После ухода Панси Драко вспомнил, что так и не поговорил с матушкой. Самое ужасное, что у него в голове появился мерзкий голосок, подсказывающий, как поступать правильно в самых разных ситуациях. Он не был уверен, откуда тот взялся, но временами в голоске слышались Гермионины интонации, так что, возможно, он подхватил его от нее. Временами от голоска была польза, но большей частью он заставлял чувствовать себя виноватым. Как раз сейчас голосок шептал, что сама матушка к нему не пойдет. Ее надо проведать и выяснить, как ей живется без отца.

Он все ждал, что однажды проснется и придет в ужас от того, что отправил Люциуса в тюрьму. Или начнет по тому скучать. Но ничего подобного не происходило. Наоборот, без отца он чувствовал себя просто превосходно. Было приятно бродить по особняку, не опасаясь, что, завернув за угол, столкнешься с ним взглядом. Он никогда не считал, что мир устроен справедливо, и не думал так и сейчас, но кое-какая справедливость в мире все-таки была. Выяснилось, что нельзя вечно издеваться над семьей, разрушать чужое детство и убивать мирных лавочников. Наступит день, когда за все придется ответить, причем возмездие будет спрыснуто восхитительной иронией.

Он посмотрел на часы и убедился, что времени до начала смены как раз достаточно, чтобы поговорить с матушкой, но при этом иметь возможность уйти, если что-то пойдет не так. Он поднялся в ее крыло. Она тихо сидела на диване в летней гостиной.

— Добрый день, матушка!

Он приближался к ней осторожно, словно разговаривал с уличной кошкой или с кем-то в этом роде: направлял в ее сторону лучи добродушия и старался не делать резких движений.

— О, Драко, это ты, — рассеянно сказала матушка. Казалось, она не могла решить, кто перед ней — он сам или его призрак. И это ее не слишком заботило.

Он решил начать с простейших вопросов и посмотреть, что получится.

— Как вы себя чувствуете?

— Оплакиваю отца, — ответила матушка, показывая на черный бархат парадной мантии. Стало ясно, почему она не спускалась вниз. В то время как простолюдины собирались на поминки, чистокровная знать предпочитала грустить в одиночестве: каждый уединялся у себя и проводил так несколько дней, посылая домовиков за едой. Драко полагал, что это было разумно. В конце концов, некоторые колдуны могли искренне скорбеть, и им было бы неприятно находиться вместе с теми, кто был только рад избавиться от покойника, или сам подлил ему яду!

— Понятно, — ответил он, неловко переступая с ноги на ногу. Отец, вообще-то, был жив. Интересно, что бы он чувствовал, если бы тот и вправду умер?

— А ты почему не в трауре? Ты, похоже, уклоняешься от своего долга, Драко.

Она укоризненно посмотрела на него. Он отвел глаза и решил, что чувствовал бы себя по-другому. Умри Люциус, не случилось бы их последней встречи в Азкабане, и он не узнал бы, как отец к нему относится. Трудно оплакивать того, кто считает, что тебе было бы лучше не родиться.

Вслух он сказал:

— Вовсе нет. Я избегал его, когда мы жили вместе. Теперь он с нами не живет, и в этом нет необходимости.

— Что ты себе позволяешь, сын?

Он просто сказал правду. Честно оценил сложившуюся ситуацию.

— Вы же сами советовали мне сдерживать чувства. И мы не обсуждаем такие темы, — заметил он. Матушка в прошлом не раз выговаривала ему за слишком впечатлительную натуру. С тех пор прошло много времени, но это не означало, что он забыл.

— Это твой отец не обсуждал такие темы. Теперь мы можем поступать, как захотим, — с чувством произнесла она. Он не очень понял, на что она намекает, но было ясно, что это для нее важно.

— Например? — недоуменно уточнил он.

Она посмотрела в пространство и улыбнулась:

— Пока не знаю, но со временем пойму.

Он вспомнил их встречу в Монако, сразу после ареста отца. При отце матушка ничего подобного не говорила. Она ограничивалась ничего не значащей светской беседой или делала замечания сыну касательно его манер. Без мужа она сразу ожила и как-то помолодела, словно вернулась в те времена, когда они еще не встретились.

— Я тут подумал…, — начал он, раз она все равно была в таком странном расположении духа.

— О чем подумал? — спросила она таким тоном, словно была готова ответить на любой его вопрос.

— Когда вы последний раз беседовали с Андромедой?

Как выяснилось, все-таки не на любой. Она на секунду нахмурилась, но тут же взяла себя в руки и укоризненно поинтересовалась:

— Почему ты спрашиваешь?

Он пожал плечами. Может, отступиться и поменять тему? Драко решил продолжить, просто потому, что испытывал страшную неловкость, а это был верный признак, что он поступает правильно. Он не думал, что ему придется об этом пожалеть.

