– Разве это то, что и должно быть, милочка?
Белла сделала глубокий вдох и ответила настолько спокойно, насколько могла:
– Это жареная курица с томатами и рисом, мистер Оуэнс.
– Больше похоже на подошву. Унеси и скажи им, что я хочу стейк. Толстый кусок на косточке. И жареную картошку. Ты отнесешь это на кухню и скажешь, что я хочу жареной картошки. И упомяни, что мне нужна только свежая. С корочкой. А не замороженное дерьмо, что они готовят.

Мистер Оуэнс был одним из новеньких среди жителей дома ветеранов «Сэмелбэк-Маунтин». Он поступил три недели назад после того, как его выписали из больницы, где лежал с сердечным приступом.

И к тому же он был самым отвратительным стариком на свете, и, да простит ее Господь, ветеран он или нет, но это была абсолютная правда. Белле казалось, что после перенесенного сердечного приступа он стремиться наградить им всех окружающих. Она медленно досчитала до десяти и выдохнула уже сотый раз за эти три недели.

– Прошу прощения, мистер Оуэнс. Вы знаете, что я не могу этого сделать.
– Разве в этом есть проблема?
Белла облегченно вздохнула, когда к ней подошла медсестра, чтобы продолжить спор с мистером Оуэнсом. Может это не правильно, но пусть помучается другая.
– Здесь определенно много проблем, милочка. Сама попробуй это съесть. Я не прикоснусь к этому.

Он отодвинул от себя тарелку, и Белла успела схватить ее, пока та не коснулась пола.
Он старик. Он старик и ветеран. Ты ведь сама решила помогать ветеранам, как это делал Эдвард. Эти слова она, словно мантру, повторяла уже три недели. Он старик, и он потерял свою свободу. Он имеет право сердиться. Это не его вина. Будь с ним терпелива. Он ветеран. Ты ведь здесь, чтобы помогать ветеранам, как это делал Эдвард.

– Не понятно, куда катится этот мир. Никакого уважения. В мои годы молодежь уважала стариков. Но не сегодня. Проще закрыть нас и забыть, – продолжал бормотать себе под нос мистер Оуэнс. На удивление у него было несколько посетителей.

Белла поставила тарелку с тушеными томатами обратно на тележку, чтобы вернуть на кухню, но все еще слышала, как мистер Оуэнс ругал бедную медсестру, раздающую десерт тем, кто уже закончил ужинать.

– Не обращай на него внимания, дорогая. И не позволяй ему портить тебе настроение. Я знаю Рональда Оуэнса всю свою жизнь. Он был таким же отвратительным, когда был еще совсем молодым.

Мистер Миллер погладил Беллу по руке. Он появился здесь с тех пор, как после неудачного падения несколько месяцев назад сломал бедро, и сразу же стал ее любимчиком. Она забрала его тарелку и поставила перед ним десерт. Он заменил свою вилку на десертную и с разочарованием воткнул ее в желе.

– Как можно так испортить фрукты?
Рядом с ним сидел мистер Рейнольдс. Он смотрел на свое желе с еще меньшим энтузиазмом.
– Я бы сейчас многое отдал за кусок яблочного пирога. Настоящего, домашнего пирога с хрустящей корочкой и корицей. Поданного горячим. С шариком мороженого. Настоящего мороженого. С маленькими черными крапинками ванили в нем.

– Надо признать, что Оуэнс может быть просто отвратительным заср… гм… но я бы тоже многое отдал за стейк с жареной картошкой.
– А я бы хотел горячий шоколад.

– Или попкорн с настоящим маслом. Или сахарное яблоко. Или карамельные конфеты.
Белла смотрела, как люди, сидевшие за столом, рассуждали о еде, которую уже никогда не смогут поесть. Таня дала ей рецепты своих маффинов, прежде чем уехала из Форкса, может, она сможет дать их диетологам, и они сумеют как-то подправить их для мистера Миллера и его друзей. Эти рецепты были на удивление очень здоровыми. Яблочный уксус вместо масла. Только мука высшего сорта. Использовались лишь яичные белки. В каждом были фрукты, даже в шоколадных – бананы, но раньше она этого даже не замечала.

– Как думаете, может на кухне завалялся чизкейк?
– Нет, боюсь, что нет, мистер Майклс, – ответила Белла.
– Я так и предполагал. – Мистер Майклс подвинул тарелку, заставляя желе двигаться. Он вздохнул и покачал головой. – Думаю, да, моя дорогая девочка, это подходит только для птиц. Не думаю, что хочу именно этого.

Белла согнулась, словно от удара в живот, и схватилась за медальон от резкой боли. Она проглотила ком в горле и быстро выпрямилась, но ее состояние привлекло внимание за столом. Может их тела уже и предавали их, но реакция у стариков была словно у орлов.
Миссис Роббинс, одна из женщин в доме престарелых, обеспокоенно посмотрела на нее и взяла за руку.

