Сон прерывается судорогами, тело борется с усталостью после долгой смены, а мозг без конца обдумывает произошедшее, пытаясь понять, откуда я помню Аро Вольтуревского. В голове у меня словно тысячи неподписанных ящичков с кучей выборочных фотографий открываются и снова захлопываются. Минуты перетекают в часы, так что, когда первые лучи дневного света проникают в окно, я вымотана еще сильнее, чем вчера вечером.
Еле слышные звуки гудящих клаксонов и лай собак становятся оглушающими, но я продолжаю лежать, глядя в потолок, словно узорчатый рисунок — стереокартинка, которая подскажет ответ, если я буду смотреть на нее очень долго. К полудню осознав, что я совершенно беспомощна, вылезаю из постели. До встречи с Эдвардом в Центральном парке всего несколько часов, и если я покажусь ему в таком виде, то он пожалеет, что вообще пригласил меня на эту встречу.
Я ступаю в душ и закрываю глаза, чувствуя, как горячая вода течет по волосам и каскадом льется по лицу и телу. Утренний душ как кнопка перезагрузки. Неважно, насколько неудачно прошел вчерашний день или ночь, стоя обнаженной под потоком горячей воды, я понимаю, что она смягчает душевные переживания и затуманивает сознание, пока не чувствую, что могу без опасения расслабиться и делать глубокие вдохи. Но только я закрываю глаза, как через секунду образ Вольтуревского снова заманивает меня в ловушку.
Я бью рукой по плитке, чтобы успокоиться, и чувствую, как покрывается кожа мурашками. Повернув кран с горячей водой до максимума, я не согреваюсь, только кожа покрывается ярко-розовыми пятнами. Быстро намылившись и смыв пену, выхожу в полную пара ванную комнату, набрасываю халат и как можно быстрее заматываю волосы в полотенце, после чего возвращаюсь к дневному свету.
Сажусь на край кровати, предоставляющей немного моральной поддержки, и пытаюсь усмирить расшалившееся сердце. Как же вышло, что снимок в папке засекреченных данных возродил воспоминание, с которым меня ничего не связывает? Я хочу отделаться от него как от случайного фрагмента. Например, как в заключительной сцене фильма, который я смотрела несколько лет назад, где Брюс Уиллис или Джейсон Стэтхем наконец побеждают этого Вольтуревского под градом пуль и метеоров. Но страх, который охватывает меня всякий раз, как его лицо снова всплывает у меня в памяти, подсказывает, что тут таится нечто большее. Разве могла я, единственный ребенок в семье среднего класса из Сиэтла, иметь хоть какую-нибудь связь с человеком, подобным Вольтуревскому? Ерунда какая-то.
Завернувшись в халат и растянувшись на кровати, я, наконец, начинаю немного успокаиваться. Подремав несколько минуточек безо всяких мыслей о Вольтуревском, решаю спихнуть все на усталость и чрезмерное воображение. Я несколько дней не спала нормально и слишком серьезно восприняла тревожную информацию, полученную от Розали.
Когда будильник показывает два часа дня, я снимаю халат, эпилирую ноги и переодеваюсь в джинсы, фиолетовую рубашку и белые кроссовки. Выбираю небольшую сумочку на длинном ремешке, чтобы для удобства носить ее через плечо. Если выяснится, что Эдвард все-таки плохой парень, это свидание окажется только западней, а одежда, которую я выбрала, станет последней надетой мною при жизни, то пусть я буду выглядеть презентабельно, когда найдут мое тело. Потому что давайте рассуждать здраво. Если я попытаюсь сбежать, меня все равно найдут. Я ведь не Кармен Сан-Диего.
Проделываю короткий путь от метро к 72-й улице в надежде, что пришла довольно рано. Лишь бы Эдвард не увидел, как я бреду с остановки общественного транспорта. Не хочу начинать свидание с очередного спора о его чрезмерном беспокойстве и моей безопасности. Знаю, это Нью-Йорк, но и Сиэтл не самый безопасный город в мире, а я уже привыкла жить одна.
Улица приводит меня прямиком к Центральному парку. Магнолии и сакура нависают над тропинкой, заслоняя ее от яркого голубого неба, на котором сияет солнце, создавая резкий контраст с бесконечным серым дождем и низкими густыми облаками Сиэтла. Я делаю глубокий вдох, аромат улиц Манхэттена уступает свежему весеннему воздуху в парке.
Я иду по тянущейся вперед тропинке и вижу, как среди толпы пешеходов бегают спортсмены, шнуры от их белых наушников подпрыгивают при каждом шаге, а остальные люди в это время, сидя на скамеечках, печатают смс-ки или читают газеты. Несколько секунд приглядываюсь к ушам каждого, чтобы удостовериться, что ни у одного из них из-под ворота не торчит предательский шнур, как у Джаспера и Эммета.
Легкое постукивание по моему плечу вынуждает меня сделать резкий разворот, и я оказываюсь лицом к подбородку Эдварда. В прошлые встречи он удивлял меня еще издалека, мне хватало времени, чтобы неспешно насладиться его появлением. Помимо «New York Financial» и снимков с Гаити я впервые вижу его одетым не в костюм, и меня это крайне обескураживает. Он стоит передо мной в свитере крупной вязки цвета слоновой кости с воротником-шалью. Из-под отворотов голубых джинсов с низкой посадкой торчат носы черных кожаных ботинок.
