После обеда Белла сидела с Мэри за высоким столом, наблюдая за танцующими людьми. Королева стискивала свой золотой кубок с вином так сильно, что костяшки ее пальцев побелели, и шелки радовалась тому, что это золото, а не один из кубков венецианского стекла.
Филипп и мадам Денали были окружены остальными танцорами, включая Бесс и Эдварда (которого она силой вытащила танцевать), но взгляд Мэри был неотлучно прикован к ее мужу, который кружил и приподнимал свою кузину.

Весь двор был покорен мадам Денали. Король открыто показывал свое благоволение ей, и поэтому весь двор тянулся к женщине. Через день после приезда она надела платье с рукавами, доходившими до локтя, а дальше до запястья спускалась тонкая прозрачная ткань. К концу недели «новые рукава Денали» носил весь двор. Мэри назвала их вульгарными и нескромными, и ее фрейлины продолжали носить плотные, длинные рукава в английском стиле.
Мадам Денали была образована. Она много путешествовала, была умна и давала советы королям и принцам. Эта женщина казалась игривой и веселой. Ее волосы были мягкого медово-коричневого цвета, и, хотя ее носик был чуть длинноват, а подбородок скошен, мало кто замечал это, поскольку все внимание привлекали ее сияющие карие глаза и полные, четко очерченные губы, почти всегда искривленные от озорной улыбки. На круглых щечках от смеха появлялись ямочки, а смеялась она часто.

Королева ненавидела ее.

Во время банкета она сидела справа от Мэри, на почетном месте, обычно принадлежавшем Эдварду, если только двор не посещала какая-нибудь особа более высокого ранга. Мэри едва удавалось держать себя вежливо с мадам Денали, хотя женщина старалась не замечать ее враждебность. Она мило болтала о королях, которых знала, и дворах, которые посещала красивая сплетница. Мадам Денали высказала свою благодарность за потрясающее гостеприимство ее величества, потому что всегда хотела посетить Англию. Филипп пообещал взять ее завтра с собой, и она уже предвкушала охоту, которую Мэри запланировала для нее.
Королева мало ела и еще меньше говорила. Белле хотелось перегнуться через мадам Денали и упросить Мэри взять в рот еще несколько ложек консоме. Постоянное кровопускание, которое ей делал врач, истощили королеву, и по этой причине она не могла танцевать. Ей требовалось восстановить силы хорошим питанием и отдыхом. Белла понимала, что у женщины нет ни того, ни другого.

Танцоры, кружась, отошли от своих партнеров. Филипп и мадам Денали разделились, но их руки все еще оставались соединенными, и пальцы скользили по рукавам друг друга, поглаживая их кончиками. Филипп притянул партнершу к себе и поднял ее так, что она подпрыгнула, а потом медленно опустилась по его телу. Они смотрели друг на друга.
В кубке Мэри плеснулось вино.

К счастью, мадам Денали не стала постоянным членом двора, и Мэри не пришлось выносить унижение, все время видя ее рядом с собой в роли собственной фрейлины, как ее мать выносила присутствие Бэсси Блаунт, Мэри Болейн, Мэдж Шелтон и Анны Болейн, парада королевских любовниц, выбранных из свиты королевы.

Мадам Денали находилась здесь, потому что Филипп хотел выдать Бесс замуж за герцога Савойского. Как единственный наследник своей невероятно болезненно-выглядящей жены, Филипп хотел быть уверен, что Англия останется под его контролем и после смерти Мэри. Они считали, что, если и существует в мире человек, способный убедить Бесс выйти замуж, то это мадам Денали.

Герцог Савойский приходился кузеном Филиппу и управлял Голландией. Его земли ушли Франции, поэтому у мужчины существовали хорошие причины поддерживать Филиппа в войне против Испании. Обещание короля Англии вернуть права на земли сделало Савойского его преданным сторонником, а в глазах Филиппа – прекрасным мужем для Бесс. Он надеялся отправить сестру Мэри в Голландию с мадам Денали.

Бесс, в свою очередь, уже ослабила сопротивление. Мэри вынужденно согласилась, хотя и хотела уберечь сестру от брака, в который та не хотела вступать и злилась на мадам Денали за ее спекуляции. Она зашла так далеко, что запретила мадам Денали разговаривать с Бесс на этот предмет.

