Белла POV

Эдвард, я беременна. Эдвард, я в положении. Эдвард, у нас будет еще один ребенок. Эдвард, мы станем родителями. Какие слова звучат не как приговор? Как сказать ему о том, о чем я догадывалась всю последнюю неделю, принимая во внимание тошноту, а теперь окончательно убедилась? Я уже люблю этого ребенка, нашего ребенка, потому что он от Эдварда, но сейчас не самый подходящий момент. Эдвард только-только начал узнавать Мелани, и мы живем с его родителями, и я не могу не беспокоиться, как он отреагирует, что скажет, что сделает, и как воспримут эти новости Эсми и Карлайл. Мне совершенно не хочется причинять им неудобства, стеснять их, доставлять дополнительные хлопоты. Они и так помогают мне с дочкой, когда Эдвард на работе, а если появится второй ребенок, то я буду нуждаться в еще большей помощи.

От всех этих размышлений, от которых у меня уже начала болеть голова, меня отвлекло ощущение подбирающейся к горлу тошноты, и я снова склонилась над тазом, к которому будто была привязана по утрам и иногда по вечерам, опустошая свой и без того пустой желудок. Хорошо, что Эдвард уже ушел на работу, а то поймал бы меня на лжи. Всю последнюю неделю мне было нехорошо, и он так беспокоился, что сделал что-то не так, и потому часто спрашивал меня, в чем провинился. Я неизменно отвечала, что дело не в нем, а потом соврала, что просто заболела, когда он спросил меня, что же тогда происходит, а вчера, когда он потрогал мой лоб и не почувствовал, что температура повышена, я сказала, что мне уже лучше. Кажется, он поверил и успокоился впервые за эти семь дней. До этого Эдвард, проявляя чрезмерную заботу, настаивал, чтобы я больше отдыхала, что у меня часто возникли мысли сказать ему, наконец, правду, но я не могла просто взять и сообщить ему новость о своей беременности. Мы не готовы ко всему этому. Я чувствовала себя измотанной, уставшей и напуганной. Меня пугало то, как отреагирует Эдвард, когда я отыщу в себе смелость сказать ему все так, как есть. Мне так нужна его поддержка, но получу ли я ее? Не хочу, чтобы мы впервые поругались.

- Белла?

О нет, нет, нет. Меня звала Эсми, и, судя по тому, как близко звучал ее голос, она была почти за дверью. В подтверждение этого раздался стук, и все, что я успела сделать до того, как мое уединение оказалось нарушенным, это умыться и сполоснуть рот. Вылить все из таза или просто спрятать его куда-нибудь времени не хватило. Я с ужасом ждала того, что будет дальше. Интересно, что Эсми скажет? Она без сомнений все поняла. Она выдаст меня Эдварду?

Я, кажется, перестала дышать, пока смотрела, как его мама подходит ко мне все ближе. Неожиданно Эсми меня обняла, так нежно, так… бережно, что на душе сразу же сделалось так спокойно.

- О, милая. Я подозревала, что это не простуда, но что же вы с Эдвардом нам ничего не говорили? Я стану бабушкой.

- Он… он ничего не знает, - покачала я головой, нервно теребя руками пояс халата. – Пожалуйста, Эсми, не говори ему.

- Ты только не нервничай. Это вредно. Скажешь сама, как только будешь готова.

- Спасибо большое.

- Это тебе спасибо, что делаешь моего сына счастливым. Пойду, заварю особый чай, он и успокоит, и тошноту уменьшит.

***

- Ма?

- Извини, - сказала я, понимая, что отвлеклась на собственные мысли, и продолжила рассказывать Мелани сказку. Наконец, ее глаза закрылись, и она засопела, выглядя невероятно трогательно с ладошкой под щекой. Я поцеловала дочку в лоб, накрыла ее простынкой и вышла из комнаты, тихонько притворив за собой дверь.

Эдвард сидел в кресле на веранде и выглядел задумчиво, читая книгу, но, почувствовав на себе мой взгляд, отложил ее прочь на столик и протянул ко мне руки.

