Вспоминаем пролог, то, в чём на тот момент Белла впервые призналась Эдварду, и вдыхаем поглубже, ведь некая развязка намного ближе, чем вам, возможно, кажется.

Эдвард POV

Я снова и снова произношу про себя её фразу, каждый раз преобразовывая порядок прозвучавших слов в надежде, что смысл сказанного вдруг возьмёт и изменится, но от перемены мест слагаемых сумма, как известно, не изменяется. Неважно, как сильно я стараюсь увидеть иной итог, ситуация остаётся ровно той же самой, и всё, несомненно, сводится к тому, что меня взяли и полюбили. Это сделала Изабелла, и эти слова так легко срываются с её уст, будто ей уже доводилось признаваться в подобных вещах кому бы то ни было, но я знаю, знаю и чувствую, что в этом отношении являюсь первым, и осознание всех этих вещей пронзает меня до самых костей, проникает в мои мышцы и начинает струиться в моих венах, одновременно со всем этим заставляя моё тело, словно переставшее мне принадлежать, будто одеревенеть.

Перед глазами невольно возникают картинки нашего недолгого всего-то трёхнедельного знакомства, и они сменяют друг друга, словно в калейдоскопе, и чем дальше развивается этот процесс, тем всё больше мне становится дурно. Я вспоминаю, как Изабелла вступилась за меня, на тот момент ещё незнакомца. Как переживала обо мне, даже когда опасность грозила ей. Как неоднократно ставила во главу угла мои потребности, нужды и желания. Как заботилась обо мне, словно мама. Как отчаянно стремилась стать моим другом. Как постепенно разрушила все мои стены. Как мастерски сломила и без того давшую слабину оборону. Как сделала неправильные выводы, но, осознав свою ошибку, нашла меня и вернулась в мою жизнь так искренне, что у меня не возникло и мысли о том, чтобы этого не допустить и не простить. Как дарила мне всё утешение, на какое только была способна, когда я больше всего нуждался в её присутствии. Как видела мои слёзы, но не отворачивалась и наоборот становилась лишь ближе. И, наконец, то, как, поддерживая день за днём, заменила собой весь мир, и в глубине души я понимаю, что мне нечему удивляться.

Конечно, она полюбила, ведь в силу своего характера и своей чистой, открытой и доброй души никак иначе, пожалуй, бы не смогла. В противном случае это была бы уже не Изабелла, которая знает меня лучше, чем я сам себя знаю, потому что, пока я только обдумываю соответствующую мысль, оперативно срабатывает на опережение и, будто забравшись в мою голову, запрещает мне говорить то, что я действительно собирался сказать. Я, и правда, намеревался подставить под сомнение свершившийся факт, оспаривать который вообще-то совершенно не моя прерогатива, и найти тысячи причин, по которым меня невозможно любить ни ей, ни кому-либо ещё, но она безукоризненно права. Мы живём в свободном мире, и, хотя он не всегда справедлив и честен, нигде не сказано, что один человек может указывать другому, как жить, чем заниматься и кого любить. Это исключительно её выбор и её решение, которое может разорвать её душу в клочья, разбить ей сердце и оставить на распутье, но Изабелла вольна распоряжаться своей жизнью так, как ей только заблагорассудится, и у меня нет единого права вставать у неё на пути и мешать ей в этом. По объективным причинам это причиняет боль, ведь я не могу не думать, что будет с ней в случае моего невозвращения, и, тем не менее, с правдой не поспоришь. А истина такова, что меня сочли достойным любви, я смог вызвать сильные чувства и эмоции, а значит, хоть кто-то пронесёт память обо мне через всю свою жизнь, если со мной вдруг что случится. Это ли не то, о чём мы все в глубине души мечтаем и чего желаем? Чтобы о нас помнили и не забывали? Я уже и не надеялся обрести кого-то, кто увидит во мне родственную душу и просто хорошего человека, но, прижимая к себе Изабеллу на протяжении всей ночи словно в последний раз, осознавая, что при неблагоприятном стечении обстоятельств он действительно может стать таковым, я чувствую, что нашёл то, что даже не искал. Уже завтра я снова могу лишиться свободы или даже жизни, но, обнимая тёплое женское тело, позволяю своему несколько запоздалому ответу сорваться с губ:

- Я тоже тебя люблю, - словно со стороны слышу я собственный тихий голос, наполнивший пространство спальни в уютной квартире, ради возможности снова оказаться в которой я был несказанно счастлив покинуть свой унылый и стерильный дом, но одновременно понимаю, что Изабелла этого не слышала. Не слышала моего эгоистичного признания, потому как, утомлённая, уснула, и, хотя в первую секунду по этому поводу меня охватывает истинное и непреложное сожаление, уже в следующее мгновение я осознаю, что это даже к лучшему. Сказать такое и уйти в неизвестном направлении, вновь ступив на путь бесчестья и позора, было бы если и не самой ужасной вещью, когда-либо совершённой мною в жизни, то определённо одной из таких, а мне совсем не хочется привязывать её к себе больше, чем она уже привязана. Она пообещала ждать, но, не зная некоторых вещей, в случае чего ей будет проще отказаться от своих заверений и продолжить жить своей жизнью так, будто ни меня, ни них в ней и вовсе не было. Будет легче отступиться и забыть всё былое ради светлого и позитивного завтра и налаженной благополучной жизни не с преступником.

Поэтому, когда на следующее утро, провожая меня, Изабелла уже более твёрдым и убеждённым голосом повторяет свои слова, которые я, даже если очень сильно захочу, уже никогда не забуду, я проглатываю собственные ночные откровения, на этот раз оставляя их при себе и к настоящему моменту утратив всякое понимание того, как в тиши и спокойствии темноты вообще мог быть таким до нелепости неразумным. Узнай Изабелла главное, она бы заперла двери на все замки, но не пустила бы меня за порог. А там Эммет, и я... я не могу его оставить.

- Я тебя люблю. Слышишь, Эдвард? Люблю... - меня немыслимо тянет ей открыться и сбросить груз молчания со своей души, но это только усложнит и без того тяжёлое прощание, а может, и всю её дальнейшую жизнь, в которой она непременно должна быть счастлива и весела, и, прижав Изабеллу к себе прикосновением к задней части её шеи, я просто целую её в висок, шепча совершенно мало значащие по сравнению с истинно весомыми слова:

- Береги себя.

- Это ты береги себя, - умоляющий шёпот предательски выдаёт тревожные почти слёзы в заметно увлажнившихся глазах, а ещё я вижу в них ожидание большего, но язык банально отказывается мне служить, и единственное, что я делаю, это киваю в ответ, хотя и знаю, что о себе буду беспокоиться в самую последнюю очередь. Ведь, кроме меня, никому даже в голову не придёт действительно позаботиться о посторонних людях, оказавшихся не в том месте и не в то время, и которых дома также ждут, а значит, только во мне и заключается их единственная надежда, в то время как они пока ещё даже не подозревают об этом. Поэтому, когда, еле найдя в себе силы отвернуться и при этом не оглянуться, на что их тоже ушло немало, и покинуть Изабеллу, спустя час я извлекаю патроны из винтовки, мой ответ на вопрос Эммета неприлично чёток и прост:

- Что, по-твоему, ты делаешь?

- А разве это не очевидно? Разряжаю её.

- Ты с ума сошёл?

- Нет, нисколько.

- Что у вас здесь происходит? - тем временем подходит к нам Джеймс со своим братом на хвосте, и я знаю, эти двое нанесли увечья Изабелле, и что Эммет им на самом деле не такой уж и большой указ, но меня наполняет неожиданная смелость, и я решительно всё им разъясняю:

- Ничего такого. Просто осуществляем последние приготовления.

- А что с патронами?

- Они ведь нам не нужны, не так ли?

- Кто это сказал?

- Мы же все так решили. Это наш план. Никаких выстрелов, никакого кровопролития и уж тем более никаких жертв. Просто припугнуть, потребовать открыть хранилище или в случае отказа получить к нему доступ самостоятельно и выйти. При необходимости я отвечаю за второй пункт, а всё остальное на вас, но действующее оружие нам в любом случае не нужно. Мы же не хотим, чтобы оно случайно сработало? Что скажешь, Джеймс?

- Но...

- Никто, кроме нас, не будет знать, что ствол пуст. Все остальные будут уверены в обратном и сделают всё, что мы скажем. Ну, так что?

- Нам потребуется обороняться, - отвечает он так, будто твёрдо уверен в появлении полиции и в неизбежности грядущей перестрелки, но согласно в большей степени их, нежели моему замыслу всё пройдёт тихо, а если вдруг он даст трещину и разойдётся по швам, то никаких патронов не будет достаточно, чтобы целыми и невредимыми покинуть место преступления. Всё пребывающие отряды просто не дадут нам это сделать, и численное превосходство в любом случае окажется не нашей стороне, так зачем лишь откладывать неизбежное? Итог всё равно останется прежним. Либо арест и тюрьма, либо смерть. Другого просто не надо.

- В случае чего их всё равно будет больше. Нас окружат, и этот момент станет началом конца. Зачем тебе оружие, если всё и так предрешено и ясно?