— Я вчера видел дочку Блейза, и та болтала о своих тетушках. Ты по ней скучаешь?

Она, не задумываясь, произнесла положенную реплику:

— Это было давно. Слишком давно, так что вопрос не имеет смысла.

Примерно то же она сказала, когда ребенком он спросил, где ее другая сестра. Но в этот раз он не даст ей уйти от ответа.

— Не уверен, что это правда.

— Какое тебе дело?

Она начала раздражаться, что означало — его настойчивость ее задела, но он не собирался останавливаться. Дело было не только в ней: его воспитывала жуткая половина родни, и он считал, что имеет право познакомиться с половиной, которая не была предана злу, до того, как те умрут или он обзаведется собственной семьей.

— Она приходится мне теткой. Другой родни у нас нет.

И слава Мерлину! Он мысленно перебрал в голове имена: тетка Белла, дядя Рудольфус, дед Абраксас, дед Сигнус, бабка Друэлла, бабка Октавия, отец. Он немного скучал только по бабушкам. Октавия Малфой всегда была сурова, зато угощала сладостями, в то время как Друэлла Блэк отнимала сладости, но говорила ласковые слова. Белла как-то упомянула, что Друэлле никогда не нравился Люциус, что невольно вызывало уважение. С другой стороны, Белла сама терпеть не могла Люциуса, так что наверняка сказать было нельзя.

Нарцисса поджала губы.

— С чего ты решил, что мне надо об этом напоминать?

Она считает, что лучше забыть? Он знал, что это не так, и знал, что она никогда не забывала: когда она внушала ему, что нет ничего важнее семьи, это были не просто положенные слова. Может, она не всегда следовала этому правилу, но всегда в него верила. Вот и сейчас голос у нее задрожал.

— Вы могли бы что-то сделать, — сказал он. — Не мне же посылать ей сову! Мы никогда не встречались.

Она крутила в пальцах палочку. Уж не подумывает ли наслать на него старое, доброе Оплеушное заклятье, чтобы не указывал матери, как себя вести? Она больше не выглядела раздраженной, просто как-то съежилась. Без отца она не только помолодела внешне — к ней вернулись неуверенность в себе, и, может быть, даже страх.

— Мне не раз приходилось принимать тяжелые решения, Драко, — проговорила она, — и мириться с их последствиями.

— Выбор есть всегда, — ответил он, прежде, чем успел остановиться.

Ее глаза гневно вспыхнули, пальцы сжали палочку, и он понял, что снова вывел из себя свою бедную матушку. Будь ему одиннадцать, последовало бы «Орикула Пульсум!» [1], и он, спотыкаясь и сжимая голову руками, отправился бы к себе, усвоив, что с родителями надлежит обходиться уважительно. Но он уже вырос, так что она ограничилась суровым «Нам не о чем говорить».

Он знал, что следует отступиться, тем более, что она возвела вокруг себя каменную стену, но не смог удержаться еще от вопроса:

— Вы до сих пор думаете, что она поступила неправильно?

Он думал, что только сильнее ее разозлит, но вместо этого обескуражил. Матушка уронила палочку на колени и мрачно уставилась на нее.

— Я думаю, что была неправа, когда считала, что мое мнение что-то значит.

Может, в том, чтобы настраивать людей против себя, есть и преимущества? Если все станут любезны и перестанут друг к другу приставать, никто не станет откровенничать, и тогда любезность обернется ложью. Может, героем ему и не быть, но почему не стать колючкой, которая поможет обнаружить паучий укус прежде, чем тот загноится?

Так что он с ходу выпалил:

— Но если бы не считали, что бы вы решили?

— Мы все еще говорим о моей сестре, Драко? — проницательно заметила она.

— Вы так и не ответили.

Она втянула щеки и бросила мрачный взгляд на стену за его плечом.

— Ладно.

Драко засчитал себе еще очко. Он пробился через ее защиту, как до того через защиту Панси.

— Раз уж ты упорствуешь, я скажу.

Она замолчала, словно чего-то ожидая. Он сообразил, что от него требуется, и устроился на диване рядом с ней. Она выпрямилась и начала рассказ.

— Если не считать возраста, я всегда была средней сестрой.

Теперь, когда она решила заговорить, слова полились свободно, словно во сне.

— Дромеда всегда была самоуверенной и требовательной, и всегда поступала по-своему. Она никогда не прислушивалась к чужому мнению, о чем бы ни шла речь: нарядах, кавалерах или политических убеждениях. Белла всегда была странной, и я никогда не знала, о чем та думает. Мне всегда хотелось ее защищать, хотя она была старше. Казалось, она может вспыхнуть в любой момент — совсем не умела держать себя в руках. Дромеда всегда стояла на своем и умела внушить уважение, а я была посредине. Я была недурна собой, хотя до сестер мне было далеко, имела кое-какие убеждения, и мне казалось, что этого достаточно. Я думала, что знаю что-то истинное и важное.

