История Лили

...июнь...

– Коснись меня... вот так... крепче... а теперь подвигай немного... о-ох, черт... поцелуй меня...
Конечно, почему бы и нет? Ему ведь лучше знать.
Он перевернул ее на спину. Она послушно легла и устроилась поудобнее.
– Тебе нравится, когда я делаю так?
Все в ней протестующе дрогнуло, но тут снова мозг затопило облаками, и она расслабилась.
– Да...
– Я хочу, чтобы ты стонала.
Она застонала:
– Да-а...
– Черт возьми, ты просто супер... о-ох...
Что-то громко хлопнуло, глаза обжег яркий белый свет, и заслон облаков в голове колыхнулся... и в него вдруг просочилась тревога...
Нет, что-то не так...
Да нет, глупости, все правильно...
– Улыбнись же мне!
Она улыбнулась, но с трудом, как будто мышцы лица окаменели.
– Раздвинь ноги шире... обними меня... и улыбайся...
Снова хлопок.
Нет, что-то определенно не так.
– Снимай их... только медленно...
Зачем?
– Снимай их...
Еще хлопок.
Нет, я не буду!
– Снимай!
Нет, я...
– ... я не буду! – прорезался ее голос. – Я не хочу!
– Что за?.. Империо! Империо! Вот черт...
Занавес из облаков вдруг взлетел, и Лили с ужасом обнаружила себя на траве в самом гадком и унизительном из возможных положений. Эдгар нависал на ней, волосы свесились ему на лицо, наполовину закрыв то выражение дикого ужаса, которое охватило его в тот момент, когда с ее глаз слетела поволока. А над ними высоко в небе грохотали фейерверки...
Задохнувшись от ужаса, Лили с силой оттолкнула его и попыталась встать, но он больно схватил ее за руки и швырнул обратно.
– Ну уж нет! Мы это закончим! – отчаянно сражаясь с ее брыкающимися и лягающимися ногами, он попытался стащить с нее трусики, но Лили забилась еще отчаяннее, срывая голос и зовя на помощь, но над ними все так же грохотали и хохотали фейерверки.
– Скоро все закончится, не дергайся, – лихорадочно шептал Боунс, вжимая ее в траву, словно это могло заставить ее умолкнуть. – Иначе будет хуже, я тебе не...
– Эй, что здесь происходит?! Эй!!! Вот черт! Алиса... Импедимента!
Невидимая сила отшвырнула от нее Эдгара Боунса вместе с его отвратительным вздыбленным членом, и Лили, зареванная и растрепанная, вся в грязи, боунсовских слюнях и траве, оказалась на свободе, но так и не смогла подняться и просто лежала и рыдала, сотрясаясь всем телом, не в силах даже одернуть платье. Рядом завязалась драка, и тут же чьи-то руки подняли ее из травы. Она узнала Алису...
– Ш-ш-ш, Лили, все хорошо, все закончилось! – Алиса убрала волосы с ее мокрого лица и заставила смотреть на себя. – Он не ранил тебя?! Ответь, он сделал тебе что-нибудь?!
Лили не могла ничего сказать, захлебываясь от ужаса и отвращения, только помотала головой и закрыла лицо содранными грязными ладонями.
Фрэнк впереди повалил Боунса в траву и без помощи палочки просто методично бил его по морде.
Алиса помогла ей встать, но не в меру любвеобильный Эдгар выбил ее коленку, и Лили вскрикнула, едва ступив.
– Фрэнк, помоги! – в отчаянии выкрикнула Алиса. – Фрэнк!..

