Несмотря на безупречную память, я несколько раз перечитывала свои дневники. Это утешает, словно носить с собой одеяло из детства. Порой я дотрагиваюсь пальцем до строк, точно высеченных в бумаге. Я всегда пишу с таким нажимом, что странички загибаются? Или нажим – знак моего страстного желания сохранить эти человеческие воспоминания, чувство собственного «я»? Я не помню своих чувств в прошлом, и по неизвестной причине мне нужно понять, что во мне изменилось. Моя человеческая жизнь кажется сном, и я вот-вот очнусь.

Все твердят мне, что я неплохо держусь, как все помнят своё состояние неуравновешенного новорождённого, и что мне полегчает. Не то чтобы я не верю им. Почти невозможно сказать, где настоящая я среди ласковой и тихой девушки из дневников и жёстким, яростным существом, которым я стала.

Попытки понять это параллельно с жаждой крови всё равно что лепить скульптуру из горящей воды.

Глубоко внутри я чувствую потребность в уединении и независимости наравне с любовью и поддержкой моей новой семьи. Они понадобились бы мне больше, не будь я парой Эдварда. В бытность человека я любила его – теперь же я понимаю, почему некоторые вампиры сомневались в адекватности наших отношений. Все вампиры некогда были людьми, как все алмазы – штуфом.

Я из того же теста, что и прежде, однако перемены во мне – некоторые я ещё прохожу – разделяют понятия, что значит быть человеком и что значит быть мной. Понимание вампирской сущности заложено на глубоком клеточном уровне. Жестокое и точное, ужасное и возвышенное. Я наконец-то начинаю понимать, что при всей заносчивости Вольтури могли быть ещё хуже.

Вампиры смогли бы легко управлять миром в открытую. Почему они не стремятся к этому – вопрос для размышлений, пока же моя натура плавкая и переменчивая. Надеюсь, вскоре я сроднюсь с новой сущностью и начну просеивать остатки в тигеле. Пока что мне с этим не справиться. Какой бы холодной ни была моя кожа, пламя в горле и разуме сильно отвлекает. Подожду, пока всё не охладится.

Легко вырезать скульптуру, когда она замёрзла.



– Мне скучно, – проговариваю вслух.

Это не совсем так. Ложь сладка на вкус, как яд, но от неё муторно на душе.

Правда в том, что нервозность сводит меня с ума. Карлайл сказал, что должен позвонить Элеазару и при этом находиться вне зоны слышимости. Простым языком: он врубил на полную громкость хоровую музыку в своём кабинете – досадно, но до нас доносятся лишь обрывки разговора в перерывах между композициями. Я уловила лишь «кровь», «новорождённые» и «так много у Денали». Ничего полезного.

Джаспер фыркает, не обличая мою ложь, но чётко выражая своё мнение.

Эдвард угрюмо глядит на него и, скорее всего, ревнует. По некой мистической причине он надеялся, что после моего обращения в вампира он сможет читать мои мысли. Это вопреки тому, что Элис заверила его в обратном, а Элеазар объяснил, что мой щит будет только крепнуть и что со временем я научусь контролировать его и впускать в него Эдварда... если захочу. По крайней мере, он слышит разговор Карлайла, хотя и не распространяется об этом.

Раньше я не до конца осознавала силу ревности Эдварда – это привлекает и раздражает одновременно. Каждый раз когда я в обществе Джаспера, Эдварду непременно нужно быть с нами, чтобы он читал его разум и слышал эхо моих эмоций. Он тенью ходит за Элис, и, пусть напрямую не смотрит на неё, мне кажется, что они превратили связь между собой в искусство. Эдвард проделывает подобное с Карлайлом, хотя очевидно: Эдвард мотает головой, кивает или водит глазами, отвечая «да» и «нет». Эдварду достаточно лишь обронить кое-что вслух, и Элис уловит идею.

Кажется, я тоже немного ревную.

На мгновение взгляд Элис уходит в прострацию, а Эдвард заметно расслабляется. Он испытывает облегчение, что хорошо, и я смогу выбраться на охоту, либо плохо, и мою тренировку придётся отложить.

Элис похлопывает меня по руке с виноватым видом. Никакой тренировки.

– Что ты видишь?
В моём голосе паники больше, несмотря на лицо Элис.
– Элеазар согласен со мной, – с явным облегчением говорит Эдвард. – Он только что сообщил Карлайлу, что ещё рановато для аккуратной оценки, поскольку твои...
– Проклятье! – ору я, долбанув кулаком по столу. В нём образуется широкая трещина, и стол разваливается. Пристыженная, я закрываю лицо руками. – Чёрт подери.
– ...Эмоции крайне непостоянные, – продолжает он безмятежно. – Элеазар навестит тебя через три месяца.
– Чушь собачья. – Жалуюсь я, с трудом терпя то, что остальные помогает мне убирать обломки, подкладывая их к маленькой поленнице возле камина, в то время как я подметаю пыль и выбрасываю её на улицу. – Могу я ускорить процесс?
Джаспер с Эмметтом обмениваются виноватыми взглядами, а Эдвард прочищает горло.
– Прекратите думать об этом, – велит он парням. – Это не вариант.
– А что нет? – любопытствую я. – Если есть способ избавиться от этого бешенства, Эдвард...
– Они думают об употреблении человеческой крови, – неодобрительно говорит он.
Пламя вспыхивает в моём горле при мысли об этом.
– О, – я стараюсь не выдать свой интерес.

Интересно, стал бы Эдвард возражать, будь это кровь отъявленного бандита вроде тех, на кого он охотился в свой бунтарский период. Пока я думаю, как поднять этот вопрос, Элис выгибает бровь в мою сторону, а Эдвард подпирает рукой щёку.

Полагаю, вот и ответ.

Розали возникла перед парадной дверью с великолепными оленем, чьё сердцебиение столь слабое, что я даже не заметила их приближение.

– Ты изумительная, Роуз, – восторгаюсь я, непреднамеренно быстро двигаюсь к ней.
Я чуть не сбила её с ног, несясь к оленю, тем не менее блондинка даже не шелохнулась, к тому же, будучи девушкой Эмметта, вероятно, она привыкла к излишне усердному лапанью. Она даже не моргнула.
– Кто тут помышляет о человеческой крови? – требовательно вопрошает она, властно обвив рукой мне шею. – Белле не нужна человеческая кровь. Она будет пуристкой под стать Карлайлу, Элис и мне. Ты даже не хочешь попробовать её, верно, Белла?
Розали дотошно подходит к роли старшей сестры. Либо это, либо из неё выйдет отличный главарь мафии – я ещё не решила. Её поведение балансирует на тонкой грани между заботой и измывательством.
– М-хм-м, – мычу я, силясь блокировать воспоминание манящего аромата человеческой крови. Джаспер с Эмметтом обмениваются позабавленными взглядами. По-видимому, даже в вампирском обличье лгунья из меня никакая.
– Не делайте ставки – это отвратительно, – Элис сердито оглядывает парней.
– Какие ещё ставки? – любопытствует Карлайл, покидая свой кабинет.
Он смотрит туда, где ранее стоял стол, но не пророняет ни слова. Уверена, он слышит всё, однако при виде человека, оказавшего огромную помощь стольким людям, меня захлёстывает стыд.
– Пустяки, – быстро соображаю я. – Извини за стол, Карлайл.
– Не волнуйся на этот счёт, – снисходительно улыбается он. – Я тоже пережил новорождённый период, и знаю, что не стоит подвергать мебель Эсме риску.

