Внезапно в его глазах появляется страх… возможно, в моих словах он слышит «навсегда». Я качаю головой – из-за сегодняшних событий я совсем растерялась и не нахожу слов.
Я умоляюще смотрю на него и отступаю, но не успеваю сделать и шага, как Эдвард берёт меня за руку и отводит от остальных. По дороге к двери он снимает с вешалки нашу одежду, а я перехватываю озадаченный взгляд Розали, на который могу ответить только слабой улыбкой. И выхожу вместе с Эдвардом на прохладный ночной воздух.
- Белла… - тихо рычит он, крепко держа меня за руку, когда мы оказываемся на тротуаре. - Не могла бы ты просто сказать мне, в чём дело? Что случилось, чёрт побери?!
Близость к нему на мгновение отвлекает меня, его ясные зелёные глаза сейчас потемнели, взгляд напряжён от эмоций. Даже здесь, на свежем воздухе, я чувствую знакомый запах. Мысли устремляются в прошлое, к прежнему, юному Эдварду, вместе с которым мы стоим в коридоре возле его шкафчика.
- Это моя фотография? – спрашиваю я.
- Возможно, - отвечает он, с лязгом захлопывая дверцу.
- Ты держишь в шкафчике мою фотографию?
- Возможно. Он пахнет домом.
Но потом я снова вспоминаю о Кейт и её намёках. Она смотрела на меня так, словно знает всё. Как он мог рассказать ей!
Рывком освободив руку из его хватки, я быстро – и, вероятно, трусливо – иду прочь.
- Проклятье, - говорит он, легко догоняя меня несколькими широкими шагами, несмотря на то, что я тороплюсь изо всех сил. – Остановись хоть на секунду! Господи. Ты всё время от меня убегаешь, - он снова хватает меня за руку, но я резко оборачиваюсь, моя злость возвращается.
- Как ты мог, Эдвард? Как ты мог рассказать обо мне этой… девушке?
- О чём ты говоришь? Рассказать ей что? – кажется, он искренне недоумевает.
- Она ведёт себя так, словно всё о нас знает, - с этими словами я вновь трогаюсь с места. – Сейчас она практически обвинила меня в том, что я пришла следить за тобой.
- Что? Это безумие.
- Ну, я всего лишь повторила её слова.
- Белла, - говорит он снова, пятясь передо мной своим излюбленным раздражающим способом. К сожалению, на сей раз поблизости нет сугроба, в который он мог бы свалиться. – Я сказал ей только, что мы с тобой старые друзья. Если она утверждает что-то другое, это ложь.
- Такое впечатление, что ей известно больше.
Он раздражённо стонет:
- Кейт умеет манипулировать людьми. Что бы она ни говорила, это была просто попытка спровоцировать тебя.
- Тогда почему же ты с ней дружишь? – спрашиваю я, вероятно, с той же подростковой злостью, которая только что звучала в словах Кейт.
К этому моменту мы уже оказываемся на остановке метро – и я, держась за перила, начинаю взбираться по ступенькам на платформу. Там шумит и толкается большая группа подростков, мальчишки громко обмениваются грубыми репликами, а усилившийся ветер заставляет меня плотнее запахнуться в пальто. Эдвард всё ещё молчит. Наконец я искоса гляжу на его профиль: зубы стиснуты, на лице ясно отражается внутренняя борьба.
- Думаю, нам следует пойти куда-то и поговорить, - предлагает он.
- Поговорить о чём? – упрямо бормочу я, уже не совсем уверенная в том, как на него реагировать.
- Не здесь, пожалуйста. Мне нужно рассказать тебе о Кейт.
Ох, не хочу этого слышать. Совсем.
- Ты не обязан…
- Обязан, - говорит он серьёзно. – Дай мне возможность объяснить тебе. Правду. Моя квартира недалеко отсюда. Зайдёшь ненадолго?