– Моя дорогая, с тобой все в порядке?
Миссис Роббинс была вдовой ветерана Второй Мировой войны, матерью шестерых детей, бабушкой девятнадцати внуков и прабабушкой четырех, включая двух новорожденных близнецов. Белла хотела было ответить, что с ней все хорошо, но в лице этой женщины было что-то по-матерински приятное и сострадательное, поэтому она заговорила прежде, чем смогла об этом подумать.

– Мой лучший друг умер пять месяцев назад. Ему было всего семнадцать.
За секунду за столом воцарилась тишина, прежде чем все стали осыпать ее соболезнованиями. Казалось странным, что никто из них не знал, что сказать. Они все видели смерть своих друзей-ровесников, но никто не знал, что говорить, узнав о смерти такого юного человека. Белла пожалела об этих словах, как только они вылетели из ее рта. Что заставило ее произнести это? Она здесь, чтобы помогать ветеранам, а не вгонять их в депрессию.

Белла помнила, как к ней пришла идея работать с ветеранами. В последнее утро перед отъездом из Форкса она сидела на отцовской кухне и читала газету, где увидела заметку о том, что во Франции недавно были обнаружены и опознаны останки трех солдат Первой Мировой войны. Она сразу подумала о друге Эдварда, Альберте. Белла понятия не имела, осталось ли его тело ненайденным, и пообещала себе, что попытаться выяснить, как только вернется в Финикс. В газете упоминалось только имя местного жителя, но это не мог быть Альберт. В статье писали, что они были убиты шестнадцатого сентября тысяча девятьсот восемнадцатого года, а это на целый месяц позже. Но, тем не менее, Белла жалела, что не может провести в Форксе больше времени. Останки были переданы родственникам для захоронения со всеми воинскими почестями, и даже если солдат не был другом Эдварда, ей хотелось бы съездить в Сиэтл на поминальную службу. Может Альберт знал его. Может быть, они сражались вместе.

Вернувшись домой в Финикс, девушка принялась искать и на удивление легко через несколько минут смогла найти имя Альберта. Его тело так и не было найдено, а если и было, то осталось неопознанным. Белла очень хорошо знала, что если останки Альберта когда-либо будут найдены и опознаны, как были эти трое мужчин, неважно, во что ей это встанет, но она бы хотела попасть на его похороны. Она бы представляла там Эдварда.

Вернувшись из Форкса, Белла хотела поехать в Чикаго, чтобы найти могилу Эдварда, но сейчас понимала, что не может этого сделать. Ее просили не делать этого. От воспоминаний о последнем письме от Эдварда, на следующее утро, после того, как она спас ее от медведя, у нее сжалось горло. Эдвард нашел способ написать ей в последний раз, и она понимала, что он просил ее сделать.

Она понимала, но не могла этого сделать.
Единственное, что она могла сделать для Эдварда – это продолжить то, что начал он. В свое время он пошел помогать ветеранам, и сейчас, почти век спустя, она сделает то же самое. Белла понятия не имела, чем хотела заниматься в будущем, но чего хотела сейчас знала точно. Она желала работать с ветеранами, помогать им, добиваться для них привилегии.
Голос миссис Роббинс вернул Беллу к реальности, и она удивилась, когда поняла, что по ее щекам катятся слезы. Девушка не заметила, что глаза наполнились ими. С тех пор, как на утро после спасения от медведя она получила последнее письмо от Эдварда, слезы, которые не хотели приходить, теперь лились сами, но с удвоенной силой и без предупреждения.

– О, моя дорогая. Мне так жаль. И ты все это время слушаешь рассказы о наших друзьях. Иди. Присядь. Иногда надо просто поговорить. Поверь мне, это помогает. Расскажи нам о нем.
Белла сделала глубокий вдох, но легкие все равно не наполнялись. Не важно, как глубоко она дышала, воздух никак не мог достигнуть ее легких. Она чувствовала себя в растерянности, потерянной. Рассказать им про Эдварда? Она никак не могла. Она никогда про него не рассказывала. О чем она думала? День благодарения. Или свадьба. Она может рассказать про свадьбу на следующей неделе, чтоб сменить тему. Слова вертелись на кончике языка, но в тот момент, когда она встретилась взглядом с искренними молочно-зелеными глазами этой женщины, то пропала.
Зеленые глаза.