Белла задумывалась, понимает ли Мэри, какой подарок делает мадам Денали, и решила, что, скорее всего, нет. Возможно, она не знала о тайных встречах. Хотя, поскольку Мэри вообще запретила любые разговоры о герцоге Савойском, то технически и не могла узнать об этом.

- Мне нравится мадам Денали, - робко призналась Бесс. Белла чувствовала, что из преданности королеве она должна бы ненавидеть ее, но мадам Денали победила ее своим умом и обаянием. Они во многом были схожи, думала Белла, обе с острым умом, политически дальновидные, много и хорошо читающие и обладающие похожим чувством юмора.

Танцоры опять разошлись в стороны. Филипп провел пальцами по внутренней стороне руки мадам Денали. Его указательный палец нежно пропутешествовал по коже ее запястья и на секунду залез под ткань. Когда он показался вновь, мадам Денали что-то сказала, и Филипп засмеялся. Танцоры запнулись, и все в зале в шоке уставились на них. Никто в английском дворе еще не слышал, как смеется Филипп.

- Это длится почти десять лет, - говорила Бесс. – Он хотел жениться на ней, но другие претендентки были более политически выгодны. Все говорят, что он унижается, следуя за ней от двора ко двору, всегда привозя ей щедрые подарки.

«Точно так же, как Мэри ездила за своим мужем», - подумала Белла. Почему Филипп не мог пожалеть Мэри и выказать ей хоть капельку доброты, раз уж понимал, что никогда не полюбит ее? Мог ли он вообще любить по-настоящему? Когда при дворе не было мадам Денали, он уделял внимание многим другим дамам.

Филипп поднял мадам Денали и затем опустил ее медленным, скользящим движением, горячими и яркими глазами глядя на нее.
Мэри со стуком поставила свой кубок на стол.
- Хватит!

Музыканты застыли на середине ноты, и танцоры замерли. Все смотрели на королеву.
- Я устала и хочу отдохнуть, - сказала она голосом, холодным как арктический ветер.
Филипп, похоже, хотел запротестовать, и взъярился, понимая, что не может. Здесь слова его жены имели силу. Лицо мужчины побагровело от ярости. Филипп проводил Мэри из помещения, и их свита последовала за ними. Со стороны испанцев слышались смешки.

Слуги проводили королеву до ее спальни и начали сложный процесс раздевания Мэри и Филиппа. Оба чопорно легли на противоположных сторонах кровати. Занавески задернули. Мэри отпустила всех слуг.

Белла отправилась искать Эдварда. Он все еще оставался в большом зале и сидел на стуле около окна, разговаривая с Бесс, которая неинтеллигентно откинулась на стену.
- Вот ты где, - сказала она. – Думаю, я пойду и останусь с вами на всю ночь в Хемпстеде. Мы с Эдвардом хотим поиграть в шахматы. Ты сыграешь с победителем?

Белла покачала головой. Она не была хороша в шахматах, в отличие от Бесс, которая всю жизнь проводила, думая на два-три хода вперед.
Бесс болтала о всякой чепухе, пока они ехали домой в носилках, потому что их окружало слишком много ушей, но ее глаза говорили, что у нее есть важные вести. Белла из-за этого напрягалась.

Приехав домой в Хемпстед, компания встретила Розали, которая спускалась по ступенькам, неся перед собой большой живот, набухший ребенком. Она медленно переставляла ноги, крепко держась за перила, потому что не могла видеть все, что находилось ниже живота.
- Господи помилуй, Розали, - в восхищении бросила Белла. – Каждый раз, как я вижу тебя, ты вдвое увеличиваешься в размерах. Ты уверена, что не носишь двойню?

- Если судить по пинкам в мои внутренности, там больше чем одна пара ножек, - простонала Розали, положила руку на спину и выпрямилась. Белла обняла ее и слегка похлопала по животу.
- Где Эммет?

- Мне захотелось хлеба с медом. Он пообещал принести мне его с кухни. – Эммет очень серьезно относился к утверждению, что беременная женщина должна получать любую пищу, какую захочет, или это может нанести вред ребенку, которого она носит.

Комната для родов Розали уже была любовно приготовлена для нее, и она должна была скоро отправиться туда. Белла нашла несколько гобеленов, на которых были вытканы сцены из любимой любовной истории Розали про Эроса и Психею. Гобелены стоили целое состояние, но Белла считала, что они стоят этого, если помогут Розали чувствовать себя счастливой в течение месяца, пока она будет заточена в комнате. Жена Эммета еще не видела их, и Белла радовалась при мысли о сюрпризе.