- Уснула? - участливо и заботливо спросил он о Мелани. В последнее время она все сильнее сопротивлялась сну после обеда, а потому мне требовалось намного больше времени, чем раньше, чтобы заставить ее поспать хотя бы один час. Наверное, в свете всего этого неудивительно, что я чувствовала себя довольно измотанной, учитывая мое физическое состояние. Хотя температура и отступила, периодически возвращающаяся, как правило, ранним утром тошнота не давала мне покоя, но еще больше выбивала меня из сил перспектива рассказать Эдварду правду о причине, по которой ему в последние дни пришлось за меня очень сильно поволноваться. Я до сих пор не призналась любимому в том, что определенно вызовет значительные перемены в наших жизнях, не уверенная, что он это воспримет так, как я бы того хотела. Да, я ощущала, что зашла слишком далеко в своем молчании, и заблаговременно скрываться из его глаз каждый раз, когда к горлу подступает тошнота, это как-то ненормально и противоестественно. Но я просто боюсь. Боюсь его реакции, все-таки для Эдварда это новый и неизведанный опыт, который прошел мимо него в случае с Мелани. Боюсь своей реакции на его реакцию, если она не оправдает моих ожиданий. Боюсь услышать из его уст вместо счастливого смеха слова о том, что он никогда не будет готов к тому, чтобы пережить все это со мной во второй раз, если уж в первый не довелось. Все только усложняет тот факт, что Эдвард сравнительно недавно отрицал для себя даже возможность того, что сможет кого-то настолько пустить в свое сердце, чтобы полюбить, поставив под сомнение важность всего того, что было дорого раньше и ценилось превыше всего остального.

Я, наконец, кивнув в ответ на заданный вопрос, села к Эдварду на колени и спрятала свое лицо на его груди. Сразу сделалось так хорошо, спокойно и уютно, и возникло ощущение, что мы одни во всем мире. Эдвард крепко-крепко прижал меня к себе, поцеловав в лоб, и я подумала, что, наверное, нужно воспользоваться этим мгновением, когда любимый такой расслабленный и безмятежный, и никто из нас никуда не спешит. Рано или поздно мне все равно придется сказать, ведь недопустимо тянуть до того дня, когда у меня появится животик, и Эдвард обо всем догадается сам. Так почему бы не сказать сейчас? Я буду изо дня в день тревожиться о его реакции, а время-то не стоит на месте, оно идет. Я знаю, что мой примерный срок уже почти семь недель, еще чуть больше месяца, и третья часть беременности останется позади, если все будет благополучно.

- Эдвард? – позвала я, решившись.

- Белла? Тебе снова нехорошо?

- Нет, - быстро ответила я прежде, чем он снова разволновался.

- Тогда, может быть, больно?

- Нет-нет, совсем нет. Я просто хочу поговорить.

- Поговорить?

- Мне нужно кое-что сказать.

Эдвард весь выпрямился и теперь, после этих слов, пристально смотрел на меня, в мои глаза, и я могла почувствовать, что он уже сходит с ума от такого начала, от того, что успел услышать. И я не могла винить его за это, ведь сразу знала, что разговор будет непростым. У меня самой руки вспотели, а еще лицо, задняя часть шеи, и это происходило определенно не из-за жары, хотя солнце было сегодня особенно сильным.

- Просто скажи, хорошо?

- Не торопи меня. Я волнуюсь.

- И я тоже. Давай волноваться вместе. Ты такая напряженная. Что тебя беспокоит? Ты чего-то боишься?

- Да. Мне страшно, и у меня есть на это причины.

- Я тебя не обижу, ты же знаешь это? – Эдвард выглядел очень серьезным, и мне даже казалось, что в его голосе уже проскальзывают панические нотки, но в своем положении я была склонна к тому, чтобы преувеличивать действительность, и поэтому ни в чем не могла быть до конца уверенной.

Я опустила голову и внезапно заинтересовалась пуговицей на рубашке Эдварда, крутя ее то вправо, то влево, не заботясь о том, что она может оторваться. Он не останавливал меня, а терпеливо ждал, ничего не говоря, и я так любила это качество в нем, способность просто помолчать, дать мне время, чтобы что-то обдумать, и тихо, молча посидеть. Эдвард… Он любит меня, полюбил Мелани и не сможет не полюбить нашего второго малыша, который пока очень мал, но уже живет там, внутри меня. Я должна верить в лучшее, и все будет хорошо. Эдвард не отвергнет меня, ведь мы семья, и узы, что связывают нас, сильнее любых страхов, которые всегда можно преодолеть вместе. Его взгляд был доброжелательным, и это немного успокаивало, достаточно для того, чтобы я вздохнула и решилась начать разговор. Не с главного, издалека, но хотя бы так.

- Ты жалеешь о чем-нибудь в своей жизни?

Эдвард не спросил, чем вызван мой вопрос, чего я ожидала. Он просто ответил, видимо, поняв, что для меня это важно, почти сразу же, даже не задумавшись.