– Эдвард… его звали Эдвард… Мейсен. У него… у него были зеленые глаза… и… и волосы бронзового цвета… и… он был… из Чикаго… и он хотел стать солдатом… и доктором. Он любил бейсбол, «White Sox». Он вместе с отцом ходил на ежегодный чемпионат. Он пытался научить меня играть, но я была просто безнадежна. Он был умен… и забавен… и храб. Он был… просто чудесным. Он заболел… и…

Раньше Белла никому не рассказывала про Эдварда, и сейчас не намеревалась. Но миссис Роббинс была права; каким-то образом, совсем немного ей вдруг стало легче от того, что она поделилась с кем-то. Это помогло затолкать боль обратно, вглубь себя. И Белла почувствовала, как легкие снова стали заполняться воздухом, а давящий груз немного уменьшился. Не было смысла рассказывать им что-то еще, было достаточно и того, что она уже наговорила.

Белле стало лучше от знания, что теперь в мире есть еще шесть человек, которые знают о существовании молодого человека по имени Эдвард Мейсен, у которого были свои надежды и мечты, и так мало времени, чтобы воплотить их в реальность.



– Элис…
Мобильник Элис лежал на тумбочке в ее гардеробной, когда она посмотрела на него с негодованием и сложила руки на груди.
– Нет. Я не вижу причин тебе что-то рассказывать. Она мой друг, а не твой. Если хочешь узнать, как она, мог сделать это, когда у тебя был шанс. Теперь вини только самого себя.
– Я знаю, что ты не можешь этого сделать, – ответил безнадежный голос на другом конце провода.

– Я ничего не знаю. А ты бы знал, если бы захотел.
– Элис, мы уже это обсуждали… Просто… пожалуйста.
Элис закатила глаза и, взглянув на телефон, ответила:
– Ведение не изменилось.
– Но… ты ведь говорила, что работа в доме ветеранов делает ее счастливой. Ты сказала, что она поняла, чем хочет заниматься в будущем.
Несмотря на то, что Элис была дико зла на своего брата, беспокойство она тоже не могла от него скрыть.

– Нет, такого я не говорила, – сказала девушка менее раздраженным голосом, чем хотела.
– Да, говорила. Я точно помню. Ты сказала…
– Я тоже все помню, Эдвард. Я сказала счастливее. Счастливее. Не счастливой. Это разные вещи. – Элис была просто в бешенстве. – И да, она рада помогать ветеранам, но, Эдвард, разве ты не видишь, что она делает?

– Она продолжает жить дальше, как я и просил ее.
– Нет. Это не так, – Элис закрыла двери гардеробной и подошла, чтобы взять телефон в руки. – Это ведь ты у нас со степенью психиатра. Думаю, что именно это называют потерей объективности, когда доктор привязывается к своему пациенту. Она живет не своей жизнью, идиот ты несчастный, она живет твоей. Разве ты не видишь этого? Она делает именно то, что делал ты, и планирует заниматься тем, чем хотел заниматься ты. Она не создает собственную жизнь. Она пытается удержать тебя рядом так, как может. Воссоздавая твою жизнь. И да, это делает ее счастливее. Но это не особо ее отвлекло, она все там же, где и была раньше. Это как наркотик. Сейчас его хватает, но это не продлится долго. Как и эффект наркотика, все это будет ослабевать, и в конце концов вся боль вернется, только еще сильнее.

На другом конце линии Элис ждала тишина.
– Эдвард, прости. Я знаю, что ты хотел для нее светлого будущего и двух с половиной детей, но это не сработает. Тебе нужно это принять. – Она ждала, но когда брат не ответил, она попробовала еще раз. – Эсми скучает по тебе. Они с Карлайлом сейчас на охоте. Могу я сказать ей, что ты позвонишь завтра?
– Да. Да. Я позвоню ей завтра.

– Обещаешь? Потому что я не вижу, что ты сделаешь это.
Глубоко вздохнув, он ответил:
– Да, Элис. Я обещаю.
– Так-то лучше. Могу я ей сказать, что ты скоро вернешься домой?
– Элис…
– Прости. Как семья?

Как Элис и предполагала, голос Эдварда взбодрился, когда она упомянула его новую человеческую семью.
– Они просто отличные. Они все так близки. Было приятно увидеть их. Рич и Микаэлла готовятся стать родителями. Я слышу сердцебиение. Они еще не знают, что она беременна. Ей кажется, что она подцепила вирус. На следующей неделе они все собираются на ужин в честь Дня благодарения.

– Это мило. Белла проведет День благодарения с мамой и Филом.
– Элис…
– Я уже давно Элис. Она мой друг, и я за нее переживаю. Кто-то должен, потому что ты не стал этого делать.
– Это не правда.
Голос Эдварда так сильно дрогнул, что она почти пожалела, что так сказала. Почти. Но он так упрям, а у Беллы было очень мало времени. Элис нужно достучаться до его пустой головы, чтобы он понял, что скоро станет слишком поздно.
– Тогда иди к ней.