Она и Розали работали вместе, чтобы сделать рубашку для крещения, достойную имени Каллена, богато украшенную вышивкой и крохотными жемчужинами. Женщины очень удивились, когда никто не смог найти рубашку Эдварда или Эммета и не сумел сказать, существовала ли таковая вообще, передающаяся из поколения в поколение. Так что они сшили ее сами, и ребенок Розали будет первым, на которого ее наденут. Белла вышила фамильный герб на спине рубашки, чтобы все знали, кому она принадлежит.

Эммет вышел из кухни, держа тарелку с хлебом для Розали. Он был очень горд собой, словно бы убил дракона, а не спустился на кухню на своих ногах, чтобы отрезать кусок хлеба. Увидев стоящих в холле, мужчина нахмурился.
- Семейная встреча? – спросил он. – У нас проблемы?
- У нас всегда проблемы, - вздохнула Бесс.

Все вошли в зимнюю гостиную, маленькую семейную комнату в задней части дома, которая называлась так из-за толстой обшивки и маленького размера, благодаря чему зимой в комнате было тепло и уютно. Кэт Эшли суетилась, пока собравшиеся занимали свои места, разливая по бокалам вино. Белла задумалась, когда Бесс рассказала ей, что получила кубки, а затем покачала головой. Казалось, Кэт просто знала, что могло понадобиться ее хозяйке в любой момент, даже если они не разговаривали весь день.

- И что на этот раз, - скучно пробормотал Эммет. – Клянусь, я не принимал участия ни в каких религиозных сборищах.
- Не это, - ответила Бесс. – Я говорила с мадам Денали. Она уезжает в конце месяца.
- Господи Боже, - искренне произнес Эдвард. – Мне казалось, что меня увезут в Бедлам (психиатрическая больница в Лондоне), если я и дальше буду смотреть, как Мэри стискивает зубы при каждом танце.

- Это было начальной темой беседы. Она понимает, что создает проблемы. Мэри не будет мириться с запросами Филиппа, если Денали останется.
- Но, может, это и к лучшему, - отважилась Розали. – Мы не хотим, чтобы королева ввязывалась в войну против Франции.

- Но нам также нужно и продолжать дела в Англии, - сказала Бесс. – Помни, оба законопроекта в парламенте должны быть одобрены ими обоими. Филипп за свою поездку должен разобраться с кучей накопившихся дел, а он, похоже, не собирается работать, пока его жена кидает на него злобные взгляды через стол. А его время здесь истекает.

Никто не удивился последнему высказыванию. Когда-то Мэри верила, что Филипп быстро закончит свои дела в Голландии и вернется в Англию, чтобы прожить с ней остаток жизни. Теперь стало очевидным, что дом ее мужа находится за морем, и он прекратит свои короткие визиты, как только это потребуют его дела.

Белла подумала о корабле, который Мэри держала наготове, как только получит от Филиппа сообщение о его возвращении в Англию. Он стоял в устье Темзы, ожидая веления королевы об отплытии. Когда иссякли запасы, капитан приказал отвести корабль в доки. Так повторялось значительно большее количество раз, чем ожидалось, и, в конце концов, корабль поставили в доки на ремонт. Его корпус начал гнить, ибо был покрыт ракушками. После этого Мэри больше не отдавала приказов по подготовке судна. Ее надежды просто улетучились.

- Когда он уезжает? – поинтересовалась Белла.
- В первой неделе июля или около того, - ответила Бесс и отхлебнула вина.
- А королева знает?
- Нет, конечно. Филипп не любит проводить с ней время, утопая в потоках ее слез. Он ждет последней минуты, чтобы сказать ей.
Это выглядело так грубо… а, с другой стороны, милосердно.

- Ты ничего не скажешь ей, Белла, - предупредила Бесс. – Я бы ничего не говорила тебе, если бы не могла доверять.
- Не скажу, - сообщила шелки, поднимая подбородок. – Я еще никогда не нарушала твое доверие.