Точно. Весь домик безопасен для «юного монстрика». Меня это должно утешать, хотя это очередной повод для унижений. Лицо Джаспера отражает мои эмоции, и я опять ощущаю то же скользкое чувство, что и ранее, – румянец, но не совсем.

Многое бы отдала за способность быть невидимкой.

– Она опять это делает? – Эдвард буравит взглядом Джаспера.
Он кивает, хотя кажется, что он пытается узреть мою душу.
– Я вообще-то здесь, – жалуюсь я. – Вам не нужно говорить со мной, словно я не в этой комнате.
Подойдя, Эдвард оплетает меня руками, но трудно расслабиться.
– Просто продолжай, – подбадривает он шёпотом.
Однако стоит мне уцепиться за это чувство, как оно исчезает, и я огорчённо вою.
– Не волнуйся об этом, – Элис достаёт свою скрипку. – Через пару месяцев у тебя получится.
– Ты видишь это? – Во мне говорят жалость вперемешку с отчаяньем.
– Разумеется. Иначе Эдвард психовал бы, а он и в ус не дует.

Элис дело говорит.

Я сажусь за пианино рядом с Эдвардом, пока они играют успокаивающий дуэт, ютясь к нему, насколько позволяют движения Эдварда. Со своего места мне открывается вид в окно, и я пялюсь на пурпурно-голубой цветок вьюнка, который оплёлся вокруг мёртвой на вид ветви тернистой ежевики. Несмотря на расстояние, я вижу всё в мельчайших деталях; яркие цвета усилены предрассветными лучами солнца, отражёнными росой, – гладкий зелёный стебель с роскошными сердцевидными листочками вьётся вокруг уродливого мёртвого растения. Кустарник погиб из-за вьюнка, чьи корни вытеснили своего «хозяина», чем бы он однажды ни был, или же вьюнок просто воспользовался уже омертвевшим растением, стремясь к солнцу, как и на садовой решётке?

Разве стоит мне переживать о вьюнке из-за его красоты?

Движение в лесу привлекает моё внимание, и хищнический взгляд я сосредотачиваю на дёрганом оленёнке. Яд инстинктивно скапливается во рту, и потребность наказать себя пересиливает мою неотлучную жажду крови.

«Ты свободен, – думаю я, пялясь в глаза оленихи, машинально запоминая её черты. – Не могу говорить за остальных, но тебя я никогда не трону. Иди, живи. Будь счастлива. Заведи детей».

Она мчится прочь, её сердечко колотится, а человеческие воспоминания неприятно напрягают память. Я не грущу из-за внезапной отлучки оленя, хотя прежняя Белла, вероятно, взгрустнула бы. В моей натуре этого больше нет.

– О чём ты думаешь? – Эдвард ещё играет.
В музыке, в мыслях о помилованной оленихе и явственного присутствия Эдварда я наконец-то нахожу утешение.
– Я тоскую по снам, – шепчу я, кладя голову на его широкое плечо.



После того как туристы ушли и их запах выветрился, я снова выхожу на охоту, но всё время в сопровождении. После того искушения я не жалуюсь. В течение последующих недель я замечаю естественный ритм наших действий и успокоение после любой охоты.

Правда, есть у меня проблема. Все настолько доброжелательны и отзывчивы, что аж упоминать не хочется, однако от Джаспера с Эдвардом нигде не спрячешься, даже когда я читаю книгу или занимаюсь своими делами. В чём, собственно, проблема.

– Что происходит, Белла? – сочувственно интересуется Джаспер. – Могу ошибаться, но, похоже, ты чувствуешь надвигающуюся угрозу.
– Я так и знал, – мешкает Эдвард. – Почему ты всегда утаиваешь свои трудности? Ненавижу это. Что я могу сделать?
Жаль, он не может прочитать мой разум сейчас, поскольку я чувствую вину только при мысли об этом, не то чтобы сказать вслух. Оба парня воззрились на меня, как на проблему, которую нужно решить, отчего ситуация усугубляется.
– Чувствую себя дурочкой, – признаюсь я, – но, видимо, мне нужно немного... личного времени. Чуточку пространства.
– Только и всего? – Джаспер испытывает облегчение.
– Не думаю, что это хорошая идея, – практически сразу противится Эдвард. – Это может быть опасно. Наверное, нам стоит дождаться Элис с охоты.
– Элис позвонила бы, увидь она подобное, – возражаю я. – Ты знаешь это.
– Необязательно, – говорит Джаспер, – но можно сообразить что-нибудь.
– А если я поиграю на пианино? Будет слышно, что я в доме, а не на улице, убиваю кого-то.
– Не знаю, Белла. Элис с Джаспером потребовалось несколько месяцев, чтобы научиться играть на инструментах, не разрушив их.
– Если я могу прочитать книгу, не вырывая страницы, значит, смогу и это. Пожалуйста?

Волшебное слово. Видимо, это криптонит Эдварда, чему я благодарна.

Наконец, оставшись одна, я сажусь и наигрываю мелодию, не повредив инструмент. Это просто, намного легче, чем в мою бытность человеком. Пальцы движутся без усилий, разве что надавливают сильнее, а чтение нот отработано до автоматизма.

Даже ребёнку это по силам.

Проблема возникла тогда, когда я воодушевилась, что мои навыки безмерно усовершенствовались после обращения. Раньше дальше основных аккордов и простых произведений я не играла – элементарный уровень в классе по фортепиано. Сейчас кажется, будто мне подвластно всё.

Покопавшись в партитурах, я нахожу нужный лист и наигрываю безумную пьесу, которая мне всегда нравилась и на которую мне не хватало навыков. Это Дебюсси, первое произведение, которое Эдвард сыграл мне (прочитала в его дневнике) – пафосное «Dr. Gradus ad Parnassum». Меня так занесло, что я замечаю поломку, лишь добив педаль.

К несчастью, это замечают все, и моё уединение резко заканчивается унижением.

– Ты сломала почти все клавиши, – хмуро выглядывает Эдвард из-за моего плеча. – О чём ты думала?
– В самом деле? – Если б могла, наверное, умерла бы от стыда при виде крохотных, волоскообразных трещин на большинстве клавиш.
– Как ты не заметила такое?
– Эй, будто ты раньше ничего не ломал.
Странно: я ожидала, что Эдвард потеряет терпение, но когда это, наконец, случилось, гневаюсь я.
Эдвард сощуривается, его суровый взгляд мечется между мной и пианино.
– Это, чёрт подери, другое, и ты знаешь это! Ты хоть понимаешь, сколько времени уйдёт на замену частей?
– Ну же, Эдвард, угомонись, – сочувствует ему Джаспер. – Белла блокирует меня – значит, она сильно расстроена.
Эдвард накидывается на него:
– Мы у грёбаного чёрта на куличках, и курьер на следующий день вряд ли доставит посылку, не так ли?
– Это удар ниже пояса, Эдвард, – отвечает Джаспер. – Ты не можешь вымещать досаду на других.
– Перестань манипулировать мной, – рявкает Эдвард. – Белле нужно быть осторожнее, а я имею право не соглашаться с женой без твоего вмешательства.
– Боже, парни, неужели нужно подливать масло в огонь? – говорит с порога Элис, растрёпанная ветром и раскрасневшаяся с охоты. – Всё можно починить быстрее, чем ты думаешь, доверься мне.
– Не в этом суть, – Эдвард скрещивает руки на груди, набычившись.
Несмотря на злость, во мне возникает странный порыв защитить его.
– Слушай, мне жаль, что я сломала пианино, – стараясь не пыхтеть, я кладу ладони на его сложенные руки.

Пожалуй, от этого Эдвард напрягается сильнее. Он сверлит меня взглядом, что и страшно и сексуально.