Перевожу взгляд выше.., выше… и теряюсь в суровых зеленых глазах. Щеки опаляет жаром, а в низу живота распускается клубок желания, взлетая, кружась, извиваясь и скручиваясь в спираль, точно гимнасты в ритмичных упражнениях. Эдвард внимательно оценивает мой вид, совершая неторопливый осмотр моего тела. Видя его довольное выражение, понимаю, что получила высший балл.
Он бегло оглядывает мое лицо.
— Я тебя напугал?
Озадаченно смотрю на него. На ум ни один ответ не приходит.
Рукой закрыв глаза от солнца, поворачиваюсь и смотрю вверх. В небе вертолет, но логотип новостной сети подсказывает, что это точно не собственность «Cullen Industries». На моем лице виноватое выражение, и Эдвард веселеет, догадавшись, о чем я думала все это время.
— Белла, ты серьезно считала, что я прилечу на вертолете в Центральный парк?
Между нами повисает молчание, пока он ждет ответа. Я пялюсь на него с выпученными глазами, а потом начинаю хохотать над собственным идиотизмом. Лицо у меня точно пунцового цвета. Эдвард усмехается, и я с удивлением отмечаю, что и его щеки покрываются румянцем.
— Ну, точно, за последние несколько дней я произвел на тебя неизгладимое впечатление, раз уж ты ожидаешь от меня подобного поступка, — говорит он.
— Дело не в этом… — Я пытаюсь придумать мало-мальски разумную отговорку, но на этот раз придуманное мной оправдание такое же бредовое, что и раньше. — Мало спала… Голова не…
Эдвард кладет мне на талию обе руки, наклоняется и целует в щеку.
Любое связное предложение, имевшееся у меня в запасе, теперь забывается.
— Ты прекрасно выглядишь, — шепчет он.
Пока я наслаждаюсь прикосновением его губ к своей коже, становится ясно, что недосып никакого отношения к моей дурости не имеет. Касания Эдварда высасывают из меня силы быстрее месячной отработки ночных смен, но я ничуть не против.
С заминкой отвечаю:
— Спасибо.
Эдвард кладет руку мне на поясницу и ведет к ближайшим лестницам. Мы спускаемся к террасе Бефезда, в начале которой смутно виднеется фонтан. Над фонтаном размещена статуя ангела. Потоки воды выливаются в бассейн возле его ног и стекают по ободу в бассейн побольше, а потом - в самый низкий.
— Так на чем ты добрался? — спрашиваю я.
Озираюсь, ожидая застукать нескольких «людей в черном», свисающих с деревьев как обезьяны.
— Пешком.
Я распахиваю рот.
— Да ты прикалываешься.
— Ты же в курсе, временами я совершаю пешие прогулки. — Его улыбка игривая и веселая.
Мы идем в легком, размашистом темпе, но я не могу выкинуть из головы замечание Эммета о том, как нехарактерны для Эдварда пешие прогулки, как он в том пытается меня уверить.
Маленький мальчуган пропускает футбольный мяч, и Эдвард быстро его ловит. Делает несколько необычных пасов ногой как профессиональный спортсмен, а потом передает мяч мальчику.
— Спасибо, мистер! — благодарит мальчик.
Эдвард кивает. Улыбка мальчугана становится еще шире, несколько секунд он смотрит на нас, а потом возвращается к своим друзьям.
При виде этого очаровательного обмена любезностями в голове вдруг появляется картинка: мы с Эдвардом сидим в беседке в его коннектикутских владениях, пьем лимонад в жаркий летний денек и любуемся двумя мальчишками с ярко-зелеными глазами, взлохмаченными после футбола каштановыми волосами и…
Господи, Белла! Ты знакома с парнем меньше недели, а уже мечтаешь о совместном будущем из «Проделок Бивера».
— Как мило с твоей стороны, — говорю я, стараясь собраться с мыслями.
Эдвард пожимает плечами.
Несмотря на прикладываемые усилия, спрашиваю:
— Тебе нравятся дети?
Попытка произнести это как само собой разумеющееся провалена.
Эдвард останавливается и, глядя на меня, приподнимает брови. Молчит.
Сигнализирую о бедствии! Сигнализирую о бедствии!
С трудом сглатываю комок в горле, чувствуя жгучее появление на моих щеках предательского румянца.
После многозначительной паузы Эдвард снова пожимает плечами.
— Наверное.
Наверное? Что за дурацкий ответ?!
Я стараюсь безукоризненно исполнить спектакль под названием «Ничего особенного, мне просто любопытно», потому киваю и говорю:
— Классно.
К счастью, Эдвард продолжает путь, даже не бросив какое-нибудь замечание относительно громкого тиканья моих биологических часов, не прервав нашей беседы и не рванув к холмам, то есть валунам здесь, в Центральном парке.
Мы снова идем к фонтану, как вдруг мой пустой желудок испускает рокот, который, возможно, заглушит и шум вертолета. Я накрываю рукой живот и смущенно хихикаю.
Эдвард замирает.