Возникла долгая пауза, пока она слушала только глубокое дыхание.
– Мне пора.
– Да, пора.
– Я не в этом смысле.
– Я знаю.
– Скажи Эсми, что я позвоню завтра.



Прежде чем Элис успела сказать что-то еще, Эдвард повесил трубку и откинулся на искусно высеченную каменную глыбу позади него. Он развернулся и уставился на имя, прежде чем медленно, наверное, в сотый раз провести по нему кончиками пальцев, полностью признавая иронию происходящего, потому что делал сейчас именно то, что запретил делать Белле. Было странно видеть свое имя на надгробье и знать, что на глубине в шесть футов под тобой рядом с твоими родителями лежит незнакомец. Когда Эдвард впервые в начале сентября приехал в Чикаго, он был тронут до глубины души, что кто-то из его человеческой семьи все еще помнит своих давно почивших родственников и заботится о месте их последнего упокоения, найдя время высадить цветы на могилах тех, кого никогда не знал.

Глаза его следили за медленным движением пальцев по изгибам и углам имен его человеческих родителей. Должно быть, он заказал эти надгробья после смерти отца. Возможно, вероятно, кто-то из его дядюшек помогал ему, но это, конечно, было всего лишь еще одной вещью, которую он не мог вспомнить.

Эдвард провел пальцем по букве «Т» в имени своей матери. Ему нужно было быть аккуратным. Надгробье сделано из гранита, но и он тоже. Если не быть осторожным, он сможет разрушить его.

Эдвард подвинулся и перевел взгляд на имя отца.
Здесь было так тихо. И, тем не менее, очень красиво. Эдвард задался вопросом, сам ли он выбирал это место или Эдвард-старший заранее выбрал его?

В конце концов, он достал из рюкзака фотографию Беллы и копию одного из ее последних писем. Юноша сделал копии всех ее фотографий и писем, а оригиналы оставил в Форксе у Эсми, чтобы они находились в безопасности. На фотографии, которую он держал в руке, его суженая была в платье, выбранном для свадьбы ее матери. Свадьба должна была состояться только через девять дней. Эдвард очень хотел бы быть там, чтобы иметь возможность хотя бы еще один разок увидеть ее лично.

Он позволил своим мыслям бродить, представляя себе, как он наблюдает за ней, благополучно скрываясь из виду до заката. Эдвард практически мог слышать фоновую музыку, когда он медленно приблизится к ней. Ее волосы будут аккуратными локонами обрамлять ее лицо и каскадом спускаться на плечи – так видела Элис. Розовый и фиолетовый цвета будут отражаться на медальоне, который он подарил ей. Когда он подойдет и подаст ей руку, она с радостью возьмет ее, даже не дрогнув от его ледяного прикосновения. Он хотел бы прижать ее к себе и часами танцевать под звездами.

Позже ночью, когда она придет домой, он украдкой пробрался бы в ее комнату через окно, и они бы танцевали совсем другой танец, пока, наконец, не провели бы всю ночь, занимаясь любовью, а под утро она заснула бы, положив голову на его безмолвную грудь.
Эдвард слегка сместился и стал смотреть на выгравированную дату собственной смерти.



– Белла? Помоги мне?
Все еще в пижамных штанах и старой футболке, Белла стояла в коридоре напротив комнаты матери, вернее, комнаты матери и Фила, пока Рене втискивалась в свое платье, и ждала, когда та ее позовет.
– Ох, мама. Ты выглядишь… – Белла поднесла руки к лицу, когда слова застряли в горле.
– Нет. Нет, нет, нет, нет и нет. Если ты заплачешь, я тоже заплачу, – взмолилась мама.
Белла шмыгнула носом и вытерла глаза платком.

– Точно. Не плакать. Нам не нужна заплаканная невеста.
Они обе засмеялись, вспомнив слова, сказанные визажистом в салоне:
– Не плакать. Невеста должна быть красивой, а не заплаканной.
Рене отвернулась и посмотрела на Беллу через плечо.
– Поможешь мне?

Белла приступила к затягиванию сотни пуговиц на спине маминого платья, пока та рассматривала себя в зеркале.
– Жаль, что мы не взяли то украшение, которое советовала девушка в свадебном салоне, – сказала Рене. – Все время о нем думаю.
Белла застегнула последнюю пуговицу.

– Все. Почти готово.
– Почти?
– Да, почти. А теперь закрой глаза.
Мама вопросительно на нее посмотрела, но прежде чем успела поинтересоваться зачем, в дверь спальни постучала невестка Фила.
– Рене, приехал фотограф. Можно ей войти?
– О, мой Бог. Это что же, уже пора? Да, конечно. Впусти ее. Белла, дорогая, тебе надо надеть платье. Мы опаздываем.

