В конце мая начались экзамены, и «фиаско Филча» отошло на второй план. Гермиона была рада этому больше всех — теперь можно и не увольняться, да и объектом общешкольного интереса она больше не являлась. Чувство стыда со временем уменьшилось, даже несмотря на редкие насмешки Снейпа, но в присутствии Драко Гермиона по-прежнему чувствовала себя неловко.

К счастью, Драко она видела только во время еды и, очень редко, между уроками. Но она всё равно сократила их встречи ещё сильнее, принимая пищу у себя в комнате. Такому решению способствовало не столько смущение, сколько чувство вины. Гермионе было отвратительно собственное отчаянное поведение, а каждый раз, когда в мыслях всплывала сцена у входа в её комнату, она терзалась угрызениями совести.

Гермиона наконец-то поняла, какой была эгоисткой.

Нельзя заставить кого-либо любить себя. Любовь может только прийти сама. Как Гермиона могла поверить в то, что Амортенция станет её спасением, когда та вызывала лишь обожание, а не любовь? Нет, на самом деле Гермиона желала не любви. Она желала оттянуть неизбежное. Хоть какого-то вознаграждения: улыбки, смеха над её шуткой… а может, и страстного поцелуя…

Мерлин, её ум оставил её, причём вместе с чувствами! Ей безусловно необходимо быть осторожной, чтобы не повторять ошибок. Снейп будет смеяться над ней бесконечно — до самой её смерти, — если такое случится. Это её увлечение Драко Малфоем было опасным, и его нужно было держать в узде. На ошибках стоило поучиться; извлечь выводы из последствий своих поступков.

«Не надоело осуждать меня?»

Гермиона закрыла глаза и помассировала виски. Образ Драко искажался: мрачное выражение лица и голос, выплёвывавший резкие обвинения, адски мучили её. Не надоело ли ей осуждать его? Что он имел в виду? За всё время, что знала Малфоя, она никогда не была судьёй, лишь подсудимой. Вечная «грязнокровка», «гадкий маленький книжный червь», «невыносимая всезнайка», «зубастая стерва».

Так как же ей могло надоесть? Не ему ли должно было надоесть осуждать её?

Кто перепробовал всё возможное, чтобы подружиться? Кто пытался вести дружелюбные беседы? Кто переступал через себя, только чтобы заметили? И ещё, кто раз за разом получал в ответ лишь неприязнь, насмешки и оскорбления? Кто страдал от безответной страсти? Она и только она! Всегда, чёрт возьми, и всё время она!

Гермиона яростно выдохнула, и сердце болезненно сжалось. Почему именно ей уготована такая участь? И почему она так настойчиво пытается утонуть в своей печали? Безответная любовь — вполне обычное явление, верно? Не она первая, не она последняя. Может, сосредотачиваться на завоевании интереса Драко — это не тот путь. Может, стоит отвлечься. Кем-нибудь ещё, кто сможет занять её разум, отодвинув в сторону мысли о Драко. Возможно, ей нужен новый предмет обожания…

Но кто? В окружении не было никого подходящего, кроме Драко Малфоя. Большинство работников Хогвартса составляли женщины, а оставшиеся мужчины были либо некрасивы (Флитвик), либо несвободны (Снейп), либо невыносимы настолько, чтобы сметь даже думать об этом (Филч). Где же найти достойного? Кого-нибудь, кто был бы настолько красив, обаятелен и мил, что превзошёл бы все положительные качества Драко, если таковые вообще были.

Гермиона так погрузилась в свои страдания, что не услышала лёгкий стук в окно. Её поглотили мысли о том, что она полнейшая неудачница, обречённая всю жизнь желать мужчину, который её ненавидит. Но стук усилился, и Гермиона вздрогнула. Развернувшись в сторону звука, она заметила зависший за окном самолётик из пергамента.

Гермиона поспешила открыть окно. Вплыв внутрь, самолётик аккуратно приземлился на стол. Гермиона подняла его и развернула. Это была записка от профессора Макгонагалл:

«Мисс Грейнджер!

Сегодня в восемь вечера в учительской пройдёт важное совещание. Пожалуйста, не опаздывайте.

С уважением,
Минерва Макгонагалл».

Гермиона нахмурилась, аккуратно складывая пергамент. Почему следующее совещание проводится так скоро? Не из-за её ли неудачи с Амортенцией? Не является ли эта записка предупреждением о взыскании? Не потеряет ли Гермиона работу?

