- Что не так с моей принцессой? – мягко прошептал Драко в шею Гермионы. Он видел маленькие мурашки на её коже, когда сделал это, и убедился, что теплое дыхание сильно влияло на неё в холодную ночь.

Это была одна из тех вещей, которую он любил в ней, в них.

Он знал о ней почти все: как трясутся её губы, когда она пытается не заплакать, или как она беспокоится о чем-нибудь, как она не может усидеть на месте или теребит что-то руками, обычно платье, когда чувствует себя неловко или стеснительно. Когда она была взволнована, её прекрасные глаза, которые он очень сильно любил, всегда загорались. Она морщила носик и надувала губки каждый раз, когда думала и видела что-то, что было ей очень интересно. Он любил её щечки, которые становились нежно-розового цвета, когда она злилась или просто стеснялась, то, как она кусала нижнюю губу, которая становилась еще более розовой, более привлекательной.

Он знал о ней почти все. И как мог не знать, когда его система была запрограммирована на то, чтобы всегда следить за ней и в ее присутствии не отрываться от нее?

Это была одна из причин, почему он увел её от этого суматошного и беспокойного сборища, происходящего внутри поместья. Он знал, что просто должен это сделать, когда стало ясно, что ей не нравится все это внимание, прикованное к ней.

Он не мог винить толпу. Её красота притягивала, как магнит, захватывая внимание людей вокруг неё.

Но он знал, что ей некомфортно там. Бесконечные вопросы и восхваление были слишком для нее, и он знал, что должен просто взять и увести её оттуда, подальше от всего этого.

Теперь они были одни снаружи. Они сидели в саду, на старых деревянных качелях, с пазами и шипами, и красивой рамой для поддержки. Он потянул Гермиону, заставляя её сесть к нему на колени, и обвил свои руки вокруг её тонкой талии, положив свою голову в изгиб её шеи так, что маленькие волоски из её прически немного щекотали его щеку.

Вечернее небо и отраженный свет из помещения создавали слабое сияние на её платье из красной тафты, шифона и тюля. Шелковая ткань на его руках ощущалась словно масло. Ему нравилось трогать её, ему нравилось трогать Гермиону.

- Можешь пообещать мне, что ты всегда будешь рядом со мной и не бросишь меня, что бы ни случилось? – вдруг прошептала Гермиона. Драко слышал, как надломился её голос, будто она пыталась не сломаться.

- Я уже обещал тебе это, принцесса. Что-то не так? Мне не нравится твой голос, - он нахмурился, мягко взяв её за подбородок, чтобы повернуть к себе и видеть выражение её лица.

Гермиона только улыбнулась и покачала головой.

- Обещай, что никогда не забудешь этот момент, сейчас, когда мы счастливы; когда мы любим друг друга.

- Гермиона? Что не так, любимая?

- Просто можешь пообещать мне это, Драко? – спросила она практически умоляюще. Драко мог только согласно кивнуть, хотя он толком не понимал, что происходит в её голове.

Драко думал, это из-за того, что она была расстроена тем, что завтра он, наконец, начнет свое летнее обучение. Это лето предназначалось для его тренировок, и у него было только три свободных дня для помолвки. Но он знал, что она понимала это. Он даже попытался отложить обучение, чтобы провести с ней больше времени. Она же до сих пор не злится на него из-за того, что он сделал её брату, да? Мерлин знал, что он уже поплатился за это, неохотно ему помогая, и даже был заподозрен в процессе, хотя на самом деле был единственным, кто сделал бы это в первую очередь.

Гермиона прижалась ближе к нему, закрывая глаза и поворачивая свою голову так, что её щека оказалась возле его губ. Он поцеловал её щеку мягко, преданно, оставляя на её коже покалывающие следы.

- Я так сильно тебя люблю. Я никогда никого так не любила, - заговорила Гермиона, когда она наконец, открыла глаза, чтобы встретиться с его напряженным, но любящим взглядом. Вечерний свет сделал серые крупинки в его глазах особенными, более прекрасными.

- Если это все из-за моего обучения, то я думал, что мы уже поговорили об этом. Это моя судьба с самого рождения. Он выбрал меня. Ты не гордишься мной за это? – мягко спросил он, поглаживая большим пальцем уголок её губ.