– Я буду готова через минуту. Но для начала у меня кое-что для тебя есть.
Рене уже собиралась снова заплакать, когда Белла схватила пару платков и протянула ей:
– Заплаканная, мам. Никакой заплаканной невесты.
Голос Рене задрожал.
– Да, никакой заплаканной невесты.
– А теперь вытри лицо и закрой глаза. Я вернусь через секунду.
– Белла…

– Одна секунда. Что они сделают? Начнут без нас?
Белла побежала в свою комнату и достала из стола коробочку для ювелирных украшений из серого бархата. Стоя рядом с их столом и крепко держа в руках коробку, девушка замерла и провела по дереву кончиками пальцев, думая об Эдварде и желая (ни в первый раз), чтобы у нее была хотя бы одна его фотография.
Когда девушка вернулась в комнату матери, фотограф уже была там и делала снимки отражения Рене в зеркале. Белла встала позади и чуть сбоку от матери, чтобы не попасть в кадр, пока фотограф проверяла настройки объектива.

– А сейчас закрой глаза, – сказала она. Когда мама это сделала, Белла надела ожерелье ей на шею и застегнула его, приговаривая: – Что-то старое.
Глаза Рене заполнились слезами, когда она увидела ожерелье и крепко обняла дочь.
– О, Белла…
– Слезы, мам. Слезы.
Когда Рене отпустила дочь, чтобы придвинуться к зеркалу и попробовать рассмотреть ожерелье, Белле пришлось быстро смахнуть со своих глаз пару слезинок. Ее мама была настоящей невестой.

– Детка, оно прекрасно. Спасибо тебе большое, но не стоило тратить столько денег.
Белла уверила ее, что оно стоило не дорого. Вернувшись из Форкса, девушка перестала прятать свой медальон под рубашкой и начала носить его напоказ. Она сказала матери, что купила его в маленьком магазинчике антикварной бижутерии в Порт-Анджелесе, куда взяла ее Элис Каллен. Сейчас она заявила, что это ожерелье купила там же.

Невестка Фила находилась в комнате Рене, и, налюбовавшись ожерельем и тем, насколько аутентично оно выглядит, миссия Дуайер оповестила, что ожерелье это ведь что-то старое, платье – что-то новое, а обручальное кольцо – что-то голубое. Сняв с руки свой бриллиантовый с жемчугом браслет и надев на запястье Рене, невестка Фила добавила, что теперь у нее есть что-то взятое взаймы.

– Теперь ты готова.
После слез и объятий Белла вернулась в свою комнату, чтобы быстренько надеть платье. Она подумала, что ей может понадобиться помощь с застежкой, но, выкрутившись, у Беллы получилось справиться с застежкой самостоятельно. Посмотрев на себя в зеркало, Белла вздохнула. Ее волосы были уложены, а на лицо нанесен макияж. Она практически не узнала девушку в отражении, которая выглядела как лицо с доски почета.

– Ну? Как я выгляжу?
– Ты выглядишь прекрасно, детка.
Белла обернулась к двери и увидела маму, стоявшую там и державшую их букеты из розовых и белых роз, дополненных лавандой и гипсофилой.
Пора начинать вечеринку.



– Ну… И как прошла свадьба? Расскажи мне все.
Белла сидела на крыльце и смотрела на звезды. Ну, или, точнее, на смог над городом. Потому что из-за огней города звезды на небе можно было сосчитать на одной руке.
– Было хорошо.
– Что случилось? По твоему голосу не заметно, что все в порядке. Официанты ведь не уронили торт, верно?

Элис прекрасно знала, что все прошло без проблем. Она бы увидела, если бы что-то пошло не так. Обычно она не видела будущее людей так же четко, как будущее вампиров, но Элис так сильно переживала за Беллу, что постоянно смотрела за ее будущим. И сейчас она знала, что та переживает. Голос Беллы звучал так расстроено; грусть, которая всегда была в ее голосе, сейчас звучала еще сильнее.

– Нет. Все нормально.
– Что тогда не так? Тебе ведь нравится Фил, верно?
– Да. Фил просто отличный. Они очень счастливы.
– Белла, прошу тебя. Ты несчастна. Поговори со мной.
– Серьезно, я в порядке. Это просто…
Элис подождала пару минут, надеясь, что Белла продолжит.
– Просто что?