Элис достаёт сравнительно большую коричневую коробку из коридорного шкафа, вскрывая её острым ногтем. Эдвард принимается копаться в ней, вытаскивая оттуда деревянные запчасти и белые клавиши, которые напоминают вырванные зубы.

– Любопытно, смогут ли струны сдержать новорождённую, обмотай мы её ими, – бурчит он себе под нос.
– Я же извинилась, – шиплю я, уставившись на его челюсть.
– Кто тут связывает новорождённую? – как никогда вовремя интересуется вошедший Эмметт. Он замечает Эдварда с полными руками струн и присвистывает. – Извращенец. Кстати, это может сработать. Может, тогда ты не будешь таким эксцентричным мудаком.
– Струны не для этого. Белла сломала фортепиано, – неверяще говорит Эдвард.
– Да и ты сломал, по меньшей мере, одно, так что вы квиты, – парирует Эмметт. – Твоя крёстная фея Элис заранее позаботилась насчёт запасных частей, так что угомонись. Ты голодна, Белла?
Я виновато пожимаю плечами и гляжу на Эдварда.
– Если да, то иди, – он не смотрит мне в глаза. – Мне тоже не помешает уединение.

Так и хочется сказать, что я останусь, но Эдвард сжимает и разжимает челюсть – может, короткая разлука пойдёт нам на пользу.

Я следую за Эмметтом, Джаспер идёт вплотную за мной. Я не протестую, когда он посылает мне успокаивающие волны.



Когда мы возвращаемся несколько часов спустя, то напряжение в доме словно рукой сняло. Элис с Карлайлом погружены в беседу о неком аспекте прикладной этики, Эдвард играет на починенном пианино. Мелодия нежная под стать улыбке на его лице, и мои плечи облегчённо никнут.

– Где Эмметт? – Взгляд Карлайла, как всегда, понимающий.
– Он уехал вместе с Роуз на её кабриолете, – сообщаю я. – Она просила передать, что отрегулировала твой «мерседес» и что увидится с вами в летнем домике?
Я кидаю ключи Карлайлу, пытаясь воспроизвести грациозный бросок Роуз, но связка застревает в потолке, окатывая раскрытую ладонь вампира пылью и штукатуркой.
– Извини. – Вздыхаю я, когда, изящно подпрыгнув, он достаёт их. – Добавлю это в список на ремонт.
– Чего и следовало ожидать, – улыбается он, ласково потрёпывая меня по щеке. Не будь это Карлайл, я бы завелась. – Постарайтесь не сравнять это место с землёй, хорошо, ребята?
Слышится свист и мягкие шаги Эсме на лестнице, в то время как Джаспер игриво сгребает хихикающую Элис в охапку, и они пританцовывают в такт музыке. Всё ещё пристыженная, я осторожно иду к Эдварду.
– Ты мычишь, – подмечает он. Я немного удивлена, ведь это правда. Звук чистый, но, засмущавшись, я смолкаю. – Горлу полегчало?
– Полагаю, да, – кладу руку на горло. – Уже не жжёт сразу после питья.
Я изучаю лицо Эдварда – это прекрасное спокойствие. Оно разительно контрастирует с той яростью. Эдвард распрямляет плечи, и мы оба серьёзнеем.
– Прости меня, – говорим хором.
– Значит, ты прощаешь меня? – Интересуюсь я, когда Эдвард, подвинувшись, освобождает мне место на скамеечке.
– Я должен спросить тебя о том же, – вздыхает он под стать мне. – Карлайл помог мне отремонтировать пианино, попутно размышляя о вещах, которые я попортил, будучи новорождённым. Было неприятно.
– Представляю объединённые разрушительные силы, связанные с обращением семнадцатилетнего юноши в новорождённого вампира. Могу поспорить, ты был свиреп.
– Точно, – признаётся Эдвард, поворачиваясь ко мне. – Карлайлу никто не помогал. Он ни разу не пожаловался, хотя в свой период перерождения у него тоже не было помощи. Поначалу он даже не понимал, чем стал.
– Ужасно, – вполголоса говорю я. – Любопытно, как он справился.
– Со мной? – веселится Эдвард. – Или как не убил никого?
– Второе.
– Таков Карлайл, – задумчиво говорит Эдвард. – Очень сомневаюсь, что ему вообще приходило в голову убивать людей. Я прожил с ним почти век и ни разу не услышал в его памяти и отголоска такого желания.
Эдвард кивает на партитуру, и впервые я замечаю, что она написана для игры в четыре руки. Удивлённо гляжу на вампира.
– Я подумал, ты захочешь поупражняться в игре на пианино.
– Ты доверяешь мне? – присмиренно вопрошаю я. – После того что я натворила?
– Твой порыв естественен, – признаёт Эдвард. – Сфокусируйся на ритме и постарайся не сломать клавиши.

После парочки неудачных стартов мы находим ритм, и я замечаю, насколько чисто играет Эдвард, в отличие от меня. Как и то, что наши руки периодически задевают друг друга, равно как замечаю физическую тягу к Эдварду, сопротивление которой равносильно сопротивлению гравитации. Я наслаждаюсь охотой и делаю глубокий вдох – горло лишь слегка обдаёт жаром.

Я люблю аромат Эдварда. Одуряющий и более сложный, чем помню в свою человеческую бытность. Запах несёт посыл, и мой мозг быстро расшифровывает его.

Возбуждение.

Моё тело незамедлительно откликается, а ноздри Эдварда раздуваются. Громкая, даже слишком, нота заставляет меня вздрогнуть, и на клавише слоновой кости я вижу трещинку.

– Прости.
Эдвард пододвигается ко мне, не переставая играть. Склоняет голову ко мне, пока я наконец не чувствую ухом его дыхание.
– Эта музыка, Белла, – медоточиво шепчет он. – Мне нужно... чтобы ты думала только о музыке.
Я переключаю всё внимание, стараясь не сломать больше ни одной клавиши, и как-то получается.
– Хорошо, – подбадривает он, награждая меня нежным поцелуем в ухо.
Я пропускаю ноту и надтреснуто смеюсь, когда Эдвард водит носом по моей коже.
– Как ты делаешь это, не пропуская ни одной ноты?
Вот я пропустила одну.
– Я сжульничал и выучил партию наизусть до твоего возвращения.
– Так Роуз, Эмметт, Карлайл и Эсме уехали в какой-то летний коттедж? – силюсь выровнять игру.
Я не совсем убеждена в том, что эти грандиозные ласки мне в отместку за порчу рояля.
– М-хм-м. – Мычит Эдвард, чьи губы посылают дрожь по моему горлу. – Может, ты и не заметила, но парочки по очереди получают дом в своё полное распоряжение.
Я даже ухом не повела, но в ретроспективе улавливаю закономерность.
– Предполагаю, что наша очередь ещё не подошла, – шепчу я, стараясь не выглядеть удручённой.
– Ты разве видишь кого-то тут, а?
Пальцы Эдварда скользят по оголённой коже моих предплечий.
Пропустив несколько нот, я озираюсь по сторонам и прислушиваюсь. Слышны лишь пианино, ветер и слабое гудение электрической проводки в стенах. Может, ещё ангелы поют, но это скорее моё либидо.
– Элис и Джспер? – задыхаюсь я.
– Уехали с Карлайлом и Эсме, – говорит Эдвард в промежутках из поцелуев вдоль моей шеи. – Помнишь это? Нет, играй дальше.
– Немного, но это другое. Твои губы такие мягкие. – Я благоговею перед томительными поцелуями Эдварда, которые он дорожкой прокладывает по моим плечам. – Они теплее, вопреки моим представлениям.
– Держи темп. – Шепчет Эдвард, когда я замедляю игру. Ускорившись, я силюсь контролировать себя. – Нет, я имел в виду, помнишь ли ты начало наших отношений, когда ты была человеком? Я так боялся причинить тебе боль, а тебя осенила эта блестящая идея...
– Как я могла забыть? Вероятно, это самый эротичный пассаж в моём дневнике.
Эдвард прекращает игру, и прохладный воздух обдаёт мою кожу, пока любимый расстёгивает мою блузку, ртом повторяя путь по обнажённой коже. Теперь, когда я раскусила его план, то сосредотачиваюсь на музыке, будто моя жизнь зависит от неё.
– Это потому, что ты чересчур скромна для откровенных записей, – Эдвард легонько покусывает моё плечо. – Однако я планирую напомнить тебе, если память тебя подводит.
Мой бюстгальтер ослаб, а ладони Эдварда ныряют под него, обхватывая мои груди. Похоже, и руки у него другие. Лучше. Интересно, насколько я отличаюсь от прежней.
– Я нормальная? – колеблюсь я, нажимая на педали вместо Эдварда.
– Играй, – повторяет он, поднимая меня за ягодицы и ногой отодвигая банкетку. Прижавшись ко мне, Эдвард хрипло спрашивает: – Разве ты не чувствуешь моё возбуждение?
– Нет, но я изменилась, – возражаю я. – Знаю, я выгляжу лучше, но, наверное, ты предпочёл бы меня мягкой и тёплой.
– Прекрати играть на секундочку, – приказывает вампир.
– Ты раскомандовался.
– А ты упрямишься, – логично парирует он.
– Я послушаюсь тебя лишь потому, что мне нравится, куда всё ведёт, – я сощуриваю глаза при виде хитрого лица Эдварда, раздевающего меня.
Его взгляд пожирает меня.