– Лили, я хочу все объяснить.
– Убирайся.
– Лили...
– Я буду кричать!
– Ты уже рассказала... рассказала им?
Дело было после прощального завтрака. Выпускники, замечательно погулявшие накануне, выносили вещи во двор школы, где их встречали счастливые, гордые родители. Отовсюду доносился смех и звонкие голоса: вчерашние студенты прощались со старыми друзьями, обменивались адресами, радостно шумели.
Эдгар поймал Лили в одном из коридоров как раз тогда, когда она шла к профессору Макгонагалл. Алиса и Фрэнк были совершенно правы, надо было рассказать обо всем до того, как Боунс покинет школу. Потеря диплома и всех рекомендаций – меньшее, чего он заслуживал...
– Лили, ты рассказала или нет? – вскрикнул он, схватив ее за плечи. Она дернулась, и он тут же ослабил хватку. – Прости.
– Не сомневайся, я обязательно расскажу!
– Лили, я прошу... я умоляю тебя, не делай этого.
Она громко хохотнула.
– С какой стати? Ты вообще понимаешь, что ты сделал?!
– Я... я знаю...
– Мало того, что ты, мой друг, мой парень, черт возьми, которому я так доверяла, попытался изнасиловать меня, так ты еще и... – она облизала губы и неверяще усмехнулась, глядя в пустой проход коридора. – Ты же знаешь, что за это дают пожизненный срок в Азкабане, ты спятил, Боунс!
– Я знаю, Лили, но я... я не хотел так, я… у меня не было выхода! – его голос истерично взлетел и снова опал. – Ты... ты будешь ненавидеть меня еще больше, но я все равно скажу, я... – Эд обреченно выдохнул, закрывая глаза. – Лили, я проспорил... мне нужны были деньги, я крупно проигрался, и мы поспорили с парнями, что я пересплю с Лили Эванс, самой красивой и неприступной девчонкой курса!
Лили тяжело сглотнула.
А она думала, что гаже ей уже не станет.
– Я не хотел этого делать, но сумма была... уф, просто огромная, а я... у нас никогда не было денег, все те кнаты, что нам с Мелли удавалось заработать летом, уходили на лекарства маме, а есть еще и Крис, и ему не объяснишь пока, что у нас нет денег на сладости и игрушки... я бы никогда не смог отдать им такую сумму, понимаешь? А тут этот спор, а мы с тобой итак... послушай, я не собирался применять к тебе эти чары. Но ты же сама отталкивала меня... если бы ты согласилась хотя бы раз...
– Может быть, мне тебя пожалеть? – прошипела она, сузив глаза.
Эдгар взлохматил волосы.
– Лили, ты можешь меня ненавидеть, можешь сама применить ко мне какие-нибудь чары, только я прошу тебя, не говори никому. Если об этом узнают, мне конец, я потеряю диплом, рекомендации, репутации конец, меня не то что к Бэгнольд в отдел, меня не возьмут уборщиком во «Флориш и Блоттс». А если я сяду в Азкабан, что станет с мамой, Мелли и Крисом? Ну я прошу тебя, Лил... – и тут он встал на колени, самым натуральным образом бухнулся прямо на пол. Лили опешила. – Пожалуйста...
– Я тоже говорила «пожалуйста», – ее голос резко сел. – Я тоже говорила это, Эд, но тебя это не остановило...
Впалые румяные щеки юноши побелели.
– Лили... – умоляюще застонал он.
– И ты не беспокоился о своей семье, когда поднимал палочку вчера, – холодно ответила она. – Теперь слишком поздно, – с этими словами она отделилась от стены, к которой он ее прижал, и ушла, а Эдгар остался сидеть на пыльном, залитом солнцем полу...

Она наблюдала за ними издалека.
Эдгар шел через внутренний дворик школы, заполненный людьми. Голова его была опущена, руки странно жестикулировали, словно он говорил с невидимым собеседником.
Но когда дворик вдруг огласил радостный детский крик, он поднял голову, радостно улыбнулся и, резко присев на корточки, поймал маленького, не старше пяти лет мальчишку, такого же светловолосого, как он и Амелия. Она сама, несколько напряженная и скованная, подошла к своему близнецу, чуть нахмурилась, тронула его за подбородок и спросила о чем-то – видимо, увидела синяки, оставленные Фрэнком Лонгботтомом, который теперь прожигал спину Эдгара взглядом, стоя рядом с родителями.
Эдгар ответил что-то сестре, держа на руках младшего брата, а потом все трое Боунсов подошли к маленькой волшебнице, сидящей в инвалидном кресле рядом с собранным чемоданом Эдгара. Она вытянула руки, увидев своего старшего сына, и он прямо при всех сел на колени возле ее кресла и положил голову матери на колени.
Комок, сидящий у Лили в горле, выпустил шипы.
От досады она даже ногой топнула.
«У-у-у, мерлиновы кальсоны, я еще пожалею об этом», – в отчаянии подумала она. Подождав, пока к Амелии и миссис Боунс подойдет кто-нибудь из знакомых, она вышла во внутренний дворик, решительно отвела Эда в сторону и проговорила, глядя ему прямо в глаза:
– О том, что случилось, никогда и никто не должен узнать, Эд. Поклянись мне, что ты никому не скажешь.
Эдгар вытаращил на нее глаза.
– Ты серьезно?
– Поклянись!
– Я клянусь, – его красивое лицо просияло. – Лили...
Она не дала ему закончить.
– В свою очередь я тоже клянусь тебе, что никогда и никому не скажу, что ты сделал. Пусть это остается на твоей совести. Но если вдруг до меня дойдет слух, что ты сделал это снова, Боунс, моя сова с письмом вылетит немедленно. Ты понял?
– Да... Лили, ты...
– На этом все, – отрезала она и посмотрела ему прямо в глаза. – Я надеюсь, что мы больше никогда не увидимся. Пока, – с этими словами она развернулась и пошла прочь, чувствуя себя так, словно по ней прошло целое стадо гиппогрифов.
Хотелось верить, что она поступила правильно.