Поначалу она молчала, и Элис пришлось использовать все свое самообладание, чтобы удержаться и не поторопить ее. Когда она наконец-то ответила, ее ответ удивил даже вампиршу, хотя это было сложно.
– На небе нет звезд.
– Прости, что?
– В Финиксе. Нет звезд на небе. Или их почти не видно.
– Л-лад… но…

– А в Форксе есть звезды.
– О каком Форксе ты говоришь? Потому что в Форксе, который знаю я, практически всегда облачно.
– Летом были звезды. Когда я ходила на пикник с отцом, небо было чистым практически три дня, и ночью все небо было усыпано звездами. Так красиво… Я никогда раньше не ходила в поход. Это оказалось не так плохо, как я думала. Вообще-то было… даже мило. Мне понравилось. Мне даже очень понравилось.

Элис лежала поперек своей кровати, держа телефон в одной руке, а другой упираясь в изголовье, когда ее неожиданно посетило ведение. Настолько неожиданное, что она удивленно распрямилась и в процессе оторвала кусок дерева от сделанного на заказ изголовья. Остальные члены семьи сразу же собрались вокруг нее. Джаспер присел на край кровати рядом с ней и забрал из ее рук щепки.

– Дорогая, что случилось? Что ты видела?
Прежде чем Белла успела продолжить, Элис ответила своему мужу слишком тихо и быстро, чтобы человеческий слух смог уловить.
– Позвони этому идиоту и заставь его вернуться домой. Сейчас же!
Эммет протянул Джасперу свой телефон, но Элис закачала головой.

– Нет. Эсми. Пусть позвонит Эсми. Он больше никого не послушает. – Она в отчаянии посмотрела на женщину, которую они все любили, как родную мать. – Не переставай звонить, пока он не ответит. Делай то, что должна. Скажи, что хочешь. Умоляй его. Призывай к чувству вины. Что угодно. Но верни его домой.
Когда Джаспер протянул Эсми телефон, он снова спросил Элис, что она видела.
– Белла шла из школы навстречу мотоциклу, а потом ничего…

Вся семья быстро переглянулась, прежде чем Джаспер, нежно потирая спину Элис, спросил ее, возможно ли, что Белла просто попала в аварию.
– Нет. Я не видела ничего. Вообще ничего. Ее будущее просто исчезло. – Она посмотрела на отца. – Джейкоб Блэк ехал на мотоцикле. Я увидела только это, а потом ничего.
Карлайл был ошеломлен.

– Джейкоб Блэк в Финиксе?
– Нет. Белла была в Форксе.
Разговор между Калленами занял меньше пяти секунд, а Белла продолжила свой рассказ, даже не заметив их обмена репликами на другом конце провода.

– Каждую ночь мы разводили костер и жарили зефир с попкорном. Это было очень мило. Джейк приносил груды выловленных из воды деревьев, потому что помнил, как мне понравился костер из прибитых к берегу коряг, который мы видели на пляже на Пасху. Пламя было голубым.

Услышать, как беспечна суженая их сына и брата, и как очевидна любовь в голосе к тому, кто мог так легко уничтожить все шансы Эдварда на счастье, оказалось трудно для всей семьи. Особенно сразу же после откровения Элис. По видению вампирши получалось, что Белла, по крайней мере, должна была рассматривать идею переезда в Форкс, хотя мимолетно, и Джейкоб Блэк играл некую роль в решении данного вопроса.

Когда Элис снова заговорила, паника в ее голосе была настолько очевидной, что даже мешала ей говорить. Она попыталась, чтобы голос ее звучал более непринужденно.
– Джейкоб Блэк? Сын друга твоего отца?

– Да. На самом деле он не так уж плох. Мы не очень хорошо поладили на Пасху, но много времени провели вместе в августе, и он показался мне действительно милым. Он пару раз звонил мне, с тех пор как я вернулась в Финикс. Он очень забавный. Джейкоб заставляет меня смеяться. В первый день нашего пикника он пошел на рыбалку с моим отцом, но потом все остальное время проводил со мной. Там рядом была тропа к водопаду, и мы так здорово прогулялись туда. Мне даже не верится, что я лазила по лесу и ничего не сломала, но каждый раз, когда я спотыкалась, он успевал поймать меня до того, как я упаду. Я не могу понять, почему ваша семья им не нравится. Просто отвратительно, что двое моих друзей не могут общаться.

Элис отчаянно шарила руками по простыням, сжимая и разрывая их в клочья. Когда она обратилась к матери, ее голос был сдавлен и полон отчаяния.
– Эсми?
– Он все еще не отвечает.
– Продолжай звонить. Надеюсь, что этот идиот теперь счастлив.
– Элис?
Неопределенность в голосе подруги заставила Элис оторвать себя от мыслей о брате и о том, как сильно она желает придушить его собственными руками.
– Я здесь, – ответила она.

– Ты ведь не злишься на меня?
Это был уже второй раз, когда Белла удивила ее.
– Злюсь? На тебя? Конечно, нет. А почему я должна на тебя злиться?
– Ну, просто… Я знаю, что им… не нравится ваша семья… по каким-то причинам. Но… я не упоминала о телефонных разговорах с Джейком раньше, потому что не знала… как ты относишься… к ним.