Она помолчала, разглядывая ладони.

— Я приняла решение, основываясь на том, что знала, и выбрала не ту сестру.

Она сказала это так тихо, что Драко едва разобрал, и не понимал, что ответить. Через мгновение она заговорила снова, так что отвечать не пришлось.

— Жизнь такая странная, Драко. Порой мне кажется, я всегда оплакивала тех, кто еще жив. Я оплакивала Дромеду в день ее свадьбы. За день до того она прислала мне сову. Написала, что если приду, стану подружкой невесты — платье она найдет. Я никому про это не рассказывала, даже Белле. Думаю, письмо все еще где-то лежит. А самое странное, я была убеждена, что в тот день приняла решение сама.

Она на секунду прикрыла глаза, и, поднеся руки к лицу, проговорила в ладони:

— Когда началась первая война, я оплакала Беллу. Я сказала, что женщине не следует принимать Метку. Та сослалась на Алекто, а я ответила: Алекто — вульгарная особа, и Белле не следует ей подражать. Она не послушала и поступила по-своему. Когда на следующий день она увидала меня в траурной мантии, то сразу поняла, в чем дело. До сих пор помню, как она смеялась. «Цисси, так я — покойница? Я как-то не заметила, но все может случиться».

От материнского голоса, на редкость точно воспроизводящего интонации Беллатрикс, Драко пробрало холодом. В нем звучало настоящее безумие.

— Она превратила это в шутку, — продолжила матушка, уже своим голосом. — Когда ты родился, она заметила: «Жаль, что у малютки Драко не осталось теток». В тот день, когда Северус дал Нерушимый обет, я оплакала его. Я оплакивала Сириуса, когда тот попал в Гриффиндор. Всю мою жизнь я прожила в окружении толпы призраков. Так что, если вернуться к твоему вопросу, я — последняя, кого надо спрашивать, что правильно, а что — нет.

Если Драко и раньше не понимал, что сказать, то теперь он был полностью сбит с толку.

— Но тебя я никогда не бросала, — продолжала она, не обращая внимания на его смущение. — Ты тоже жил в окружении призраков. Я помню, потому что все, что я могла — это удерживать тебя рядом хотя бы недолго. А теперь ты рассуждаешь, как Дромеда, и я надеюсь, это означает, что ты перестал со мной считаться. С чего бы кому-то это делать? Ко мне так редко прислушивались, что я не знаю, что сказать.

— Я внимательно тебя слушаю, — сказал он.

— Но я не могу повлиять на твои суждения.

Она взмахом палочки призвала старый альбом с противоположного конца гостиной.

— Смотри.

Он придвинулся ближе. Она раскрыла альбом и принялась медленно листать. В нем было множество колдографий сестер Блэк, большей частью снятых, когда те были подростками, на летних каникулах. Ближе к концу имелась колдография Нарциссы, Беллатрикс и Андромеды в затейливых парадных мантиях на фоне семейного гобелена. Молоденькая Нарцисса сияла от счастья. Беллатрикс выглядела на удивление нормальной и ослепительно красивой. Андромеда скрывала за весельем тревогу, и все время притягивала к себе сестер, которые пытались высвободиться из слишком тесных объятий.

— Дромеде здесь двадцать один, снимали в день ее рождения. Эта последняя колдография, которая у меня есть, и достаточно взглянуть, чтобы все понять. Она прощалась с нами, а я даже не догадывалась.

Она закрыла альбом, отдала его Драко и слегка сжала ему руку.

— Не волнуйся за меня. Я привыкла к тоске. Люди постоянно умирают, даже когда остаются в живых.

Вот и все. Конец истории. Драко понял намек, поднялся, и, дойдя до собственной спальни, положил альбом на кровать. Он почти не видел колдографий молодой матери, и его мучило любопытство.

* * *
Воскресенье. Ужасный день, который начался так же, как неделю назад: Драко бродил по гостиной, пока домовики расставляли стулья для следующего Собрания Тех, Кого Драко Малфой Не Хотел Видеть в Своем Доме. Точнее некоторых хотел, но только не вместе с остальными. Примерно в среду матушка сняла траур и начала вести себя так, словно ничего не случилось. Она сказала Драко, что в прошлое воскресенье, зайдя в гостиную, внезапно вспомнила, что у нее назначена другая встреча. Несмотря на прозрачность лжи, оба сделали вид, что поверили. Но в этот раз мать твердо решила присутствовать. Она устроилась на диване в дальнем конце гостиной, что только сильнее нервировало Драко. Он распорядился упаковать сумку со всем необходимым для ночевки, и теперь мрачно рассматривал ее, словно это по вине сумки ему предстояла ночь в аду. Первыми снова появились Уилл, Дин, Донован и Бьянка, и Драко представил их матушке, которая вежливо их приветствовала, прежде, чем вернуться на свой насест.