С тех пор как мы перебрались сюда, то я толком не обнажалась перед Эдвардом. Неоднократно я ловила его голодные взгляды – буквально на секунду, пока Эдвард не надевал непроницаемую маску, когда я снимала окровавленную рубашку или порванные джинсы. Каждый раз моё желание ощущалось как жажда – бесконтрольное и неистовое, – преследуемое виной из-за того, что я сделала с Эдвардом ранее, и стыдом, стоило Джасперу оказаться поблизости и уловить эту закономерность.

Которую я, надеюсь, наконец-то смогла нарушить.

– Боже, Белла, ты так прекрасна, – прерывает долгое молчание Эдвард, заключая меня в объятья. – Ты поражаешь меня. Как и всегда, впрочем.
Эдвард дразнит меня нежными, медленными поцелуями, а я фокусируюсь на сдержанном отклике. Неплохо держусь, пока не стягиваю с него рубашку, которая расходится в моих руках, словно влажная папиросная бумага.
– Веди себя хорошо, – грозит Эдвард, – или я заставлю тебя всё это время играть на пианино.
– Я не знаю, что делать, – раздосадованно хнычу я.
– Тебе не нужно ничего делать, – настаивает Эдвард, полизывая и покусывая кожу по пути вниз.
Он почти на коленях передо мной, пока наконец его восхитительный рот и талантливый язык не пленяют мой чувствительный сосок, потом другой.
– Предоставь это мне, просто почувствуй нас вместе.

Ощущения изумительные: мы наконец-то едины и на равных, не сдерживаем свою натуру. Ну, по крайней мере, Эдварду больше не нужно перебарывать себя. Я загипнотизированно смотрю на то, как его рот ласкает меня, и довольно поёживаюсь. Лицо Эдварда – закрытые в экстазе глаза – самое красивое из виданного мной, в то время как его руки и губы исследуют мою голую плоть.

Аккуратно чем когда бы то ни было я дотрагиваюсь до волос Эдварда, приглаживая их, чтобы получше разглядеть его лицо. Ещё никогда шевелюра вампира не казалась мне столь мягкой. Каждая отдельная волосинка окрашена в различные осенние цвета – от глубокого тенистого леса до солнца, просвечивающего сквозь кленовый лист, вдобавок к вкраплениям коричневого и красного. Я вдыхаю пряно-сладкий аромат Эдварда – без необходимости, а в целях самоконтроля. Клянусь, так и пристраститься можно.

Эдвард перемещается ниже, пока я не вскрикиваю от интенсивных движений его языка. Вампир берёт меня за руку и утягивает на пол.

– Лежи смирно, – умасливает он, быстро избавляясь от своих штанов. – Позволь мне в первый раз сделать всё самому.
Я киваю, не доверяя себе ни говорить, ни что-либо делать.
– Ещё, – шепчет он, раздвигая мои колени в сторону.

Я вновь кричу, пока он губами творит удивительные вещи. Нахожу руками волосы Эдварда, чьи пальцы бросают меня в дрожь.

Неким чудесным образом я не навредила ему, когда мои бёдра перестали толкаться навстречу. Однако Эдвард больше не нежничает и не сдерживается, в отличие от меня. Он яростно целует меня, пока я не начинаю отвечать ему, едва удерживая себя в узде.

Эдвард шипит и слегка шлёпает меня по руке, когда я стискиваю его плечи, и заглушает моё шепотливое извинение.

– Позволь мне, – опять требует он.

Наши взгляды встречаются, когда Эдвард входит в меня впервые после обращения.

Нутро всё помнит, но физическая разница в наших телах больше всего отмечена на глубинных уровнях. Где раньше моя мягкость и теплота встречались с его неподатливым камнем, теперь любопытное, мощное удовольствие взаимообмена. У Эдварда закатываются глаза, а он рычит, словно прекрасный зверь за работой. Я плотно обхватываю его плоть, а волны наслаждения накатывают на меня одна за другой.

– Боже, – стонет Эдвард, напрягши мышцы лица и шеи. – Это даже лучше того жара. Я долго не протяну, Белла.
– Столь жёстко, как ты хочешь, – говорю я.
Эдвард округляет глаза, а потом расплывается в великолепной ухмылке.
– Полагаю, это верно, не так ли? – озорно говорит он. – Скажешь, если будет слишком?
– Давай.

Потянувшись за моими лодыжками, Эдвард закидывает их на свои плечи, а затем вонзается в меня, а я вижу все звёзды во Вселенной сразу.



Не знаю, то ли это вампирская суть, то ли мы так далеко на Севере, но я чувствую умирание земли по мере её охлаждения. Некоторые деревья быстро меняют цвет после первых заморозков – славное золото и рубины посреди вечнозелёных растений. С каждым днём я становлюсь спокойнее после охоты, и умиротворённая пора растягивается на неуловимый миг дольше.

Мы разожгли камин – для аромата и наблюдения за красотой пламени. Медитативная тишина окутывает нас в некоторые моменты, а я всё больше тянусь к прикосновениям Эдварда – как за утешением, так и за страстью. Мы ждём, но из Вольтерры ни слова. Это почти зловещая тишина.

– Не напрашивайся на неприятности. – Советует мне Эсме, когда я упоминаю это, но Эдвард с Карлайлом обмениваются обеспокоенными взглядами.
Эсме никогда не встречалась с Аро. Не думаю, что ей понравятся неприятности с его подачи, не то что нам нужно напрашиваться на них.
Мы заслужили их.
– Он до сих перегруппировывается, – шепчет Элис. – Иногда требуется много времени, чтобы доказать своё здравомыслие.

Нечто в её голосе подсказывает мне, что, возможно, Элис говорит по собственному опыту.