- Я верю, что этого и не случится, - Бесс отсалютовала своим кубком. Белла отвела взгляд к окну, где виднелась сверкающая вода небольшой речки. Она так хотела прямо сейчас оказаться там, в холодном, молчаливом мире, свободном от забот, несущим нежные струи. Здесь же девушку несли потоки, которых она не понимала, потоки, резко меняющие направление, бьющие людей о камни, скрытые в темноте.

Она взяла Эдварда за руку. Ее муж – ее единственное укрытие. Но он так хрупок. Его могут в любой момент оторвать от них. Все, что они могли – это держаться друг за друга так крепко, как были в состоянии, и молиться.



Через две недели Белла находилась в спальне королевы, помогая той раздеться.
Это были тяжелые дни для правительницы. Она видела, как ее муж и двор танцуют вокруг мадам Денали, и Мэри вытеснили на окраину ее собственного двора. Белла понимала, почему. Мадам Денали принесла сюда то, что двор не видел несколько лет – веселье. Ее смех и игривость составляли болезненный контраст с угрюмостью и строгостью, в которые был до этого погружен двор.

Мэри становилась похожей на натянутую струну. Каждый день ее напряжение увеличивалось еще сильнее, и это оказывало влияние на здоровье. Вернулись ее мигрени, и она зачастую вынуждена была лежать в своей темной спальне, слушая и ненавидя звуки музыки и смех, доносившиеся через стены. Рано или поздно женщина должна была сломаться, и Белла боялась момента, когда это произойдет.

Вернулся слуга, которого она послала, чтобы поискать короля. Мэри сжала в кулаках свою рубашку.
- Ну? Где он?
Слуга замялся.
- Ва… Ваше Величество, ко… король… ммм… король не го… готов пока присоединиться к вам.
- Где он? – повторила Мэри, сузив глаза. Слуга задрожал.
- О… он… ммм…
- Где. Он. – Голос Мэри превратился в рычание.
- Он в покоях мадам Денали, - наконец, выдавил слуга.

Мэри повернулась и выбежала из комнаты, оставляя слугу стоять позади. Ее леди последовали за ней, поражаясь тому, что королева выбежала из спальни в своей ночной рубашке. Мэри всегда придерживалась строгих взглядов, особенно в таких интимных вопросах, хотя остальные монархи, включая ее собственного отца, принимали гостей в неглиже. Ее волосы свисали из-под гладкого льняного чепца как серебристое покрывало, закрывающее спину и покачивающееся при яростной, размашистой ходьбе.

Еще до того, как открылись двери спальни, женщину поприветствовал звук смеха. Филипп стоял в центре, окруженный кольцом придворных, с повязкой на глазах и скрещенными руками. Мадам Денали застыла на месте, когда в апартаменты ворвалась королева, ее глаза расширились при виде багрового от ярости лица Мэри. Все, окружающие их, придворные склонились в низком поклоне, надеясь, что гнев королевы не упадет на их головы.
Рука Филиппа коснулась мадам Денали, и он воскликнул:
- Поймал! – на испанском. Он, похоже, не заметил, что смех смолк, и провел кончиками пальцев по лицу женщины.

- Кто бы это мог быть… Я не уверен… - Он опустил руку, обхватывая ее грудь. – А! Мадам Денали! Я узнаю эти груди везде! – Филипп сорвал повязку, оглядел свою кузину и потом перевел взгляд на порог, где стояла его жена, дрожащая от ярости.

Он бесстрастно оглядел ее и поднял бровь. Мэри закуталась в ледяную мантию королевского достоинства, унаследованную от поколений королей в своей генеалогии, и выпрямила спину.
- Я собираюсь ложиться спать, - сообщила она. Красные пятна на ее и так побагровевшем лице продемонстрировали всю степень ее гнева.
- Ну и ложись, - выплюнул Филипп.

Мэри сузила глаза до сверкающих щелей.
- Я собираюсь ложиться спать, - повторила она, и все в комнате ощутили дрожь, пробежавшую по их телам от ее голоса. Филипп не стал исключением, но тоже разозлился. Он бросил на пол повязку и вылетел из комнаты.

Мэри провожала мужа взглядом, пока тот не растворился в холле, и повернулась к мадам Денали. Ее губы искривились от отвращения, но женщина не испугалась. Она подняла подбородок и смело встретила взгляд королевы. В ее крови тоже текла кровь королей.
- Вы покинете мой двор, - проинформировала Мэри.
Мадам Денали кивнула.