…1977 год, октябрь…

– ... и мы собираемся пожениться осенью. Мне очень повезло, что я ее встретил.
Сжимая губы, Лили вернула ему карточку, с которой ей махали и улыбались счастливые молодые люди.
Они стояли у одного из столиков, подальше от танцующей толпы. Лили сердито чистила мандаринку, Эдгар прятался за кубком.
– И повезло, что я встретил именно тебя, Лили, – добавил он гораздо тише, постукивая пальцем по золотому боку кубка. – Ты спасла мне жизнь.
– А мне не повезло, – без улыбки ответила она. – Ты мне жизнь испортил. Джеймс ненавидит меня, кто-то... – тут она сверкнула на юношу взглядом, – рассказал ему, что мы... что ты делал со мной в тот выпускной, и теперь он считает, что я лгунья и еще не знаю кто, потому что все это время любила тебя, – и она сунула в рот целую половинку мандарина.
– Я не отрицаю, – серьезно сказал он. – Я очень виноват перед тобой. И приехал, чтобы загладить вину.
Она вскинула на него вопросительный взгляд.
Эдгар весь сгруппировался, обхватил себя руками и воровато оглянулся по сторонам.
– Не хочешь потанцевать?
Лили сглотнула.
– Ты в своем уме? – жалким голосом спросила она.
– Если хочешь, чтобы тебя никто не подслушал – иди туда, где как можно больше людей. Золотое правило, – он поставил кубок на стол и жестом позвал за собой Лили.
Танцевали они очень сдержанно, надо отдать Эду должное, он даже не пытался ее облапать или прижать покрепче.
Но в одном он оказался прав – танцующие были настолько заняты друг другом, что никому и в голову бы не пришло их подслушивать.
– Видишь ли... моя карьера в отделе Международного магического сотрудничества была не совсем правдой. Тогда я не мог тебе сказать, на самом деле не могу говорить и сейчас, но должен, учитывая все, что происходит. Я работаю в Отделе Тайн. Я невыразимец, – добавил он одними губами.
Лили подумала, что ослышалась.
– Да, это так, – кивнул он в ответ на ее ошеломленный взгляд. – Туда принимают только лучших... лучших из лучших. Последние несколько месяцев мы сотрудничали с мракоборческим центром. Магловские семьи в срочном порядке прятали по всей стане, и понадобилось огромное число Хранителей Тайны, которые могли бы сохранить их новые адреса в секрете. Каждому невыразимцу доставалось несколько семей. И когда я узнал, что мне досталась семья по фамилии Эванс, то понял, что это просто знак свыше...
Лили сама не поняла, как остановилась.
Эдгар смотрел на нее и улыбался.
Не может быть...
– Вслух не произноси, только в уме, прочитаешь – сразу сожги. Я обязан тебе, Лили Эванс, – прошептал он и полез во внутренний карман. Достав из него крохотную бумажку, он, не разворачивая, вложил ее в резко похолодевшую руку Лили. Слезы сдавили ей горло, но она не могла плакать, только смотрела на Эдгара во все глаза и слегка задыхалась. – И возвращаю свой долг, – с этими словами он сжал ее стиснутые пальцы обеими руками и поцеловал.
– Эд... – слезы окончательно заволокли ей глаза. – Спасибо тебе, о Боже...
Не сдержавшись, она крепко обняла его, смеясь и плача одновременно, и... тут-то это и случилось. Лили почувствовала его взгляд и повернулась в его сторону так же безошибочно, как стрелка компаса.
Джеймс шел к ним через толпу.
Ничего в нем не было особенного, как обычно лохматый, угловатый и неряшливый... ее Джеймс.
Сердце пропустило удар, но когда Лили увидела его выражение лица, то поняла, что произойдет еще до того, как это случилось...
Боунс тоже увидел Джеймса, но он ничего и не подозревал, поэтому улыбнулся и шагнул к нему навстрчечу, с неловкой улыбкой протягивая руку. Лили испугалась, что сейчас случится взрыв, но Джеймс вдруг тоже расплылся в самой веселой из своих улыбок, а потом просто с ходу врезал Эдгару по лицу.