- Ты знаешь, я всегда гордилась тем, что ты совершал, Драко. Но не этим, - честно призналась она.

Он поцеловал её щеку там, где гладил её пальцем.

- Ты знаешь, у меня нет выбора, - сказал он.

- Я знаю, Драко. Это то, что решал не ты, - ответила она, скидывая его руку со своей талии, чтобы встать.

- Эй, эй, принцесса. Что не так, а? Скажи мне, - обеспокоенно произнес он, обхватывая её талию сильнее, чтобы она не могла встать и уйти, в то время как его вторая рука успокаивающе поглаживала её обнаженное плечо.

- Я просто… мне нужно подумать кое о чем, Драко, - вздохнула она, все еще пытаясь вырваться из оков его рук, но Драко не собирался так просто её отпускать.

- О чем? Что не так, Гермиона? Есть что-то, что ты хочешь мне сказать? – спросил он взволнованно. Он знал её достаточно долго, чтобы понять, что что-то было неладно. Он знал её много лет. Если что-то расстраивало её, она всегда говорила ему об этом или искала его, чтобы он её успокоил. Это тревожило.

- Я так напугана, - вдруг призналась она. Невыносимый страх в её глазах заставил его забеспокоиться.

- Скажи мне, почему, - прошептал он, нежно перетягивая её к себе, чтобы посмотреть ей в лицо. Ему было тяжело видеть непролитые слезы в её глазах. Он потянулся к ней, чтобы убедиться, что нет признаков причиняющей боль влаги.

- Я боюсь проснуться однажды и понять, что ты больше меня не любишь. Не хочу, чтобы этот день настал. Я люблю тебя слишком сильно. Я не хочу терять тебя, Драко, - рука Гермионы бессознательно сжимала ткань на его груди, его костюм смялся от давления её трясущихся рук; но ему было наплевать на его костюм. Он просто хотел знать, что его принцесса в порядке.

- Ты знаешь, что такого не произойдет. Я люблю тебя, хорошо? Я не знаю, что за мысли появились у тебя в голове; но всегда знай, что ты единственная девушка, которую я всегда буду любить, - пообещал Драко, наклоняясь, чтобы горячо её поцеловать, посылая это чувство из сердца в поцелуй, наполненный его бессмертным обещанием.

– Закрой глаза, - прошептал он в её губы, все еще накрытых его собственными, целуя её снова.

Гермионе не надо было ничего делать, потому что её глаза уже были закрыты во время поцелуя, но она никогда бы не открыла их, повинуясь его приказу.

Гермиона ахнула, когда она почувствовала что-то холодное, вдруг украшающее линию её шеи. Она почувствовала, как Драко застегнул замок на её затылке. Затем его рука коснулась её шеи, плеча, а затем ниже, её предплечья и кисти. Он взял её руку в свою и поднял, чтобы она смогла почувствовать гладкость грушевидного камня, покоящегося на выпуклости её груди. Он был гладкий, немного скользкий, холодный и тяжелый. Это было приятно.

Но ничто не сравнится с тем чувством, когда она увидела его, открыв глаза. Она снова ахнула, когда её взгляд опустился на грушевидный бриллиант. Вокруг него сияли каплевидные зеленые блестящие и изящные изумруды. Они лишили её дара речи.

- Помимо того, что ты чувствовала себя не в своей тарелке, я вытащил тебя сюда из этого сборища, чтобы подарить это. Это фамильная вещь. Мама сказала, чтобы я дал тебе его, когда мы поженимся, но видя, как ты спускаешься по лестнице и как прекрасно выглядишь, я знал, что не смогу заставить это ожерелье ждать два года, пока оно украсит твою шею. Никто не может им владеть. Оно принадлежит только тебе и всегда будет так, - искренне сказал он ей. Его голос был таким честным… таким влюбленным, что почти заставил её плакать. Было ли возможно, что этот голос когда-нибудь изменится? Было ли достаточно уверенности во всем том, что звучит так искренне, так спокойно и жизнерадостно?

- Что я для тебя, Драко? – прошептала она. – Скажи мне, что я на самом деле значу для тебя.

- Ты для меня все, - улыбнулся он, мягко взяв её подборок, чтобы приподнять к уровню своего лица. – Я люблю тебя и буду любить вечно, несмотря ни на что. Я обещаю. Никогда не забывай этого.