- Я уеду в конце месяца.
- Вы уедете сейчас, - бросила Мэри. – Сегодня ночью.
Послышалось несколько приглушенных возгласов. Мадам Денали несколько секунд смотрела на Мэри, после чего ответила:
- Как вы пожелаете.

Мэри больше ничего не сказала. Она повернулась и быстро вышла из комнаты. Белла и другие дамы последовали за ней. Королева отпустила их, войдя в свою спальню, и Белла вызвала свои носилки, чтобы поехать домой. «Впервые, - подумала шелки, - она сможет принести новости Бесс, вместо того, чтобы получать их от кого-то».



Джейкоб, больше уже не отец Джейкоб, нашел убежище в сгоревшем амбаре. Часть крыши осталась неповрежденной, и он смог собрать камни из разрушенных стен и восстановить три стены и часть крыши. Мужчина видел доказательства того, что это убежище использовалось другими бродягами, но сейчас приспособил его для себя.

Как он дошел до этого? Ведьма уничтожила его, силой ввела в грех и затем опустила так низко. Все, что было у него в этом мире – это грубая шерстяная рубаха и пара пеньковых рабочих штанов, одежда, в которую бывшего священника одели церковники, когда срывали с него церемониальную одежду.

Он нашел обгоревший мешок и засунул в него то, что нашел по дороге: плед, который выбивала женщина, и, когда та отвернулась поболтать, Джейкоб украл его; кусок мяса, охлаждавшийся на подоконнике; небольшой круг сыра, замеченный, когда мужчина воровал мясо.

Джейкоб возблагодарил Господа за то, что тот подарил ему все это. Плед согреет его в этом отвратительном месте, и Бог дал ему пищу. Он не стыдился воровства. Люди всегда должны кормить слуг Господа, но его неправосудно выкинули из церкви, и они не понимают этого.

Чары ведьмы никогда не проникнут через пост, самоизбиение, бессонные ночи молитв. Он издевался над своим телом, как подросток, только что открывший удовольствия плоти. Джейкоб даже оставлял своего бывшего хозяина одного ночью, чтобы сделать это (и герцог поймал его!). Вместо того чтобы успокоить свою нечестивую похоть, это, похоже, только разогрело ее. Но мужчина не остановился. Каждый раз, закрывая глаза, он видел ее, ее бледную кожу, сверкающую как жемчужина в лунном свете.

Он вспоминал Библию: «Если твой правый глаз предал тебя, выколи его». Джейкоб не верил, что Иисус хотел, чтобы его слуги ослепляли себя или других. Он просто должен был выколоть в себе грех. И единственный путь, которым можно было бы сделать это – охладить костер ведьмы, разведенный в его чреслах.

Он пошел к деревенской шлюхе. Она выглядела немного похожей на ведьму. Джейкоб не думал, что женщина узнает его в рабочей одежде. (Определенно, он никогда не видел ее в церкви). Мужчина заплатил ей за ночь, и девушка отработала каждый пенни. Иногда ему было неловко за свою грубость, но она была всего лишь шлюхой, и, несомненно, заслуживала такого отношения. Единственное странное требование, которое он позволил себе – это раздвинуть занавески на окнах, чтобы он видел лунный свет, падающий на ее кожу. Но эта женщина не сияла, и это, по какой-то причине, сделало мужчину еще более грубым и злым, чем он должен был быть.

Джейкоб приходил к ней еще дважды. Она встречала его без энтузиазма, потому что, как сказала в конце, не сможет принимать посетителей еще пару дней. Бывший священник подозревал, что женщина врет, возможно, пытаясь восхититься его размером и страстью, но его это не слишком заботило. Не заботило, так как деньги решали все проблемы.

После третьего визита он подумал, что, наконец, изгнал проклятие ведьмы. За несколько месяцев Джейкоб смог вернуться к своей старой жизни, не отвлекаясь ни на что. И тогда пламя вернулось опять, разгоревшись еще сильнее. Он ходил к шлюхе еще трижды в следующем году. Всего шесть раз, как сказал он инспекторам.

Но они показали ему документ, подписанный им, где он называл ее «женой». Джейкоб понимал, что эти люди не поверят ему, когда заявил, что в первый раз видит его. Это была подпись Джейкоба, и данный факт невозможно было отрицать. Этого документа вместе с фактом, что он лежал с ней, как мужчина лежит со своей женой, оказалось достаточно, чтобы назвать их легально поженившимися.