- Я не жалею ни о чем в своей жизни, Белла, - начал Эдвард, и сказать, что я была ошеломлена его словами, это ничего не сказать. Правда, еще до того, как я смогла выплеснуть свое непонимание тем, как это возможно, он продолжил, и я заставила себя сначала дослушать перед тем, как делать преждевременные выводы. – Но это касается только той жизни, которую я вел до встречи с тобой. Я просто принимал свою жизнь такой, какая она есть, со всеми ее испытаниями, разочарованиями, невзгодами и моментами радости и счастья, и, вероятно, именно поэтому не испытывал никаких сожалений. Но все изменилось, когда я встретил тебя, - его голос изменился, приобретя расстроенные и подавленные нотки, и плечи его поникли. – И я жалею о многом. О том, что меня не было рядом, когда ты остро нуждалась во мне. О том, что я не видел, как в тебе зарождается и развивается новая жизнь, а ты становишься прекраснее и счастливее по самой чудесной из причин, нося прямо под сердцем нашу малышку, нашу Мелани. О том, что я ни разу не почувствовал ее толчка изнутри в ответ на свое прикосновение. О том, что я не держал тебя за руку, пока ты делала все, чтобы подарить жизнь нашей дочке. Все, о чем я жалею в этой жизни, так или иначе связано с тобой. Если бы мне выпал шанс вернуться назад, чтобы вместе с тобой ждать рождения нашей малышки и быть тебе поддержкой и опорой все это время, я бы воспользовался им. Мне так хочется испытать это самому, но я знаю, что это невозможно, ведь в прошлое нет возврата, - горько прошептал любимый.

Я крепко обняла Эдварда, чувствуя, как он обнимает меня в ответ, сожалея вместе с ним, пытаясь взять себе часть его боли, отражающейся в его глазах и живущей, без сомнения, в дальних уголках его сердца. Нам не изменить прошлое, но мы можем построить будущее, и только от нас зависит, каким оно будет. А я надеюсь, что оно будет очень-очень счастливым. И прямо сейчас я собираюсь начать этот путь и верю, что Эдвард пройдет его вместе со мной, держа меня за руку и не отпуская ее.

Я встала, накрыла его ладонями свой живот и тихо, почти шепотом, будто боясь спугнуть Эдварда, произнесла:

- Ты можешь испытать все это, причем, даже раньше, чем думаешь. Прямо с этого момента. Это возможно.

- О чем ты говоришь, Белла? – задумавшись на мгновение, спросил он у меня, но я лишь улыбнулась. Во мне билась надежда, что он поймет все сам, но она стремительно угасала и почти угасла, когда у любимого начало меняться выражение лица. Вполне ожидаемо для меня было столкнуться с непониманием, неверием, удивлением, довольно резко и внезапно переросшим в шок. Когда он настиг любимого, то он дернулся назад, но своих рук от моего живота не отнял. Я смотрела на молчавшего Эдварда, пока он не отводил взгляда от моего тела и, кажется, тщательно его изучал. Что он пытался увидеть, мне было неизвестно, и поэтому я была готова отдать за все, чтобы узнать, о чем думает любимый, и какие мысли заполонили его голову. – Ты же не хочешь мне сказать, что ты…? – спросил, наконец, он, правда, не закончив свою фразу так, как положено.

- Я беременна.

Он вздохнул раз, потом еще, и я размышляла, что вот сейчас Эдвард что-нибудь да скажет, но он… молчал. Молчал минуту, две, три, замерев, не двигаясь, и лишь его лицо оставалось живым, но эмоции на нем так быстро сменяли друг друга, что было невозможно за ними уследить, как ни старайся.

- Скажи же что-нибудь, - не выдержала я, в конце концов. - Скажи мне, о чем ты сейчас думаешь, - срывающимся от переживаний голосом умоляюще попросила я, больше ни капельки не уверенная в том, что поступила правильно, заведя разговор об этом.

- Я не знаю ничего. Я вроде бы думаю обо всем, но вроде бы и не о чем. Ты… Ты беременна, ты ждешь… ребенка? – Эдвард выглядел перепуганным, и я уже знала, что он сделает, до того, как его руки упали вниз. Стало так холодно, будто вокруг меня сомкнулись воды ледяной реки, или пошел снег. Как будто мне мало отчуждения в голосе любимого. Чем я заслужила все это? Я просто хочу, чтобы мы все были счастливы, но, кажется, это лишь только моя мечта, мое желание, которое со мной не разделяет и не разделит сидящий передо мной мужчина, весь напрягшийся и выглядящий каким-то перепуганным. – Скажи мне правду.