Сад был прекрасным в тот день. Летние цветы были в полном цветении. Они качались и излучали солнечное сияние. Маленькие росинки как бриллианты украшали прекрасно подстриженный кустарник и цветы, блаженно растущих в полном очаровании сезона.

Ничего не изменилось в этом месте. Может, он стал не таким бесконечным и большим, как думала раньше Гермиона, но это из-за того, что она сейчас старше, может, из-за того, что она выросла и могла все ясно видеть.

Пока ничего не изменилось.

Она ходила по тем же квадратным камням, по тем же мостам мини-сада, которые пересекала раньше; но её сандалии больше не подходили к квадратам.

Когда она была младше, она всегда считала все блоки, ступая по ним, и каждый квадратик идеально подходил под её маленькую ногу.

Она помнит, как считала. Она помнит, как прыгала, делая это. Числа были те же, хотя теперь она могла считать только на пальцах, пока шла, потому что ее сандалии стали слишком большими.

Тогда было так весело считать их, а сейчас она просто загибала пальцы.

Просто считать.

Просто считать ради воспоминаний.

Ничего не изменилось, кроме неё.

Она выросла.

Она не помнила, когда и как. Просто была черта, после которой ты знаешь, что вырос.

Возможно, это только что случилось.

Так, как должно быть.

Но это место заставляло её понять, что сейчас она более чем уязвима всем, что было раньше, когда она была моложе.

Поцелуй с Драко в последний раз, перед тем, как он ушел этим утром, заставил её чувствовать себя так, будто она сказала “прощай” единственной радости в своей жизни.

Он дал много обещаний.

У него было много планов насчет их двоих, когда он наконец-то вернется.

Но вернется ли он?

Она понимала, что он не знал этого точно.

И это причиняло боль.

Она словно находилась в прекрасном сне, а затем поняла, что он ненастоящий, что пора просыпаться.

Раньше она могла выбрать безразличие, сбежать и спрятаться, если не хочет с чем-нибудь сталкиваться. У нее были отличные укромные места. Они прекрасно подходили ей раньше. Теперь они бесполезны для неё.

Сейчас она просто не могла сделать этого.

Теперь это уже непросто.

Она не могла развернуться, уйти и ни о чем не заботиться.

Маленькой она всегда убегала в это место и искала определенное место в беседке, чтобы поговорить со своим отцом, когда была расстроена или ей нужны были ответы на вопросы.

Каждый день после чая её отец всегда сидел на своем месте под маленьким причудливым козырьком. В это время никто не мог беспокоить его повседневными делами, даже их мама.

Но в памяти Гермионы не было ни одного момента, чтобы бы он проигнорировал её, когда она приходила, садилась на его колени и говорила с ним о своих разочарованиях, или как Адриан был эгоистом, не разрешая покататься на его метле, или как няня Демельза ругала её за то, что ей не нравились её лекарства, или как мама отругала её за чтение стихотворений в тот день.

Он всегда бросал любые свои дела, чтобы послушать её. Она брала его печенья или сэндвичи, даже пробовала его чай и хихикала, распробовав его.

Это всегда заставляло чувствовать её лучше.

Это всегда заставляло её чувствовать себя любимой.

Именно сейчас это то, что ей было нужно.

Она улыбнулась, когда нашла то самое место, в которое прибегала, чтобы быть маленькой папиной дочкой.

Конечно, оно было занято. Всегда было.

Она никогда не замечала, чтобы её отец пропускал дневной чай.

Она сидел там с книгой в руке, куря свою пенковую трубку. Старая, золотая потертая пепельница лежала на деревянном столе рядом с его чаем, сэндвичами и незаконченной письменной работой, там, где они должны быть.

Теперь его голова была седой, а лицо покрылось морщинами.

На нем была та же одежда, он носил те же очки, сидел на том же месте и, когда увидел её, так же поднял глаза. На его лице появилась та теплая приветственная улыбка, которая всегда заставляла чувствовать себя дома, чувствовать, что она часть чего-то.

- Ах, как себя чувствует мой маленький ангел? - тепло улыбнулся он, когда Гермиона подошла и села около него. Она улыбнулась в ответ и положила свою голову на его грудь, будто была той маленькой девочкой.