История Роксаны

Они вывалились из уборной, задохнувшиеся, растрепанные, зацелованные...
Все еще тяжело вздыхая, Сириус попытался застегнуть пуговицы на рубашке, но руки у него слегка дрожали. Патриция сияла как новенький галеон и улыбалась стертыми губами, пытаясь вернуть платье на место.
– Спасибо, крошка, – Сириус напоследок неловко чмокнул ее в губы, хотя попал, кажется, в нос и уже собрался вернуться в зал, но Стимпсон перехватила его.
– Я бы не отказалась попить, ужасно жарко, – выдохнула ему в ухо. Сириус с трудом удержался, чтобы не оттолкнуть ее.
– Да... стол вон там. Найдешь меня потом? Кстати, ты не видела Малфой?
– Люциуса?
Вот дура.
– Его сестру, Ри.
– Нет, не видела. Хотя... кажется, я видела ее с каким-то парнем, а потом... а зачем она тебе?
Вместо ответа он схватил ее лицо обеими ладонями и поцеловал как следует, а потом сразу же боком нырнул в компанию каких-то хохочущих ребят в костюмах лепреконов и пошел в зал, на ходу вправляя рубашку в брюки и стирая с лица и шеи помаду. Он хотел разыскать Сохатого, но тот как назло куда-то подевался. Видимо, толпа гриффиндорских болельщиц с четвертого курса, неведомо как проникшая в зал мимо Синистры, все-таки нашла его и сейчас насилует где-нибудь в уборной. Ремус меланхолично подпирал стену, обнимая за талию кубок с тыквенным соком, и делал вид, что ему очень весело, Питер топтался и дулся неподалеку от толпы хихикающих гриффиндорок, явно собираясь с духом, чтобы пригласить одну из них на танец, но вот красное платье не мелькало нигде в толпе... как будто она испарилась... что за дела?
– Вот ты где! Куда же ты пропал, мы тебя обыскались! – Кэри и Эмма или Мэри и Элли, как-то так их звали, в общем, пуффендуйки из прошлого выпуска повисли на Сириусе с обеих сторон, прилипая к нему похуже докси. Черт его дернул угостить их бузинной наливкой.
– О, а я как раз вас искал, девчонки, – улыбнулся он, обнимая их за плечи. – Опять хотите выпить?
– Мы хотим танцевать, – выдохнула ему в ухо Элли.
– Втроем, – многозначительно добавила ее подружка. – Ты когда-нибудь танцевал втроем?
– Я вообще еще в жизни ни с кем не танцевал, – рассеяно отозвался Сириус, снова украдкой оглядывая зал. – Ты будешь у меня первая, Кэри, согласна?
– Я – Мэри...
– Да какая р... то есть, как скажешь, Мэри. И...
– Анна, – ее подружка жарко поцеловала его в щеку.
– Анна, – Сириус остановил на брюнетке внимательный взгляд, на секунду заинтересовавшись. – Почему я вас не помню?
Девушки улыбнулись. Ни дать ни взять вейлы перед ужином.
– Ладно, идем танцевать, – он опасно улыбнулся им. – Анна...
Шах и мат, Малфой. Где бы ты ни была.