После двухдневной охоты мы с Эдвардом возвращаемся домой и застаём Карлайла и Эсме, которые развлекают гостя – привлекательного вампира с глубокими, выразительными глазами. Под его зорким взглядом я напрягаюсь и тем не менее не могу отвести взгляд.

Вампир выглядит смутно знакомым, но я никак не могу его вспомнить. Он производит общее безмятежное впечатление, но нечто в нём действует мне на нервы. Он словно ненавязчиво изучает меня. Вопреки тому, что моя семья, похоже, принимает его, меня порывает рыкнуть на него. Я подавляю это желание, даже когда Эдвард идёт обнять его. Желание защитить своего партнёра от этого незнакомца зудит во мне, но всё же я могу ломать вещи и следовать логике, отчего сохраняю спокойствие, вопреки всем инстинктам.

– Ты разве не помнишь меня, Изабелла? – добродушно интересуется незнакомец.
Я медленно качаю головой, ни на секунду не сводя с него взгляда.
– Догадаешься, кто я? – призывает он. – Можешь попытаться собрать человеческие воспоминания воедино?
Разум машинально перелопачивает, к моему разочарованию, мутные образы о вампирах, параллельно пробегаясь по моим кристально ясным дневниковым записям из того времени.
– Элеазар, – шепчу я. Мои плечи опускаются в облегчении. – Должно быть, вы Элеазар.
– Так и есть, – он учтиво склоняет голову. – Ты выглядишь очень хорошо, моя дорогая. Очень, очень хорошо.
– Извини за странности. Не знаю, что на меня нашло.
– Так и было? – Карлайл смотрит на меня в удивлении. – С виду ты казалась вполне нормальной.
Слышу шарканье на лестнице, а затем Джаспер с Элис возникают в дверях.
– Было бурно, из того, что коснулось меня. Ты отлично сдержалась, милая, – он взъерошил мне волосы. – Если бы не Элис, то я бы попытался тебе помочь.
– Так лучше – поясняет она, оживлённо поворачиваясь ко мне. – Сегодня ты будешь петь, Белла! Будет чудесно.
Мне отчаянно хочется верить в это, но, вполне возможно, Элис лишь пытается приободрить меня. В любом случае я обнимаю её за старания.
– Ты так думаешь? – любопытствую я. В последнее время я много пропевалась, практиковала глубокое дыхание, но достаточно долго откладывала попытки спеть. – Я к тому, что готова петь под музыку, но разве ты тут не для того, чтобы помочь с моим щитом?
– По этому я здесь, – подтверждает Элеазар. Однако в его глазах мелькает кое-что ещё. – Ты ощутила какие-либо перемены в своём щите? Ты вообще его чувствуешь? Джаспер сказал мне, что обычно он защищает только твоё сознание, но в провоцированном состоянии ты блокировала Джаспера в четырёх отдельных случаях.
– Да, когда я смущена, – с неохотой выдаю я. – Это не в моей власти.
– Не переживай, – улыбается Элеазар, обмениваясь с Джаспером недвусмысленным взглядом. – Интуиция подсказывает мне, что скоро это изменится. И если твоя реакция на мой дружественный визит знак, то у меня сильное предчувствие, что твой щит утрёт нос Ренате.
– Приятно слышать. Меня больше волнует Джейн, – говорю я. – И Аро. Всё же как моё пение связано с этим?
– Что ж, может быть, никак, но раз ты упомянула это, то мне интересно узнать о твоей колонне, – глубокомысленно говорит Элеазар. – С тех пор как ты описала её мне, и, полагаю, я даже видел её в действии во время твоих гастролей, я стал гадать, а нет ли между ними взаимозависимости.
Мою голову даже не посещали такие мысли.
– Не знаю, – хмурюсь я. – Колонна метафорична. Скорее всего, это изменённое сознание, похожее на сон. Мой щит – я чувствовала его. Он физической природы.
– Каков он на ощупь? – Элеазар пытлив.
– Нечто среднее между румянцем и шёлковой рубашкой на коже. Он едва над кожей, очень гладкий и практически жидкий.
– А колонна?

Я размышляю, но мои скудные знания ограничены моими дневниковыми записями. Должно быть, я доверяла Элеазару, раз обсуждала с ним это. Колонна – нечто личное, почти священное. Я много раздумывала о ней, боясь, что она не вернётся ко мне. Это основная причина, почему я не пыталась петь, хотя в последние два дня после каждой охоты у меня был примерно час безболезненного дыхания.

– Точно не помню, прости. Однако мои объяснения в то время это самое точное описание, чем сейчас.
– Можешь попытаться? – Терпеливо просит Элеазар, понимающе глядя на меня. – Пара нот, не более, слова не обязательны. Важно то, что я хочу, чтобы ты ощутила музыку и постаралась прочувствовать эту необычную колонну.

С мгновение меня раздирают сомнения, но момент настал. Я надеялась, что первое исполнение пройдёт в более уединённом месте, но мне не терпелось развить свой дар. Идея о взаимосвязи двух способностей трудно переварить сразу, даже для вампирского ума. Вероятность провалиться и там и там столь велика, а Элеазар лишь буравит меня этим всевидящим взглядом.

Чувствую себя голой.

– Белла, что такое? – настораживается Эдвард, в защитном жесте приобняв меня. – Почему ты напугана?

Переключаю внимательный взгляд на немного конфузливых Элис и Джаспера. Ругаюсь себе под нос, всей душой ненавидя быть в центре внимания прямо сейчас, ненавидя эмоции, которые транслируются сейчас на частоте Джаспера, даже если он и не может её взять, как Эдвард – прочесть. Опять же, моё унижение запускает то странное физическое ощущение – щит включен на полную мощность.

Видимо, Элеазар тоже это знает или, по крайней мере, отчасти понимает, что происходит. Он подбадривает меня взглядом, а я в который раз пытаюсь удержать щит, но хватает только на несколько секунд.

– Ты не обязана петь, если не хочешь, – предлагает Элеазар, облегчая мне задачу.

Теперь я его припоминаю. Тусклые воспоминания о разных встречах пролетают в голове, словно повреждённые видеофрагменты. По мере этого всплывают слова «говорит мало, видит всё». Не знаю источник этой фразы, разве что из таинственных глубин моей человеческой памяти и смутной ассоциации со свежеиспечёнными пирожными и горячим какао. Меня напрягает, что я не могу вспомнить, откуда это, и гадаю, а не может ли этот голос принадлежать ранее знакомому мне человеку.

Эдвард терпелив и скромен, несмотря на предсказание Элис. Не то чтобы она лишила его воли, о чём я непрестанно напоминаю себе.

– Ладно, – наконец, говорю я.

Я молча прошу у Эдварда помощи, и он идёт к пианино. Стоит ему заиграть звукоряд, которым я обычно разогреваюсь, как мгновенно меня охватывает расслабленность. Это человеческое воспоминание не такое размытое – из-за ежедневных репетиций оно похоже на изъезженную дорогу. Эдвард дважды повторяет ноты, затем я закрываю глаза и делаю вдох. Лёгкое жжение в моём горле терпимо, и во мне поднимается уверенность. Я знаю, как осуществить это. Я проделывала это тысячу раз.

Глубокий вдох – не задерживать дыхание.

Расслабить плечи. Задействовать мышцы живота и спины, чтобы сделать глубокий вздох.

Правильно отмерить время и сохранять чувство приземлённости – ступни прижаты к полу, колени расслаблены, поза сбалансирована – укрепить, но не напрягать.

Открыть рот и легко запеть. Довериться своему голосу и своим навыкам.