- Так ты считаешь, что по жизни нужно просто опускать руки и сдаваться даже без боя? Быть грушей для битья что ли? Как та девушка? Изабелла, кажется? Поначалу вся такая храбрая и боевая, она сдулась быстрее, чем я ожидал. Словно шарик. Бух, и нет.

- Не смей даже произносить её имя, - я делаю шаг в сторону Джеймса, хотя и не знаю, для чего конкретно, ведь применение физической силы по моему опыту никогда не оборачивается ничем полезным, но понимая, что не могу просто проигнорировать сказанное. Мне он волен говорить, что душе угодно, и высказывать несогласие с вроде бы уже обдуманными пунктами тоже, но её я даже мысленно впутывать сюда ни за что не позволю.

- А то что? Врежешь мне?

- Могу и врезать.

- И что же, по-твоему, в таком случае будет дальше? Ты же вроде неглупый. Откровенно глупые не становятся отличниками и не поступают в высшие учебные заведения. В лучшем случае они довольствуются колледжами, да и то не всегда и не все.

- Я ничего не закончил.

- Да какая разница? Ты же сам говорил, что никакого кровопролития. Думаю, это относится и к нам. Не стоит выделяться из толпы. Нужно с ней сливаться. Если мы сейчас все друг друга поколотим, это уже вряд ли получится, а дело ведь не ждёт? Поэтому… Райли?

- Да, брат?

- Разряди свою винтовку.

- Ты же это не всерьёз. Кого ты вообще слушаешь? Он нам даже не нужен. Разве ты не видишь, что ему здесь не место?

- Может, и вижу, но он говорит рациональные вещи, и его умения нам могут пригодиться.

- Какие ещё к чёрту умения? Ковыряться в замках и я могу.

- Да неужели? А чего я ещё о тебе не знаю?

- Я просто хочу сказать, что у нас всегда был другой подход. Кто вообще придумал эту чушь про тишину и осторожность?

- Считай, что мы все. Так что просто делай, как я говорю, и выдвигаемся.



- Эй, ты! Я не советую тебе этого делать. Убери руки от тревожной кнопки. Но только медленно, так, чтобы я видел. Да, вот так. А теперь подними их вверх и выходи из-за стола. Все выходите! И ничего не трогайте! - громкий голос Эммета настолько внушителен и резок, что от него, кажется, дрожат не только мои барабанные перепонки, но и стены, пол и потолки вокруг. Можно не сомневаться, с ним лучше не шутить, не возникать и не оказывать сопротивления, и я болезненно рад, что все вокруг это понимают. И служащие небольшого по размеру занимаемого помещения банка, и немногочисленные посетители, оказавшиеся здесь в этот час. Никто не совершает опрометчивых поступков, и каждый достаточно напуган, чтобы даже не думать об этом, и это... это хорошо. Так лучше для них самих. Безотчётная отвага ни к чему.

Иногда она переворачивает твою жизнь вверх ногами, чтобы лишь привнести в неё что-то прекрасное, но порой оборачивается против тебя, и я отлично знаю это на основании своих отношений с Изабеллой. У нас всё двояко, неопределённо и неустойчиво, но сейчас для подобных размышлений не время, и я возвращаюсь в реальность, где всё продумано до мелочей. Каждый шаг и каждое действие. Мы входим и выходим. Тихо и не привлекая внимания. Грабим банк, беря столько, сколько каждый сможет унести, и скрываемся на неприметном фургоне. По крайней мере, таков план. У каждого своя роль и своя задача. В фильмах всё зачастую начинается с предупредительного выстрела в воздух, но это уже создаёт шум, который может быть услышан, и тогда всё закончится, не успев начаться, но мы вооружены лишь формально, и это плюс. Это моя заслуга, и я вроде как могу собой гордиться. Чарли Свона это утверждение и звучащая в нём самоуверенность вряд ли бы вдохновила, но я считаю иначе. Нужна смелость, чтобы противостоять кому-либо, даже если вы являетесь не друзьями, но как минимум приятелями, и вас объединяет общее дело, вот только на самом деле Джеймс мне никто.