- Помнишь, как ты ругал меня каждый раз, когда я пыталась залезть на то дерево? – начала Гермиона, её голос вдруг немного надломился. Она не была готова отпустить то, что имела. Но она знала, что должна.

Он даже не заметил, как дрогнул её голос, или просто молчал, чтобы слушать. Он ничего не сказал, а просто тихо кивнул, вспоминая.

- Мне всегда было интересно, почему это было так важно для тебя. Но это просто потому, что ты не хотел, чтобы я упала и поранилась. Я немного злилась на тебя из-за этого, но тогда я этого не понимала. Сейчас я понимаю, - сказала она, смотря на него.

Он улыбнулся и мягко поцеловал свою дочь в голову.

- Ты всегда будешь моим маленьким ангелом, Гермиона. Ты знаешь, я просто хотел, чтобы ты была счастлива и находилась в безопасности.

- Я знаю, папа, - кивнула она, её глаза излучали скрытую грусть.

Наступила долгая тишина, продолжавшаяся до тех пор, пока её отец не заметил странное беспокойство, скрытое в её глазах.

- Ты выросла и влюблена, но по-настоящему ли ты счастлива сейчас, мой ангел?

- Да, папа. Я очень счастлива. Но я не могу быть полностью счастливой, когда не чувствую себя полноценной, - ответила она, её голос сорвался, когда она запнулась.

- Что ты имеешь в виду, дитя мое? – взволнованно спросил он, откладывая свою трубку, чтобы видеть, что беспокоит его единственную дочь.

- Ты всегда говорил мне, что если мне нужны ответы, я должна просто спросить, потому что глупые, безграмотные люди никогда не задают вопросов. И это всегда, всегда должно награждаться только честностью, - выпалила Гермиона, её голос дрожал, но был полон решимости.

- Что ты хочешь знать?

Гермиона открыла рот, но тут же его закрыла. Она правда не знала, что сказать.

Могла ли она сделать это?

Готова ли была она потерять все, чтобы получить единственную потерянную часть?

Это была её жизнь.

Это было единственным, что она знала.

- Гермиона? Что не так? – её отец выглядел очень обеспокоенным, когда вытирал слезы, которые стали непрерывно течь из глаз его дочери.

- Я люблю тебя, пап. Правда, люблю, - задыхалась она. – Если ты любишь меня, то скажешь мне правду. Ты никогда не соврешь мне.

Но это утверждение вдруг превратило обеспокоенное выражение на лице Ансли Пьюси в страх, и слезы из глаз девушки полились с новой силой, потому что она поняла: это именно то, что она подозревала.

Сглотнув ком, который появился в ее горле, Гермиона заставила свои трясущиеся руки достать кое-что из её кармана. Это была маггловская фотография, которую она нашла пару дней назад в пустой комнате. Она сохранила её. Она дала ей другое чувство безопасности; другой уровень принадлежности, которого у нее никогда не было, будто впервые в жизни у неё появилось что-то, что по-настоящему принадлежало ей, что-то, что относилось к ней.

- Если ты любишь меня, то скажешь мне. Если ты любишь меня, то позволишь мне знать. Скажи мне, папа, кто эти люди? Кто они в моей жизни?

Её отец встал, шатаясь, и схватился за свою грудь. Гермиона видела страх и смятение в его глазах.

- Г-гермиона, где ты нашла это?

- Не имеет значения. Я должна знать. Пожалуйста, папа. С детства я пыталась похоронить все эти вопросы внутри меня, который появлялись каждый раз при взгляде в зеркало. У меня нет ни малейшего сходства с тобой, мамой и Адрианом. Я так завидовала ему и злилась на себя из-за того, что была другой. Я всегда спрашивала себя, почему каждый раз, когда я смотрю на вас троих, чувствую себя так, будто должна быть где-то ещё; где-то, но не с вами, - она плакала, вытирая слезы тыльной стороной руки. – Я должна знать. Я не заслуживаю знать правды?

- Г-гермиона, твоя мама и я… мы любим тебя, - её отец запнулся, задыхаясь, говоря прерывисто.

- Но не так сильно, как Адриана, - кивнула она, все еще плача.