Гермиона на мгновение запаниковала, но, включив логику, тут же успокоилась. Логика подсказала ей, что если бы письмо предвещало увольнение, то там было бы прямо сказано об этом, а профессор Макгонагалл подписалась бы строгим «директор Макгонагалл». Нет, Гермиону не уволят. Слава Мерлину.

«Но интересно, к чему это всё…»



Без пятнадцати восемь Гермиона, держа в руках пергамент, перо и чернильницу, вошла в учительскую. Вежливо улыбнувшись профессорам Флитвику и Стебль, она прошла на своё обычное место, чтобы дождаться остальных. Гермиона было подумала спросить профессоров, обсуждавших зверства оборотней, знают ли они, чему будет посвящено совещание, но решила не прерывать их.

Скоро подошла и профессор Макгонагалл, а затем и остальные. Драко Малфой пришёл последним, и Гермиона тут же опустила голову, пристально вглядываясь в пергамент. Хоть она и знала, что Драко даже не посмотрел в её сторону, всё равно не хотела рисковать встретиться с ним взглядом.

— Итак, — ровно усевшись на стуле, начала профессор Макгонагалл, — как вы все знаете, через две недели заканчиваются экзамены.

Со всех сторон послышалось одобрительное бормотание.

— К концу июня, — продолжила она, — большинство учеников разъедутся по домам на лето. Однако, мы с мисс Браун посовещались…

Гермиона тут же подняла голову, пристально вглядываясь в Лаванду. Та упорно отводила взгляд, и в животе Гермионы поселилось какое-то нехорошее, тянущее чувство. Это всё подозрительно напоминало те проклятые учебные поединки, которые она вынуждена была проводить вместе с Драко Малфоем. Гермиону, будто одеялом, накрыло предчувствие беды.

— …И я решила ввести в Хогвартсе новую традицию. Небольшой прощальный вечер, если хотите, — улыбнувшись, закончила Макгонагалл.

— Что вы придумали, профессор? — спросила Гермиона, пытаясь скрыть нервозность в голосе.

Горящий взгляд профессора Макгонагалл тут же обратился к ней.

— Интересно, что именно вы об этом спросили, Гермиона, ведь вы принимаете в этом непосредственное участие.

Страх возрос в десять раз.

— Но что я должна буду делать? С чем это вообще связано?

— В этом году мы проведем выпускной для семикурсников, — с несвойственным ей ликованием объявила профессор Макгонагалл. А затем, сверкнув глазами, обернулась к Гермионе. — А вы, мисс Грейнджер, его организуете…

Округлив глаза, Гермиона едва успела принять одну новость, как Макгонагалл продолжила:

— …А мистер Малфой вам в этом поможет.



Тишина.

Она настойчиво заполнила собой практически пустую учительскую — будто накрыла теплым одеялом в жаркую, душную летнюю ночь. Формально тишина была тиха, но сквозь неё будто пробивался громкий стук, непохожий на ровные барабанные удары. «Бум-бум-бум! Бам-бам-бам!» — именно так звучала тишина, заполнявшая учительскую, занимаемую профессорами Гермионой Грейнджер и Драко Малфоем.

«Или, — подумала Гермиона, — это вполне мог быть стук моего сердца».

Гермиона смутно помнила, что было после объявления профессора Макгонагалл. Умудрившись записать важные мелочи, касающиеся финансирования вечера, и взять с профессора Флитвика письменное обещание помочь с заклинаниями, она, тем не менее, едва досидела до конца совещания. Гермиона совершенно не представляла, что было в промежутках между этими событиями.

Сейчас же её чувства находились в полном беспорядке. Гермиона одновременно и злилась, и радовалась плану Лаванды и профессора Макгонагалл, втайне довольная, что удалось остаться с Драко наедине. Украдкой бросая на него взгляды, она задавалась вопросом, что же он обо всем этом думает. Судя по мрачному выражению лица, явно нечто не очень хорошее.

И Гермиона не могла его в этом винить. Кому понравится, когда тебя заставляют сотрудничать с врагом? Кто захочет помогать человеку, которого от всей души ненавидит?

Гермиона понимала корыстный интерес профессора Макгонагалл, но разве организация выпускного не тяжкое бремя? Зачем перекладывать его на плечи двоих, когда вокруг есть столько людей, готовых разделить ношу? Почему Лаванда, предложившая эту идею, не стала участницей этого так называемого организационного комитета?