Поджидая остальных, он обратился к Уиллу:

— Ты так и не сказал, куда мы отправимся.

— Точно, не сказал. Скажу в конце собрания, так что готовься.

Драко неодобрительно посмотрел на Уилла и перевел взгляд на Бьянку в надежде, что та разговорится.

— Мне он тоже не сказал, — виновато объяснила та.

— Отлично!

Он все узнает тогда же, когда и Поттер. Он выбрал стул, и, пока из камина появлялись остальные, не отводил глаз от пола. Блейз устроился рядом и ткнул его в бок.

— Привет, Малфой. Хочу, чтобы ты знал — ты не самый худший крестный на свете.

— Вот спасибо, — ядовито ответил он.

— Что ты опять наплел Амаранте? Заставила купить себе плюшевую лису. Я так и не понял, зачем.

— Спроси у Грейнджер. Это ее книжка.

Блейз плотно сжал губы, так что Драко решил быстро поменять тему, прежде, чем молчание станет неловким.

— Панси тоже хочет петь.

Блейз был потрясен настолько, что полностью забыл о Грейнджер.

— Что? Ты уверен, что это была Панси?

— Если кто-то по непонятной причине решил выдать себя за нее, следовало бы играть более убедительно, — заметил он.

На самом деле Панси была больше похожа на себя, чем когда-либо, но он понимал, что она не хотела бы, чтобы Блейз обо всем узнал.

Прежде, чем Блейз успел ответить, Уилл поднялся и прочистил горло.

— Ладно, начинаем. Я отобрал несколько клипов, чтобы те, кто никогда не бывал на маггловском концерте, могли посмотреть, как это выглядит. Би, будь добра.

Бьянка вытащила из сумки странный предмет, и, раскрыв его, словно большую книгу, водрузила на стол посреди гостиной. Потом нагнулась и быстро постучала пальцами по нижней поверхности, из-за чего сверху на маленьком экране начали мелькать цвета. Наконец, добившись того, чего она добивалась, она взмахом палочки спроецировала содержимое экрана на стену.

Смотреть клипы было интересно, но Драко никак не мог сосредоточиться. Он мог думать только о ночевке, и мечтал, чтобы встреча поскорее закончилась, и он, наконец, узнал, что ему предстоит. Он несколько раз оглядывал гостиную: все, похоже, думали о том же. Гермиона ломала пальцы, а Поттер и Джордж сидели, вытянувшись в струнку и сжимая кулаки на коленях. Кроме Уилла, никто не произнес ни слова. Через сорок пять минут, которые тянулись дольше, чем вся предшествующая неделя, Бьянка закрыла музыкальную машину, и Уилл обратился к собравшимся:

— Прежде, чем раскрою планы на вечер, хочу обсудить финал. Мы пока не решили, что будем петь, но запланировали групповой номер, в котором смогут участвовать все. К нам присоединится подруга Дрейка, так что кавалеров и дам будет поровну, если вычесть Дона. Будем танцевать парами.

Поттер подозрительно оглядел комнату, словно пытаясь вычислить злодея, которого могут навязать его невинной крошке-принцессе.

— Что за подруга? — спросил он.

— Мы не знакомы, но ее зовут Панси.

— Паркинсон? — ахнул Поттер.

— Есть вопросы? — поинтересовался Драко, и Поттер вызывающе уставился на него.

За Панси Драко был готов кидаться заклятьями в любое время. Для этого и существуют друзья.

— Уверен, ни у кого нет ни к кому вопросов, — заявил Уилл голосом, который, видимо, считал умиротворяющим. — И вообще, время пришло. Все, кто не собирается на ночевку, могут идти.

Блейз ущипнул Драко за руку и поднялся на ноги.

— Веселья, приятель, — сказал он и, хихикая, отправился к камину. Дин как-то ухитрился просочиться вслед за ним, потому что вступил в камин вместе с Гвен и Донованом. Матушка, бросив на Драко сочувственный взгляд, выскользнула из гостиной.

Уилл с широкой улыбкой оглядел оставшихся шестерых волшебников, игнорируя нацеленные со всех сторон кислые взгляды.

— Я снял домик за городом, — начал он. — Три спальни и ванная, так что прятаться друг от друга не получится.

— Три спальни? — в ужасе переспросил Драко, проделав в уме кое-какие вычисления.