— Ты что, сегодня не ела? — На его лице ни тени юмора.
Вот говно.
Я сглатываю.
— М… нет. Я пропустила завтрак… И обед тоже… Хотела немного выспаться.
Жду, что Эдвард начнет словесную тираду о том, как важно завтракать каждый день. Однако он лишь улыбается.
— Сразу бы и сказала. Я отведу тебя в «The Loeb Boathouse». У них отличные бранчи.
Секунды мне хватает, чтобы переварить, с какой легкостью он это произнес. В конце концов, это не тот Эдвард, которого я узнала за последние несколько дней.
Возможно, он и правда старается сбросить с себя личину излишне покровительствующего, безрассудного, крайне серьезного, невероятно обескураживающего, но все же чертовски сексуального президента компании.
— «The Loeb Boathouse»? — хмурюсь я. — Разве не нужно было зарезервировать столик, скажем, пару лет назад?
Он смотрит на меня так, словно я забыла, с кем разговариваю. На секунду мне кажется, что так и есть.
— Белла, уж столиком я нас обеспечу.
Я смотрю на свои кроссовки, джинсы и простецкую рубашку. Если уж Эдвард желает отвести меня в какое-нибудь презентабельное заведение, ради него я должна выглядеть отменно. Даже несмотря на комплимент, которым он ранее одарил меня.
— Я не одета для такого места.
— Не проблема. Я проведу нас. — Эдвард снова кладет мне руку на пояс, но я не трогаюсь с места.
— Не сегодня. Чувствую себя не настолько крутой особой.
Его рука уверенно покоится на моей талии, пытаясь подтолкнуть меня к ресторану, но я бросаюсь прочь в совершенно ином направлении.
— Ты куда? — окликает он и в качестве разнообразия вдруг действительно идет за мной.
Ответ очевиден за несколько шагов. Серые клубы дыма вздымаются ввысь над прицепом с хот-догами, где оранжевое пламя бушует в гриле, облизывая тлеющие колбаски, которые вращает продавец.
Эдвард догоняет меня.
— Да ты прикалываешься.
Похоже, на мой выбор хот-дога в качестве закуски он решает ответить фразой, которую я ляпнула, узнав, что Эдвард пришел в парк пешком.
— Что не так? Испугался маленького кусочка мяса, приготовленного на улице? — Я пихаю его локтем в бок. — Брось, зато перекусим на свежем воздухе, погода-то отличная.
Эдвард подходит к тележке, вперив взгляд на поджаренные колбаски и сморщив лицо.
— Что будете брать? — спрашивает продавец.
Я делаю шаг в сторону, предоставляя Эдварду возможность пережить в своей жизни первую покупку хот-дога.
— Дайте нам… два…
— Два чего? — уточняет продавец. — Хот-дога? Колбаски? Газировки?
— Эээ… два… хот-дога, — отвечает Эдвард, будто не верит, что именно его губы произносят подобный заказ.
Продавец стягивает с гриля две сосиски и кладет их в две булочки, поджаривающиеся на верхней решетке.
— Нам пшеничные булочки, пожалуйста, не белые, — говорит Эдвард так, словно заключает мировую деловую сделку.
Продавец смеется:
— Дружище, это вам не «The Loeb Boathouse». У меня только белый хлеб. Так чем заправить?
Эдвард сглатывает, глядя на коробки с заправками, выстроенные в ряд на прилавке прицепа. Заляпанные ручки пластмассовых ложек торчат из горчицы, кетчупа и релиша. В желтом рассоле плавают желтый перуанский чили и кислая капуста.
— Ничем не нужно заправлять, — говорит Эдвард.
Ох ты ж черт, нет!
Я шагаю вперед.
— А мне, пожалуйста, заправьте.
Гримаса продавца сменяется широкой улыбкой, а Эдвард таращится на меня.
— И добавьте заправку «Бекон», если можно.
— Белла…
Я бросаю на Эдварда взгляд, говорящий, что не позволю его дерьмовому властному характеру вставать между мной и уличной закуской. А потом мило-премило улыбаюсь продавцу:
— Хотя добавьте еще одну ложечку.
Продавец с радостью выливает на хот-дог заправку и протягивает его мне. Прищуренные глаза Эдварда и его поджатые губы обжигают сильнее огня, на котором жарится мясо, но мне плевать. Его простой хот-дог выглядит жалким по сравнению с моей доверху напичканной порцией, с края которой вываливается заправка, протекая сквозь обертку.
— Конкретно из чего сделана эта заправка «Бекон»? — спрашивает Эдвард.
Продавец пожимает плечами.
— Понятия не имею, — говорю я, вытирая между укусами рот салфеткой. — Но она обалденная.
Продавец протягивает к Эдварду ладонь.
— С вас десять долларов.
Эдвард засовывает руку в задний карман и начинает размахивать тем же футляром для карты, которым воспользовался в «Сэм и Элла».
Господи, что сейчас будет…
Он вытаскивает темно-красную кредитку и вручает ее продавцу, который глазам своим поверить не может.
— И что, черт побери, мне с ней делать? — спрашивает тот.
