нормальному состоянию.

- Это как?

- Красками и вишней, - более чем охотно поясняю я, желая всё говорить и говорить с ней, и так до бесконечности. Мне не хватало её голоса, возможности слышать его каждый день и духовной близости, существующей лишь с ней, такой, которую я больше ни с кем и никогда не смогу испытать.

- Я очень и очень долго не рисовала, а потом меня, наконец, посетило вдохновение, и я уже не смогла остановиться.

- Вишнёвое мыло, верно?

- Да… Ты тоже пользовался им раньше. Этот запах успокаивал меня в самые тяжёлые моменты жизни, а теперь это будешь делать ты. Ведь будешь?

- Да, буду. Я сделаю для тебя всё, что угодно, Белла, - просто говорю я, действительно имея в виду всё то, что было мною сказано. Я больше не причиню ей вреда и не совершу ничего такого, что создаст угрозу её благополучию, и не вовлеку нас в опасную историю, но в разумных пределах у неё будет всё, что она только пожелает.

Предыдущая глава || Следующая глава