Священники, которые отказывались от своих жен и каялись, возвращаясь в лоно церкви, могли быть прощены. Но для этого требовалось признать, что она была его женой, а этого Джейкоб не мог сделать. Он происходил из хорошей семьи, имя которой нельзя было пачкать тем, чтобы принимать в нее шлюху, даже на короткое время, требуемое для отречения от нее.

Они сорвали с него церковное облачение и выгнали вон. Джейкоб не мог быть восстановлен без разрешения папы, а новый папа был недоброжелателен к англичанам и испанцам, которым приказал покинуть Рим. Он не был бы добр к английскому священнику, который отказался признать свой грех.

Было тяжело не возмущаться. Епископы и кардиналы открыто содержали любовниц, и их сыновья (вежливо называемые «племянниками») часто сами добирались до высоких церковных постов. Стоит только вспомнить Борджиа, отца нынешнего папы, чей сын стал епископом в пятнадцать, а его дочь вышла замуж за герцога из политических целей. Епископ Винчестер даже получил лицензию на содержание борделя на своих землях, посетители которого называли здание «Винчестерские гусыни».

Джейкоб провел в молитвах много часов, постоянно увеличивая это время, пока не стал молиться все время бодрствования, руководствуясь указанием из Библии: «Молиться без остановок». Теперь он понимал, почему Бог позволил, чтобы его раздели в его доме. Это очистило душу мужчины. Теперь он мог не концентрироваться на духовной жизни других, и это освобождало его от великого слияния со Святым Духом. Джейкоб постоянно говорил с Богом.
И, с какой-то точки зрения, Бог начал говорить с ним.

Он болел лихорадкой, когда в первый раз услышал его. И, может быть, Богу требовалось пронзить его болезнью, чтобы получить безраздельное внимание. Позже Джейкоб понял, что почти умер от лихорадки, но это практически очистило его мозг, чтобы он мог услышать Голос. И Голос убедил его, что он будет восстановлен в церкви, получит высокий пост, и его духовную чистоту высоко оценят.

И ведьма будет сожжена.
О да, она будет сожжена.



Автор: Lissa-Bryan
Перевод: amberit
Бета: LanaLuna11

Наш ФОРУМ, где мы всегда вас ждем

Исторические заметки:

- «Мадам Денали» - это Кристина Денмарк, герцогиня Лоррайн. Она была первой кузиной Филиппа, красивой, эрудированной и образованной. Кристина получила регентство в Лоррайне и была советником многих монархов Европы. Еще когда она являлась подростком, Генрих VIII рассматривал ее в качестве будущей жены после смерти Джейн Сеймур. Кристина будто бы ответила, что, если бы у нее было две головы, одну из них она подарила бы королю. Притяжение, которое испытывал к ней Филипп, отмечалось многими. Он дарил ей экстравагантные подарки, пытался завлечь ее к своему двору или ездил везде, где женщина могла появиться. Современные королевские семейства Швеции, Дании и Норвегии – ее потомки. Вы можете посмотреть на ее фотографию на моей страничке в Фейсбуке, в фотоальбоме «Selkie wife», включая изображение «рукавов мадам Денали».

- У Филиппа был суровый нрав, который не включал в себя чувство юмора. Согласно описаниям того времени: «Его имя - высокомерие». (Что означает еще и надменность). Венецианский посол писал: «Его строгость и угрюмость делают Филиппа неприятным для итальянцев, ненавистным для фламандцев и странным для немцев». Одна из биографов Кристины писала: «Он мало говорил на публике и редко улыбался. За год, который он провел в Брюсселе, люди говорили, что Филипп никогда не смеялся, за редкими исключениями, когда весь двор был свидетелем игры медведя на органе […] и несчастных котов, которых связывали хвостами в клетке, и их вопли наполняли воздух. При виде этих гротескных фигур Филипп смеялся так, что по его щекам текли слезы». В этой истории Филипп смеялся еще раз перед своими джентльменами над расходами жены, но двор не видел этого.

- Бордели технически запрещены в Лондоне, хотя этот закон редко выполнялся. Бордель «Винчестерские гусыни» располагался на землях, известных как «свободные». На них не исполнялись городские законы. Фактически это было крохотное королевство в королевстве.