Дом, в котором живёт Эдвард, находится примерно в десяти минутах ходьбы от метро, и мы идём туда – в основном молча. Я вижу, что он напряжённо думает о чём-то, и тоже углубляюсь в размышления. Приходится шагать шире, чтобы не отставать, и злость, которую я чувствовала совсем недавно, постепенно рассеивается. Он ведёт меня по какой-то тихой улице, и вскоре мы уже стоим перед красивым трёхэтажным особняком – в свете фонарей я вижу фигурные металлические решётки, украшающие верхний этаж. Эдвард шарит в кармане в поисках ключей, а я жду, стоя позади него на невысоком узком крыльце.
- Это всё твоё? – недоверчиво спрашиваю я, когда мы наконец входим и Эдвард щёлкает выключателем. Хотя, судя по фасаду, дому не меньше ста лет, внутри он отделан в современном стиле деревянными панелями, на полу лежат два со вкусом подобранных персидских ковра. Стены кремового цвета, а просторная гостиная, что слева от входа, похоже, получилась в результате объединения нескольких комнат. Внимание сразу привлекают угловой кожаный диван и внушительных размеров плоский телевизор. В некоторых деталях чувствуется мужской дух: современные картины,
бар-кофр, заполненный многочисленными бутылками. Кажется, дальше по коридору виднеется кухня, но трудно как следует разглядеть в темноте. Справа расположена лестница, ведущая на верхние этажи.
Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Эдварда – ведь здесь нет ничего, напоминающего о нём.
- Порядочную часть арендной платы берёт на себя Эммет, - смущённо признаётся он. – И Джаспер тоже. Они и занимались отделкой.
- О.
- У них же настоящая работа. И Эммет… зарплата у него… скажем так, солидная.
- Похоже на то, - бормочу я, оглядываясь вокруг.
- К тому же в прошлом году он получил довольно значительное наследство, когда умер его отец.
- Бедный Эммет, - шепчу я. – Как это случилось?
- Рак поджелудочной железы.
- Ужасно.
Эдвард коротко кивает и отворачивается. Но я чувствую, что он испытывает острую боль, которая прорывается, как какая-то невидимая сила, пока ему не удаётся снова спрятать её внутри.
- Ну что, хочешь большую экскурсию? – спрашивает он. Я киваю, соглашаясь, чтобы оттянуть неизбежное.
Эдвард скупо улыбается и, взяв у меня пальто, вешает его в шкаф, стоящий в прихожей. Потом ведёт меня за собой, и тёмное помещение впереди действительно оказывается кухней. Причём это кухня моей мечты: сплошь красиво матированная сталь. Должно быть, у них есть уборщица или какая-то помощница по хозяйству – для троих холостяков здесь чересчур хорошо прибрано. Но сильнее всего меня впечатляет другое: набор кухонной утвари, подвешенной на металлическом держателе над центральным островком – медный, ручной работы.
- Ничего себе! - говорю я, неосознанно двигаясь к этому великолепию и поднимая руку, чтобы потрогать. – Должно быть, стоит целое состояние.
Я даже не замечаю, что тихонько пробормотала последнюю реплику, но Эдвард слышит.
- Я получил всё это в подарок. От моих родителей, на окончание колледжа. Ведь я рассказывал тебе, что увлёкся кулинарией.
- Как красиво!
В детстве я всегда смущалась, бывая у кого-то в гостях. Не могла удержаться от сравнения чужих домов с моим – и, к сожалению, эта старая привычка не прошла до сих пор. Меня раздражает, когда я почему-то чувствую себя недостойной находиться в подобном помещении – словно попала в музей, а не в реальное жилище.
- Пошли, – говорит Эдвард, подавая мне руку.
Он ведёт меня через кухню в просто обставленную столовую.
С двух сторон длинного и величественного стола красного дерева тянутся две таких же внушительных скамьи – старинные, как в какой-нибудь королевской трапезной. Посреди стола, на тёмно-красной узкой скатерти, я вижу вазу со свежими цветами. И сразу думаю об Анджеле – должно быть, это её рук дело. Прямоугольное зеркало без рамы, занимающее правую стену, отражает всю комнату.