Ужасная несправедливость. Гермиону вынудили, как это было с оценками за домашние задания, планами уроков, изучением записей и проведением исследований. Кроме того, она собиралась подыскать новое романтическое увлечение. Пытаться завоевать Драко бесполезно. Значит, нужно найти настолько красивого парня, что тот сотрёт все мысли о Драко из головы. Теперь же всё пропало.

Резкий скрип ножек стула об пол вернул Гермиону к реальности, и, подняв голову, она заметила, что Драко направился к двери.

— Куда ты? — тревожно воскликнула Гермиона, тоже поднявшись со стула.

— На свежий воздух, — обернувшись, презрительно выплюнул Драко. — Здесь совершенно невозможно находиться.

— Сомневаюсь, что ты почувствуешь себя лучше в другом месте, — не подумав, зло возразила Гермиона.

— Готов поспорить, Грейнджер, — ответил он. — Я отлично себя чувствую, когда тебя нет рядом.

— Как и я, — солгала она. — Профессор Макгонагалл, должно быть, совсем с ума сошла, раз поставила меня в пару с такой самодовольной свиньёй, как ты.

— Действительно, возможно так оно и есть, раз она заставила меня работать с маленькой мерзкой гряз… — начал Драко, но оборвался на полуслове.

Совершенно без всякой причины глаза Гермионы наполнились слезами.

— Скажи это, — прошептала она.

Лицо Драко тут же окаменело — бесстрастное, нечитаемое.

— Скажи это, сволочь, скажи! — резко сказала Гермиона, поднимая палочку. — Грязный трус! Почему бы тебе не высказать то, что думаешь, Малфой? Давай, скажи, что я маленькая мерзкая грязнокровка.

Тишина вернулась, но напряжённость ощутимо выросла. Гермиона, едва не плача, пристально смотрела на Драко, отчего-то чувствуя себя преданной. Она вглядывалась в его по-прежнему красивое лицо, и руки её дрожали. Как можно любить человека, который вот так просто может оскорбить её? Как можно желать мужчину, который искренне ненавидит её лишь за то, что она есть, а не потому — как она почему-то решила, дурочка, — что «старые привычки не умирают».

Гермиона отвернулась от него, не в силах больше сдерживать слёзы, и быстро схватила пергамент и чернильницу. Плевать на разлитые в спешке чернила. Обернувшись, Гермиона заметила, что Драко не сдвинулся с места, но и на это ей было тоже плевать. Она опустила голову и вышла из комнаты, оставляя позади все чувства к Драко Малфою.



Следующие две недели Гермиона пыталась изгнать Драко Малфоя из сердца. Как сумасшедшая, она с головой окунулась в работу и в одиночку пыталась организовать выпускной. Она ухитрилась справиться со всем без помощи Драко, причём так, что об этом не узнала профессор Макгонагалл.

Все эти две недели Гермиона провела либо в своей комнате, либо в библиотеке. Она не ходила есть в Большой зал, а на все вопросы Лаванды отвечала, что слишком занята. За это время она дважды видела Драко и оба раза прошла мимо него, не оглядываясь. И хоть ей ужасно хотелось увидеть, не наблюдает ли за ней Драко — конечно, вряд ли от этого невыносимого идиота можно было ожидать такого, — она решительно отгоняла от себя все посторонние мысли.

Наступил день выпускного. Быстро проверив декорации вместе с профессором Флитвиком, Гермиона отдала необходимые приказы обслуживающим вечер эльфам и отправила директору Макгонагалл коротенькую записку о том, что всё идет по плану. Несмотря на то, что сделала большую часть работы в одиночку, она была крайне благодарна другим преподавателям за помощь при необходимости.

Вечер начинался в семь, но готовиться Гермиона начала в пять. На этом торжественном вечере все будут стараться выглядеть как можно лучше, и Гермиона не хотела ударить в грязь лицом. Она купила шикарное атласное платье изумрудного цвета с глубоким декольте и пару божественно прекрасных туфель серебряного цвета. Магловские вечерние наряды определенно были в моде.

Следуя указаниям Лаванды, она нанесла лёгкий макияж, немного блеска для губ и уложила свои непослушные волосы в мягкие кудри. Гермиона устала от постоянных хвостов, но теперь волосы лежали ровно, и она могла позволить себе распустить их.