Они танцевали втроем, и было очень здорово, Сириус даже на время позабыл про красное платье и расслабился, как вдруг где-то в толпе раздались громкие крики и звон бьющейся посуды.
Почуяв неладное, Сириус оставил сирен соблазнять друг дружку и отправился на шум, а когда увидел, что происходит, перешел на бег.
Преподаватели уже бежали со всех концов зала с этими ужасными лицами «я знал(а)-что-так-будет», девчонки визжали, парни орали, пытаясь разнять дерущихся, что-то кричала Эванс.
Протолкавшись сквозь толпу вместе с невесть откуда взявшимся Фрэнком и Ремусом, Сириус бросился к Сохатому и стащил его с распростертого и окровавленного Эдгара Боунса, которого Сириус узнал разве что по идиотской платиновой шевелюре, изрядно сдобренной «Суперблеском».
– Пусти меня! – орал как не в себе Сохатый, извиваясь и вырываясь, так что они втроем с трудом его удерживали. – Пусти!
– Сохатый, не дури! – рявкнул Сириус, но Джеймс оттолкнул его и снова бросился на Боунса, тот толкнул его, Джеймс врезался в стол, раздался звон, крики, Сохатый снова бросился в бой, но тут вдруг Эванс, которую держала Алиса, выскочила вперед и влепила Сохатому знатную пощечину.
Все застыло.
Джеймс отшатнулся от нее, держась за лицо.
– Хватит, – яростно молвила Лили в воцарившейся тишине.
Она стояла между Боунсом и Джеймсом, упрямо и гневно сверкая зелеными глазищами, Эдгар, кряхтя, поднимался с пола, а Джеймс, не отрывая от Лили взгляда, осторожно потрогал щеку, словно не вполне верил в то, что сейчас произошло, а потом демонстративно вытер с лица кровь.
Видок у него был тот еще: очки он потерял в сражении (Ремус поднял их остатки с пола и попытался починить), рубашка была наполовину разорвана, волосы колтуном, под глазом ссадина, губы разбита, а руки словно черничным соком измазаны.
Наградив Джеймса последним настороженным взглядом, Лили отвернулась от него и помогла Эдгару встать.
– Пойдем, тебе надо в больничное крыло.
– Кажется, он выбил мне зуб...
– Вот как! – выдохнул Джеймс в наступившей тишине и нервно рассмеялся. – Ну что же, я все понял, Эванс. Теперь я точно все понял, – он раскинул руки, словно призывая всех посмотреть на эту сцену, хотя с нее и так никто не сводил глаз. – Ты выбираешь его, верно? И с самого начала так было, я прав?
Лили сердито обернулась, взметнув волосами. Сириус заметил, что глаза у нее так и полнятся слезами, того и гляди из них выльется вся зелень. Губы были плотно сжаты, казалось, ее вот-вот порвет на части от желания высказать ему все.
– Всего хорошего, – под взглядами всех Джеймс шагнул к ней и крепко поцеловал ту руку, которой она его ударила. – Желаю счастья нахер.
С этими словами он развернулся и скрылся в толпе, которая тут же хлынула от него во все стороны, а Сириусу и Ремусу не осталось ничего, кроме как последовать за ним.
Преподаватели как раз прорвались на место схватки, и Сириус слышал возмущенное квохтанье профессора Стебль и высокий голос Джекилла. Можно было не сомневаться, что какая-нибудь добрая душа вроде Нюниуса обязательно скажет, кто затеял драку, но пока надо было дать Сохатому прийти в себя, иначе он и на преподавателей набросится.
– Садись, – они с Фрэнком силой усадили Джеймса за один из самых дальних и незаметных столов. – Какого хера, Сохатый, обязательно было делать это при всех?
Не говоря ни слова и все еще кипя, словно котелок, Джеймс схватил кубок с медовухой и опрокинул в себя, но тут же мучительно застонал и схватился за разорванную губу.
Словно в насмешку над всем случившимся, играла веселая, заводная песня.
– Придурок, – выпалил Сириус, отворачиваясь.
Ремус молча положил перед Джеймсом его очки.
– Хочешь свалить отсюда? – спросил Сириус после небольшой паузы.
Сохатый помотал головой и вцепился обеими руками в ножку кубка, нависая над ним с таким видом, будто больше всего на свете мечтал в нем утопиться. Точно так же он дулся на тыквенный сок после драки с Гансом-кондитером в двенадцать лет. Хоть что-то в этом мире не меняется.
Песня закончилась, и какое-то время в зале было слышно только смех и голоса.

А затем по залу вдруг туманом потекла совершенно другая музыка. Знакомая до дрожи музыка, которую в последнее время никто не решался играть на публике...
Люди стали оборачиваться.
Первым обернулся Слизнорт, лицо которого вытянулось, как у совы, обернулась Селестина Уорлок, обернулись все как один ученики и гости, потому что со сцены вслед за туманом донеслись раскатами грома ударные... а следом за ними – голос.
Человек, стоящий на сцене, казался совсем маленьким. И он не пел. Он как будто кричал, но голос его не был человеческим, ибо человеческие мышцы не способны издавать такие звуки...
Либо он подражал очень умело, либо... этого просто не могло быть.
В толпе поднялось волнение, все словно под гипнозом потянулись ближе к сцене, словно... мотыльки на огонь.
И Сириус тоже, хлопнув напоследок Джима по плечу, пошел вслед за толпой к сцене.
У микрофона стоял мужчина в длинном балахоне с капюшоном, из-под которого виднелась только нижняя часть лица и вьющиеся тонкие волосы.
Он пел, держась белыми руками за микрофон, и пел так отрывисто и отчаянно, словно от этого зависела его жизнь, словно он стоял один в темной комнате, а вовсе не на яркой освещенной сцене...
И когда он дошел до припева, то оторвал одну руку от микрофона и скинул капюшон.