Он это угроза, и единственный человек из всех находящихся вокруг меня, которого я могу причислить к числу близких, это Эммет. Мой брат... Всё-таки мой брат, в данный момент времени приказывающий всем людям лечь на пол, смотреть исключительно вниз, а не по сторонам и не совершать лишних движений, в то время как Джеймс собирает у всех мобильные устройства, чтобы исключить любую вероятность звонка в полицию, а Райли находит и приводит в главное помещение управляющего отделением, и подталкивает его ко мне. Мужчину уже слегка лихорадит, и я вижу обручальное кольцо на соответствующем пальце его левой руки, что означает, что у него есть семья, и что все его мысли сейчас, вероятно, лишь о них, о жене и, возможно, малолетних детях, но ему не о чем переживать. И ни об их будущем без основного кормильца, ни о себе самом. Конечно, он не знает, что винтовки в наших руках совершенно бесполезны, и что их вполне можно было и вовсе с собой не брать, но я-то в курсе и чувствую спокойствие, что ему не угрожает ничего, кроме моих слов, которые вообще не способны наносить физический вред.

- Мы здесь не для того, чтобы делать больно тебе или кому-либо ещё. Нам нужны лишь деньги, и только. Откроешь хранилище, я буду признателен, и в результате мы просто вскоре исчезнем, и ты нас больше не увидишь. Не откроешь, не беда. Я сделаю это сам, а итоговый результат будет тем же самым с той лишь разницей, что в этом случае нам придётся здесь ощутимо задержаться. Подашь мне инструменты, Райли, пожалуйста?

- Нет, стойте. Они вам не понадобятся. Я сам.

- Что ж, отлично. Спасибо тебе, Эван, - прочитав имя на бейдже, благодарю его я, пока, доставая ключи, он ведёт нас к нужной двери в глубине помещения. Мы все следуем за ним, все, кроме Райли, оставшегося с людьми, и наши шаги отдаются эхом в гулкой тишине, но всё напряжение, весь адреналин, весь накал ситуации, которые я ощущаю каждой клеточкой тела, каждой порой кожи и каждым волоском на ней, будто улетучиваются из Эммета с Джеймсом, как только после введения кода они оказываются среди сотен одинаковых банковских ячеек, и их взгляду в том числе предстают и уже словно ждавшие лишь их появления пачки денег на столе посреди хранилища. Уверен, что мысленным взором эти двое видят исключительно хрустящие зелёные купюры, скорое обогащение, даже если оно не продлится сильно долго или, что ещё хуже, и вовсе с ними не случится, вместо этого сразу приведя их на скамью заключённых, и временное решение всех проблем, но это наравне с не слишком умным Райли, бросившим вверенный ему пост, играет мне исключительно на руку.

Когда за душой ничего нет, жажда лёгкой наживы может опьянить и свести с ума, да я и сам был таким, когда оставшиеся после родителей деньги слишком быстро закончились, дом из-за непогашенной ссуды отошёл банку, и продолжать учебу было решительно не на что, а закончить её и выбиться в люди очень и очень хотелось. Так я и ввязался в своё первое и единственное до этого момента ограбление банка, но оно не принесло ничего из того, на что я рассчитывал, ввязываясь в его осуществление. Я не только не нашёл, чем оплатить дальнейшее обучение, но и совершенно естественно отказался отчислен, как только всем вокруг стало известно о моей внеклассной деятельности, ведь ни одному уважающему себя учебному заведению не нужен такой позор, а потом и вовсе загремел за решётку на казавшиеся бесконечными два года. Я лишился всего, что у меня ещё оставалось, но больше подобной ошибки не допущу. Мне есть ради кого продолжать придерживаться выбранного после отсидки курса, мне есть к кому вернуться, как только я положу конец всему происходящему и присвоению того, что принадлежит кому угодно, но только не нам, и мне есть на кого положиться, и поэтому, пока чужие деньги, заработанные упорным трудом, продолжают складываться в сумки и мешки, я отправляю одно единственное сообщение, содержащее в себе заранее заготовленное слово и сохранённое в черновиках задолго до этой вылазки. А потом напоминаю о себе так, как этого вряд ли кто ожидает. Я использую облегчённую винтовку не для того, чтобы обманным путём снова угрожать ею кому-либо, а чтобы пробить стекло, прикрывающее кнопку пожарной сигнализации на ближайшей стене и тем самым привести её в действие. Она тут же срабатывает оглушительным рёвом, и поскольку Джеймс, Райли и Эммет всё-таки не совсем идиоты, они тут же замирают на месте, прикрывая уши руками и теряя всяческую ориентацию в пространстве, но это не длится так долго, как мне бы хотелось. По крайней мере, в том, что касается моего старшего брата.

- Что ты сделал? - старается перекричать сигнал тревоги, на который совсем скоро съедутся все экстренные службы города, Эммет, но я знаю, он всё понимает и без моего последующего пояснения.

- Я не могу дать им уйти с чужим имуществом, но и не дам причинить тебе вред. Я хочу, чтобы и ты обрёл то, что есть у меня. Любимое дело, любимую женщину. Нормальную жизнь, в конце концов.