Поначалу я сосредотачиваюсь на нотах, силясь не анализировать новые звуки, чтобы те не мешали мне, но мой мозг теперь может работать в многозадачном режиме, а этот звук... он просто завораживает. Как и моё лицо, я узнаю в нём себя, но фундаментально другой. Голос по-прежнему мой, но ровнее и чётче. У меня сохранилось оперное вибрато, но теперь оно звучит кристальнее и равномернее, чем у людей. К моему удивлению, я не слышу металлических отзвуков или других неправильных звуков. Мой голос чище, сильнее и более резонантен, чем в моих старых записях, и всё же это мой голос.

Пока я силюсь отыскать адекватное сравнение с моим старым голосом и новым (рисование против фотографии? грубое сукно против блестящего шёлка, но того же цвета и в том же фасоне?), я замечаю, что могу брать более высокие и низкие ноты, чем обычно. Мой диапазон расширился на четыре ноты в обе стороны спектра. Иными словами, это значительное улучшение, но не настолько причудливое.

Мы проходимся по нашим привычным вызубренным вокализам, и я начинаю экспериментировать со своим пределами скорости, сообразительности и владением дыханием, забавляясь, пока не ловлю пристальный взгляд Эдварда и раздумываю над нашей связью. Технически всё неплохо, но недостаёт душевности.

– Что-нибудь со словами? – предлагаю я. – Голихова?

Кивнув, Эдвард начинает играть долгое вступление. В этой песне, вопреки всему, мы всегда чувствуем связь друг с другом. Если это не сработает, то у меня проблемы. Закрыв глаза, я представляю колонну, как описывала её в своём дневнике и как часто вижу её в сознании – полосками света и цвета вокруг нас, поблёскивающими на каждой ноте. Моё усовершенствованное воображение невероятно колоритное, и колонна легко возникает.

Ощутив взор Эдварда, я открываю глаза в тот миг, как с моих губ слетают слова «Как тих ветер». Меня чуть ли не пошатывает от нашей могучей связи и сияющей, пульсирующей завесе между нами. Мне не стоило так переживать из-за отсутствия колонны, скорее о закономерном усилении, сопряжённом с вампиризацией. Колонна глубокая и безбрежная, словно океан под звёздным небом. Каждая нота вибрирует цветом и текстурой, пока меня не захлёстывает и едва не утягивает за собой её чувственное течение.

Чувствую себя одновременно опьянённой, невероятно сильной и эротичной. Могу поспорить, так постоянно ощущает себя Джесси Норман. (П. п.: чернокожая американская оперная певица.)

Стоит мне только подумать об этом, как колонна рушится. Делаю глубокий вдох, когда музыка того требует, стараюсь вновь сосредоточиться, но в горле немного жжёт, и момент упущен. Силюсь наверстать его, но не безуспешно. Как бы идеальны ни были слова и ноты, связь прервана, и я не знаю, как восстановить её к окончанию песни. Лица всех присутствующих говорят о том же.

Когда пианино затихает, мои плечи пораженчески никнут.

– Что стряслось? – мрачнеет Эдвард. – Всё шло хорошо. Невероятно хорошо.
– Это моя вина, – признаюсь я. – Я потеряла фокус, отвлеклась и обнаглела.
– Что ж, по крайней мере, мы знаем, что колонна существует, – улыбается своей сдержанной оценке Эдвард. – Она была довольно, кхм, заряженной.
– Я чуть не предложил оставить вас наедине, – говорит Джаспер и тут же вскидывает руку при испепеляющем взгляде Эдварда. – Не пойми меня неправильно: дело не в сексуальности колонны, скорее... она была очень интимной. Или только мне так померещилось?
Неуютная тишина опускается в комнате, пока Карлайл не прочищает горло.
– Нет, не только тебе, Джаспер. Я всё гадаю, что это значит в прикладном плане. Исполнение было утончённым, но допустимо ли это на публике?
Эсме пытается подавить смешок. Смущённая, я беру с пианино метроном и начинаю его изучать.
– Что? – Карлайл посылает ей лукавый взгляд.
– Иногда я забываю, что тебя воспитали кальвинистом, – подкалывает его она. – Ты ведёшь себя так, словно Джим Моррисон разделся догола на своём концерте.
– Я не рос кальвинистом, – праздно гневается он. – Мой отец был англиканским клириком. Вряд ли бы он распознал современную версию этого. С бескровными лицами и глазами полными слёз лизоблюды – так бы он окрестил их сейчас.
– Каким был настоящий Кальвин, – вскидывает бровь Элеазар. – Я встречал его. Если не брать во внимание незначительные теологические разногласия, то твой отец, наверное, понравился бы ему.
– Теологические разногласия, убившие многих невинных людей, – неодобрительно глядит на свои руки Карлайл. – В то время из-за одного такого расхождения во мнениях можно было сгореть на костре заживо.
В то время как Эсме утешительно поглаживает его по плечам, я гадаю, что же там за история. Хочется узнать, но не при таком большом скоплении вампиров.
– По-твоему, они могут быть связаны? – обращаюсь я к Элеазару. – Колонна и щит?
Элеазар поворачивается ко мне, по его взгляду ясно, что мне не одурачить никого.
– Точно сказать не могу, – размышляет он вслух, – похоже, они работают и, что важнее, не работают одинаково. Нужно выработать дисциплину, но проблема во времени. По вампирским меркам ты ещё очень молода.
– Ты сможешь мне помочь? – Я стараюсь не выдавать нетерпения. – Контролировать мой щит? Уверена, над музыкой мы поработаем отдельно.
– Не думаю, что это в моих силах. – Изворачивается он, отчего я падаю духом. – По меньшей мере, в одиночку не смогу. Однако, полагаю, моя дочь Кейт может немного помочь.
– Кейт? – взволнованно переспрашивает Карлайл. – Ты предлагаешь то, что я думаю...
– Весело не будет, но, по-моему, это хорошая идея, – зловеще говорит Эдвард, пялясь на пианино.
Знаю этот стоический взгляд, отчего моё тело опасливо покалывает.
– Чем владеет Кейт? – я аккуратно ставлю метроном на место.
Хватит уже сломанных музыкальных инструментов.
– Она может помочь, – мягко говорит Элис. – Она наш друг и может помочь тебе защитить всех нас, как Элеазар помог мне и Джасперу. Ты же хочешь защитить нас, не так ли?
Я закрываю глаза, пытаясь сохранить хладнокровие.
– Элис, – Элеазар не спускает с меня взгляда, – мне позвонить ей сейчас, или ты уже всё организовала?
– Они с Гарреттом прибудут сюда через пару часов, – вздыхает Элис. – Я хотела дать Белле немного времени свыкнуться с мыслью и, может, поохотиться, если она хочет, конечно. Извини, милая, я знаю, что ты здесь.
Плюс споров с медиумом в том, что не нужно это делать вслух. Минус в том, что если остальные спорят, то в итоге победят.
– Что делает Кейт? – повторяю вопрос, пытаясь расслабиться.
К моему полному разочарованию.
– Если ты хочешь сравнить таланты, – объясняет Элеазар, – то это нечто похожее между Аро и Эдвардом. Дар Кейт работает только при непосредственном физическом контакте, но она более мощная. Мне доставалось в обоих случаях. К счастью, она одна из нас.
– Так какая она? – Мне уже страшно услышать ответ.
Эдвард отрывается от пианино, горестно улыбаясь.
– Она как Джейн.



После лёгкой охоты и долгих споров Эдвард демонстрирует не меньшую упёртость, чем я, когда ему взбрендит. Остальные члены семьи позволили нам прояснить свои отношения самостоятельно.

