Когда Эдвард снова начинает говорить, его голос заставляет меня похолодеть. Он совершенно безжизненный.
– Кажется, они знают о письмах. 9 ноября 2010
– Что ты имеешь в виду?
Упрямо избегая смотреть мне в глаза, он зарывается лицом в мои волосы. Невозможно перечислить или осознать все вопросы, мелькающие у меня в голове. Каллены знали? Значит ли это, что именно они держали нас врозь столько лет? Возможно, Билли или Джейкоб все-таки не имели к этому отношения…
Эта надежда, робко и нерешительно расцветающая в моей душе, кажется предательством по отношению к Эдварду. К Элис. Как ужасно думать, что, пока она лежала, умирая, ее родители… отвратительно. Ради Эдварда я надеюсь, что это неправда. А для меня… Подозревать Джейкоба и Билли… как будто этого недостаточно! Но еще и Каллены? Эсме? Не могу в это поверить. Правда, выводы делать рано, я пока слишком мало знаю.
– Эдвард, – я поворачиваю голову, оставляя его без убежища. – Что они сказали? Ты разговаривал с Эсме?
– Да, – тихо отвечает он. – Вчера вечером.
Заставлять его говорить – все равно что рвать зубы. Он невнятно бормочет и, убрав мои волосы в сторону, нежно целует меня в шею. Вначале это просто легкие касания губами ключицы, потом они перемещаются выше, становятся более настойчивыми, требовательными, теперь это уже страстные влажные поцелуи, от которых у меня закатываются глаза. Его стон возле моего уха вызывает дрожь, проходящую вдоль спины и спускающуюся к кончикам пальцев ног, – я словно наэлектризована, мысли расплываются. Как он научился таким поцелуям? Сейчас он прямо на той точке, где бьется пульс, и я чувствую, как его язык словно окунается в удары моего сердца. Моя голова безвольно запрокидывается, ее удерживают только его руки. Забываю обо всем на свете… Похоже, Эдвард именно этого и добивается.
Я осторожно отстраняюсь и слышу в ответ неодобрительное ворчание.
– Эй, эй, эй, – хотя мне этого вовсе не хочется, я останавливаю Эдварда, обхватывая его лицо ладонями. В зеленых глазах лихорадочно горит тоска… отчаяние. Мне не совсем понятна его реакция – да, разумеется, это ужасно. Но я не вижу в нем злости, только поражение.
– Расскажи мне, – прошу я. – С самого начала.
Эдвард покорно вздыхает, берет мои руки и прижимается к ним подбородком.
– Я сказал ей, что ты здесь. Что мы… узнаём друг друга заново, – уголок его рта чуть приподнимается, и от меня требуется почти вся сила воли, чтобы удержаться от поцелуя. Мимо проходит, взявшись за руки, какая-то парочка и с любопытством поглядывает на нас, отвлекая Эдварда. Несколько мгновений он следит за ними глазами, потом снова поворачивается ко мне.
– И?..
– …И что мы разговаривали о том, как жили после пожара. О том, что ты писала мне, как и я тебе. Я спросил ее… известно ли ей что-нибудь об этом.
– Что она сказала? – шепчу я.
– Ну, известие о твоем возвращении в Чикаго удивило ее, это точно. Она поинтересовалась, разговаривала ли ты с Билли, и я объяснил, что ты намерена расспросить его при личной встрече и поэтому ждешь Рождества.
Только в этот момент я понимаю, что еще не рассказала Эдварду о своем намерении перенести поездку на День Благодарения. Но теперь ситуация усложнилась. Нам нужно добраться до сути вещей, хотя пока ничто из сказанного им не объясняет его расстроенного состояния.
– Не вижу в этом ничего плохого. Достаточно разумная реакция.
– Ее тон был каким-то отрешенным. А самое странное – что она, похоже, совсем не удивилась, узнав о твоих письмах. Словно знала.
– Ну, может быть, она просто была в шоке? Ведь это действительно способно выбить из колеи – наша неожиданная встреча и так далее, – говорю я, но в голове уже начинают крутиться шестеренки. Что-то в его рассказе и в самом деле кажется… странным.