- Многое из мебели принадлежало родителям Эммета. Его мама примерно полгода назад переехала из их дома в новую квартиру в городе.
Я провожу пальцем по гладкому лакированному дереву.
- Всё-таки странно получается… я о наследстве. Ты получаешь материальные ценности, в то время как на самом деле хочешь только одного – вернуть обратно этого человека.
Впрочем, от нашего старого дома не осталось ничего, когда он сгорел… когда Рене…
- Через два дня, - тихо говорит Эдвард.
Я поворачиваюсь к нему, поражённая:
- Да. Ты вспоминаешь?
- Конечно. Каждый год. Мои соболезнования, Белла.
- Спасибо, - шепчу я… просто не верится. Почему-то тот факт, что он не забыл об этом, утешает меня.
- Остальные, наверное, скоро тоже будут дома. Пойдём?
Я следую за Эдвардом обратно через кухню и вверх по лестнице. По его словам, второй этаж занимает Эммет. И Джаспер, когда не в отъезде. Расположенная чуть дальше по коридору ещё одна лестница ведёт на третий этаж.
Комната Эдварда представляет собой переделанный чердак, и, как только мы входим, я чувствую волну облегчения. Теперь я узна
ю. Небольшой телевизор стоит на стеклянной тумбочке, в которую аккуратно засунуты игровые консоли. Есть и письменный стол, заваленный листами бумаги, блокнотами, ручками, здесь же лежит закрытый лэптоп. Я смеюсь, увидев на дальней стене знакомые старые афиши с выступлений пары любимых групп Эдварда, правда, теперь вставленные в рамки. Он замечает направление моего взгляда и тоже смеётся.
- Это уже классика, - говорю я.
- Да. Мама угрожала выкинуть их, вот я и… - он задумывается, и мы оба продолжаем стоять. Собственно, кроме стула возле письменного стола, сидеть не на чем. Разве что на кровати, которая, как я замечаю, невольно краснея, просто огромна.
За ней, у стены, стоят два битком набитых книжных шкафа – несколько книг даже засунуто плашмя поверх рядов. Там же, на полках, помещаются и кое-какие безделушки, и несколько снимков. Я решаюсь подойти ближе, и у меня перехватывает дыхание при виде небольшой фотографии в рамке: малыш Эдвард держит крошечную Элис, с ошарашенным видом уставившись на лежащий у него на коленях свёрток, а она внимательно глядит в объектив.
И ещё одна фотокарточка. Элис, укутанная в розовое одеяло, на узкой больничной кровати. Без волос, исхудавшая – но глаза… Её глаза словно светятся изнутри, в их глубине теплится какая-то смиренная мудрость. Я смотрю на Эдварда, он понимающе кивает, и тогда, взяв фото с полки, я пристально всматриваюсь в изображение. В изножье кровати сидит усталый Эдвард-подросток, держа на коленях маленькие белые ступни сестры. Растирает ей ноги.
- Это было за три недели до её смерти, - хрипло говорит он.
- Она красивая, - шепчу я. Эмоции слишком сильны, чтобы позволить мне заплакать.
Ещё минуту я гляжу на фотографию, стараясь запомнить каждую деталь, потом осторожно возвращаю на место.
- У меня обычно никого не бывает… - говорит он, окидывая взглядом комнату.
- Всё в порядке, - я сажусь на край кровати, испытывая лёгкое смущение. Гоню от себя непрошеную мысль о том, со сколькими женщинами Эдвард здесь развлекался.
Словно почувствовав, о чём я думаю, Эдвард нервно усмехается и проводит рукой по волосам.
- Я познакомился с Кейт и Гарретом в прошлом году, - начинает он без предупреждения, устроившись на полу в паре футов от меня и прислонясь к стене. – Мы все были первогодками, вот и начали тусоваться вместе – и проводить чтения, как ты знаешь. Через какое-то время я понял, что они не слишком счастливы. Гаррет спал с кем попало, и Кейт очень разозлилась, когда узнала об этом. Ведь они были вместе… со старших классов.