— Считайте. — Эдвард взмахивает рукой сверху-вниз рядом со своим хот-догом, которому в этой демонстрации отводится роль считывающего устройства. — Надеюсь, вы принимаете не только наличку, но и другие формы оплаты.
Развеселившись, я смотрю на него. Шоу поинтереснее «Субботним вечером в прямом эфире» в лучшие его годы.
Продавец застывает на месте, зажав карту в руке, будто это грязная салфетка, которую он вот-вот выбросит в мусорку.
— Только наличку, — говорит он.
Эдвард хмурится и вынимает из кармана джинсов бумажник. Расстегивает его.
Так-так, вы только посмотрите. Пусто.
— Мистер Каллен, почему это у вас нет при себе наличных? — С коварной улыбкой я достаю свой кошелек и театрально выуживаю оттуда двадцатку — единственная имеющаяся у меня сумма, кстати говоря, но смущение Эдварда того стоит.
Продавец снова смеется. Принимает у меня деньги, вернув Эдварду карту, и затем дает сдачу.
— Знаешь, в этом совсем не было необходимости, — говорит Эдвард, когда мы идем обратно к фонтану. — Я мог бы и сам раздобыть тут наличку.
— Неужто большущий бронированный танк с логотипом «Cullen Industries» въехал бы прямо в парк? Или тебе скинули бы деньги с парашютом? — спрашиваю я, посмеиваясь.
Я уже наполовину съела хот-дог, а Эдвард даже не взглянул на свой, держа его в правой руке точно скрученную газету.
— Попробуй, — показываю я на хот-дог.
Эдвард глядит на меня как четырехлетний ребенок, которому запрещено вставать из-за стола, пока он не доест все, что лежит на тарелке.
— Всего один кусочек.
Он поднимает хот-дог ко рту и замирает.
— Один раз откуси, Эдвард.
Эдвард закрывает глаза и подносит хот-дог ближе.
Я встаю на цыпочки, дотянувшись до его гладко выбритого подбородка, и шепчу:
— Только один, Эдвард. Ради меня.
Его губы приоткрываются, и один конец хот-дога исчезает у него во рту. Он смыкает челюсти вокруг него. Быстро пережевывает, мышцы его горла перекатываются, когда он проглатывает кусок с манерой, непозволительной для человека, питающемуся наверняка в самых элитных ресторанах мира.
Мамой клянусь, у него в глазах блестят слезы, когда он смотрит на меня. Еле сдерживаю смех.
— Поздравляю, — говорю я. — И спасибо, что ради меня подверг себя такому тяжкому испытанию.
Он откашливается и смотрит на остаток хот-дога.
— Ну… ничего.
Когда Эдвард бросает остаток через газон, чайки, гигантское белое облако летающих перьев, с криками налетают на него.
Вздыхаю. Ну, он хотя бы попробовал. Снова.
— Как этот хот-дог по сравнению с хот-догами в Сиэтле? — спрашивает Эдвард на пути к фонтану.
— Больше. И сочнее, — говорю я, вытирая подбородок.
Эдвард усмехается:
— Это же Большое Яблоко.
Я хихикаю, воздавая должное его попытке схохмить, потому что на большее я не способна, учитывая, что у меня еще полон рот еды.
Мы садимся на каменный бортик вокруг фонтана. Поскольку это достопримечательность, здесь много народа, но нет такой толкотни, как обычно бывает в погожий денек. Вода из чаши с ангелом стекает в большой каменный бассейн так громко, что бесконечный городской шум отходит на второй план, даруя безмятежность.
— Итак, почему ты выбрала именно это место? — Эдвард показывает на каменную статую позади нас.
Я пожимаю плечами:
— Я с западного побережья. Думаю, соскучилась по воде.
Эдвард смеется:
— Но Манхэттен же остров.
— Да, но из-за тех высоких домов я ничего не вижу. — Я прикладываю к глазам ладошку козырьком и притворяюсь, что высматриваю Гудзон или Ист-Ривер.
— Ты ничего не рассказывала о своем доме в Сиэтле. Вы жили рядом с океаном?
— Ха, хотелось бы! — восклицаю я. — Как и моим родителям. Папа много лет проработал полицейским в администрации сиэтловского порта, так что воды ему хватало каждый день. Раньше я часто приходила к нему на работу, наверное, отсюда и появилась у меня эта тяга.
Эдвард приободряется при упоминании о моих родителях. Я рада, что он наконец-то заинтересовался ими, потому что я люблю их больше всего на свете.
— Ты до сих пор близка со своими родителями? — спрашивает он.
— Обычно мы разговариваем раз в две недели. Иногда один раз. — Я обозреваю счастливые семейства вокруг и хмурюсь. — Очень по ним скучаю.
Эдвард подается вперед.
— Тогда зачем ты переехала на другой конец страны?
— Решила, что пора менять свою жизнь. Но первым эту тему поднял папа.
— Значит, родители тебя поддержали?
Я улыбаюсь и понимаю, что это любопытство в Эдварде мне очень по душе.
— Мама вначале была не очень благосклонна, но папе понравилась эта идея, что меня удивило. Он сказал, что для меня это станет отличным опытом.
Эдвард кивает:
— Мой отец такой же. Очень практичный человек.
— Ну не знаю. Думаю, тут таится нечто большее…
Он косится на меня.