Элис с трудом сглотнула комок в горле, надеясь, что ее голос будет звучать нормально, словно ее совершенно не волнуют Блэки и все их племя.
Если бы будущее ее брата находилось в руках этих людей, то ничто бы не понравилось ей больше, чем лично их уничтожить.

– Ох, Белла. Прошу, не переживай из-за этого. Нам действительно все равно, что они о нас думают.
– Просто… Таня так терпелива с ними. Я знаю, что она пытается сохранить с ними мир, чтобы сделать моего отца счастливым. Но я не знаю, что чувствуешь ты. Ты не возражаешь, что я и с ним дружу?

– Белла, все, что я хочу – это чтобы ты была счастлива. Прошу, поверь мне.
– Элис?
– Да?
– Почему вы им не нравитесь?
Взволнованный взгляд Карлайла пересекся с таким же взглядом Элис, как раз когда Эдвард ответил на звонок.
– Черт, Эммет. Что горит?
Вместо ожидаемого голоса его шумного брата, в трубке раздался внушающий беспокойство голос его матери:
– Ох, Эдвард! Ох, слава Богу.

И в этот момент злость Элис вырвалась наружу.
– Эдвард, я разорву тебя на части и сожгу!
Эти слова парализовали Эдварда страхом, и все, что он смог, это слабо произнести:
– Белла?
– Кажется, она завела себе нового питомца, братец. Как думаешь, Шарика можно будет приучить к чистоплотности?
– Серьезно, Эммет. Это не поможет, – выругала его Эсми.

– Элис? – на другом конце она услышала нерешительный голос Беллы.
Эдвард услышал голос своей суженой, и его словно кто-то ножом полоснул. Ее голос наполовину принес облегчение, а наполовину причинил дикую боль, и Эдварда прорвало, словно плотину.
– Белла там? Эсми, где ты? Ты дома? Что произошло? Белла там? Она с тобой? Она в порядке? Что происходит? Почему она такая грустная?

Элис ответила ему раньше Эсми.
– Она расстроена, потому что думает, что ты умер, идиот! – повернувшись к отцу, она добавила: – Карлайл, что мне сказать?
– Скажи ей не переживать об этом. Скажи, что это недопонимание, которое произошло много лет назад, и оно кажется намного важнее, чем было на самом деле. Она поверит? Не видишь?

Элис повторила в точности то, что сказал Карлайл, пытаясь говорить настолько расслабленно, насколько могла.
– А теперь расскажи мне про свадьбу, – продолжила она. – Готова поспорить, ты выглядела чудесно. Ты уложила волосы, как и хотела, или передумала.
На секунду Белла задумалась и помедлила с ответом.
– Нет, я… я убрала их наверх. Кажется…

– Ну, хорошо. Твой медальон такой милый, а, приподняв волосы, ты акцентировала на нем внимание. Ты должна прислать мне фотографии.
– Мой… медальон?
– Ну, я заметила его, когда ты примеряла одежду у себя в комнате. Он старинный, верно? Он очень милый.
– Я не думала, что ты заметила.

– Ой, да ладно. Я? Не заметила золото на восемнадцать карат? Такого не бывает. С гранатами и жемчугом, верно? Это подарок?
– Ну, да. Да. Это был подарок. Элис, прости, мне пора идти.
– Хорошо, поговорим позже. Не забудь прислать мне фотографии. Не могу дождаться, чтобы увидеть тебя в платье.
Элис едва закончила предложение, но Белла уже повесила трубку, даже не попрощавшись, но у нее все еще был Эдвард, с которым надо поругаться.

– Элис, что произошло? – в панике спросил он.
– Я говорила тебе, что ты совершаешь ошибку! Я говорила, что ты ей нужен! Мы все говорили! Но разве ты слушал? НЕТ! А теперь ТВОЯ СУЖЕНАЯ И МОЙ ДРУГ подружилась с ОБОРОТНЕМ! ОБОРОТНЕМ! Который, кстати, ждет от нее гораздо большего, и ХОЧЕТ ЕЙ БЫТЬ НЕ ПРОСТО ДРУГОМ! Теперь ты рад, мистер Всезнайка? А теперь тащи свою задницу сюда и ИСПРАВЬ ВСЕ!
На другом конце телефона появились частые гудки еще до того, как Элис закончила свою тираду.