Он нервно ковыряет голубое ковровое покрытие и со вздохом распрямляет длинные ноги.
- Она была моей хорошей подругой, - продолжает он через мгновение. – Поэтому несколько ночей провела на нашем диване. Потом Гаррет позвонил. Хотел, чтобы Кейт вернулась, но настаивал на открытых отношениях. Я был в полном изумлении, когда она согласилась. Так и пошло. Она несколько раз пробовала встречаться с другими парнями, но ничего серьёзного. Он же то и дело завязывает какие-то интрижки.
Эдвард замолкает и смотрит на меня, словно оценивая мою реакцию. Я стараюсь оставаться бесстрастной.
- Мне это казалось немного странным, но я подумал, что если они оба не против, то и ладно, - он снова делает паузу, подтягивает к груди колени и наклоняется вперёд. Его тело словно излучает тревожную нервную энергию. – Но потом, этим летом, Кейт и я… Я был пьян. Всё вышло чертовски глупо, Белла. В общем, я сразу же пожалел о случившемся. Гаррет разозлился, а Кейт… ну, довольно быстро выяснилось, что она хочет от меня чего-то большего.
- О… - говорю я, испытывая тошноту. Так они были вместе – эта мысль вызывает у меня неприятные мурашки по всему телу. Кейт такая… отвратительная. Не здесь ли это происходило? Я едва не делаю движение, чтобы встать, но спохватываюсь и заставляю себя остаться на месте.
- О? Больше тебе нечего сказать? – спрашивает он.
- Эдвард, меня не касается, с кем ты спишь, - отвечаю я, пытаясь подавить дрожь в голосе. Разговор о сексе выводит меня из равновесия – я чувствую себя неопытной и глупой. Мы с Джейком позволяли себе… кое-что… но планировали подождать до свадьбы – правда, по разным причинам.
Эдвард возражает с лёгкой иронией:
- А по-моему, касается. Если ты мой друг. Друзья делятся всем, правильно? – он произносит последние слова ощутимо укоризненным тоном, и я осознаю собственный эгоизм. Мне следует научиться слушать такое, если уж он хочет рассказывать.
- Извини. Продолжай.
- Около месяца назад она полностью порвала с Гарретом, хотя я говорил ей, что не заинтересован. Она друг. Не более.
- Но она не сдаётся?
- Очевидно, считает, что я передумаю.
- А ты передумаешь?
- Нет. И, честно говоря, в последнее время мы общаемся гораздо реже. Я пригласил её сегодня только для поддержания мира. Извини, что бы она тебе ни сказала. Но, клянусь Богом, Белла, она ничего о нас не знает. По крайней мере, не от меня.
Я обдумываю его слова. Кейт действительно не сообщила мне ничего конкретного. И Розали упоминала о сплетнях. Кейт могла услышать что-то… или блефовала. Я знаю, Эдвард говорит правду.
- Люди судачат о нас, - говорю я.
- Что ты имеешь в виду?
- Как я от них и ожидала. В кампусе. Розали мне сказала.
- Не стоит слушать всё, что говорит Розали. Понимаю, она твоя подруга, но мне кажется, из-за неё у тебя неверное представление обо мне.
Я поднимаю брови, и это, похоже, раздражает его.
- Мне известно, какие сплетни ходят по факультету, Белла. Я не дурак. И да, я встречался кое с кем – и что? Но если ты считаешь меня каким-то бабником, то ошибаешься.
- Я не считаю.
- Правда?
- Да… я…
- Не ври мне, Белла. У тебя всё на лице написано. Ты не умеешь врать.
Покраснев, отвожу взгляд. Он прав. Я и в самом деле поверила Розали. Но теперь совсем сбита с толку. Слишком быстро я усомнилась в Эдварде, когда Кейт пристала ко мне. Почему? Вероятно, ищу какую-нибудь причину не доверять ему… И ведь действительно не доверяю?
- Извини.
