Ягнячьи головы, обтянутые грязной окровавленной кожей. Пустые белые глаза, выпадающие из орбит. И двадцать два скелета, хорошенько обглоданных, на опушке поляны, левее старого дома.
Невинно-убиенные живые души – а ведь нет существа послушнее, чем овца. Не всегда даже пресловутое послушание спасет от расправы.
О том, что она снова тут, на поляне, и это вовсе не игра воображения, а не такая уж и давняя реальность, заявляет запах. Нестерпимый, пронизывающий, обжигающий носоглотку, он вспарывает рецепторы и забирает себе несмелый вдох. Роз привычно хватается за горло – не остается даже злости или отчаянья, только первобытный, изматывающий страх смерти.
«Никто и никогда тебе не поможет. Никто и никогда по колено в болото не войдет ради тебя. Будь реалисткой, моя Розочка. Такая ты нужна только мне».
Вероятно, после пробуждения на коже будут синяки – так крепко Роз впивается в кожу, отчаянно пробивая воздуху дорогу в трахею. Опускает голову к коленям, их тянет к себе – уменьшить площадь, сократить расход стремительно догорающего кислорода. В висках скрежещут ржавые пилы.
Бом. Бом. Бом. Сердце, исступленно качая кровь, отдается глухой болезненной пульсацией.
Это медленная, тяжелая, бесчеловечная смерть – как у ягнят. Но они умерли лишь однажды, а Розали умирает каждый свой кошмар. Все, как он ей и обещал.
«Сопротивляйтесь вашему воспоминанию каждый раз, мисс Хейл. Проживайте его, испытывайте, но не давайте совладать с собой. Каждым движением отдаляйтесь, отстраняйте незримого любовника. Как только вы сможете победить его, кошмары кончатся».
Боги, сколько же она платила этому специалисту… сколько Карлайл платил следующему – из своего кармана? Все их слова хороши для закрытых безопасных кабинетов в ненавязчивых тонах. Никак не для истерик среди темной ночи.
Терпеть невыносимо. По головам овец ползают мухи, разлагающаяся ткань привлекает червей, земля мокрая и темная от давно вытекшей крови. И картинка эта, как в продуманном кино, мелькает на скорости двадцати пяти кадров.
Роз чуть поворачивается, потянувшись к тумбочке. Там, на ней, обычно маленькая бутылочка воды. А чуть левее – светильник, дабы разогнать душную темноту. И хорошо бы открыть балкон… сегодня, судя по всему, она его заперла… воздух, догорающий в груди, больно скребется о слизистую. Глоток – будет легче. Обязано стать легче.
Воды нет. Нет тумбочки.
Розали, неприятно удивленная, хмуро тянется сильнее. Под пальцами – только пустая сжатая темнота. Еще немного вперед – тело, почему-то выпрямившееся, охватывает приятная невесомость – но всего на секунду. Розали не успевает ничего понять, а что-то извне, горячее, сильное и неожиданное, резко выдергивает ее обратно на середину постели. И нависает сверху.
- Пабло, - как заклинание произносит она. Кажется, если скажет вслух, признает власть над собой, сразу полегчает.
- Ты с ума сошла? – возмущенный мужской бас, хриплый и слегка растерянный, сотрясает воздух.
Розали не может понять ровным счетом ничего. От лишних звуков и без того пульсирующая голова заходится сильнее.
Мужчина – кем бы ни был – крепко, почти больно встряхивает ее за плечи. И Роз наконец получает возможность дышать. Она закашливается, выгнувшись на простынях, цепляется за них, отчаянно глотает воздух. Вакханалия, а не ночь.
В комнате ярко вспыхивает свет. Окровавленные головы, прошлое, отдушку кошмара – все выгоняет. А вот страху подрисовывает новые черты. Белоснежные.
Кристофф останавливается у края кровати, сверху вниз, скрестив руки на груди, глядя на Роз. Толком еще не надышавшись, она не сразу его замечает. Но, стоит отдать должное, не вздрагивает, увидев.
- К…к…
- Койновски, - перебивает, не силясь слушать бессмысленный лепет. – Какого черта, Розали? Ты по ночам всегда сигаешь с кроватей?
На альбиносе светло-бежевые пижамные штаны и майка, едва голубоватая. Здесь, в пастельных оттенках, со своей восковой белой кожей и волосами, еще не приглаженными после сна, он как из другого мира. Того, в котором Роз бы хотелось оказаться прямо сейчас.
Только теперь, под пристальным взглядом мужчины, она понимает, что и постель, и шелковая пижама ее снова мокрые. Воздух комнаты, спертый и горячий, овевает капельки пота.
- Ты видел ягнят на бойне?