– То, как она задала вопрос… так осторожно… было ничуть на нее не похоже. Я еще раз спросил, знает ли она что-нибудь об этом, и она ответила уклончиво. Она что-то недоговаривает, это очевидно.
– А с отцом ты разговаривал?
– Коротко, но это было до того, как трубку взяла мама. Когда я сообщил ей о письмах и попросил снова позвать его к телефону, она сказала, что он ушел. Не знаю, правда ли это.
– И что случилось потом?
– Я вышел из себя и разъединился. Она пыталась перезвонить, но я не ответил.
– Эдвард…
Он молчит.
Нам нужно ехать в Элджин. Я знаю это так же хорошо, как свое имя. Мне придется вернуться туда, где я жила… где умерла моя мама. Эта перспектива вдруг становится отчетливой. До сих пор она была неоднозначной: я собиралась съездить туда в будущем. Когда-нибудь. Не сейчас. Не уверена, что готова сделать это.
И Эдвард. Я понимаю, какую молчаливую битву приходится ему вести… я тоже ее пережила. Когда неизвестно, кому можно доверять, если вообще можно кому-нибудь. У него есть только его родители. И я.
– Я поеду с тобой.
Он не отвечает, и я обнимаю его за шею, молча заставляя взглянуть на меня. Но он смотрит на воду, в зеленом море его глаз плещется тревога. Жаль, что мне не по силам избавить Эдварда от нее.
– Проклятье, мне так жаль, – шепчет он наконец, целуя меня в лоб. – Прости меня. До этого я не понимал, что ты чувствуешь. Не понимал, почему не хочешь знать. Но теперь понимаю. И тоже не хочу знать, черт возьми.
Я могу только кивнуть на его плече, жалея, что нет способа стать ближе к нему, забрать себе его боль. Она и так моя. И всегда была моей.
– Всё будет хорошо, – говорю я, используя слова, которыми он так часто утешал меня. Потом целую его в шею, вдыхая этот мускусный запах – прямо возле уха.
Эдвард издает тихий стон, который побуждает меня к большему. Мои губы путешествуют по его щеке к уголку рта, и я чувствую болезненное напряжение внизу живота. Я останавливаюсь на краю и задаюсь вопросом, следует ли продолжать или он перехватит инициативу. Он со вздохом поворачивает голову, приоткрывает рот и наши языки встречаются. Знаю, это неправильно, слишком быстро... я по-прежнему чувствую вину перед Джейкобом. Но не могу удержаться. Я голодна, и безрассудна, и разрешаю ему доступ ко всему. К чему угодно. Он посасывает мою верхнюю губу, и мое тело оживает с этим мучительным желанием. Страх потерять Эдварда, все еще оставшийся после нашего предыдущего объяснения, горячит мою кровь и приводит меня в исступление. Мята только частично маскирует алкогольный перегар в его дыхании, но нет ничего слаще этих нежных мягких губ.
– Хотел бы я… Господи, Белла, – стонет он, отстраняясь. – Я слишком сильно хочу тебя.
– Извини, – я задыхаюсь, смущенная тем, что позволила себе настолько увлечься, причем не где-нибудь, а на парковой скамье. Эдвард двигается подо мной, и я чувствую сквозь мои и его брюки, как сильно он возбужден. Это волнует меня. Рука Эдварда скользит под мою куртку и замирает прямо над сердцем, словно пытается утихомирить его бешеный ритм, но вместо этого заставляет биться еще отчаяннее.
– Я поеду с тобой, – снова говорю я. – Поедем вместе.
В неспокойных усталых глазах Эдварда кипит непонятное мне чувство.
– Никогда не прощу их, – говорит он.
– Мы не знаем…
– Никогда.
Спорить с ним бесполезно, особенно сейчас, когда рана еще так свежа. Ему нужно поспать.
– Куда ты ходил этой ночью?
– Гулял.
Дурацкая неуверенность в себе заставляет меня задать следующий вопрос:
– Один?