Хаос. Истерика. Восторг.

Ему дала начало Алиса Вуд – в тот момент, когда упал капюшон, она громко завизжала и закрыла рот ладонями, а затем толпа... она закричала, забилась, заволновалась единым телом и хлынула к сцене, как прибой, но тут же ударилась о защитный барьер из чар и окружила Вогтейла, облепила со всех сторон...
А он продолжал петь так, будто ничего и не происходит, будто снова они все находятся на том страшном концерте в Каледонском лесу. И Вогтейл смотрел в глаза своей аудитории, улыбался ей, наклонялся над ней и протягивал к ней руки, так же, как тогда...
Сириус обернулся – только один человек не спешил пробиться вместе со всеми к сцене и потому сразу бросался в глаза.
Роксана стояла, прижимаясь к стене, и улыбалась, глядя на сцену так, будто Вогтейл пел лично для нее. И на секунду Сириусу и самому показалось, будто это так и есть, во всяком случае, за все то время, что Малфой училась здесь, он ни разу не видел на ее лице такой улыбки.
Ревность и ненависть схлестнулись в нем горячей волной и хлынули в голову.
А музыка все гремела.
Где-то в толпе паниковал Слизнорт, многие плакали, все кричали, вопили, орали, вытягивая руки, кто-то прокричал не своим голосом «Мирон жив!», и тогда толпа принялась скандировать это, словно болельщики на матче по квиддичу, а Вогтейл улыбался им, но не переставал петь...
Во время второго припева, когда и песня, и безумие в зале достигли своих высот, он взмахом руки распахнул высокое окно, у которого располагалась сцена, и ледяной осенний ветер хлынул в душный зал, встрепав на худом теле певца его странный балахон. Он пел, широко раскинув руки, так что можно было подумать, будто он летит, а когда начался проигрыш, Мирон вместе с микрофоном взобрался прямо на подоконник, вызвав у толпы настоящую панику и допев последнюю строчку, он отбросил микрофон и просто выпал в окно, как большая летучая мышь. В этот же момент чары лопнули, и толпа бросилась к окну как раз чтобы увидеть, как в ночном мраке стремительной тенью ускользал и поднимался все выше гигантский крылатый нетопырь...