На долю секунды, кажется, в глазах Кристоффа замирает нистагм.
- Что?..
Роз обхватывает себя руками, медленно, дабы не вызывать новую волну дрожи, усаживаясь в изголовье кровати.
- Ягнят для твоего каре в меню «The White» или паштета… головы выбрасывают отдельно.
Койновски выглядит совершенно растерянным. Но недолго.
Он выходит из комнаты, ничего не сказав и даже не потребовав. Роз, кое-как пригладив волосы, старается взять себя в руки. Получается неважно. Незнакомая спальня, странный неестественный свет, темнота в окнах – или на окнах? – и смявшиеся влажные простыни. От недоумения и страха дрожат пальцы, и по-детски, совершенно безнадежно, тянет заплакать.
Кристофф, извещая о себе громкими шагами по деревянному полу – в ее доме нет дерева, это в принципе больше не популярно, мостить им дом - возвращается. Протягивает своей Грации стакан воды. Доверху заполненный. Стеклянный.
Роз хочется взвыть.
- Не надо.
- Еще как надо, Розали. Пей.
- Действительно не надо, Кристофф, - как бы не было велико искушение сделать несколько глотков, тихо отказывается она. Уверенно.
Альбинос, и прежде не слишком сдержанный, когда они наедине, начинает по-настоящему злиться. Если бы не ситуация, его поза – замершего с пресловутым стаканом и сдвинутыми бровями над ней, вальяжно расположившейся на постели – казалась бы комичной.
Официант Кристофф. Роз, сдавленно хмыкнув, закрывает глаза.
- В последний раз говорю, - почти рычит, - пей.
Тишина.
Розали открывает глаза, когда плеск воды слышится в воздухе. В изножье постели теперь совсем мокро, стакан мужчина кидает туда же. Он ударяется о дерево, но не бьется. Не стеклянный?..
Конец самообладанию.
Позорно, как первый раз с Пабло, Роз беззвучно плачет. Ни эти слезы, ни сбивающееся дыхание, ни красные пятна на белой коже – ничто из этого ей не нужно. Но здесь, в чертовом непонятном месте, где единственный, кто из плоти и крови и не является игрой воображения, зол и мечет молнии… сознание просто сдается. Проигрыш.
Кристофф выдержанно молчит. Они оба молчат, просто он натянуто, а Роз – отчаянно.
Как девочка, ей богу, ей так стыдно – глотает слезы, прячет глаза и даже не пытается уняться. Видел бы Карлайл, уволил. Видел бы Пабло, избил. Видит Койновски… и неглубоко вздыхает.
- Розали? – присаживается рядом аккуратно, как к загнанному зверьку. Голос неожиданно спокойный.
Из-за слез его лица она почти не видит. Но не стесняется посмотреть в глаза.
Среди снежных просторов и голубизны льдинок, взгляд альбиноса смягчается. Затухает там огонь.
- Переодеваться ты тоже откажешься? – шепотом, будто тоже принимает позорное поражение.
- Не..т…
- М? - господи, такой участливый, простой звук.
Кристофф придвигается чуть ближе, осторожно задевает пальцами рукава пижамы. Роз тут же начинает бить дрожь.
- Нет.
- Принести тебе свежую одежду? – уточняет мужчина, уже готовый подняться. Как зачарованная, Розали следит за каждым его движением. И, запоздало догадавшись, что ждет ответа, отрывисто кивает. Поспешно стирает остатки соленой влаги. Поджимает губы.
И как только Койновски кладет перед ней какую-то сорочку, не теряя времени, скидывает с себя пижаму. Он даже отвернуться не успевает – да и незачем ему. Сдавленно, но абсолютно искренне она мужчине улыбается. На его лице пробегает тень. Румянца?
Сама себе качнув головой, Роз одергивает края нового наряда. Теперь она вспоминает – Норвегия, океан, острова, фуршеты, блюда, близость, глубина. Все встает на свои места.
- Пойдем, - собранно говорит Койновски. Протягивает ей руку, чуть отойдя от изножья.
Это не то, совсем не то, что на сегодняшнем вечере. Это – предложение помощи. И, возможно, защиты. Розали крайне любопытно.
Она послушно, не заставляя себя уговаривать, подает альбиносу руку. Ее, теплую, против воли сжимает крепче нужного. Гарантии среди темных ночей и кошмаров – только в живом присутствии. Кристофф - как подтверждение, что она на Лофотенах, что в рорбу, что прошлое осталось в прошлом – за тысячи миль над океаном. И в эти дни, как бы мало их ни было, она может дышать спокойно.
Койновски, пусть и не без удивления, но ответно пожимает ее ладонь. И ведет за собой.