Он тихо вздыхает и моргает – раз, второй, – гипнотизируя меня своими длинными ресницами.
– Вначале с Джаспером. А когда он ушел, некоторое время был один, прежде чем решил вернуться домой.
Я стараюсь не обижаться на то, что ему даже не пришло в голову позвонить мне, но все равно обижаюсь. И тем не менее сильнее всего я волнуюсь за него.
– Это пугает меня.
– Я никого не привел к себе, Белла, – говорит Эдвард.
Хотя даже мысль о чем-то подобном уже вызывает у меня тошноту, я качаю головой: он не понимает. Я подбираю слова, не желая рассердить его:
– Нет, я не об этом. Ты много пьешь. Это… нехорошо…
Он заметно прищуривается, и я беспокоюсь, что сказала что-то не то. И еще больше переживаю, что он станет отрицать это. Прикусываю губу и, отвернувшись, медленно соскальзываю с его коленей на скамью, отгораживаюсь от него волосами. Не знаю, как справиться с этой проблемой, если она действительно существует.
Эдвард гладит меня по плечу:
– Извини, – хрипло говорит он, и, повернувшись, чтобы посмотреть на него, я вижу в его глазах раскаяние. Он думает, что я осуждаю его. – Ты права, – добавляет он тихо.
– Я просто хочу, чтобы ты поберег себя.
Он кивает, глядя вниз, на свои сложенные «домиком» ладони. Я была настолько захвачена нашим разговором, что почти не заметила, как поднялся ветер. Погода начинает меняться. С запада грозно надвигаются тучи, предвестники дождя. Мне нравится, как свирепеющий ветер поднимает волны на озере. Это так напоминает другой пляж...
И Джейкоба. Мое решение не изменится – даже если виноваты Каллены. Я не люблю Джейкоба так, как следовало бы. Но каждым дюймом тела ощущаю свою вину перед ним. Если он совершенно непричастен, то я просто отвратительная неблагодарная дрянь.
Мне нужно, чтобы ты вернулась, Изабелла. Сюда, в Форкс. Твое место здесь, наше с тобой место… Я должна поговорить с ним, но не знаю, что сказать. Последние несколько недель я сомневалась в его честности – хотя в глубине души верила, хотела верить, что ему ничего не известно. Что все иные предположения бессмысленны. Моя потребность объясниться с ним едва ли не сильнее потребности позаботиться об Эдварде. Но все же не сильнее. Я с трудом сглатываю, понимая, что Эдвард всегда будет для меня важнее всего остального.
– Пойдем со мной, – говорю я, вставая, и подаю ему руку. Он с удивлением рассматривает ее и только потом принимает.
Всю дорогу до моей квартиры мы в основном молчим, но я остро чувствую присутствие Эдварда рядом и очень хочу знать, какие мысли блуждают в его голове. Оказавшись в своем квартале, я захожу в магазин за продуктами. Пытаюсь утащить за собой и Эдварда, но он качает головой и говорит, что подождет снаружи. Наверное, не хочет находиться в переполненном помещении.
В магазине я выбираю морковь и сельдерей, цыпленка, петрушку и чеснок. Крошечные макароны в форме алфавита – чтобы заставить Эдварда улыбнуться. Оплатив покупки, я выхожу на улицу и отыскиваю взглядом Эдварда – он стоит, прислонившись к соседнему зданию и, как всегда, строчит что-то в своем блокноте. Из-за плотной толпы он вначале не видит меня, поэтому я останавливаюсь на минутку, чтобы полюбоваться им. Длинные ноги, спутанные волосы, светлая щетина... Он не замечает, когда женщины, проходя мимо него, потрясенно округляют глаза и засматриваются на его красоту, некоторые даже оборачиваются, чтобы взглянуть еще раз.
«Мой», – думаю я, сама удивляясь этой собственнической мысли.
Сердце сбивается с ритма, когда Эдвард поднимает голову и тревожные морщинки у его рта начинают разглаживаться, на лице появляется улыбка... Он засовывает блокнот в карман, а я пытаюсь унять свое любопытство насчет того, что он написал.