– В один прекрасный момент Джейн вновь атакует меня, – спорит Эдвард. – Единственный способ узнать работает ли твоя защита против неё – протестировать на Кейт.
– Она может опробовать свой дар на мне.
Эдвард вообще-то смеётся надо мной, и мне до жути хочется треснуть его.
– Поверь мне, это часть плана. В конце концов ей придётся бить током остальных.
– Не тебя.
– Если тебе это поможет, то, разумеется, она тряханёт и меня.

К нашему возвращению я более-менее смирилась с планом, но только взяв с Эдварда слово, что он прокричит стоп-слово, если боль будет слишком сильной. Мысленно я делаю пометку поблагодарить Рене за тот совет, хотя мне придётся весьма туманно всё обставить. Несомненно, эта женщина потребует фотографии.

Я немного удивлена, застав не двух, а трёх незнакомых вампиров в гостиной, да прибывших на два часа раньше. Собственно, все уютно устроились – скромная гостиная заполнена вампирами. Несмотря на подготовку, я немного ощетиниваюсь, но не так сильно, как на абсолютно неожиданное появление Элеазара. Миниатюрная и довольно привлекательная темноволосая вампирша с необычной оливковой кожей сидит подле него на диване, переплетя с Элеазаром пальцы.

– Кармен, – Элеазар встаёт при виде нас с Эдвардом, – позволь представить тебе Беллу. Белла, это моя Кармен. Это моя дочь Кейт и её супруг Гарретт. Он недавно присоединился к нашему образу жизни, но неплохо адаптируется. У них недавно завязались отношения, и они поженились в то же время, что и вы.

Красивая пара, оба блондины и на седьмом небе от счастья, словно серферы, только без загара. Их лица открыты и дружелюбны, и несмотря на талант Кейт, который в скором времени будет задействован, я невольно смотрю на них.

Эдвард обменялся многозначительным взглядом с Элеазаром, а затем повернулся к паре.

– Нам определённо нужно наверстать упущенное о Денали. Брак тебе идёт, Кейт, – Эдвард тепло обнимает её. – Никогда не видел тебя такой счастливой.
– То же могу сказать и о тебе, – усмехается она. – Едва узнаю тебя неугрюмого.
Розали фыркает:
– Ты же была с ним в то же время, что и Таня, – подмечает она. – Эдвард всегда был не в духе, но твоя сестра...
– Хватит, – осаждает её Карлайл.

Прикусив язык, Розали смеётся. Сомневаюсь, что мне захочется слушать дальше. Из дневников Эдварда мне известно о Тане ровно столько, чтобы беситься, чем бояться её. Однако отчасти мне жаль Таню: ведь кто не хочет Эдварда? Нельзя винить девушку за попытку.

Ровно до тех пор, пока я не знаю деталей.

– Итак, Белла, – Кейт мягко берёт меня за руки. – Я хочу, чтобы мы подружились, так что решать тебе. Мы начнём по твоей отмашке, договорились?
Я энергично киваю, подбадривая себя.
– Ценю это, – искренне говорю я, – но не хочу ждать.
– Да? – Кейт вскинула брови. – Такая девушка мне по душе. Ладно, возьми себя в руки.
Блондинка на миг задумалась, а Элис окинула меня встревоженным взглядом.
– На улицу! – восклицает она. – Нам, действительно, стоит экспериментировать снаружи.
Я вскидываю брови, заметив, как Эмметт с Джаспером украдкой впихивают деньги в руку Розали, когда мы выходим из дома. Мы устраиваемся на каменистой поляне между домом и лесом, бледное солнце бросает косые лучи в послеобеденном небе.
– У того, кто поставил не на меня, большие неприятности, – предупреждаю я.
Кейт смеётся.
– Не такие большие, какие обещает твой противник, – фыркает она.
Мы принимаем боевую стойку.
– Так как это работает? – В ответ мою руку раздирает жгучая боль.
Она длится долю секунды, когда мой щит стремительно накрывает меня серебряной завесой. Кейт тихо взвизгивает и округляет глаза, когда её откидывает на землю.
– Какого хрена вампиры бьют меня в правую руку? – ору я, потирая слабо покалывающее место удара. – Каждый раз одно и то же место.
Джаспер присвистывает, а Розали засовывает деньги себе в лифчик.
– Нехилое отражение, – отряхивается Кейт. – Всегда хотела знать, каково это. Полагаю, старая поговорка «будь осторожен в своих желаниях» уместна тут.
– Теперь ты в курсе, – иронично усмехается Гарретт, помогая ей встать. – Это оправдало твои ожидания?
– А я крута, – говорит она. – Может, мне выпадет шанс впечатлить эту сучку Джейн.
Мне рассказывали о матери Кейт – Саше, и о её жестокой казни Вольтури. Такое ни одна дочь, даже вампир, не переживёт.
– Неплохая идея, – с тихой решимостью в голосе говорит позади меня Эдвард. – Моя очередь.
– Нет, – я категорична.
Он одаривает меня взглядом а-ля «ты, правда, хочешь обсуждать это снова?», а я не могу не блокировать его.
– Нет, – умоляю, смотря прямо в глаза Эдварду.
– Думаешь, было легко стоять и смотреть, когда тебя било током? – говорит он. – Знаю, ты хочешь защитить меня – разве не в этом цель, верно?
Поверженная, я тем не менее не желаю отпускать его. Мой щит по-прежнему оберегает меня, и я пытаюсь набросить его на Эдварда, однако щит не двигается с места.
– Не забудь стоп-слово. – Напоминаю я, когда Эдвард становится напротив Кейт.
– Оно не сработает, – качает головой Гарретт. – Хотя, возможно, тебе удастся поднять руку. Вполне вероятно, ток свалит тебя с ног.
– Давай, – Эдвард выставляет руку вперёд.
Он пытается стоять, но, несмотря на мои попытки, сгибается в задушенном крике. Не проронив ни слова, Карлайл разворачивается и тихо возвращается в дом.
Я словно подвела их обоих, однако Эдвард едва морщится.
– Я даже не поднял руку, – жалуется он, вставая. – Готов повторить, но не пытайся остановиться на этот раз.
– Ты шутишь? – изумляюсь я.
Эдвард отрицательно мотает головой.

Кейт тянется к нему рукой, и в слепой панике я смеживаю веки, готовясь к неизбежной боли Эдварда. Меня захлёстывает порыв защитить его, но я не знаю как физически сделать это. На мгновение меня сбивает с толку, и то ли Кейт ненароком касается меня, то ли я неосознанно встала между ними, поскольку я чувствую гудящее давление на щит. «Эдвард очень рассердится, что, противореча себе, я вмешалась».

– Я весьма и весьма не рассержен, – шепчет мне на ухо Эдвард.

Я вздрагиваю.

Сконфуженная, я открываю глаза, и Эдвард выругивается, падая на землю в агонии. Кейт убирает руку, не дождавшись знака от него, потому что она, чёрт подери, не садистка. И всё же я рычу на неё, как заправская маньячка, – Кейт вскидывает руки, в то время как Эдвард с Эмметтом сдерживают меня.

– Любопытные сходства, – спокойно подмечает Элеазар. – Прослеживается явная закономерность, но всё поправимо практикой. Хотя, полагаю, на сегодня достаточно.
Эдвард почтительно целует меня в лоб, и наконец меня осеняет: он впервые услышал мои мысли, пока щит защищал его.
– Вот дерьмо, – бурчу я, в шоке уставившись на любимого.
– Считай это дополнительной мотивацией, – шаловливо усмехается он. – Представь, что ты можешь передавать мне, независимо от того, кто вокруг.
Я хмурюсь.
– Ты в самом деле наслаждаешься этим, верно? Я очень беспокоилась о тебе.
– Вот почему это сработало. – Ласковый поцелуй Эдварда заглушает моё раздражение. – Ты можешь говорить мне всё. Даже сексуальные вещи, например. Можешь даже кричать на меня, если захочешь.
– Ха. – Надо отдать Эдварду должное: он очень убедителен.
– Знаешь, что лучше всего? – возбуждённо говорит он, не дожидаясь моего ответа. – Я слышал только твои мысли. Ты не представляешь, насколько замечательно это в правильной компании.