Закончив приготовления, она довольно посмотрела на себя в зеркало. Гермиона надела серебряное ожерелье с кулоном, висевшим прямо над ложбинкой между грудями, и похожие серьги. На руке её единственным украшением были серебряные часы. И лишь после того, как набросила на плечи изумрудную накидку из шифона, Гермиона поняла, что наделала.

Она оделась, как слизеринка. Серебро и зелёный цвет.

«Мерлин, что же мне делать?»

Может быть, переодеться? Нет, на это нет времени! На часах уже половина седьмого! Через десять минут она должна уже быть внизу, чтобы обсудить последние мелочи с профессором Флитвиком и музыкальной группой. Может, трансфигурировать платье во что-нибудь? Превратить его в красное, синее или бордовое?

«Нет, мне нравится этот цвет…» — будто кто-то прошептал на ухо.

И вслед за этой мыслью пришла другая:

«И ему понравится этот цвет…»

Не было никаких сомнений в том, кто этот «он», и Гермиона разозлилась на себя. Прошло столько времени, а она всё ещё не смогла победить эту безумную влюблённость. Гермиона разрывалась между тем, чтобы трансфигурировать платье ради себя, и тем, чтобы оставить всё, как есть, ради того, чтобы, возможно, понравиться Драко. А когда всё-таки решила оставить платье, как есть, она оправдалась тем, что Драко — гей, и ему будет плевать, придёт ли Гермиона в одежде цвета его факультета или же просто в чём мать родила.



Через полтора часа Гермиона пришла к выводу, что вечер удался. Она стояла у входа в Большой зал, где было не так людно, и наслаждалась «Thriller» Майкла Джексона в исполнении «Заводилы» — перспективной волшебной музыкальной группы, состоящей из трёх парней и одного человека непонятного пола. Песня была жуть как хороша, особенно если учесть, что голос упомянутого непонятного участника был подозрительно похож на голос Майкла Джексона. Семикурсники, очевидно, считали так же, смеясь и танцуя под заводной ритм.

Гермиону уже неоднократно хвалили за организацию вечера и делали комплименты её внешнему виду, и ей это безумно льстило. Потягивая вино, она осмотрела Большой зал, улыбнувшись профессору Флитвику, оживлённо танцующему под аплодисменты семикурсников.

Всё шло хорошо, но вдруг музыка оборвалась, и на сцену поднялась профессор Макгонагалл.

— Я придумала небольшую игру, — начала она.

А Гермиона после этих слов начала падать духом. Это не предвещало ничего хорошего… для неё.

— Я знаю, что, несмотря на то, что вы провели в этих стенах целых семь лет, многим не хватило времени пообщаться с однокурсниками с других факультетов. И я придумала игру-танец, которая поможет вам познакомиться, пока вы ещё не покинули Хогвартс…

Гермиона облегченно выдохнула. Она была в безопасности. Слава Мерл…

— …И я бы хотела, чтобы преподаватели тоже приняли в ней участие.

«О нет».

Взмахом палочки Макгонагалл сотворила большую стеклянную чашу, наполненную полосками пергамента. Со следующим взмахом полоски вылетели из чаши, будто ракеты, и поплыли в разные стороны по Большому залу. Девушки и юноши смеялись, поймав свои бумажки.

Гермиона прекрасно знала, чьё имя будет написано на её бумажке, поэтому развернулась к выходу, намереваясь сбежать к себе в комнату. Она успела сделать лишь пару шагов, когда в лицо ей едва не впечаталась полоска пергамента. Гермиона пыталась от неё отмахнуться, будто от назойливой мухи, но та была настойчива. Она пыталась ткнуться Гермионе в руки, явно желая, чтобы её получили.

Гермиона было достала палочку, собираясь сжечь приставучий пергамент дотла, но тут по залу разнёсся голос Макгонагалл:

— Пожалуйста, возьмите все свои листочки. Если вы этого не сделаете, случится нечто очень неприятное! — весело объявила она, и Гермиона решила, что Макгонагалл явно перебрала с вином.

Она мрачно наблюдала, как профессор Макгонагалл шепчет что-то вокалисту и, самодовольно улыбаясь, удаляется со сцены. Когда эта женщина успела стать такой коварной? Почему Гермиона не замечала этой её стороны раньше?