- Я-я никогда…я никогда не думал, что ты подумаешь об этом, Гермиона. Мы любим вас обоих.

- Тогда, если ты любишь меня, то скажешь мне правду. Ты… ты мой настоящий папа?

Было больно просто слышать этот вопрос.

Она всегда задавалась вопросом об этой пустоте внутри неё, будто всегда искала что-то, но не знала, куда смотреть.

Все время она отрицала это.

И оно ужалило, когда она, наконец, столкнулась с этим.

- Г-гермиона.

- П-пожалуйста, я должна знать. Я знаю, ты единственный, кто может помочь мне. Я умоляю тебя, папа, - просила Гермиона, плача так сильно, как не плакала никогда в жизни. Все ранило, она чувствовала, как все эти чувства вырываются наружу, словно валун давил на её грудь и шею, перекрывая её дыхание. Все путаницы, неопределенности и сомнения за все эти годы обрушились на неё, как огромная волна, которая топила и душила её.

Она хотела, чтобы он сказал “да”, что он её настоящий отец, и все, о чем она все время думала – полный бред.

Но она знала, что было слишком поздно, чтобы думать об этом, как о реальности.

Он выглядел запутанным, испуганным. Ему потребовалось много времени, чтобы ответить и отвергнуть её заявления.

У него был секрет.

И он ранил его, словно ад.

Потому что она знала, что права.

- Г-гермиона… ангел, прости нас. Мы были в отчаянии, пожалуйста, прости нас, - умолял её отец, сгибаясь, сжимая свою грудь. Он качал своей головой. Виня себя? Чувствуя себя несчастным? Возможно, и потому, и потому.

Гермиона уже знала. Ее сердце уже знало. Но слышать это - другое. Это как убедиться в том, что тебе лгали, что тебя дурачили столько лет и, несмотря на это, ты игнорировала все эти знаки, позволяла себе быть глупой… потому что тебе некуда было идти. Потому что у тебя не было удостоверения личности. Потому что у тебя не было дома. Она чувствовала, будто в земле появилась огромная дыра. Одураченная. Обманутая. Одна.

- Как вы могли поступить так со мной? – прошептала она, чувствуя, как ее мир завращался, словно предателя, наконец, поймали, и он стоит перед ней и насмехается.

- Мы были в отчаянии, Гермиона. Твоя мама не могла вынашивать детей после Адриана. Нам нужна была дочь, и тут появилась ты. Ты нужна была нам, и мы… забрали тебя от твоих настоящих родителей. Но мы любим тебя. Пожалуйста, мой маленький ангел. Правда никогда не уменьшит нашу любовь к тебе. Это твоя семья. Мы твоя семья. Ничего не изменится, - умолял её отец, положив свою руку на заплаканную щеку дочери. – Ты все еще моя дочь, несмотря ни на что.

- Вам нужна была дочь? – заплакала она, отбросив руку отца так, как она думала до этого, никогда не осмелится сделать. – Так это правда, да? Сплетни о том, что у нашей семьи много долгов и что это большая удача, что нашу семью выбрали Малфои, чтобы слиться с ними – правда. Вы не просто лгали мне! Вы использовали меня! Как вы могли поступить так со мной? Всю свою жизнь я старалась для тебя и для маминого одобрения! Я старалась делать все возможное, потому что люблю вам! Я просто хотела вашей любви, но получается, что вы никогда не дадите мне её, потому что я нужна была вам, чтобы спасти вашу семью!

- Г-гермиона! Пожалуйста, все не так. Все абсолютно не так, - умолял её отец, заковывая свою плачущую дочь в объятия. – Мы любим тебя. Пожалуйста, не думай, что мы не любим. Ты все еще наша дочь и всегда ей будешь.

Гермиона не могла ничего сделать. Она не могла двигаться. Она была слишком зла, слишком разочарована, слишком подавленной. Все, что она могла делать – это плакать. Плакать потому, что она была жалкой, потому что она была никем.

- Кто я? – вдруг прошептала она сквозь душащие слезы.

Тишина… Безмолвие… Не то, что ей нужно было.

Ей нужен был ответ.

- Кто я, папа? Кто я на самом деле?

- Т-ты…Гермиона Грейнджер.

Перевод Grimmie
Редактура amberit