— Да. В одной буду я с женой, остальные две поделите между собой.

Драко поднял глаза как раз вовремя, чтобы ухватить остатки смятения на лице Поттера.

— Я — с Малфоем, — заявил тот, словно бросаясь на спасение детишек от соплохвоста.

— Отлично. Сможешь защитить от меня всех остальных, — ядовито прокомментировал Драко.

— Именно так, — серьезно ответил Поттер, до которого, похоже, сарказм не дошел.

— Никого не надо защищать — вмешался Уилл. — Мы отлично проведем время.

— Все готовы? — спросила Бьянка. В отличие от мужа она заметно нервничала. — Портключ активируется через пять минут.

Она извлекла из сумки бутылку из-под сливочного пива и поставила ее на стол. Все собрали свою поклажу и осторожно подошли ближе.

— Я не хочу жить вместе с Поттером, — заявил Драко, хотя и понимал, что после героического выступления жаловаться поздно.

— Все уже решено, — ответил Уилл шелковым тоном. — И он хочет поселиться с тобой. Ты же не станешь отказываться от такого щедрого предложения дружбы?

— Ну… — начал Поттер. — Я не совсем это имел в виду.

— А что тогда? Ты что, не хочешь дружить с Драко?

— Нечестно задавать вопросы…

Но тут активировался портключ, и их выбросило на медвежью шкуру посреди тесной гостиной. Уилл провел их по домику, восхваляя крохотную кухню и обшарпанную ванную так, словно все были в восторге от того, что здесь оказались. Драко пытался привлечь внимание Гермионы, но та упорно отводила глаза. Уилл проводил Драко и Поттера в их спальню, где две узкие кровати стояли почти впритык. Драко пожалел, что не покончил с собой в ту пору, когда это никого бы не удивило.

— Первое упражнение начнется через час, — бросил Уилл, кинулся к двери и торопливо прикрыл ее за собой.

Может, Уилл был наделен шестым гриффиндорским чувством, подсказывающим, когда брат-гриффиндорец хочет излить душу, потому что не успел Драко положить сумку на кровать, как Поттер заговорил:

— Послушай, Малфой, прежде, чем начнем что-то обсуждать, мне надо выяснить, жалеешь ли ты о том, что натворил, — сказал он, сужая глаза с видом, который, видимо, считал угрожающим.

Драко ответил холодным взглядом, который удался ему гораздо лучше.

— Не вижу проблемы, учитывая, что мы не собираемся ничего обсуждать.

Поттер напрягся еще сильнее, но его решимость от этого не уменьшилась. Ему не хватало старых друзей: Поттер вкладывал в бессмысленную беседу больше жара, чем Панси в обсуждение жениха (в тот недолгий месяц, когда она была обручена).

— Нет, собираемся. Мы застряли тут на всю ночь, и деваться нам некуда, так что начнем сначала. Так жалеешь или нет?

Вопрос, по многим причинам, был на редкость нелепым.

— О чем именно жалею? Что облажался, выполняя задание, которое не хотел выполнять, не держи Повелитель матушку в заложницах? Можно и так сказать.

Он изогнул губы и решил напомнить Поттеру о том, что кое-что он все-таки сделал.

— Жалею, что не назвал твоего имени, хотя был уверен, что это ты? Нет. Жалею, что помог посадить собственного отца? Нет. И жалею ли я о значках «Поттер-вонючка»? Разумеется, нет!

— А о том, что обзывал Гермиону «грязнокровкой»?

Поттеру-то какое дело? Всюду сует свой нос!

— Это касается только меня и Грейнджер.

— То есть ей ты сказал, что жалеешь.

До Драко сарказм дошел сразу и полностью, но он решил не опускаться до ответа.

— Ты не можешь рассчитывать, что тебя простят, если ты даже не просишь о прощении. Если ты перед ней не извинился, лучше скажи сразу. Так ты жалеешь или нет?

Да, он не просил о прощении. Какой от прощения толк? Даже если в один прекрасный день Поттер решит его «даровать».

Драко на мгновение прикрыл глаза, пытаясь взять себя в руки.

— Хотел бы я посмотреть, как бы ты себя вел, если бы тебе день за днем, с самого рождения, внушали одно и то же.

— Ты все еще в это веришь?

Словно Поттер знал все заранее и просто ждал, чтобы Драко проговорился. Ни хрена тот не знал! Понятия не имел, о чем толкует.

— Нет, — выдавил Драко сквозь сжатые зубы. Их задушевная беседа становилась все веселее. Он чувствовал, что утрачивает контроль над собой, и не знал, как его вернуть.

— Тогда перестань упираться.

Тон, как у победителя!

— Так ты жалеешь?