- Я знаю, мы всё ещё… пытаемся разобраться. Но часть проблемы, по-моему, заключается в том, что ты не знаешь меня… больше не знаешь. Или, по крайней мере, так думаешь. А я не знаю, как не выйти за рамки допустимого, когда дело касается тебя… где проходит граница, что можно говорить людям, а что нет
- О чём?
- Не тупи, Белла. О том, кто ты в моей жизни, - говорит он с какой-то досадой.
- Я не знаю…
- Ты мне не доверяешь… пока не доверяешь. Это разочаровывает, но понять можно. Просто дай мне шанс, пожалуйста. Думаю, нам нужно многое обсудить.
- Ты прав.
- Можно спросить тебя кое о чём?
- Да.
Его голос тих и серьёзен:
- Почему ты не попыталась узнать о письмах?
Я ожидала этого вопроса, но мой ответ кажется нелепым даже мне самой:
- Я боюсь…
- Чего?
- Узнать. Получить подтверждение того, что Билли или Джейкоб… так предали меня. А если они знали об Элис? О её болезни? Я могла бы… попрощаться, - выдавливаю я последнее слово, снова глядя на фотографию Элис и Эдварда в больнице. Он держит её ступни так нежно, а через полупрозрачную кожу видны тонкие вены.
Эдвард стоически взвешивает мои слова.
- Думаешь, лучше не знать? – он встаёт и, опустившись рядом со мной на кровать, осторожно кладёт ладонь мне на колено, вызывая тёплый медленный ожог.
Я пристально смотрю на его руку:
- Не знаю.
- Хорошо. Буду честным и скажу тебе, какое чувство у меня из-за этого возникает. Словно тебе всё равно. Я знаю, ты пережила потерю. Но я тоже. Когда Элис умирала, лишь письма к тебе не позволяли мне сломаться… я представлял себе, что ты получишь эти письма и, возможно… поддержишь меня.
- Ох, Эдвард, - шепчу я.
- Я думал, ты, может быть, простишь меня за то, что я тебя покинул. Но потом… ей стало так плохо. Мне было не с кем поговорить. Ты так и не ответила, и я… Думаешь, только тебе было одиноко?
- Нет, не думаю. Извини. Мне не всё равно! – с жаром говорю я, не в силах остановить поток слов. – Совершенно не всё равно. Очень жаль, что тебе пришлось через такое пройти, Эдвард. В больнице я каждый день думала о тебе. Об Элис. Понимаю, как много для тебя значат эти письма. Но для меня они значат ровно столько же! И всё-таки я просто не могу сделать это по телефону… я пыталась! – теперь я плачу и не знаю, что ещё сказать… чувствую тяжесть слов Эдварда и понимаю его правоту. Я слишком медлю… он пытается достучаться до меня, но я боюсь. Часть моего сознания громко зовёт Джейкоба – чтобы он оказался здесь и спас меня.
- Пожалуйста, не плачь, - просит Эдвард, слегка придвинувшись ко мне. Я хочу прислониться к нему, но не прислоняюсь… потому что слишком сильно хочу. Вместо этого я обхватываю себя руками, растирая плечи. Мне так холодно.
- Извини, что вызвала у тебя такое чувство, - шепчу я. – И всё равно не могу выяснять такое по телефону. Но я обещаю. Обязательно сделаю это – когда буду дома.
- Ты собираешься в Форкс на Рождество? – тихо спрашивает он.
Я коротко киваю, слёзы всё ещё льются. Мне очень не нравится собственное растерянное состояние и странное ощущение, которое я испытываю, когда Эдвард сидит рядом со мной.
Он удручённо стонет:
- Прости меня, пожалуйста. И вообще, я чёртов лицемер, - встретив мой озадаченный взгляд, он вздыхает: – Когда ты уехала, я хотел позвонить тебе. Но не сделал этого, потому что слишком боялся, чёрт побери. Думал, ты просто повесишь трубку и всё будет кончено. Потому и начал писать. Но ты не отвечала… и тогда я уже просто не мог позвонить. А время шло…
Он быстро встаёт, исчезает в ванной комнате и через несколько секунд возвращается с комком туалетной бумаги.