– Что ты купила? – спрашивает он и привычно тянется, чтобы взять у меня тяжелый пакет с продуктами, а другой рукой снова берет меня за руку.
– Это сюрприз, – бормочу я.
Вернувшись в квартиру, я игнорирую мигание индикатора моего мобильника. Эдвард с любопытством ощупывает пакеты, но я прогоняю его с кухни. Вскоре меня уже захватывает простой ритм чистки и нарезания овощей. Я давно не готовила, но сейчас эта работа кажется приятной, успокаивающей. Поглядывая в комнату, я вижу, что Эдвард, всё еще в куртке, сидит на диване, обхватив голову руками.
Он так и не меняет своей тревожащей позы, пока я, оставив бульон вариться на медленном огне и быстро вымыв руки, не вхожу в комнату.
Подняв голову, он пытается улыбнуться:
– Пахнет вкусно.
– Ты голодный?
Эдвард смущенно кивает, а я опускаюсь перед ним на колени. Не обращая внимания на протесты, беру его ногу, развязываю затянутый на узел шнурок и снимаю ботинок, потом второй. Он в непарных носках, и это заставляет меня улыбнуться. Я нежно сжимаю его ступни и встречаюсь с ним взглядом. Потом встаю и, осторожно просунув руки между его курткой и рубахой, чувствую жар и силу его рук, пока стягиваю куртку с его плеч. Он наклоняется вперед, позволяя мне полностью снять ее и отбросить в сторону.
– Посиди так немного, – шепчу я. Он кивает и, откинувшись на спинку дивана, запрокидывает голову, а я снова иду на кухню.
Когда через пару минут я возвращаюсь в комнату, Эдвард уже спит без задних ног. Я накрываю его одеялом и, стараясь не потревожить, пристраиваюсь рядом с ним. Довольно долго рассматриваю его, спящего, и пытаюсь решить, что делать.
Что это будет значить для нас всех… для Эдварда и меня? Не могу отделаться от пугающей мысли, что против нас был устроен странный масштабный заговор, но зачем? И задаюсь вопросом, стоит ли вообще узнавать, предали ли тебя твои близкие. Не лучше ли оставаться в заблуждении и идти по жизни дальше? Иногда правда слишком болезненна.
За окном начинается гроза – я слышу отдаленные раскаты грома, удивительного в ноябре. Ветер швыряет в стекло первые тяжелые капли.
Эдвард что-то бормочет во сне. Убрав волосы с его лица, я целую его в лоб и отправляюсь на кухню. Цыпленок уже сварился, и, выключив горелку, я осторожно вынимаю его на тарелку и оставляю остужаться. Добавляю в бульон еще немного петрушки и снимаю часть жира. На кухне тепло и обманчиво спокойно, особенно сейчас, когда снаружи бушует гроза. Этот приятный контраст снова напоминает мне о Форксе. Там никогда не выпадало много снега, но дождь порой лил просто потоками. Мне достаточно было завернуться в одеяло, чтобы почувствовать себя защищенной и довольной. В такие дни, коротая время с Джейкобом в его комнате, я часто думала о людях, у которых нет ничего… о тех, кто живёт в домах без отопления, и о тех, у которых нет ничего – о лишенных тепла и крова. Я испытывала острую жалость к ним и была счастлива, что у меня есть дом и семья.
Я пытаюсь выбросить из головы мысли о Джейкобе. Нельзя получить все сразу – и дружбу Джейкоба, и любовь Эдварда. Но можно мечтать.
Сегодня у озера Эдвард сказал, что никогда не простит своих родителей, если они принимали в этом участие. Да, он был в ярости, говоря это… но в его словах звучала и убежденность. А я? Смогу ли я простить Билли? Или Джейкоба?
Сейчас мне ясно, что в душе я уже осудила их. Надеялась на ошибку, но боялась, что они действительно причастны. Я уже успела немного свыкнуться с этой мыслью, а Эдвард пока еще только пытается справиться с шоком, узнав о возможном участии его родителей.