Пол прохладный, дерево поскрипывает, а все двери открыты. Только они выходят из спальни, только ступают в коридор – и полуночный свет солнца сразу же разливается по пространству. Когда она успела повесить темные шторы в комнате?.. Кристофф говорил, в Норвегии, а уж тем более в традиционных рорбу, шторы не приняты…
От Кристоффа пахнет можжевельником и простынями. Непохожие, но такие перекликающиеся ароматы. Роз нестерпимо хочется к нему прижаться. Чтобы не одно маленькое ощущение теплой ладони, чтобы тепло, которое холоду не вытеснить – от близости. Он такой красивый… опасный, красивый, но сострадательный, судя по всему, зверь. Чисто физические наблюдения – и желание, видимо, тоже физическое. Роз так пытается себе это объяснить. Отложенный с вечера контакт…
Альбинос ни разу не оборачивается за все время их пути. Ведет в свою комнату, никак это не объясняя. И прикрывает дверь, как только они заходят.
- Я буду спать с тобой?
- Ты будешь спать со мной, - акцентируя внимание на первостепенном значении глагола, заверяет Койновски, - твоя постель вся мокрая, Розали. А я понятия не имею, где свежее белье в этом доме.
Аргумент достойный. Но Кристофф все равно нервничает. Это едва уловимо, тем более теперь, когда Роз сама опасается оступиться даже на полшага, пошатнув его проклюнувшееся добродушие.
Как на минном поле. Но по этому минному полю ей идти в радость.
Грация, повернувшись, подступает к мужчине ближе. Он по-прежнему держит ее руку, поэтому это не так сложно. Можжевельником пахнет сильнее. Роз смущенно, но пьяно улыбается. Тонкую линию ведет свободными пальцами по его шее – голубая венка, не скрытая прозрачной кожей, пульсирует. И выше – к челюсти, чтобы оттуда – к губам.
Кристофф отступает на полшага, только она их касается. Отпускает руку.
Розали против воли изгибает бровь. Но то, как молчит Койновски и как отводит взгляд, будто пересчитывая предметы в комнате, все объясняет. Конечно же. Вот такую, в недавних слезах, с влажной от кошмара кожей и волосами, даже не приглаженными… вот такую, в этой ночнушке, без макияжа, наряда, без ослепительной улыбки… ну конечно же. Конечно же, он платил за другое. Такое брать не станет.
Ком в горле потихоньку возрождает свои позиции, как и слезы. Но напрасно. Она не покажет ему, не посмеет, что ее уязвил отказ. Не во второй раз. Не теперь. Не имеет права…
Спасительный стакан воды, все в том же не стеклянном стакане, Роз замечает у комода.
- Можно я попью? – тихо, но выдержанно спрашивает. Избегает произносить имя, что наверняка вернет истерику.
«Ни для кого ты не будешь хороша такой, какая есть, Розочка. Это правда жизни, это и есть их чертова любовь. Если ты им не соответствуешь, ничего ты не получишь. Только идеальная картинка».
Кристофф не отвечает, но девушке уже плевать. Если не выпьет воды прямо сейчас, слезы уже не остановить. Цитаты Пабло, помноженные на подтверждение им от Койновски, выбивают землю из-под ног. Чертова, чертова бесконечная ночь – от ее света болят глаза, ее свет подчеркивает каждое движение, выдает все изъяны. Больше в ночи не спрятаться.
Мужчина пронизывающе смотрит на Грацию, пока та делает пару глотков. На его лице поселяется жесткость.
- Ты сказала, что не стоит, когда я принес его тебе.
- Я думала, он стеклянный.
Логики Кристофф не видит. Для смелости Роз глубже вздыхает.
- У меня слишком сильно дрожали руки. Я бы его не удержала.
Как осаженный ребенок, мужчина супится. Мельчайшие морщинки разбегаются по лицу.
- И что же, сразу сказать это было нельзя, Розали?
- Ты бы держал его вместо меня, если бы я сказала?
Да он краснеет. То ли злобно, то ли смятенно. Роз отставляет стакан обратно на комод.
- Да, я бы держал, - отчеканивает Койновски, правую руку красноречиво сжав в кулак, - коль не животное, кому слово «помощь» незнакомо.
Девушка больно прикусывает губу.
- Кристофф… - как же режет губы имя.
- Ложись в постель, - отметая любые фразы, он повелевающим жестом указывает на простыни, - ложись и спи, наконец, Розали.
Это послушание. Но не то, что у овцы, и не то, что в ее прежней жизни. Розали впервые, наверное, за долгие годы, хочет сделать что-то, чтобы… не расстраивать. Или чтобы поблагодарить.