— Ладно, — выплюнул Драко, и, несмотря на все усилия, его понесло. Он поглядел на Поттера и вскипел от бешенства. — До хренища жалею, так? Ты, что, думаешь, мне нравится тратить годы зря? Думаешь, я только и мечтал влезть во все это дерьмо? У тебя под рукой всегда был кто-то, кто мог подбодрить, и все вокруг тебя просто обожали, — передразнил он. — А мне достались ледяные прикосновения матушки и Панси Паркинсон, плюс тетка Беллатрикс, парочка телохранителей и отец, заявлявший, что я должен справляться сам. При такой поддержке попытался бы ты не вырасти придурком!

Поттер изумленно смотрел на него. Постепенно гнев и ярость на его лице стали сменяться сдержанным любопытством. Только гнев Драко никуда не делся. Наоборот, от выдержки Поттера он только разгорелся сильнее.

— «Ты сам во всем виноват», — продолжил он. — Думаешь, я не знаю? Хотя спасибо, что напомнил. Очень полезно было еще раз выслушать, особенно от тебя.

Он изо всех сил старался разозлить Поттера, чтобы у них появилось хоть что-то общее, но ничего не получалось. Поттер на глазах успокаивался, и было ощущение, что поток его ярости переливается в Драко.

— Не думал, что ты это признаешь, — сказал Поттер. Ему хватило наглости выразить изумление, словно он считал, что хоть в чем-то понимает Драко.

— Особой тайны тут нет, — выплюнул он.

Все его тело было в таком напряжении, что он не смог бы пошевелиться, даже если бы захотел. Кровь громко пульсировала в ушах.

— Это я виноват, что устроил себе ужасную жизнь. И что вырос в семейке насквозь прогнивших уголовников тоже каким-то образом моя вина. Это все знают. Это же Малфои, так? Почему они не могут вести себя как все порядочные люди? Это все так думают, но я не думаю, что они настолько уж лучше. Легко быть долбаным героем, если каждый раз, когда хочешь кому-то помочь, не приходится преодолевать разлад с самим собой!

Поттер все с тем же мерзким бесстрастным лицом склонил голову набок:

— Кстати, вспомнил — почему ты вообще стал помогать Гермионе?

— Потому что она понятия не имела, во что вляпалась! Она собиралась писать книгу, располагая десятой долей нужной информации, и при этом рискуя жизнью. Она даже не подозревала, что за всем стоят Упивающиеся. И ей в голову не приходило оберегать спину. Я хотел, чтобы она прекратила, но она не послушалась.

Снова удивление на лице Поттера, начинающего всезнайки.

— Я пытаюсь понять, но ты говоришь полную чушь, — осторожно произнес он. — Ты что, хочешь сказать, что засадил отца в тюрьму, чтобы Гермиона оказалась в безопасности?

— Мне что, на пальцах объяснять? — поинтересовался Драко, чтобы скрыть свои настоящие мысли. То, что заявил Поттер, сбивало с толку, потому что сам он этой связи не видел. В своей голове он пытался остановить Гермиону, чтобы та избежала некоей неопределенной угрозы, но она убедила его действовать по своему плану и, в конце концов, отец оказался в тюрьме. Серия почти случайных совпадений, которые он не вызывал, но не сумел предотвратить. Но теперь, когда он увидел все в другом свете, его ярость стала ослабевать. С точки зрения Безупречного Героя Поттера, рискнуть и без того сомнительной репутацией семьи и пожертвовать семейным положением ради справедливости и Гермионы Грейнджер… это было своего рода героический поступок.

Он с изумлением посмотрел на собственные ладони, и, на мгновение позабыв о Поттере, ощутил прилив гордости. Должно быть, Гермиона с самого начала все воспринимала именно так. Тогда не приходилось удивляться, почему она позволила за собой ухаживать. И, ко всему, он наконец-то вычислил вторую причину, по которой стал ей помогать: не только потому, что она была в опасности, но и потому, что это было правильно.

Он опомнился и постарался принять бесстрастный вид, но, похоже, было поздно. У Поттера на лице появилось дурацкое выражение — с высоко поднятыми бровями и малоэстетично отвисшей челюстью.

— Именно так ты и поступил, верно? И до этой минуты об этом не догадывался?

— Перестань вести себя так, словно ты меня понимаешь, — пробормотал Драко.

— Может, и не понимаю.

Было очевидно, что эта мысль пришла Поттеру в голову впервые. Драко нахмурился.

— У меня еще один вопрос.

Поттера всего перекосило, словно он проглотил что-то кислое. Драко приготовился к очередной атаке.

— Какие у тебя… намерения относительно Гермионы?

Он не знал, что сказать. Поттер устроил отличную ловушку. Если он скажет, что никаких намерений у него нет, Гермиона может решить, что он поддался Поттеру, потому что недостаточно ее любит. А если скажет, что есть, она обидится, что он признался ее друзьям прежде, чем она сама оказалась к этому готова.