Вся эта ситуация совершенно вышла из-под контроля, и я знаю, что частично виновата в этом сама. Если бы я спросила Билли сразу, как только узнала, возможно, удалось бы уберечь нас от сильной боли. По крайней мере, все произошло бы быстро, без медленной выматывающей пытки.
Цыпленок остыл, я разламываю его на части и, измельчив, возвращаю мясо в кастрюлю, добавляю немного соли и пасту. Эдвард был прав – пахнет вкусно, но у меня пропал аппетит.
Мой мобильник яростно и укоризненно мигает на кухонном столе – наверняка Джейкоб звонил уже несколько раз. Проигнорировав неприятное ощущение в животе, я открываю телефон и с облегчением вижу два непринятых вызова – один от Розали, а второй... Ох, нет! Я совершенно забыла о том, что мы с Анджелой договаривались вместе попить кофе во время ее обеденного перерыва. Должно быть, она очень рассержена на меня. Да еще и погода такая ужасная…
Быстро набираю ее номер и выхожу в коридор, чтобы извиниться.
– Анджела, прости меня, пожалуйста, – говорю я, услышав автоответчик. – Кое-что произошло… кое-что важное. Я сейчас не могу об этом говорить, но обещаю, что скоро всё объясню. Позвони мне.
Когда я возвращаюсь в квартиру, Эдвард уже не спит.
– Эй, – говорю я, улыбаясь из-за того, как его волосы сбились на одну сторону и прилипли к лицу. Он смотрит на меня без улыбки. Я не понимаю, что означает боль в его взгляде, направленном на мою руку, пока до меня не доходит, что я всё еще сжимаю свой мобильник.
– Если тебе нужно было уединиться, я мог уйти, – холодно говорит Эдвард, делая движение, чтобы встать.
Он думает, я секретничала с Джейкобом.
– Не надо так. Я не хотела тебя будить, но должна была позвонить Анджеле – забыла, что договаривалась встретиться с ней.
Он падает обратно на диван и вздыхает:
– Прости. Я снова веду себя как придурок. Сколько времени я спал?
– Всего около часа, – я сажусь рядом с ним, но пока не хочу менять тему – поведение Эдварда заставляет меня насторожиться... – Так кому, по-твоему, я звонила?
– Белла…
– И что, как тебе кажется, я говорила?
Он пожимает плечами, а я кладу руку ему на колено. Он по-прежнему не верит в мои чувства к нему. Внезапно я начинаю понимать его поведение: письма… родители… Джейкоб… лихорадочные поцелуи в парке.
– Эдвард, поговори со мной.
Он берет мою руку и целует чувствительное место между костяшками:
– Из-за этого ты передумаешь.
– Что?
– Только не говори, что тебе не приходило в голову, насколько это всё меняет, – мрачно бормочет он.
– Ты имеешь в виду, что если письма перехватывали твои родители, то я передумаю? Насчет чего?
– Насчет разрыва с… ним. Если он совершенно невиновен.
– Ты всё еще полагаешь, что я собираюсь сделать это из-за писем? – требовательно спрашиваю я, мой голос готов сорваться. – Я уже говорила, что это не так.
– Но если бы ты не усомнилась в нем, то…
Я прерываю его, взмахнув рукой:
– Не собираюсь врать, утверждая, что это совершенно не имело значения. Но невысокого же ты мнения о моих чувствах, если считаешь, что я просто отреагировала таким образом на эту историю с письмами. Боже, Эдвард. Да знаешь ли ты, как тяжело… Господи...
Я не в состоянии даже закончить фразу. Вскочив на ноги, начинаю расхаживать взад-вперед по комнате. Можно ли сердиться на Эдварда за такие мысли? Я ведь пока не рассказала ему о Дне Благодарения… только колебалась… была испугана… Убегала. У него есть все причины, чтобы сомневаться во мне… кроме его сердца.
– Черт, Белла. Я не знаю, что думать, – говорит он, встревоженный моим смятением. Я поворачиваюсь на каблуках и гляжу на него, положив руки на талию.