Прошествовав мимо Кристоффа, надменным изваянием замершего посреди комнаты, она осторожно укладывается на постель. Вся она пахнет им. Секрет ли?.. Теперь Розали снова по-настоящему плачет.
Он ложится следом – минуты через три, наверное. Она на своем краю, он на своем. Только десять секунд спустя без предупреждения стягивает их обоих к середине. Не захватнически, но с покровительством обнимает за талию. Держит крепко, приникает явно, утыкается лицом в волосы, и хрипло, чуть сбито дышит.
Розали, не издавая ни звука, сквозь слезы улыбается. Это то, что ей больше всего сейчас нужно, то, за что многое отдаст. Утром, днем – ничего не будет, ничего им не останется. Но этой ночью жизненно необходимо ей так Кристоффа почувствовать. Создать иллюзию, что не одна, что под защитой. Как же ей порой нужна эта защита… хотя бы от воспоминаний.
Альбинос, недовольно хмыкнув от ее дрожи, тянет от изножья одеяло. Отнюдь не летнее, с мягким пухом. Роз невольно жмется к нему крепче.
- Я не от холода.
Слова здесь лишние, в этой спальне. Но никогда желание говорить столь не велико, как когда слова излишни.
- Хоть с этим можешь не обманывать.
- Я не обманываю. Это из-за тебя.
Кристофф, чья горячая, широкая рука только что легла ей на грудь, стремясь согреть, недоуменно выдыхает. Так непривычно его чувствовать… даже после того, как были вместе, даже после всех этих поползновений, даже после вечера у Сварьярда… чувствовать альбиноса по-настоящему очень сложно, это как северное сияние – увидит один из десяти. Но приятно до жути.
- Я доверяю тебе абсолютно… и не доверяю так же абсолютно, Кристофф.
К месту эти откровения или нет – уже неважно. В тупик она его поставила.
- Так не бывает.
- У меня с тобой слишком многое бывает…
Роз осторожно, как к оголенному проводу, притрагивается к его руке. Накрывает своей ладонью.
- У меня тоже, - сдается Кристофф. И прижимает к себе крепче.
Не глядя на усталость и уют ее позы, не глядя на слезы, измотавшие лучше кошмара, еще так и не утихшие, Роз не хочется закрывать глаза. И не хочется упустить ни секунды. Желание, противоестественное для нее прежней – и для нее настоящей, той, что хочет остаться в профессии. Но на одну ночь ведь можно?.. На одну такую далекую, страшную ночь?..
- Я же знаю тебя, Розали, - вдруг тихо признается Кристофф. Носом медленно ведет по ее волосам, вдыхает их запах глубже.
- Пару дней…
- Гораздо дольше.
Роз, чуть нахмурившись, готова обернуться, но Койновски уже исправляется, предусмотрительно придерживая ее в прежней позе.
- Мне кажется, что гораздо дольше, - поспешно шепчет он. И легонько гладит пряди. Нежно.
Розали тяжело сглатывает.
- Расскажи мне что-нибудь о себе, - почти умоляет, послав последние крупицы субординации, - я растеряла всю свою догадливость, но я так хочу знать хоть что-то… пожалуйста…
В иное время ее бы передернуло от отчаянья и беспринципности такой просьбы. Это глупо, очень глупо. Только никаких продуманных вещей здесь уже не осталось. Одни эмоции.
Кристофф на удивление трепетно касается ее щеки. Розали дергается, но, устыдившись первой реакции на неожиданное прикосновение, чуть наклоняет голову.
- Я не выношу слез.
Медленно, с украденной несмелой нежностью, собирает указательным пальцем две слезинки. Теперь кожа горит, а ладонь Койновски прохладная. Роз почти больно.
- Мне сегодня сложно с ними справиться.
- Я понимаю, - мягко соглашается. Стирает со щеки остатки влаги. – Ничего.
Он молчит пару секунд, возможно, минуту. Роз, сконцентрировавшись на касаниях, упускает счет времени. А потом вдруг признается:
- Ты первая, кого не оттолкнула моя внешность.
От такой сокровенной фразы девушка даже дыхание затаивает.
- В твоих глазах было любопытство, даже интерес, наверное, но не было отторжения, - продолжает альбинос, судя по всему, качнув головой, - это меня подкупило, Розали.
- Если бы мы встретились не в агентстве, все было бы точно так же.
Жар, с каким она это говорит, Койновски, похоже, льстит. Он усмехается, проведя тонкую линию на уже сухой щеке.
- Не сомневаюсь. Именно поэтому ты здесь. Я бы не привез домой иную девушку.
- Домой?..