— Что ты имеешь в виду?
— Во-первых, папа бесился, что мой парень снова пытался вернуться ко мне. Тот ему никогда не нравился.
Эдвард резко выпрямляется.
— Парень?
— Расслабься, — говорю я. — Обычный роман в колледже, который продлился всего семь месяцев.
— Ты спала с ним? — Вопрос произносится сквозь зубы.
Раздражение вспыхивает во мне вспышкой молнии.
— Не понимаю, какое тебе до этого дело, мистер Каллен.
Он в ту же секунду заглядывает мне в глаза.
— Мисс Свон, ответ «да» или «нет».
— Да, и все равно это совсем тебя не касается.
У него раздуваются крылья носа.
— Сколько раз?
Беру свои слова назад. Пусть любопытный Эдвард пойдет и утопится в озере.., фонтане.., где угодно. Пусть просто свалит куда-нибудь.
— Ты невероятен, знаешь об этом? — Лицо у меня пылает так ярко, что румянец почти отражается на его бледной коже.
— Так сколько раз?
— Уф, если хочешь знать, три раза, доволен? Три! — Мой возглас привлекает внимание многих туристов. Я краснею и говорю уже тише:
— И каждый раз длился как будто бы две секунды. Секс был таким заурядным, что, по правде, с тех пор я им больше не занималась.
На лице Эдварда появляется мрачное выражение, и я вижу, как жестко двигается его подбородок.
— Типичный студентишка из братства.
— П… — Я захлопываю рот прежде, чем успею ляпнуть имя моего бывшего. Зная Эдварда, он наверняка упечет беднягу за решетку.
— Мой бывший, — говорю я, — не состоял в братстве.
— Не важно. Типичный менталитет эгоистичного студента. Держу пари, он кончил все три раза, а ты ни одного оргазма не испытала.
— На эту тему я с тобой разговаривать отказываюсь, — произношу я, но знаю, что мои красные щеки выдают всю правду.
Будь проклят он и его интуиция, бьющая точно в цель.
— Выходит, ты была девственницей, когда познакомилась с ним?
— Мистер Каллен, довольно с меня этой беседы. — Я доедаю хот-дог и сворачиваю обертку, чтобы хлюпающий соус не вылился и не запачкал мне джинсы.
Ни с того ни с сего губы Эдварда впиваются в мои, практически засасывая мое лицо. А на это, между прочим, дети, продавец хот-догов и бог знает кто еще смотрит. Но когда он зарывается рукой в мои волосы и проталкивает мне в рот свой язык, я забываю обо всем. Под действием его чар я скольжу вдоль бордюра, одна его рука ласкает мое бедро, а другая скользит по волосам и спине. В итоге каким-то чудом я оказываюсь сидящей у него на коленях, хныкая и глотая его стоны. От удовольствия по моему телу пробегает дрожь, сопровождая звуки, который он издает. Желание обхватывает меня до кончиков пальцев, посылая внутрь заряд тока.
Эдвард отстраняется. Я хватаю ртом воздух, изо всех сил стараясь найти точку опоры.
— Белла, я всегда буду ставить тебя на первое место. — Выражение его лица под стать его нежному и мягкому тону.
Я быстро перевожу на него взгляд. Точно такую же фразу он произнес у себя дома, в Коннектикуте, но в свете недавних событий эти слова не слишком-то убедительны. Это соблазнительное обещание, поводом для которого стало упорное, ревностное желание настоящего мужчины затащить в постель женщину. Если стереть из памяти моего бывшего, Эдвард единственный, кто меня целовал... касался…
Мысли о будущем уже никак не связаны с «Проделками Бивера». Теперь я олицетворяю его с ночными сериалами от HBO.
Я соскальзываю с коленей Эдварда и занимаю прежнее место на бордюре, заприметив несколько порицающих взглядов от находящихся рядом родителей. Тут уж я краснею по совсем иной причине. Могу лишь надеяться, что из-за известности Эдварда фотографий наших тисканий — или хуже, видео — не окажется в Интернете и они не станут рассылаться вместе с вирусами. Если это случится, террористы покажутся меньшей проблемой. А родители меня просто убьют.
Пристальный взгляд Эдварда обжигает мне лицо, но я продолжаю свою историю, словно сексуальная перезагрузка не сводит меня с ума, а минутой ранее мы не устраивали непотребное шоу перед сборищем незнакомцев.
— После окончания школы папа много лет присматривал за мной, — говорю я, пытаясь восстановить свою репутацию. — Поздно домой приходить запрещалось. Мне был назначен очень строгий комендантский час, даже когда я жила с ними и училась в сестринской школе.
— А потом он захотел, чтобы ты переехала сюда?
— Да, — отвечаю я, вторя его уверенному тону. В отличие от меня, у него слишком спокойный голос после случившегося между нами. — Он даже помог мне составить список вакансий для медсестер и квартир для съема поближе к работе. Такая внезапная перемена. Они с мамой были счастливы за меня. Думаю, я удивила их тем, что решила обжиться здесь. Наверное, ждали, что я передумаю и вернусь домой через неделю.
— Этот город сложно назвать домом.
Мои губы расплываются в улыбке.