Сириус не сомневался, что это событие войдет в Золотой Фонд хогвартских преданий. Ну еще бы. Триумфальное Возвращение Легенды.
Аж зубы сводит от радости.
Он сидел на подоконнике крошечного окошка в темном коридоре винтовой лестницы, ведущей к смотровому балкону одной из башен. Распустив галстук и расстегнув рубашку, Сириус курил в темноте, точнее топился в клубах сигаретного дыма.
Возвращаться на праздник ему было незачем.
Да и не хотелось опять видеть, как Малфой, такая ненормально, неестественно счастливая, танцует там в куче счастливых гриффиндорцев, пляшет в своем красном платье, подобрав его чуть ли не до самой задницы, смеется, раскидывает руки и кружится вместе с остальными ребятами, которые ведут себя так, будто Рождество наступило на месяц раньше.
Сириус затянулся и выдохнул.
Он ревновал ее?
Черта с два.
Ему просто хотелось отправить гребанную летучую мышь обратно на тот свет.
Разве это ревность?
Глупо даже думать так.
Где-то наверху хлопнула дверь.
Раздались шаги, на стене мелькнула продолговатая тень, и он увидел ее.
Роксану.
Захотелось сейчас же встать и уйти, но он сидел, не двигаясь, и смотрел, как она подходит к нему, а потом медленно поднял руки и саркастично похлопал в ладони.
– Мои са-амые искренние поздравления, миледи.
Малфой усмехнулась, опуская взгляд на ступеньки, чтобы не упасть.
– Похоже, теперь мы с вами нескоро увидимся, когда у вас... появились такие прекрасные перспективы: провести остаток жизни в компании с ходячим трупом. Ну что же, был счастлив проучиться с вами эти два месяца. Хотя не могу сказать, что я буду сильно скучать, – и он затянулся.
– Обычно друзья скучают друг по другу, – заметила она, подходя совсем близко. – Мы ведь с тобой теперь друзья, правда, Блэк?
Ее голос звучал так насмешливо, что Сириусу стало совсем паршиво.
– Конечно, – он улыбнулся, хотя глаза его оставались холодными. – Ты пришла попрощаться? – Сириус затушил сигарету об подоконник.
– Да...
– Счастливого пути и проваливай.
– ... до завтра.
Сириус поднял взгляд.
Малфой наоборот опустила ресницы и улыбнулась.
– Похоже, я все же задержусь здесь на какое-то время...
Пару мгновений они молчали, глядя друг на друга. Роксана улыбалась, причем как-то совсем по-взрослому, с такой улыбкой взрослые женщины смотрят на совсем маленьких мальчиков.
А Сириус просто сидел и смотрел на нее, чувствуя себя так, будто по нему хорошенько прошлись.
А потом, так же не отрывая от нее взгляда, полез в карман брюк, поймал там свой подарок и вытащил на свет.
– Тогда с Днем рождения, – прошептал он.
Роксана опустила взгляд и одновременно сдвинула брови и губы.
На ладони у Сириуса лежал комочек угольно-черного меха чуть меньше мячика для тенниса, но больше снитча. Когда Сириус раскрыл ладонь, в черной шерстке существа сверкнули влажные черные бусинки, а затем из нее вылезла одна ножка толщиной в нитку, потом другая; с трудом взгромоздившись на них, неведомый зверек встал, пьяно покачиваясь, и безмолвно вытаращился на Роксану. А когда она поднесла к нему палец, пушок вдруг лязгнул самыми что ни на есть настоящими зубками.
– Твою мать! – Малфой испуганно отдернула руки. Сириус хрипло рассмеялся. – Что это?!
– Уголь, – усмехнулся Сириус и тут же поправился. – Был уголь. Теперь не знаю, что это, но эта штука умеет вырабатывать тепло. Я подумал, что у тебя... слишком холодно в комнате, – последнее было сказано максимально бесстрастным тоном, но Роксана все равно быстро посмотрела на него, перед тем как подставить угольку свою ладонь. – Я думаю, он подрастет за пару месяцев, если будешь его кормить.
– И чем его кормить, морковкой что ли? – озадаченно спросила она. Уголек высунул из шерстки ручки, такие же тонкие, как и ножки, раскинул их и радостно потопал к ее большому пальцу так, словно хотел его расцеловать. Прислушавшись, Роксана услышала слабое попискивание.
– Щепками. Стружкой. Пеплом. Он жрет все подряд. А потом срет теплом и уютом, – Сириус усмехнулся и пощекотал пушок пальцем. – Лучший подарок в твоей жизни, верно? Ничего другого я все равно не придумал, так что просто скажи спасибо.
– Я назову его Патриком, – вдруг сказала она.
– Что за отстойное имечко, – возмутился Сириус, и Роксана вскинула на него свирепый взгляд.
– Патрик!
Сириус усмехнулся.
– Ладно, называй, как хочешь.
Какое-то время они молчали...
Точнее, говорить вслух не было нужды.
– Вернемся в зал? – спросила она после небольшой паузы, не рискуя посмотреть ему в глаза.
– Нет, – отрезал Сириус, глядя в свою очередь прямо на нее.
– Тогда может быть... проводишь меня?