- Это всё, что у меня есть. Как я и говорил: не слишком много гостей.
- Спасибо… - благодарно говорю я, вытирая лицо.
- Но, Белла, не проходит дня, чтобы я не пожалел о том, что не позвонил тогда.
Мои мысли устремляются к Анджеле, я вспоминаю её слова о том, как она не смогла со мной связаться по телефону. Мне не позвонил ни один человек – ещё одно подтверждение целенаправленной изоляции меня от прежней жизни, от друзей. Мог ли Билли так поступить? И зачем? Становится всё яснее, что если бы Эдвард и попытался позвонить, то я об этом даже не узнала бы. Но я молча киваю. Мне понятно его сожаление.
- Я тебе ещё не рассказывал… знаешь, я ведь побывал под арестом.
- Что?
- Ну, не то чтобы… наверное, правильнее сказать, был задержан. Вбил себе в голову, что должен просто поехать и увидеться с тобой.
- Ты шутишь?
- Нет, - невесело смеётся он. – Я угнал мамину машину и был пойман на границе Иллинойса. Это случилось примерно через два месяца после твоего отъезда. Отец потом посадил меня под замок.
- Мне было тогда так одиноко, - шепчу я тихо. – Я не пытаюсь вызвать у тебя чувство вины. Но было больно. Очень. Операции. У меня… ужасные шрамы. – Эдвард резко вдыхает, а я отворачиваюсь, чтобы не увидеть жалость на его лице. – Но ты не хочешь слышать об этом.
- Неправда. Хочу.
- Ты никогда не спрашивал.
- Я не был уверен, согласишься ли ты говорить на такие темы. Боялся поставить тебя в неловкое положение, - говорит он. Но я понимаю, что дело не только в этом. – Белла, - он протягивает руку и, едва касаясь, дотрагивается до моего плеча. – Ты красивая.
- Ты не видел.
- Мне не требуется видеть, чтобы знать это.
- Не надо. Пожалуйста, - выдавливаю я. – Не надо меня жалеть.
- Я мерзавец, - чуть слышно шепчет он. Не знаю, о чём это он… но, подняв глаза, вижу, что его лицо страдальчески искажено, во взгляде раскаяние.
- В этом нет твоей вины, Эдвард.
- Я…
- Нет. Ты тут ни при чём.
Он вздыхает, трёт ладонями лицо:
- Я хочу знать о том, что произошло. Если ты согласна рассказать. Я выслушаю всё.
Моя жизнь после пожара кажется мне слишком тяжёлой темой. Эдвард тоже страдал, и, боюсь, что бы я ни говорила, это только усилит его чувство вины.
- Я очень хочу рассказать тебе. Но не сегодня.
- Вечер выдался немного… неровным.
- Да, - вздыхаю я, подавляя зевок. – Предполагалось, что он будет твоим. А я пришла и всё испортила.
- Нет, всё испортила Кейт своим стервозным поведением.
- Да, но я слушала её, - возражаю я, пытаясь улыбнуться.
- Можно спросить, что ты подумала? О чтении?
- Мне понравилось.
- Правда?
- Да, правда. Я имею в виду, оба рассказа, по-моему, хороши. Но второй… просто очень.
- И что тебе в нём понравилось?
Я на секунду задумываюсь, и в это время Эдвард взбивает подушку и похлопывает по ней, предлагая мне прилечь.
- Я не могу остаться, Эдвард.
- Знаю. И всё-таки отдохни немного. Ты выглядишь измученной.
- Хорошо, - я смущённо уступаю и откидываюсь на подушку, а он укрывает меня мягким белым покрывалом.
- А теперь рассказывай, чем тебе понравился мой глупый рассказ.
- Во-первых, он очень красиво написан. Такие сдержанные эмоции… к тому же это не просто грустная история, в ней есть и нечто большее… я знаю, тебя это, наверное, рассердит, но я словно заглянула краем глаза в твою жизнь… в то, что ты чувствовал, когда был в Риме.