— Не твое дело, — сказал он наконец.

Глаза Поттера распахнулись от ужаса, и Драко осознал, насколько сильно себя выдал. Если бы у него не было никаких намерений, он должен был бы немедленно и с отвращением об этом заявить.

— А она что об этом думает? — поинтересовался Поттер, словно ответ его по-настоящему пугал.

— Сам и спроси, — сдал назад Драко. — Откуда мне знать, что она думает?

— Даже не знаю, что сказать. — Поттер, как обычно, его не услышал. — Думаю, сам понимаешь, что я тебе все кости переломаю, если вздумаешь ее обидеть.

Драко закатил глаза.

— Ну да, наш защитничек в очередной раз бьет себя кулаком в грудь. Ты ей кто, отец?

— Нет, но знаешь, кто ее отец?

— Маггл какой-то.

Это он знал, и это его больше не волновало.

— Верно, но я о другом. Он — стоматолог. Знаешь, чем они занимаются?

Драко неохотно потряс головой.

— Стоматологи — это маггловские специалисты по пыткам. У них имеются целые сундуки с плоскогубцами, дрелями, иголками и острыми стальными крючками. Тебя привязывают к стулу, заставляют открыть рот, а потом тыкают, сверлят и выдергивают зубы, пока им не надоест. И знаешь, что они делают потом?

Драко изо всех сил старался сохранять бесстрастный вид, несмотря на бешено бьющееся сердце и мокрые ладони.

— Берут с тебя деньги и говорят, когда прийти в следующий раз. Чтобы начать все снова.

Драко сумел выдавить сквозь сжатые челюсти только один вопрос:

— Зачем?

— Нравится им, — мрачно ответил Поттер, и Драко почувствовал, как холод пробежал по спине. Если не считать маггловского происхождения, между его отцом и отцом Грейнджер было больше общего, чем он ожидал.

— Так что будь поосторожнее, если тебе дороги твои зубы, — угрожающе завершил Поттер.

— Кончай разговор, — ответил Драко, стараясь сделать тон как можно более скучающим (но все-таки пробежав языком по передним зубам).

— Кончаю. И все еще считаю тебя скользким приспособленцем без стыда и совести, — сказал Поттер, но, вместо того, чтобы в гневе выскочить из комнаты, как мечтал Драко, остался стоять.

После напряженной паузы Поттер, весь перекосившись, медленно вытянул вперед руку. Драко растерянно и с отвращением уставился на нее. На лице Поттера снова проступила идиотская решимость. Драко решил подождать и посмотреть, не уберет ли тот руку, но Поттер даже пальцем не пошевелил. Он просто стоял и ждал, держа ладонь на весу и глядя Драко прямо в глаза.

— Ладно. Я считаю тебя самовлюбленным придурком, — ответил Драко.

Он грубо ухватил Поттера за пальцы и резко тряхнул. Поттер ответил таким же сильным пожатием, кивнул и вышел из комнаты.

Драко опустился на койку, думая, как все плохо. Через несколько минут раздался стук в дверь.

— Чего надо? — крикнул он.

В приоткрытой двери показалась Гермиона, что означало: час гриффиндорских признаний еще не окончился. Хорошо уже, что не Джордж!

— Я встретила Гарри на кухне, и у него был расстроенный вид, — сказала Гермиона, мешкая на пороге. — Ничего не случилось?

— Не знаю, как у Поттера, а у меня все отлично, — буркнул он. Она села рядом с ним на кровать. Он понимал, что ей хочется поговорить о Поттере, но решил нанести встречный удар и полностью переменить тему.

— Твой отец — правда, стоматолог? — спросил он, сбив ее с толку.

— Да, и мама тоже. А ты откуда узнал?

Может, ей было неприятно, что он это выяснил, но он не собирался ее за это осуждать.

— Поттер сказал, — признался он. — Что, и матушка тоже? А это законно?

— Что? Стоматология? — недоуменно переспросила она.

— Ну, если ты ее так называешь, — ответил он, обиженный ее спокойной реакцией. Может, в маггловском мире в этом не видели ничего особенного, но в нормальном мире точно также относились к домовикам, и Гермиона хотела это прекратить. Его поразило, что она не собирается неустанно бороться с так называемой «стоматологией», даже если это означает, что ее родителям придется закрыть свою пыточную камеру. Это отдавало лицемерием.

— Постой, — сказала она. — Что Гарри тебе наговорил про стоматологию?

— Всё, — укоризненно ответил он. — На подробности он не поскупился.

— На какие подробности? Драко, стоматологи — это такие маггловские целители, которые лечат зубы.

