- Хочешь, я её сведу? - спрашивает он, когда, наверное, в сотый раз за время нашего недолгого знакомства я снова и снова обвожу контуры его татуировки на левом предплечье указательным пальцем правой руки. Изображение взмывающего в воздух феникса притягивает мой взор каждый раз, как Эдвард оказывается обнажённым передо мной, и хотя впервые это случилось лишь две недели назад, а жизненные обстоятельства столкнули нас лицом к лицу всего-то семью днями раньше, мне кажется, что я знаю его всю свою жизнь, и что эта татуировка уже совсем скоро начнёт являться мне во снах.

- Нет, что ты. Это лишнее, - в отрицании качаю головой я в толкающей на невиданную до сей поры откровенность темноте комнаты. Когда люди знакомы всего ничего и знают друг о друге и того меньше, требуется время, чтобы решиться и заговорить о глубинных и серьёзных вещах. Так и с нами, и в этом отношении это определённо наш первый раз. - Это часть тебя и часть твоей истории, и я не хочу, чтобы ты от неё избавлялся.

- Но ты же сама говорила, что нас определяет далеко не прошлое.

- Я знаю, и я не отказываюсь от своих слов, но оно сделало тебя таким, какой ты есть. Таким, каким я тебя встретила. Таким, каким полюбила, - внезапно даже для себя самой признаюсь я, но, осознав, что именно только что было мною сказано, не пугаюсь и не жалею о свершившемся искреннем порыве. Пусть это и полная неожиданность, застигнувшая врасплох, я честна перед собой и перед ним тоже, а так и надо поступать. Быть открытой и ничего не утаивать от тех, кто дорог, а он мне, и правда, небезразличен. Я спасла его, возможно, от верной гибели, а теперь он ставит на карту свою свободу ради той, о существовании которой месяц назад ещё и не подозревал, и рискует той жизнью, которую складывал по кирпичику не один день, но, даже не заметив, как конкретно это случилось, я влюбилась в него не потому, что у меня какой-то там стокгольмский синдром или нечто подобное.

Я полюбила его потому, что он добрый, самоотверженный, благородный, чувствительный, опекающий, заботливый и любящий. Всё читается не только в не произнесенных, надеюсь, только пока словах, но и в действиях, и, хотя я могу и ошибаться, это вряд ли отражает реальное положение дел. Я вижу, как он на меня смотрит, слышу некий трепет в каждом обращённом ко мне даже самом незначительном слове и ощущаю всепоглощающую нежность в каждом намеренном или случайном прикосновении. Это не просто секс, когда вам обоим страшно, и вы оказались в сложной жизненной ситуации и, как можете, пытаетесь отвлечься и хотя бы какое-то время не думать о вещах, над которыми не властны. Мы не лишены страсти и не действуем механически, словно роботы, но всё равно это нечто большее, чем удовлетворение сиюминутной похоти и плотского желания. Для меня так точно.

- Ты полюбила? - вмиг словно застыв и одеревенев в положении спиной ко мне, глухо и как-то слишком тихо между тем задаётся вопросом Эдвард, будто не расслышал то, что я сказала. Только я знаю, он всё понял, а сейчас просто заново облачается в броню, которую я еле-еле смогла с него стащить, и закрывается от меня, но я не могу этого допустить. Слишком много было приложено сил и потрачено нервов, чтобы заставить доспехи исчезнуть, и мы не можем вернуться к началу. Только не сегодня. Учитывая то, что должно произойти завтра, и всё, что может пойти не так, и то, что я могу больше никогда его не увидеть, мы должны быть сплочёнными и выступать единым фронтом. Это ничего, если прямо сейчас он не может или по какой бы то ни было причине не готов ответить мне взаимностью. Я справлюсь и с этим, ведь больше всего остального просто хочу быть с ним. Неважно, в каком качестве. Имеет значение лишь то, что отныне я без него не могу. Он был просто набором цифр, но, несомненно, стал кем-то большим. Гораздо большим. Это произошло стремительно и, пожалуй, неправдоподобно быстро, но это не подлежащий сомнению факт.

- Да, полюбила, и я знаю, для тебя это непросто, но не говори мне, что я не могу тебя любить. Тебе придётся с этим смириться. С тем, что есть люди, которым ты дорог.

- Только тебе одной, Белла... Мои родители не любили меня, а про брата и говорить нечего. Ты и сама видела, какие у нас отношения.

- Уверена, это не так.

- Нет, именно так, - наконец, развернувшись в моих объятиях и повернувшись ко мне, находит контакт с моими глазами Эдвард, выглядя абсолютно уверенным в своих же словах, и я не решаюсь вступить в спор и просто слушаю его, - воздвигнув Эммета на некий пьедестал, они ни разу не говорили мне о своей любви, да это и неудивительно. Он не просто первенец, а долгожданный ребёнок, а я так... случайность. А потом они погибли, и у меня остался только он, и, хотя я его и ненавижу, никогда не думал, что он меня подставит. Мало того, что теперь, как ни крути, на мне клеймо на всю жизнь, так ещё и он ни за что не оставит меня в покое.

- Но он же обещал.

- Его слова ничего не значат, и если я... если меня... в общем, это будет во второй раз, и в этом случае я не хочу, чтобы ты меня ждала, - звуча требовательно и довольно убедительно, говорит Эдвард, но я вижу между строк. Поступая, как правильно, чаще всего мы надеемся на лучший исход, на то, что нас переубедят и не бросят, но порой не можем этого показать, и потому это счастье, если есть человек, который будет рядом, невзирая ни на что. Завтра многое может пойти не по плану, и кто знает, чем тогда всё обернётся, и где окажется Эдвард, но я не брошу его. Я останусь и, если потребуется, спасу его снова. Не тем, что снова огрею кого-нибудь бутылкой по голове, ведь при особых обстоятельствах это уже вряд ли поможет, а тем, что дождусь его, сколько бы времени на это не потребовалось.

- Это решать не тебе. Ты не должен отвечать мне взаимностью лишь только потому, что я что-то сказала, ведь мне это совсем ни к чему, но выбор остаётся за мной, и ты с этим ничего не сделаешь. Я просто хочу, чтобы ты знал, что я буду тебя ждать. Что бы завтра не произошло, ты всегда сможешь найти меня здесь.

- Белла...

- Нет, ничего не говори. Давай просто помолчим, - прошу я, и воцарившуюся тишину нарушает лишь шуршание простыни, когда Эдвард придвигается ближе ко мне и на какое-то время заставляет забыть обо всём, кроме себя самого.