– Так вот, знай. Я разговаривала с Роуз, и она подала идею: я могу съездить в Форкс на День Благодарения, поменяв билет.
– Ты рассказала Розали? – в его голосе я слышу нотки недоверия, оно же отражается и в его взгляде. А еще радость. Я чувствую, что слегка смягчаюсь. Почти невозможно сердиться на Эдварда, когда у него такое ошеломленное выражение лица.
– Да, мы с ней пили кофе сегодня утром. И я подумала… что не выдержу этой неопределенности… во всяком случае, не до Рождества.
Улыбка Эдварда становится шире – теперь он больше похож на самого себя.
– Ты серьезно.
– Да, – кивнув, подтверждаю я. – Серьезно.
Он срывается с места так быстро, что я едва успеваю заметить его движение и тут же оказываюсь в его объятиях. Он поднимает меня с такой легкостью, словно я ничего не вешу. Я удивленно вскрикиваю и машинально обхватываю его за шею.
– Белла-Белла-Белла-Белла, – бормочет он, уткнувшись в мои волосы, осыпая их поцелуями.
– Хочу, чтобы ты верил мне, – шепчу я.
В третий раз за сегодня его губы обрушиваются на мои, заставляя меня задохнуться. Сейчас ощущения еще сильнее. Я обхватываю его ногами и чувствую, как делаюсь влажной, а он, пошатываясь, несет меня к кровати, пока не ударяется о нее коленями. Опустив меня на покрывало, он нависает надо мной, целуя вначале нежно, потом глубоко. Одна его ладонь у меня на лице, а вторая скользит по моему телу вниз и останавливается там, где я чувствую жар. Эдвард стонет.
Я непроизвольно выгибаюсь ему навстречу, чтобы плотнее прижаться к его руке, а он гладит меня поверх одежды, его длинные пальцы скользят между моих бедер к самому центру. Мне хочется, чтобы он опустился на меня всем телом. Я тянусь к нему, отчаянно стремясь ощутить его. Эдвард уклоняется от моих рук, берет меня за запястья и осторожно заводит их мне за голову, продолжая ласкать меня через брюки. Я почти уверена, что они уже намокли от моего желания, но это почему-то совершенно меня не смущает. Я издаю стон, и, высвободив руку, притягиваю его к себе, чтобы поцеловать. Все здравые мысли давно вылетели из головы. Я готова отдать ему всё, всю себя, прямо сейчас. Пусть возьмет то, что и так принадлежит ему. Кажется, Эдвард тоже не возражает.
Наши языки сталкиваются и движутся в ритме, который заставляет меня жаждать большего… большего.
– Пожалуйста, – шепчу я, не зная, как попросить о том, что мне нужно.
– Хотел бы я быть первым, – тихо рычит он мне на ухо. – Единственным, кто довел тебя до такого.
Задыхаясь, я бездумно отвечаю:
– Да. Так и есть. Ты первый.
Рука Эдварда замирает, он вскидывает голову и смотрит мне в глаза:
– Что?
Отчаянно покраснев, я закрываю лицо руками. Он нежно отводит их, заставляя меня встретиться с ним взглядом.
– Ты имеешь в виду, что никогда… – он умолкает. Его голос звучит очень мягко и полон заботы, но это совершенно не облегчает моего смущения.
– Господи, как стыдно, – я закрываю глаза, не имея больше возможности спрятаться за ладонями. Эдвард перестал касаться меня, и мне мучительно не хватает его прикосновений.
– Не смущайся, – говорит он, целуя мои веки. – Погляди на меня.
– Не могу, – я показываю ему язык и пытаюсь отвернуться. Разумеется, он мне этого не позволяет. И посмеивается, негодяй.
– Ты так дорога мне.
Я чувствую, как его губы легко касаются моего виска, но всё равно не могу посмотреть на него.
– Я не хочу быть дорогой. Хочу быть сексуальной.
– Ты и так сексуальная, глупая девчонка. Ты и то, и другое.
– Что-то не замечаю.
– Я знаю.