— Говорит человек, из пентхауса которого открывается вид на весь город.
— Вид чудесный, — соглашается Эдвард, — но не припомню, когда вообще последний раз гулял по парку. — Он смотрит в землю и носком ботинка пинает гальку. — А вторая причина?
— Чего?
— Ты начала свой рассказ с фразы «во-первых», поэтому я предположил, что проблема не только в твоем парне, тему которого мы тоже не закрыли.
Я закатываю глаза.
— Во-вторых, — говорю я, приняв решение не поддаваться на его подначки о бывшем парне.— Лучший друг папы скончался прошлой осенью.
— Мне жаль это слышать.
Как часто эта фраза становится бессмысленным клише, но когда ее произносит Эдвард, я ни капли не сомневаюсь в его искренности.
— Папа нашел его в порту, в пустом судоходном контейнере. Сначала он смеялся, подумав, что застукал Гарри спящим на работе. А выяснилось, что тот умер от сердечного приступа.
Эдвард с любопытством глядит на меня.
— Вскрытие проводили?
— Наверное… Не знаю. — Я вздыхаю. — С тех пор отец стал другим человеком. Именно после случившегося он первым поднял тему моего переезда. Он поговорил о страховке, составил завещание, продал дом. Даже хотел поехать с мамой в отпуск. Двадцать шесть лет брака, а они ни разу не ездили в совместный отпуск за исключением медового месяца в Сан-Франциско.
— Словно он заново посмотрел на жизнь. — Эдвард смотрит на меня так, будто я вот-вот обнародую тайну, как делают карамель в баре «Caramilk».
— Да… Может быть…
Эдвард встает. Воспринимаю это как знак, что дискуссия окончена. Моя рука скользит в его ладонь, и он помогает мне подняться.
— Что, Белла, куда теперь?
Вдали слышен колокольный перезвон, через несколько минут он становится громче, заглушая нашу беседу, и к фонтану в вагончике с мороженым подъезжает подросток.
Мое лицо светлеет.
— Десерт!
Эдвард подмигивает.
— Интересно, принимает ли он карты.
Оставшаяся часть дня тает с такой же скоростью, как тает наше мороженое. К величайшему разочарованию находящихся неподалеку чаек, Эдвард сам съедает шоколадное эскимо, а я потрясена, когда гляжу на часы и вижу, что уже седьмой час.
— Вот моя остановка, — говорю я, когда мы подходим к выходу на 72-ю Вест-Стрит. — В половине восьмого начинается моя смена, но мне нужно приехать пораньше, чтобы переодеться и принять отчет.
— Вчера я же сказал, что отвезу тебя, — бросает Эдвард.
— Нет, все нормально, я просто доеду на…
Эдвард перебивает меня строгим взглядом.
Я осторожно поглядываю на него.
— Когда ты говоришь, что отвезешь меня, то имеешь в виду, что скинешь меня на Джаспера или Эммета?
— Нет, сам.
Должна признаться, заманчивое предложение, хочу посмотреть, как он выглядит за рулем спортивной машины.
— Отлично, — отвечаю. — Тогда вези меня.
— Только зайдем на пару минут ко мне домой, а потом я позвоню парковщику. Нужно сделать пару звонков.
Интересно, не хочет ли он тем самым сказать: «Давай быстренько перепихнемся, а потом ты пойдешь на работу?» А потом вспоминаю о гневе Эдварда из-за неспособности моего бывшего доставить мне в постели удовольствие. Думаю, я в безопасности. С другой стороны, Эдвард, резво покинувший свой дом в Коннектикуте, точно уж не ставил меня на первое место.
Вздыхаю.
— Ладно, — произношу и мысленно даю себе клятву, что на этот раз точно не позволю прижимать себя к стенке. Хотя наедине с Эдвардом, со стенами или без них, я все равно могу навлечь на свою голову огромные неприятности.
Шаги Эдварда длинные и целеустремленные, когда мы переходим улицу. Его рука лежит на обычном месте: на моей талии.
Я ускоряю темп, стараясь шагать с ним нога в ногу. Воздух раздувает полы его пиджака, и они развеваются вокруг мужчины точно плащ супергероя.
— Предупреждаю: завтра рано утром я уезжаю на несколько дней, вернусь в субботу, — говорит Эдвард.
— О… Хорошо. — Уголки губ чуть опускаются вниз. — Куда едешь?
— За границу.
— В другую страну? — Приподняв брови, смотрю на него.
Он не отвечает и притом не глядит на меня.
Мышцы его подбородка снова включаются в работу.
— В Россию, — наконец отвечает он. — В Москву. С каких это пор тебя так интересуют подробности?
Я замедляю шаг.
Москва… Вольтуревский… Проклятье, почему он должен ехать в чертову Россию?!
— Что-то не так?
— Нет! Нет, отнюдь. Все хорошо. — Надеюсь, моего быстрого кивка и натянутой улыбки хватит, чтобы убедить Эдварда, что его визит в Москву нисколько меня не смущает… Как и встреча с террористами… И незаконная продажа оружия.
Черт.
Мы доходим до Западного Центрального парка и переходим улицу на нужный сигнал светофора, хотя, убеждена, могли бы быстро перемахнуть на ту сторону без ожидания. Но мистера Покровительство подобный способ не прельщает. Совсем.