Пергамент усилил атаки, пытаясь ударить её по лицу, и она со злости схватила его. Там, конечно же, кривым почерком было нацарапано его имя, а, когда пергамент исчез, Гермиона почувствовала, как её запястья обхватило связывающее заклинание. Она вдруг, будто посмотрев на компас, четко и ясно поняла, где находится Драко Малфой.

Пробравшись сквозь толпу, Гермиона обнаружила его у западной стены Большого зала. Драко был одет в черный фрак, под фраком была белая рубашка с зелёным галстуком, украшенным серебром, а на ногах были дорогие черные блестящие ботинки. Должно быть, он что-то сделал со своими волосами — возможно, причесался, — потому как был не настолько растрёпан, как обычно, но эта новая «даже не вздумай не потрогать мои волосы» прическа буквально очаровала Гермиону.

Небрежно засунув руку в карман брюк, Драко пристально смотрел на сцену, где певцы готовились исполнить следующую композицию. На полу возле его туфель лежал пергамент, парализованный заклинанием. Гермиона было восхитилась изобретательностью Драко, но тут пергамент вырвался на свободу и атаковал его.

— Лучше возьми его, иначе он не отстанет, — тихо сказала она.

Драко обернулся, явно не ожидая увидеть Гермиону буквально в нескольких дюймах от себя.

— Я не хочу танцевать, — сказал он, пронзая взглядом своих серебряных глаз.

— Я тоже, — ответила Гермиона, — но я уже смирилась с судьбой.

— Звучит так, будто ты хотела сказать, что смирилась с неизбежной гибелью, — усмехнулся Драко.

— Для меня это одно и то же, — просто ответила она.

Он промолчал, лишь пристально вглядываясь в неё, а затем сделал нечто удивительное. Гермиона, стоя перед ним, обратила внимание, как взгляд его скользнул вниз по её телу, а затем медленно поднялся вверх, на мгновение задержавшись на броши, удерживающей прозрачный шифон возле груди. Потрясенная до глубины души, причём приятно потрясённая, она вытянулась струной под взглядом Драко.

Он спокойно схватил свой листок в тот момент, когда заиграли музыканты. Гермиона, даже несмотря на крайнее удивление оттого, что Драко протянул ей руку, приглашая на танец, сразу же узнала мелодию. Джордж Майкл «Careless Whisper».

Тот непонятный вокалист с пронзительным голосом затянул первый куплет — мягко, певуче, — и тем самым очаровал Гермиону, равно как и Драко — Драко Малфой! — обхвативший её за талию. Скользнув ладонью по спине, он увлёк её окончательно, а аромат его духов так и манил прильнуть к нему.

«Зачем он это делает? Почему так на меня смотрит? Что происходит?»

— Грейнджер, положи руки мне на плечи, — тихо сказал Драко. — Мы не сможем танцевать, если ты будешь держать руки вдоль тела.

Гермиона взглянула на него, желая что-то сказать, но не знала, что именно. Драко смотрел на неё сверху вниз — глаза его потемнели, а лицо было нечитаемо. О чём он думает? Почему так охотно держит её в своих объятиях?

Гермиона неуверенно положила руки ему на плечи, а Драко, прижав её ближе, — но не слишком — медленно повёл в танце под сладкие звуки саксофона.

Они танцевали и танцевали, а Гермиона краснела и пристально смотрела лишь на узел галстука Драко. Она чувствовала его взгляд и, более того, крепкие руки, обнимающие её. Это прикосновение, ощутимое даже сквозь платье, согревало, а когда Драко погладил её по спине, в Гермионе проснулось желание…

«Мерлин, я хочу его. Несмотря на всё, несмотря на то, кто он есть, я всё ещё хочу его».

Песня, на взгляд Гермионы, слишком быстро закончилась. С финальными аккордами фортепиано Драко выпустил её из объятий. Встретившись взглядами, они с Гермионой молча смотрели друг на друга.

Драко был так близко, а желание поцеловать его было столь сильным, что Гермиона было начала поднимать руку к его лицу, но не успела. Будто очнувшись от заклинания, он шагнул назад и отошёл от неё.

— Спокойной ночи, Грейнджер, — бесстрастно сказал Драко, и это, будто стакан ледяной воды, вырвало Гермиону из оцепенения. Она вдруг вспомнила, кто такой Драко Малфой, и какого он о ней мнения. Но, несмотря на это, тело её всё ещё горело от волнения и желания после его прикосновений.

— Спокойной ночи, Малфой, — холодно ответила Гермиона. Они одновременно развернулись и разошлись.