Он вздыхает, и я отваживаюсь украдкой взглянуть на него. Его лицо полно любви, желания. Это заставляет мое сердце неровно забиться.
– Обещаю… я буду бережен с тобой. Сделаю всё, чтобы тебе было хорошо.
Я широко раскрываю глаза, и он, улыбаясь, гладит меня по лицу:
– Если бы ты только знала, что ты со мной делаешь, – его голос звучит печально.
– Что? – спрашиваю я, мне нужно услышать это. Никогда в жизни не чувствовала я себя сексуальной или желанной, но под взглядом Эдварда чувствую.
Он снова усмехается, на сей раз более мрачно, потом кладет мою руку себе на грудь и ведет ею по животу. Когда я догадываюсь о его намерении, у меня перехватывает дыхание. Уставившись мне в глаза горящим взглядом, он останавливает мою ладонь ниже пояса своих джинсов.
– Вот это.
Я ахаю, ощутив через грубую ткань его возбуждение. Прижимая мою руку своей, он двигает ее вверх, потом вниз и снова вверх так, что для меня становятся очевидны его размеры. Он закатывает глаза от удовольствия и бормочет что-то перед тем, как отвести мою руку. Но я очарована. Меня вдруг тянет обратно. Я крепко прижимаю ладонь, а он опять стонет. Он такой… большой. Ну и ну. От его реакции у меня еще сильнее ноет внизу живота, я снова провожу рукой вверх и вниз.
– Белла, ты должна остановиться, – говорит он. Я слышу сожаление в его голосе и знаю, что если не перестану… он не сможет сдержаться. Но все-таки повторяю движение.
Теперь его дыхание становится неровным. Он закрывает глаза рукой, и я понимаю, что играю с огнем, испытывая его самообладание.
Но потом вспоминаю слова, сказанные Эдвардом в субботу: мы не можем это сделать. Все должно быть не так. Не как сейчас. Как будто я и без того не чувствую себя виноватой. Не хочу, чтобы наши отношения с Эдвардом были запятнаны моей неверностью Джейкобу. И даже это – лицемерие с моей стороны: я уже изменяю. А Джейкоб, возможно, ни в чем не виноват.
Я отдергиваю руку, и Эдвард со вздохом берет ее и целует. Довольно долго мы оба молчим.
– Нельзя, чтобы это случилось снова… только не раньше, чем…
– Знаю: не раньше, чем я буду свободна. Мне не следовало провоцировать тебя…
– Ты не виновата. Это я дурак – должен был предвидеть… Не хочу, чтобы ты считала, что с моей стороны это была всего лишь попытка отвлечься от мыслей о причастности моих родителей к истории с письмами… В какой-то мере я действительно хотел забыться… Но…
Мне тоже все еще непонятно, как мы будем разбираться с пропажей писем, однако во взгляде Эдварда снова столько боли, что я просто крепко сжимаю его руку, а он сбивчиво продолжает:
– …Но быть с тобой наедине – такое искушение… Я должен был знать, что не смогу устоять… Мне следует уйти, – он приподнимается и отстраняется, садясь на кровати.
– А как же суп? Я готовила для тебя!
– Белла…
– Куриный. С овощами. Пожалуйста… – я вожусь, чтобы сесть рядом с ним, поправляя помятую блузку.
Он улыбается и касается ладонью моего лица:
– Хорошо.
Я с воодушевлением вскакиваю с кровати, но, прежде чем успеваю отправиться на кухню, Эдвард ловит меня за руку и снова тянет к себе. Держа меня на расстоянии вытянутой руки, он серьезно смотрит на меня:
– Белла, ты поедешь со мной в Элджин?
– Да, – я киваю, приближаясь к нему, чтобы еще раз прижаться. – Конечно.
Его руки снова обнимают меня, и я вдруг потрясенно сознаю, что сегодня рядом с Эдвардом ни разу не подумала о своих шрамах.
1 Ге́нри Дэ́вид То́ро (англ. Henry David Thoreau; 1817–1862) — американский писатель, мыслитель, натуралист, общественный деятель, аболиционист. 
...что в 
0