- Ты не понимаешь... Меня убьют, - ещё сильнее повышает на меня голос Эммет, и в свою очередь я ему тоже не уступаю.

- Я этого не допущу. Всё будет хорошо. Я обещаю. А деньги мы непременно заработаем и твой долг обязательно закроем. Я клянусь тебе, брат. Помощь скоро будет здесь.

- Какая ещё помощь, чёрт тебя побери? - в мгновение ока Эммет оказывается максимально близко от меня и уже протягивает ко мне свои руки, чтобы, я знаю, добиться хоть каких-то ответов и, возможно, даже постараться исправить мною содеянное, но сделанного не воротить и не повернуть вспять. Пожарную сигнализацию не отключить, и, продолжая надрываться, согласно своему принципу действия, её оросительные механизмы заливают всё вокруг водой, но даже сквозь эти потоки, льющиеся с потолка, я различаю истинную причину того, почему Эммет внезапно отказался от идеи, вероятно, как следует встряхнуть меня и, за секунду разжав сжатые костяшки, своими неожиданно мягкими и нежными на ощупь ладонями оттолкнул моё поддавшееся тело в сторону. То место, где я прежде стоял, буквально прошили пули. Множественные, разрезавшие воздух с громким свистом и выпущенные сразу из двух пистолетов.

Со стороны ячеек. Райли и Джеймсом одновременно. Предназначавшиеся, как предателю, мне. Но изрешетившие тело Эммета, лишившие его силы и заставившие комом рухнуть в мои подставленные объятия за мгновение до того, как те, кто забрал жизнь моего брата, также получили своё и оказались повержены. Сотрудниками полиции, среди которых находится и Чарли Свон. Я сделал то, о чём ещё совсем недавно рассуждал мой брат. Конечно, это не было всерьёз, и я не думал об этом до самого последнего момента, а когда всё-таки к этому пришёл, то далеко не сразу признался самому себе, чем именно руководствуюсь и кого действительно собираюсь сдавать. Я желал плохого вовсе не Эммету, и я... о, Боже, я люблю его, вопреки всему и независимо ни от чего, но кому теперь это нужно? Они должны были ворваться раньше, чтобы мы оба смогли уцелеть и выжить, но они опоздали, и теперь... теперь он мёртв. Сползая на основательно залитый водой скользкий пол, я едва прикасаюсь к нему, не желая ощущать отсутствие пульса, молчание сердца и то, как в условиях прекратившейся циркуляции крови тело начнёт холодеть, застывать и каменеть, цепляясь за глупую веру, отрицая незыблемые факты и пытаясь сохранить в себе хотя бы крупицу бессмысленной надежды, но знаю, его больше нет. Знаю просто потому, что видел погасшую искру жизни в единственном участке наших лиц, который не был спрятан под маской, вместе с капюшоном закрывающей всё остальное. В направленных на меня глазах, моргнувших в последний раз прежде, чем навсегда закрыться.

Мы входим и выходим. Тихо и не привлекая внимания. Грабим банк, беря столько, сколько каждый сможет унести, и скрываемся на неприметном фургоне. Таков был план. Но в любом плане рано или поздно обнаруживается прежде незаметный изъян. Сегодня им был я. Осознанно и обдуманно, но одновременно ничего не соображая и даже не ведая об истинных последствиях, что могут наступить, и о разрушениях, что они оставят после себя. Неведомых глазу и скрытых от постороннего взора глубоко внутри, но катастрофических и не подлежащих восстановлению и реконструкции. Травмирующих и болезненных безо всякой надежды на полное исцеление. Чреватых ещё более частыми посещениями кладбища, разница между которыми в случае очередных годовщин будет составлять лишь несколько дней, не превышающих числа пальцев на одной руке.

Я хотел оставить нас всех безоружными, чтобы, когда придёт время, Эммет гарантированно спасся и выжил, но оказался недостаточно убедителен. Не смог в полной степени обвести Джеймса вокруг пальца или не успел вызвать в нём ощущение, что мне можно доверять, но это в принципе одно и то же, и отныне... отныне у меня больше нет семьи. Я не дорожил последним остававшимся в живых родственником так, как должно, и всю свою жизнь только и делал, что сознательно взращивал в себе презрение и ненависть к нему, позволяя им прорастать и оплетать своими ветвями мою душу, искореняя в ней любые намёки на иные чувства, которых было вполне предостаточно, и этим... этим я убил его. Я убил его... Кто-нибудь, пожалуйста... Пожалуйста, сделайте то же самое и со мной. Пожалуйста, заберите вместе с ним и меня. Ведь я, кажется, больше не хочу жить.

Предыдущая глава || Следующая глава