А на другом конце страны, в Чикаго, Эдвард стоял посреди гостиничного номера, который снимал на протяжении последних недель, и сжимал мобильный телефон до тех пор, пока тот не рассыпался на части. Он не мог пошевелиться. Ему было слишком больно. Он даже не мог разжать кулак. Его Белла… Его прекрасная, драгоценная Белла…



Закончив разговор с Элис, Белла вернулась в комнату и легла на кровать. Она не знала, почему упоминание Элис о ее медальоне так сильно ее задело, но это было так. Когда она вернулась из Форкса, то стала носить украшение поверх рубашки. Ее мама и Фил похвалили его так же, как Соня и ветераны из дома престарелых. Ей не нравилось говорить о нем, в основном, потому что ей приходилось про него врать, хотя она не была против.
Белла так сильно скучала по Эдварду. Иногда по ночам она раскрывала медальон и брала в ладонь прядь его волос, но все еще не могла смотреть на его письма. Кроме того, которое она получила после того, как он спас ее от медведя. Его девушка перечитывала снова и снова, день за днем. Белла снова хотела его прочитать, но неожиданно поняла, что очень устала, и любое движение могло отнять все ее силы.

Вместо того чтобы открыть медальон, Белла сжала его обеими руками.
Почему упоминание Элис так сильно задело ее? Может потому что она поняла, что это не украшение к платью, а антикварная вещь? А может потому, что посчитала медальон подарком? Как она так близко подобралась к правде? А что если она спросит от кого он? Что ей стоит ответить? По какой-то причине мир Беллы перевернулся с ног на голову, и она не знала отчего.

Элис… Было что-то не совсем правильное в ней. Не то, чтобы это было что-то плохое, просто что-то с ней было не так. Она была какой-то… другой. Что-то, что Белла еще не могла понять, что не могла увидеть, но что-то точно было.
И не только она так думала.

Белла помнила то время, когда через несколько дней после похода к ней зашли Анжела и еще несколько местных девушек, чтобы пригласить пошататься по городу. Отец отправил их в комнату Беллы. Но когда она открыла дверь, а девушки вошли и увидели Элис, сидящую на ее кровати, то их улыбки, смех и открытые и приветливые лица вдруг стремительно сменились таким выражением, словно они вошли и увидели человека, парящего в воздухе в трех футах над землей.

Тогда Белла впервые задумалась об истории семьи Каллен.
Трое из них были взяты в семью уже подростками, а еще двое жили с кузиной и ее мужем, тоже еще подростками. Почему? Что случилось с их родителями? Может у них серьезная трагедия произошла? Может их прошлое как-то связано с квилетами и теперешними разногласиями? А может причиной был доктор или его жена?

Чем больше Белла об этом думала, тем больше понимала, что Элис ей соврала. Что бы ни произошло между Калленами и квилетами, это не было простое многолетнее недопонимание. Было как-то очень уж круто, что целое племя перестало посещать больницу, где работает доктор Каллен, из-за простого недопонимания. И теперь она понимала, что Элис заговорила про медальон, чтобы сменить тему.

Белла покачала головой, рассердившись на саму себя. Это было абсолютно смехотворно, и она слишком позволила своей фантазии разгуляться. Элис может быть заговорила о медальоне, чтобы поговорить о чем-то другом. Возможно, она просто не хотела рассказывать об их проблемах с квилетами. Элис была социальным, общительным человеком, и должно быть, ей очень сложно являться новенькой в городе, где ее не принимают по не зависящим от нее самой причинам. Конечно, она не хотела говорить об этом.

И вины Элис не было в том, что при упоминании о медальоне Белла так расстроилась. Ведь она не знала, что он значит для нее.

Ей стало легче от того, что Элис не была расстроена ее дружбой с Джейкобом. Он мог вести себя иррационально по отношению к Калленам, но девушка собиралась сказать ему, что Элис ее друг. И если его что-то не устраивает – это исключительно его проблема. Ей также надо было дать ему понять, что она видит в нем только друга и ничего больше, но боялась, что все еще надеется на нечто большее.

Перекатившись на спину, девушка снова вспомнила об Эдварде. Слова из его последнего письма постоянно кружились у нее в голове, как всегда предавая ей сил.

«Не стой над моей могилой и не грусти. Меня там нет. Я не умер».

Историческая справка:

В сентябре 2006 года было упоминание о солдатах Первой мировой войны из местечка Кармел, Пенсильвания, где обнаружилось два тела, возможно, солдат, которые были убиты при битве под Бойс де Бонвакс. Останки человека по имени Генри А. Вейкель были доставлены его семье и похоронены на мемориальном кладбище в декабре 2010 года. 16 сентября 1918 года за два месяца до окончания войны оказалось убито уже три человека. Неизвестно, были ли оставшиеся два вообще опознаны. Друг Эдварда, Альберт, взят из этой истории.




Автор: Momatu
Переводчики: лебедь & Deruddy
Бета: LanaLuna11
Почтовый голубь: ♥Sweet_Caramel♥