- Я провел здесь большую часть детства, Роз. Не здесь, не на Лофотенах, в деревеньке под Осло, но суть та же.
- Твои родители были норвежцами?
- Только мама. Отец – американец. Довольно распространенная ситуация в те годы.
Роуз чуть откидывает голову. Теперь он со всех сторон, совсем близко. Магия какая-то.
- Ты удивительный.
- С этим не поспоришь, Розали, - по-доброму посмеивается мужчина, с совсем не похожим на него, веселым, умиротворенным голосом. – И все же давай спать. Я только что нарушил свой принцип ничего тебе не рассказывать – спи, пока я не опомнился.
- Мне было в радость тебя послушать. Спасибо.
Видимо, пронятый – выдает дыхание – Кристофф легко целует ее волосы. Возвращает руку на исконное место, у груди. И глубоко, словно успокаиваясь, вздыхает.
- Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, Розали. Больше ничего не бойся.
Звучит как обещание. И хоть не верит Роз больше никаким обещаниям, рядом с Кристоффом ей впервые хочется нарушить собственное правило.



Идеальная бесплотная тишина. Выточенная, доведенная до совершенства. И живая. Редкое сочетание.
Солнце, полноценно не заходящее ни днем, ни ночью, любопытно заглядывает в окно. Пугали ведь, что на севере Норвегии и лучик увидеть – чудо, а здесь полноценная световая иллюминация. Каждый раз, стоит только открыть глаза, свет красиво переливается на океанских волнах, зеленью водорослей блестит на гладких скалах, отражается от перламутровых ракушек. А бывают ведь и жемчужные, когда известняк чуть выцветает. Они-то больше всего и подходят оттенком к коже Кристоффа. У Розали есть потрясающая возможность сравнить – только открыв глаза, она находит себя на плече мужчины, в самой непосредственной близости ко всему телу.
Если полночные приключения не окажутся реалистичным, но простым сновидением, она точно помнит, что засыпали они в другой позе. И после того, как разделили постель, Роз уверена, она не просыпалась.
Это… по меньшей мере странно. Ночью, так уж повелось, неважно, северной она широты, в блеклых сумерках, или южной, в звездном сиянии, срываются с замков труднопроходимые дневные границы. Не зря волшебство у Золушки заканчивалось после полуночи – даже самые яркие маски по ночам сиротливо сброшены на пол. Пропадает притворство, куда-то теряется недосказанность. Им на смену приходят желанные мысли, откровенные слова и теплая, почти болезненная, жажда понимания. Может, все дело в том, что под покровом ночи люди чувствуют себя в безопасности?.. Или не в силах в одиночку ночную опасность вынести. Это уже больше похоже на ее случай.
Розали, неглубоко вздохнув, отваживает наплыв мыслей. Их так много и такие они тяжелые, что нет ни сил, ни желания разгребать завалы. Будет время потом. А пока, именно в этой позе, этом месте и рядом с этим человеком, ей хочется поймать момент. Насладиться.
Кристофф очень теплый. Они спят под одеялом, хоть оно и чуть сброшено, окно в спальне закрыто, светит солнце, но все это меркнет в сравнении с ним. Как будто плавящийся воск – живой, горячий и пластичный. Настоящий.
Он дышит ровно и спокойно, а значит, еще спит. Сквозь тонкий ворот майки проглядывают прозрачные волосы с груди. Кожа гладкая, линия шеи красиво выточена, как у микеланджелевского Давида. А правую руку мужчины, вполне явно, Роз чувствует на своей талии – длинные пальцы искусно уложены между складками шелка.
Девушка видела Кристоффа спящим всего однажды, но то расслабление, что на его сдержанном, скованном даже лице было тогда, похоже на чудо света. Увидев раз, требуется еще один. Обязательно.
Розали аккуратно, рассчитывая каждое движение, поднимает голову.
И магия ночи, помноженная на магию безмолвного утра, заканчивается.
Койновски, неподвижный, как мраморное изваяние, молчаливо наблюдает за ней. Не дает ускользнуть взгляду, перехватывает его – и не отпускает. Судя по всему, бодрствует он давно.
Тихий снегопад. Ни ветра, ни льда, ни лавины. Голубизна и прозрачность его взгляда действует умиротворяюще. И даже нистагм в это утро почти что замедляется.
Розали перестает опасаться, перестает просчитывать наперед шаги и слова. Отпускает ситуацию – ей больше не страшно.
- Доброе утро, Кристофф, - приветствует она. Улыбается.
Мужчине любопытно поведение Грации, но ее улыбка находит отражение на его губах. Мужчина на удивление умиротворенно вздыхает и чуть наклоняет голову.
Ни слова о том, что было. Будто и не было ничего.