- Да, - просто ответила я, не чувствуя в себе сил сказать что-то более существенное, и, встав, повернулась спиной к Эдварду, не встретив никакого сопротивления с его стороны. Мне нужно было подумать, хотя бы минуту передохнуть и не встречаться взглядом с любимым, со стороны которого не издавалось не единого звука. Если бы я не чувствовала, что на меня смотрят, то подумала бы, что он ушел, ведь это проще всего. Уйти, сбежать, игнорировать трудности, создавать в своем сознании иллюзию, что проблем нет. Тогда ничего и решать не придется. Это, несомненно, проще, чем попытаться найти взаимопонимание и прийти к компромиссу, но так нельзя. Мы больше не имеем права сбегать при малейшей возможности, ведь речь идет уже не только о нас. Нельзя быть эгоистами, нельзя. Придя к этим выводам, я развернулась и уверенно подошла к Эдварду, который все так же и сидел в том положении, в котором я его и оставила. – Да, я беременна, да, я жду ребенка, и он не только мой, он наш. Ты ведь так этого хотел, или я ошиблась и не так тебя поняла? Я думала, что ты будешь рад, будешь счастлив. Или все твои слова касались только Мелани? Ты хочешь только ее, а малыш внутри меня тебе не нужен? – моя нижняя губа задрожала, и я моментально накрыла рот рукой, чтобы любимый не увидел, как мне становится плохо от одного лишь подобного предположения. – Какая же я глупая, - я кинулась прочь, но все, что я успела сделать, это один единственный шаг, после чего оказалась крепко прижатой к груди Эдварда, в которой учащенно билось его сердце. Оно словно бы пыталось сказать мне, что ему не все равно, что он хочет того же, чего и я. Малыша, нашего малыша, который не виноват в том, что его родители порой не понимают друг друга, и заслуживает всего самого лучшего, заслуживает родиться в любящей семье, заслуживает жизнь. – Глупая, - инстинктивно прошептала я, пытаясь сопротивляться, когда почувствовала на своих губах губы любимого, но он сломил меня и как-то отчаянно поцеловал.

- Даже если бы ты была глупой, я бы все равно любил тебя, но ты не глупая. Мне ужасно страшно, я напуган, я не смогу, я ничего не умею. Мне нужны вы с Мелани, нужен наш маленький, я хочу все это, я хочу семью, но больше всего на свете я боюсь подвести тебя, не оправдать возложенных на меня ожиданий и все испортить, - прошептал Эдвард, и все это время его рука покоилась на моем животе, нежно касаясь его. – Я ведь ничего не умею, - я лишь улыбнулась, впервые по-настоящему искренне за эти дни, и приподнялась на носочках, обнимая любимого за шею.

- У тебя есть я и всегда буду. Вместе мы справимся, ты справишься, я в тебя верю, - прошептала я в ответ, поцеловав Эдварда в уголок его губ. – Мне тоже страшно, так что в этом ты не одинок, но еще я и счастлива, в том числе и от того, что ты, наконец, все знаешь.

- Я тоже счастлив, если не сильнее, чем ты, - мой любимый привлек меня в свои объятья, и даже через ткань наших одежд я ощущала, что он, положив подбородок на мое плечо, широко улыбается. – Но ты уверена?

- Возможно, звучит странно, но я, правда, ощущаю себя иначе. Это трудно объяснить словами, просто нереально, но когда я касаюсь живота, мне всякий раз кажется, что там кто-то шевелится. Конечно, на самом деле для этого слишком рано, но я так чувствую. Сам посмотри, - с этими словами я крепче прижала руки Эдварда к той точке, где рос наш ребенок, и стала ждать, надеясь, что он поймет, о чем я говорю. Любимый просто улыбнулся, и мне ничего больше не нужно было, чтобы осознать, что он тоже почувствовал что-то непривычное, возможно, какое-то движение. – Я люблю тебя.

- И я тоже тебя люблю, - мы скрепили наши чувства поцелуем, а дальше Эдвард сделал то, чего я никак не ожидала.

Он поцеловал мой живот и, кажется, даже что-то сказал, но я настолько погрузилась в собственные эмоции, бьющие через край, что бессовестно все прослушала, а попросить его повторить не решилась. Мы еще немного посидели на веранде, ничего не говоря, вслушиваясь в тишину, сопровождаемую лишь нашими дыханиями, и смотря друг на друга, после чего вернулись в дом, который являлся для меня таковым, потому что рядом была моя семья. Только с Эдвардом и нашими детьми моя жизнь наполнена смыслом.