Я фыркаю, вспоминая те непреднамеренно юморные тирады в его дневнике о восьмидесяти годах неумышленного сексуального преследования. Эмметт с Розали могут шутить над ханжеством Эдварда, однако не думаю, что они до конца осознают, что он невольно слышал и видел в умах других. Жутко видеть себя в порно, на которое ты никогда не соглашался, даже если оно в мысленное.

– Ты о том, что мне стоит поторопиться и научиться контролировать себя до визита Тани?
– Если у тебя получится, – Эдвард наклоняет голову, заключая мои губы в долгий и глубокий поцелуй.



Всё ещё не успокоившись, но не чувствуя даже отдалённой жажды, я следую на нежные, почти ангельские звуки хора, которые доносятся из кабинета Карлайла. Дверь слегка приоткрыта – можно входить. Подобно церкви эта комната почти всегда доступна всем ищущим наставления или утешения. Наверное, мне нужно и то и то, но я пришла извиниться.

Я стучу как можно тише.

– Входи, Белла, – зовёт Карлайл. – Я лишь заканчиваю печатать электронные письма.

Это чудесная комната. Не самая большая в доме, но полная книг и произведений искусства, и всегда – музыки. Во время работы Карлайл непременно слушает хоровую музыку, обычно заупокойные мессы. Я не виню его. Реквиемы почти всегда прекрасны: полны драмы и важных вопросов, усеянные самой утешительной музыкой на свете. И всё же я нахожу это любопытным или скорее ироничным, что бессмертное существо будет столько времени слушать музыку о смерти.

– Как ты себя чувствуешь? – Карлайл всегда о других беспокоится больше себя. – Прости, что оставил тебя там.
– Я не виню тебя, – качаю головой. – Извини, что не смогла защитить Эдварда.
– Из того что поведал мне Элеазар, ты неплохо справилась, – он выглядит вымотанным. – Если эти тренировки помогут тебе защитить Эдварда и остальных членов семьи, то я не могу жаловаться. Просто... это тяжело смотреть.
Мне нечего ответить, и я упираюсь взглядом в свои руки, пока он не продолжает.
– Ты должна знать, что связь между вампиром и его создателем может быть очень прочной, особенно, когда они живут в семьях подобно нашей. Невыносимо видеть страдания моих детей. Я хотел предложить себя взамен Эдварда.
Неудивительно, что Аро хотел обратить меня.
– Вот почему ты хотел, чтобы Эдвард укусил меня?
– Что ж, по большей части это было для ускорения трансформации, но также и соблюдения ваших с Эдвардом пожеланий. Мы стараемся выжать максимум позитива из плохой ситуации, которая могла быть намного-намного хуже.
– Ты знаешь, кто тебя изменил?
У Карлайла отсутствующий взгляд, и с мгновение я гадаю, а не ляпнула ли что, в то время как гармонии «Sanctus» заполняют дыру в нашей беседе. Карлайл трясёт головой.
– Нет, и есть основания верить, что его казнили Вольтури вскоре после моего обращения. По словам Аро, он узнал меня со слушания о вампире, который раскрыл свою натуру людям. Аро выпытывал у меня, как я в бытность человеком наткнулся на ковен вампиров. Этого интереса было достаточно, чтобы Аро позволил мне остаться в Вольтерре в качестве его гостя.

Невольная дрожь пробирает меня при мысли, сколько проблем может навлечь на себя вампир, если Аро заинтересуется им. Свобода Карлайла – напоминание, что Аро не так страшен, когда ты бесталанный.

– Однако ты помнишь своего человеческого отца, – вспоминаю его разговор с Эсме. Понимание бьёт меня со всего размаху. – Ты видел его после того, как стал вампиром?
Тень омрачает привлекательные черты Карлайла, и он кивает.
– Он безутешно горевал, – вампир выглядит пристыженным. – Ты должна понять, что в то время я не до конца понимал, что произошло со мной, и думал, что отец может помочь мне, даже поможет изгнать из меня нечистую силу.
О, Боже. По мученическому лицу Карлайла ясно, что прошло не всё гладко.
– Я не смогла бы пойти к своему отцу в таком состоянии, – тихо говорю я. – Не веди я дневников, то так бы и не запомнила, как разыскать его. Что стряслось?
– Я голодал, но неведомым образом удерживался от нападений на людей. Я взаправду думал, что уже на полпути в ад за свои чудовищные грехи. И всё думал, что если буду сдерживать свои отвратительные порывы, то Бог услышит мои молитвы и спасёт меня. Я пытался сказать отцу об этом, но, наверное, я предстал ему сущим демоном. Он так боялся меня, испугался до смерти, что был не в силах пошевельнуться или заговорить. Я оставил его в покое, хотя, боюсь, после этого его жизнь едва ли была мирной.
– Мне так жаль, Карлайл. Не могу представить твои чувства, но, по крайней мере, ты не выбирал это. Я пока не знаю, как справлюсь с потерей родителей. Мне невыносима мысль причинить им боль.
– Благодаря одолжению Аро ты можешь отложить эту боль хотя бы ненадолго.
Я беру микроскоп со стола Карлайла и бегло смотрю в него. На стекле ничего нет, однако микроскопические пылинки завораживают.
– Полагаю, это пресловутая светлая полоса на грозовом облаке, – кисло говорю я. – Что бы ты сделал на моём месте? Дал бы им поверить в публичную историю о моей смерти – не важно, когда она случится? Это так жестоко.
– Трудное решение, – Карлайл складывает ладони домиком под подбородком. – За Эдварда и Эсме решение было принято. Розали, если это считается, её тоже лишили выбора, и я сожалею, что участвовал в этом. Эмметт едва помнил своё имя и был диким, отчего нам оставалось лишь забрать его с собой. Сейчас в эпоху электронной почты, телефонов и современных технологий как я могу завидовать покою семей Элис и Джаспера, если они избавлены от боли потерять своего единственного ребёнка?
Это не ответ – скорее пища для размышлений. Иронично, что наши родственники будут вынуждены скорбеть о нас так долго, в то время как у нас будет вечность, чтобы скорбеть о них. Requiem eternam in pacem. Покоиться с миром вечно.
– Через эту музыку ты скорбишь по отцу? О ваших утратах?
Карлайл улыбается, и мы дослушиваем мелодию, пока она не стихает и не начинается следующая.
– Поначалу я горевал за него. Может, я не могу выполнить его пожелания за меня, но могу делать это.
Не думаю, что речь идёт о музыке.
Моё воображение рисует добросовестного сына, ставшего демоном, и который силится сохранить добро в невероятно порочном мире. В теле, которое то ли чудо, то ли проклятие. Для человека, чья жизнь всецело была сосредоточена на загробной жизни, бессмертие, должно быть, кажется невыносимо суровым наказанием.
– А сейчас?
– Через пару сотню лет, – грустно улыбается он, – тебе даже не придётся спрашивать.



Всем привет. Сколько всего случилось в этой главе. Как вам герои в неглиже? Или каноничная сцена с отработкой щита? Вашим мыслям, отзывам и впечатлениям буду рада тут и на форуме. Также не забывайте благодарить наших помощниц-голубок АнгелДемон и Кристи♥.