- Доброе утро, Розали.
Ни движения. Как будто так они и просыпались всегда, как будто вопиющего и не было. Роз не двигается с места – наоборот, осмелев, рассеянные линии ведет по плечу мужчины.
- Ты все не поверишь, что у меня совершенно обычная кожа?
- Она необычная, - качает головой Грация, - на солнце она едва заметно искрится, как присыпанная кристальной крошкой.
Кристофф уютно посмеивается и, пользуясь их позой, сильнее прижимает Розали к себе. Приятно.
- Очень поэтично, магистр искусств.
С утра его запах абсолютно невероятен. Можжевельник, сон, подушки, море и отдушка чего-то незнакомого. Шампунь? Роз не упускает возможности вдохнуть глубже. Если ночь была без правил, то и утру, по крайней мере, до подъема с постели, быть без правил ничто не мешает.
Простыни идеально белые – таких нет даже в рекламе порошка. На их фоне Кристофф выглядит настолько естественно, что ее собственный цвет кожи смотрится ненатуральным.
- У тебя абсолютная любовь к светлым оттенкам, - замечает она.
- О нет, Роз, - альбинос, перехватив ее ладонь со своего плеча, пожимает пальцы. Подносит к губам. Медленно, никуда не торопясь, целует сплетение синих вен ее на запястье. – Это всего-навсего неизбежность. Угадала бы мой любимый цвет?
Какая-то магия. Утренняя? Северная? Неважно. Кристофф играет и не прячется. Кристофф позволяет ей отбросить всю так называемую субординацию, собранность и серьезность. Сейчас.
- Белый, я так понимаю, мы исключаем? – хитро интересуется Розали, как следует повернувшись к мужчине. Привстает на локте, теперь глядя на него сверху вниз.
Кристофф прищуривается – как мальчишка.
- Абсолютно.
Роз пытается подобрать наиболее вероятный вариант. Машина у него черная, ресторан с золотым цветом в интерьере, внутренняя древесина рорбу или ее алый, узнаваемый оттенок отделки… все не то. Просто.
- Светло-зеленый? Как у сосен в камнях?
Теперь уже обе руки Кристоффа на ее талии. Так близко Розали никогда его не чувствовала.
- Темно-синий, - загадочно блеснув взглядом, скалится он. – Как твои глаза.
И целует. Сам, поддавшись вперед, глубоко и безнадежно. Даже если бы Розали хотела избежать этого, у нее бы ничего не вышло. Кристофф Койновски всегда получает то, чего захочет. А Розали – еще со вчерашнего вечера – до одури хочет самого Кристоффа. Так что своей маленькой победе она мысленно улыбается. Довольно мужчине отвечает.
В их сегодняшнем сексе нет ни спешки, ни сорванных движений. Поцелуи, пусть и не вполне неспешные, а все же глубокие, ясные, исчерпывающие. Долгие касания, не украденные, не торопливые, а вполне любовные. Несдержанные – до красноты кожи, табуна мурашек и жгущегося, потрясающего чувства внизу живота. Из крохотного огонька постепенно разгорается сине-зеленое яркое пламя.
Кристофф контролирует ситуацию, но не отбирает бразды правления окончательно.
Он сам меняет их позу, ловко толкнувшись влево и оказавшись сверху Роз, но, когда она захватнически, иначе не скажешь, забрасывает ступни на его талию, лишь гортанно, одобрительно стонет.
Он сам, удерживая вес на локтях, поднимает ее лицо вверх, углубляя поцелуи. Но не противодействует, не держит ладони, которыми тотчас прикасается к его затылку – наоборот, чуть выгибается, подстраиваясь под ее пальцы. И снова стонет, уже совсем низко, когда массирует кожу у корней волос.
Он сам, не спрашивая и не предупреждая, входит в нее резкой, глубокой фрикцией. И выходит – медленно, как будто подразнивая, плотно сжав губами сосок - Роз вскрикивает и чувствует его улыбку. Но тут же вздрагивает, рыкнув, сам, когда она легко прикусывает кожу у основания его шеи. И мочку уха. И терпкий, пульсирующий засос оставляет у ключиц. Не мешает.
Они будто играют по разным правилам, но ничьи интересы не пресекаются и не отдаляются, ничье участие не остается незамеченным. Второй секс не похож на предыдущий, хотя и атмосфера, и настрой, и даже кровать, казалось бы, та же.
Только Кристофф, опять по-первобытному отчаянный, вспотевший и яростный, кончает без единого слова – вжимается лицом в грудь Грации, обжигает дыханием, пленяет содрогающейся дрожью.