Он только собирался обвинить ее в том, что она пытается приукрасить зверские пытки, как до него дошло, что Поттер — наглый и беспардонный лжец.

— Ох, ну и придурок, — пожаловался он.

— Так что он сказал? — потребовала она.

— Сказал, что они занимаются пытками и для собственного развлечения рвут людям зубы. И я ему поверил!

В последний раз.

— С чего вы вообще стали обсуждать стоматологию?

— Ни с чего, — ответил он, прекрасно понимая, что она ему не поверит.

— И он заговорил о моих родителях. Почему?

— Ладно.

Похоже, придется сказать Гермионе правду. Опять. Ему не хватало старых друзей еще и по этой причине — тем можно было врать.

— Он пытался запугать меня твоим отцом.

Ее глаза расширились. Он понял, что она вычислила связь и начала паниковать.

— Ты сказал ему, что мы встречаемся?

— Нет. Он спросил, не хотел бы я с тобой встречаться. Я ответил, что это не его дело. Он решил, что это значит «да», потому что считает, что всё вокруг — его дело. Потом он попытался меня запугать, и, когда это не сработало, наговорил всяких гадостей про твою семью. Что и говорить, героическое поведение.

Все вокруг считали, что Поттер — воплощенная честность и правдивость, но Драко-то знал лучше. Это все из-за идиотских очочков: они придавали Поттеру беспомощный и невинный вид, и просто тому шли. Если бы у Драко волосы постоянно торчали во все стороны, словно он только что свалился с сеновала, и имелись щенячьи глазки в уродливых очочках, готовые в любой момент наполниться слезами, люди бы выстраивались в очередь, чтобы его утешить. Но у Драко были великолепные волосы, ледяные глаза, а его профилем можно было резать стекло. Стоило ли быть эффектным красавцем, если никому тебя не жалко? Но Гермиона, похоже, его жалела, и пока этого было достаточно. Правда, как раз сейчас та не испытывала никакого сочувствия.

— Просто Гарри еще тебе не доверяет, — бросилась она на защиту. — Почему он вообще заговорил об ухаживании?

— Понятия не имею. Он с чего-то решил, что отлично во мне разбирается, и что я только и думаю, как совершить какое-нибудь злодейство. Хотел выяснить, с чего я стал тебе помогать. Решил, что я у меня имелся какой-то тайный коварный умысел, — ответил он, драматически закатывая глаза.

— И что ты ему ответил? — спросила она, и он вспомнил, как его совсем недавно осенило. Он не знал, как она отреагирует, если ей про это сказать.

— Ответил, что хотел, чтобы ты перестала раскапывать чужие тайны, потому что ты не понимала, во что влезла.

Она медленно кивнула. Драко понимал, что ей хочется выспросить во всех подробностях, что именно они с Поттером друг другу наговорили. И для этого ей всего-то надо было задать сотню тщательно сформулированных вопросов. Драко осторожно огляделся по сторонам, раздумывая, как уклониться от дознания.

— Когда Гарри узнал, что ты собираешься за мной ухаживать, он стал тебе угрожать?

— Да, только мне было все равно.

— О чем еще вы говорили?

— Он обвинил меня в разных гнусных грехах, а я объяснил, что это не так.

— Каких именно грехах?

«Никогда, никогда не сдавайся!» — вот девиз Гермионы Грейнджер.

— Не помню. Всякие выдуманные обвинения.

Незаметно выпрыгнуть в окно явно не удастся.

Она скептически посмотрела на него, и он поспешил придать лицу бесстрастное выражение.

— И что, твои объяснения его устроили?

— Да. Нет. Не знаю. Он решил пожать мне руку.

Может, изобразить апоплексический удар?

— А ты?

— Ну, можно сказать и так.

Если сильно-сильно пожелать, может, домик рухнет? Или начнется пожар, и им придется спасаться бегством, и они забудут об этом разговоре…

Она улыбнулась и облегченно вздохнула.

«Домик, все в порядке. Можешь не рушиться».

— Это хороший признак, — заметила она.

В дверь снова постучали. Как раз тогда, когда ему удалось преодолеть последнее препятствие!

— Чего уж, заходите, — сказал он. — У нас тут, похоже, место общего сбора.

Уилл открыл дверь и широко улыбнулся.

— Я не помешал?

— Нет, — быстро ответила Гермиона.

— Нет, — уныло согласился он.

— Пора начинать, так что пошли.

Уилл остановился и подумал.

— Сначала Дрейк, а через пять минут — Джейн.

— Отличная мысль, — сказала Гермиона.

Она встала и вышла в коридор. Драко вслед за Уиллом направился навстречу судьбе.

Примечание:

1. «Oricula Pulsum» — «Удар по уху». Заклинание придумано автором.