С тротуара пропадают любые следы мусора или жевательной резинки, асфальт выглядит отполированным до блеска.
У главного входа в здание, под большими навесами, стоят одетые в форму швейцары.
— Добрый день, мистер Каллен, — здоровается с ним один из них, когда мы подходим к Централ Парк Вест 115.
«Мажестик».
И почему я не удивлена?
— Добрый день, Клиффорд, — отвечает Эдвард.
Клиффорд открывает гигантскую медную дверь, улыбается мне и кивает:
— Добрый день и вам, мисс.
Я отвечаю улыбкой, утекая в парадное лобби. Ряд канделябров тянется к лифтам. Огромные деревянные двери обрамлены каменными колоннами, устремляющимися к потолку. По мраморному полу раздается стук наших шагов и становится тише, когда мы ступаем по широким восточным коврам.
Эдвард кивает консьержу, минуя его дубовый стол, и мы подходим к двери лифта. Мужчина вставляет ключ в замок над кнопкой лифта и нажимает кнопку «вверх». Тут же раздается звон, и двери разъезжаются. Эдвард жестом велит мне пройти вперед.
— Вверх, мистер Каллен, — раздается в громкоговорителе автоматический голос.
Я удивленно подскакиваю.
— Откуда оно знает, что здесь именно ты?
— У меня пентхаус. Это мой личный лифт, — поясняет Эдвард.
— Понятно.
Мы поднимаемся вверх. Стены в лифте зеркальные. Даже если на этот раз Эдвард подкрадется ко мне, если снова предпримет какие-то действия, я без труда замечу его приближение. Кстати, о зеркалах. Они открывают мне превосходный вид на мистера Каллена, его сказочное телосложение и позу миллионера, которую он выучил назубок. Этот парень даже в Brooks Brothers выглядит мегасексуально.
При взгляде на него по телу разливается тепло. Несмотря на замкнутое пространство, частную жизнь и мои феромоны, запах которых наверняка чуют даже мои коллеги в центре города, Эдвард остается джентльменом до мозга костей. Подумать только, наше свидание целиком не вышло за рамки непозволительного. Немного тревожит. Несомненно, мы провели день в общественном месте, но, учитывая его послужной список, не думаю, что этого достаточно, чтобы отговорить его от приставаний, когда он того хочет.
Моя потребность в Эдварде растет с каждым этажом, который мы проезжаем, пока во мне не появляется желание закричать, умоляя его целовать меня…
Лифт снова звенит, и двери с шелестом открываются.
— Приятного дня, мистер Каллен, — произносит громкоговоритель.
— Уже. — Эдвард озаряет меня великолепной улыбкой, от которой я чувствую легкое головокружение.
Была не права, когда дразнила Эдварда тем, что вид из его квартиры открывается на весь Нью-Йорк. Через окна от пола до потолка видны Центральный парк и большая часть города. Огни отбрасывают резкий белый свет на полы из темного дерева, пепельно-серые диваны, рояль, журнальные столики из нержавеющей стали и черные торшеры. Помимо дневного света, проникающего сквозь окна, еще одним ярким пятном являются белые стены.
Я снимаю обувь, не желая оставлять грязные следы Центрального парка в его безупречном пентхаусе, и кладу сумочку на рядом стоящий диван. Странно, но рядом ни следа прислуги. Становится любопытно, действительно ли мы тут одни.
Эдвард идет на другой конец комнаты.
— Мне нужно сделать телефонный звонок. Будь послушной девочкой и больше не теряйся.
Я шаловливо улыбаюсь.
— Почему? Здесь тоже есть комната, полная оружия, и ты не хочешь, чтобы я ее нашла?
А может, он и хочет, чтобы я что-то нашла…
Эдвард оставляет без внимания мое замечание.
— Вернусь через несколько минут. Если хочешь чем-то заняться, осмотрись. Здесь нет обширной книжной коллекции, которая так взволновала тебя в Коннектикуте, но, думаю, некоторые вещи могут вызвать твой интерес.
— Звучит заманчиво, — говорю я, поскакав к ближайшей закрытой двери. Замечаю мимоходом, что тут комнаты не охраняют кодовые панели.
— Там туалет, — говорит Эдвард.
Я пытаюсь затормозить, и мои ноги в носках скользят по начищенным деревянным полам. Подскакиваю к двери справа.
— Там прачечная.
Скольжу к очередной двери и берусь за ручку.
— Одна из комнат для гостей.
Одна из комнат для гостей?
— Здорово, так куда мне?
Эдвард показывает на две раздвижных двери со стеклянными вставками.
— О, точно. Конечно. — Я отвечаю улыбкой, но он уже ушел.
Мне не обязательно заходить в комнату, чтобы знать: Эдвард очень богат. Но все равно я не готова к столь совершенному декору: мудреная лепнина, соборный потолок, большой стол из дуба, нужный глобус, который, похоже, имеется в кабинете любого богатого человека — во всяком случае, в кино — отличный вид на парк, деревянный пол, полка, уставленная сплошь книгами, огромный камин, аквариум, бар с виски и скотчем и другие атрибуты, должные удержать народ в вымышленном рекламном агентстве «Стерлинг—Купер—Дрейпер—Прайс», или как там они называют себя в новом сезоне. Да, в этой комнате есть все.