Только Розали, запоздало глотнув воздуха и ногтями впившись в бедра Койновски, растеряв последние крохи сдержанности, тихим, но ясным шепотом просит: «Кристофф». И не шепотом, сорвавшись вниз от пульсации его собственного оргазма, признается:
- Кристофф!..
Подняв голову, альбинос с пьяным, но довольным взглядом «я же говорил», обращается к Роз. Но его, еще подрагивающего, она даже не слушает. Обнимает. Закрывает поцелуем рот. Проводит ногтями по чувствительному затылку и, как только он выгибается, отпускает.
- Кристофф, - безбоязненно, легко и удовлетворенно, как никогда, повторяет. Ему, чуть растерявшемуся, изумленному, улыбается. Невозможно широко.

Никто не следит за временем, но Роз кажется, в кровати они лежат не меньше получаса. Койновски, заняв свое исконное место на ее груди, крайне глубоко, размеренно дышит. Изредка он ухмыляется – движения губ кожей прекрасно уловимы – когда затейливые линии чертит на его спине. Забрав в полное свое распоряжение, подчинив безвозмездно и окончательно, иногда даже разминает мышцы. Тело мужчины, казалось бы, расслабившееся, реагирует на массаж вполне ясно.
- Мне начинает казаться, из нас вышли неплохие любовники, Роз.
Он задумчиво, будто изучая, оглаживает ее правую грудь.
Роз, у которой после секса в мыслях не осталось ничего, кроме удовлетворенного тепла, усмехается.
- Это хороший бонус, Кристофф.
- Считаешь, чем больше знаешь обо мне, тем лучше секс?
- Тем он откровеннее, - тихо признает Розали. Не таясь, смотрит на альбиноса, когда поднимает на нее голову. Терроризируя друг друга глазами, они молчат секунд семь. А потом Кристофф сдается:
- Доля правды в этом есть.
Но на свое место он не возвращается. Обдав неприятной прохладой от своего отсутствия, устраивается на подушке возле Грации. Не отдаляется больше, чем на десять сантиметров, но для Роз для сегодня это все равно много.
Она поворачивается на бок, возвращая себе полноценный обзор мужчины. Он так заинтересованно наблюдает за каждым ее движением, но, как повелось, до поры до времени молчит. Девушка, невесомо тронув собственный засос у его ключицы, подмечает на коже небольшую неровность.
- У тебя здесь шрам.
Кристофф равнодушно кивает на ее талию.
- У тебя тоже. Низ спины, слева.
- Их там несколько.
- Я заметил.
Розали неспешно оглаживает его яремную впадинку. Подстраивается под дыхание.
- Мне говорили, их легко свести, но я не хочу. Память.
Кристофф всей шириной своей ладони накрывает ее щеку. Медленно, но неотвратимо поднимает вверх. Привычным способом заставляет посмотреть на себя, хоть впервые за утро Розали взгляд и отводит. Терпеливо ждет, не пускает. Она сдается, смотрит на него.
Такое знакомое чувство – как ночью. Когда повел себя максимально неожиданно, помог выпутаться из кошмара, привел к себе… и любил с утра. Роз не уверена, занятий любовью у нее никогда не было, но все это – все, включая ночное рандеву, объятья и утренний оргазм – на обычный секс было не похоже. Видимо, искренность действительно делает соитие откровеннее.
Кристофф все смотрит. У него едва заметно мерцают глаза. И пальцы теплые.
- Розали.
Ей любопытно. Это любопытство и вытесняет проклюнувшуюся было грусть и пару капель отрешенности. В конце концов, это все еще Лофотены, все еще ее жизнь и все еще – ее клиент. Хотя уже и невозможно одним таким словом охарактеризовать Койновски.
- Одевайся, Розали.
Он хотел сказать другое. Точно другое. Емкая, быстрая фраза выдергивает Роз из размышлений. Она такая стремительная, что и обдумать нечего. Грация недоуменно поглядывает на мужчину.
Но он, уже сбросив одеяло, садится на постели. Нагой и красивый, как черт.
- Что?
- Одевайся, - терпеливо, что не похоже на него, повторяет. Поднимается на ноги, возвышаясь у края постели и только затем оглядываясь на нее. – Пойдем.
- Но ведь по плану мероприятие ближе к обеду… а сейчас едва ли восемь, Кристофф.
- Это не по плану, - да он улыбается краешком губ, неужели? Но в глазах – вся серьезность мира. – Одевайся, прошу тебя, пока я не передумал.
Розали нехотя встает с кровати. Не стремится прикрыть тело, да и незачем, чего Койновски не видел. Ей-богу, они только что занимались сексом, как не описывай это иначе.
- Что мне надеть? Есть дресс-код?