- Почему это должно меня рассердить? – спрашивает он, снова садясь у меня в ногах.
- На том занятии ты говорил об ошибочной концепции – что неправильно думать, будто автор всегда вкладывает в свои работы собственный жизненный опыт.
- Ох, - говорит он с лёгкой усмешкой, вспоминая. – Ну, возможно, я сказал это, только чтобы запутать тебя. На мой взгляд, невозможно писать о том, в чём у тебя нет опыта. То есть, по крайней мере, частично – в плане эмоций, действий, хоть чего-нибудь.
- Понятно, - говорю я, настороженно глядя, как Эдвард быстро обходит кровать, берёт вторую подушку и устраивается на ней полулёжа. Я покашливаю, внезапно осознав, как близко мы друг к другу – мне определённо следует уйти. Но я не могу пошевелиться… застыла неподвижно, глядя, как поднимается и опускается при дыхании его грудь.
- А что ещё? – спрашивает он.
- Мм… - я гляжу на потолок, чтобы собраться с мыслями. – Я смогла проникнуться внутренним миром твоего героя. Как он словно бы застревает в этом неопределённом состоянии… слишком близко к смерти. Ты действительно… чувствовал себя так? – Разумеется. Иначе и быть не могло.
- Да. Не хочу сказать, что плохо провёл время в Риме, - говорит он задумчиво. – Но да, я ощущал себя довольно-таки оторванным… от многих вещей.
- А эта девушка в рассказе. Гостья. Она была в действительности?
- Я и правда познакомился кое с кем… с Марией, - он закладывает руки за голову. – И она мне понравилась.
- И что случилось? – спрашиваю я.
- Понял, что не люблю её, - говорит он, поворачиваясь на бок лицом ко мне. – Есть ещё вопросы?
- Только один. Почему лилии?
- Хмм? – рассеянно переспрашивает он.
- В рассказе солдат оставляет на могиле лилии. Они имеют какое-то особое значение?
- Ну, если я скажу тебе, пропадёт почти вся загадочность, правда? – поддразнивает он, убирая прядь волос с моего лица. Его рука чуть задерживается у меня на щеке, и я вспыхиваю.
- Ну и пожалуйста. Не говори, - шепчу я.
- Рад, что тебе понравилось, - говорит он, снова перекатываясь на спину. – Вообще-то… я пытаюсь опубликовать этот рассказ.
- Правда? Вот здорово, Эдвард! Уверена, какой-нибудь журнал за него ухватится. Пока не повезло?
- Нет ещё. Но здесь самое главное - упорство.
- Продолжай. Я действительно считаю, что работа достойная.
Потом мы довольно долго просто лежим и разговариваем. Я забываю, что мне следует чувствовать себя странно на одной кровати с Эдвардом… забываю о Кейт, о маме, о Джейкобе, обо всём.
Согревшись под покрывалом, начинаю дремать под убаюкивающие звуки голоса Эдварда.
- Белла, - говорит Эдвард, - Я хотел рассказать тебе кое-что об Элис.
Эти слова сразу пробуждают меня, я поворачиваюсь к нему со встревоженным выражением лица, а он улыбается:
- Не волнуйся. Это хорошее.
- Что?
- Она никогда не верила – даже когда поверил я! – что ты больше не хочешь с нами разговаривать. Она никогда не ненавидела тебя.
- Но её письма не…
- Не буду врать, ей, конечно же, было больно, и всё-таки она постоянно твердила, что есть какая-то причина. Я думал, она выдаёт желаемое за действительное или как-то так, не знаю. За два дня до смерти она сказала… что однажды я найду тебя снова.
- Неужели?
- Да. И видишь? Она была права.
1 Винсе́нт Ви́ллем Ван Гог (нидерл. Vincent Willem van Gogh; 1853 -1890) — нидерландский художник-постимпрессионист
...что в 
0