Пользуясь отведенным мне временем в своих интересах и надеясь, что здесь нет камер, я смотрю в зеркало над баром и притворяюсь, что мое отражение — Эдвард. Пора попрактиковаться в важных вопросах, которые у меня к нему накопились, тем более, если меня интересует развитие наших отношений.
При первой попытке мой голос низок, а лицо серьезное:
— Эдвард, правда, что ты террорист?
Нет, слишком зловеще.
Я делаю голос выше, пытаясь походить на Мэрилин Монро.
— Эдвард, милый, мне просто интересно: ты — террорист?
Слишком манерно.
Хихикая, я гляжу в зеркало и притворяюсь, как игриво бью его по груди.
— О, Эдвард, ты такой милашка. — Взмахиваю ресницами. — Кстати, а правда, что ты террорист?
Слишком тянет на Элис.
Может, лучше сказать как бы невзначай, не делая никаких наигранных движений?
— Итак, Эдвард, ничего особенного, но, хм… ты правда террорист?
Уставившись на свое отражение, я вдруг вспоминаю известную сцену Роберта де Ниро из «Таксиста» и понимаю: я полный лузер.
Удрученно вздохнув, бреду к большому аквариуму, встроенному в самую дальнюю стену, и с недоумением размышляю, как вообще можно поднять тему о предположительно незаконной деятельности Эдварда и прийти на работу вовремя. Вода в аквариуме прозрачна: яркие и красочные обитатели его безмятежно плавают, не задумываясь об окружающем их мире. Я как раз пытаюсь найти Немо, когда дверь в кабинет вдруг со стуком захлопывается за мной. Оглушительный хлопок проносится по всей комнате, висящие на стенах картины даже сотрясаются.
Я разворачиваюсь на пятках, накрыв рукой тяжело вздымающуюся грудь и обнаружив, что вернулся Эдвард. Искорки в его зеленых глазах похожи на льдинки. Он переоделся. Теперь он обут в начищенные кожаные ботинки и одет в темно-фиолетовую рубашку и темно-серый костюм, тщательно отглаженный и скроенный под стать его подтянутому телу.
Эдвард застегивает одной рукой пуговицу на пиджаке и пересекает комнату длинными уверенными шагами, что, в дополнение к его горящим глазам и ухмылке, стало его отличительным знаком. От его мрачного выражения лица я, по идее, уже должна бежать к лифту, но вместо того подхожу к нему.
— Эдвард? — Его имя срывается с моих губ как вопрос, голос у меня дрожит.
Он двигается еще быстрее, и я резко меняю направление, вжимаясь спиной во что-то очень твердое. Аквариум.
Проклятие.
Мысленно даю себе затрещину.
Провалился мой план не подходить ни к каким стенам в его присутствии.
Но тут в стену встроен аквариум, поэтому могу воспринимать текущую ситуацию в качестве маленькой победы…
Я охаю, когда он наклоняется и медленно обхватывает широкой ладонью мою шею, прижав меня затылком к холодному стеклу и приблизив горячие губы к моему уху. Он вжимается крепким телом в мое, заманивая в позолоченную клетку каллености. Одновременно я чувствую головокружение от нахлынувшего желания и дрожу от страха, пока мозг уговаривает сердце не сдаваться.
— Моя дорогая, дорогая Белла, — тянет Эдвард.
— Да? — удается мне прошептать, пока он поглаживает большим пальцем мою шею, продолжая крепко обхватывать ее рукой.
Он рычит и прижимается ко мне губами, целуя страстно и с силой.
Боже ж мой.
Эдвард—соблазнитель вернулся с отмщением.
Пока мои руки вслепую поднимаются к воротнику рубашки, стремясь сорвать ее с его тела, он перестает меня целовать. А после отступает назад, его глаза становятся еще темнее. Одной рукой продолжает обхватывать мою шею сзади, а другой собирает мои распущенные волосы в кулак. Потягивает их вниз, отчего я выгибаюсь назад, а он проводит носом по моей щеке.
— Малышка, сделаешь мне одолжение? — мурлычет он. Да, именно мурлычет, затем медленно ведет языком по моей щеке.
Я с трепетом распахиваю глаза, положив руки ему на бедра и притягивая к себе. Хныкаю, чувствуя, как прижимается к животу его член. Тело начинает двигаться против собственной воли, крутя бедрами в поисках больших упоительных фрикций. Он проводит кончиками пальцев по моей спине и зубами обхватывает мочку уха.
— Все что угодно, Эдвард, — отвечаю я хриплым голосом Мэрилин Монро.
Он издает тихий смешок, больше подходящий злодею из комиксов и кажущийся слишком громким, будто через громкоговоритель.
— Передай своей подруге Розали, чтобы она перестала совать нос не в свои дела.
Я резко бледнею.
Вот дерьмо.
Он знает.

---

Наивные чукотские девушки Белла и Розали решили, что мистер Каллен о их происках не узнает? Как бы не так!
Благодарим Алену за помощь.
И ждем вас на форуме.