- Все, что угодно, - отмахивается альбинос, открывая окно. Морской бриз по-детски резво врывается в комнату. Не пахнет тут теперь ни сном, ни простынями, ни можжевельником. Кристофф далеко.
Озадаченная Роз пытается прикинуть, что под «все, что угодно» может подразумевать мужчина. У него свои предпочтения в одежде – и в ее стиле особенно.
- Десять минут, - скрестив руки на груди, предупреждает Койновски. Оборачивается к Роз, ничуть не тая ни свою мужскую сущность, ни недовольство ее промедлением. – Ну же. Я вполне серьезно, Роз.
Еще и «Роз». Это не только ночь, но и утро откровений.
Грация, обернувшись в поисках своей ночнушки, не видит даже намека на нее.
- Иди так. Так куда более эстетично.
Да он в ударе.
Впрочем, девушке действительно интересно, что у Кристоффа, предусмотревшего каждую мелочь, и в том числе – ее поведение – может быть вне плана. По швам трещит его организованность и привычный расклад дел. По швам.
Улыбнувшись своему отражению в небольшом зеркале, Розали грациозно покидает хозяйскую спальню. Не оборачивается, но взгляд мужчины чувствует затылком. До самой последней ступеньки лестницы.

К тому моменту, как уже одетая, выходит из своей комнаты, Кристофф ждет внизу. Чертит что-то в своем ежедневнике, хмурится, будто считает. Но видит Роз – и захлопывает кожаную обложку. Когда легко улыбается, морщинки на его лице разглаживаются.
- Ты схватываешь на лету.
Роз пожимает плечами, делая вид, будто синюю блузку и темные джинсы выбрала совершенно случайно. Эта одежда не вписывалась в заявленное Кристоффом в договоре, однако взяла ее, дабы было что-то удобное и неброское, на всякий случай. Вот и он.
- Пойдем, Розали.
Дверь Койновски ей галантно открывает. Но помимо его настроения и последующих изумлений, новый сюрприз не заставляет себя ждать – перед домом нет ни «Теслы», ни дружелюбного островитянина.
- Пешком, - объясняет Кристофф. Запахивает свое пальто, кивнув на незастегнутые пуговицы Розали. Утренний ветер никак не назвать летним.
Они идут вперед, мимо других рорбу и мимо пристани, довольно быстрым шагом. Койновски совсем рядом, не он, а она подстраивается под его темп, однако тот вполне комфортный. Мужчина выглядит слегка задумчивым, но на лице у него ровным счетом ничего, беспристрастность.
- В той деревне под Осло… там тоже так – летом?
- Куда теплее, - отрывисто говорит. Похоже, не слишком рад, что она запомнила.
Еще два поворота дороги. Теперь под ногами вполне себе человеческий асфальт, никакого гравия.
Городок медленно просыпается. На улице изредка видны люди. Впрочем, на их фоне они с Койновски смотрятся вполне привычно, блондины здесь – доминантный ген.
Невдалеке от второго пирса, почему-то подступив ближе, Кристофф берет ее за руку. Причины Розали не понимает, рядом никого нет.
- Ты против? – он изгибает бровь, заметив смятение.
- Нисколько, - смело качает головой Роуз. Сама держит его руку крепче. Как ночью.
Еще один поворот. И одинокий дом, в отличие от иных, белый, с фундаментом из мелких галечных камешков и широким светло-зеленым крыльцом. Какая-то вывеска на норвежском покачивается на ветру.
Роз не сдержать удивления.
- Пахнет… выпечкой?
- Так всегда и пахнет в кондитерских, - как неразумному ребенку, объясняет Койновски. Он уже на ступеньках, увлекает Розали следом. С лица потихоньку сходит напряжение.
- И что же, это пекарня – или кондитерская – удостоена звезды «Мишлен»?
- Было бы смело, - критично оглядев пару трещин на стене у двери, парирует Кристофф, - да и десертами сложно удивить.
- Уникальный подход? Морской песок, еловые иглы, потроха трески…
- Розали, это – кондитерская, - похоже, теперь он искренне веселится. Оттаивает? Все еще пытается уговорить ее зайти, но Роз медлит. Она хочет понять.
- Почему тогда мы здесь? Раз она совершенно обычная?
- Потому что она – единственная на этом острове, - терпеливо докладывает Койновски, с трудом сдерживает улыбку, у него очень красиво блестят глаза, Роз засматривается. - А еще здесь есть snegle.
- Snegle?
- Улитки.
Больше Кристофф ничего не говорит. Оставляет свои попытки убедить девушку, отпускает ее руку. И приглашающе, без лишних слов, открывает Розали дверь.

Предыдущая глава