– Спасибо тебе, Блэк, – молвила она, перед тем как уйти, обернувшись к нему на лестнице, ведущей в подземелья. – У меня никогда не было такого дня рождения.
– Я ничего не сделал, – хмыкнул Сириус.
– Сделал, – серьезно сказала она. – И я хочу тебя отблагодарить за это.
– Так благодари, – усмехнулся он.
Малфой шагнула к нему, сверкая в темноте влажными глазами.
– Друзья тоже иногда это делают... – прошептала она, сжимая отвороты его рубашки, миг – и Сириус как будто с головой погрузился в облако.
Что это за чертовщина, в конце концов... ведь он целовался с сотней девчонок, наверное... но никогда не чувствовал такое.
Его ладони скользили по ее голым рукам, плечам, шее, пожимали горячую талию под скользким холодным платьем. Языки сплетались так сладко, что Сириус никак не мог насытиться этой сладостью и когда пару раз услышал, как она тихонько постанывает от удовольствия, чуть не взорвался...
Он почувствовал, как она начала отстраняться, и только крепче обхватил ее. Ну уж нет, он еще не налетался! Еще на минутку она сдалась, снова обнимая его за шею, а потом очень медленно отступила назад, назад, вниз по ступенькам, разрывая объятия, но не поцелуй.
В конце концов Сириус поцеловал ее напоследок легко, словно целовал сестру, и отпустил.
– Спокойной ночи, Блэк, – проговорила она так, словно ничего не случилось.
Сириус промолчал. Снова у него внутри дрались мантикоры – теперь уже не на жизнь, а на смерть!
Она улыбнулась ему напоследок, развернулась и пошла вниз.
Его хватило всего на пару секунд.
Вторая мантикора с ревом разорвала в клочья первую.
Саданув по стене кулаком, Сириус сбежал следом, перескакивая через две ступеньки.
Малфой он перехватил на середине пути.
Думать уже не мог.
Он схватил ее в охапку и поцеловал теперь уже так, как хотел сам, так, как хотел сделать это с той самой минуты, как оставил ее в спальне Слизерина, а она вцепилась в него, с жаром отвечая на поцелуй.
Че-е-ерт...
Целуясь, они врезались в стену. Теряя голову – да и хрен с ней – он припал к тонкой шее, облизывая место, где так исступленно билась кровь, спустился к груди, потом еще ниже, еще, бешено целуя и покусывая ее, он спускался все ниже и ниже, судорожно задирая это дурацкое красное платье...
Она жалобно всхлипнула, когда он добрался, куда хотел, и вцепилась ему в волосы.
Нет, Блэк...
Похоже, друзьями им все же не быть.

Джеймс

Сколько он просидел вот так, за этим столом?
Джеймс не знал.
Ему было паршиво, так паршиво, как, наверное, не было еще никогда.
Сегодня он потерял ее насовсем.
Хотелось поговорить с отцом. Попросить у него самый мощный хроноворот, перенестись как можно дальше назад, встретить тощего мальчишку Джеймса Поттера и сказать ему, чтобы завязывал с этой любовью. Потому что в ней ни черта хорошего нет...
Он запустил пальцы в волосы.
– Эй, Поттер.
От звука этого голоса кровь вспенилась и ударила ему в голову.
– Иди нахер, если жить хочешь, – прорычал он, даже не повернувшись. Боунс подтащил к нему стул и оседлал его, положив руки на спинку. – Катись отсюда нахуй, или я просто убью тебя, клянусь.
– Надо поговорить, – коротко сказал он.

– Выяснили уже все, – он оттолкнул свой стул и встал, но тут Боунс схватил его за предплечье и силой вернул на место. – Руки! – рыкнул Джеймс, выхватывая палочку. Его просто заколотило от гадливости.
– Ты меня выслушаешь, – твердо произнес Боунс, даже не взглянув на его оружие. – Хотя бы ради Лили.
Джеймса словно током ударило. Да какое нахрен право он имеет?!..
– Сядь, – спокойно попросил Боунс. – Клянусь, если то, что ты услышишь, тебе не понравится, мы выйдем в коридор, и ты опять набьешь мне морду.
Сотрясаясь от макушки до носков ботинок, Джеймс упал на место и навалился на стол, принципиально не глядя на Боунса.
Тот подождал, пока он немного успокоится, а затем сказал:
– А теперь слушай, как все было на самом деле...

Через десять минут Джеймс Поттер вылетел из кабинета Слизнорта с таким видом, словно за ним гнался бешеный дементор. Врезался в дверь, заставив Синистру испуганно взвизгнуть и выронить свой блокнот, шарахнулся от нее, разогнал толпу перепугавшихся третьекурсниц и опрометью бросился по коридору в сторону лестницы, ведущей наверх.
В голове стучало.
МАТЬ ЕГО, КАКОЙ ЖЕ ОН ИДИОТ!!!
Лили, девочка моя...
Мерлин, он в лепешку разобьется, но она простит его, простит, черт подери!!!
Джеймс взлетел по лестнице, прыгнул на каменную площадку, не дожидаясь, пока лестница с ней соприкоснется.
У входа в гостиную Гриффинора кто-то стоял.
Джеймс затормозил на всем ходу, чуть не сбив профессора Макгонагалл с ног, но она не разозлилась, даже когда увидела, в каком он состоянии.
– Простите, профессор, я...
– Поттер, а я как раз искала вас... – что-то тревожное свернулось у сердца, когда Джеймс взглянул ей в лицо, но сейчас это было неважно.
– Простите, мне надо в гостиную, это очень срочно, вопрос жизни и смерти...
– Нет, Поттер, подождите! – она придержала его за плечи, и что-то такое прозвучало в ее голосе, что Джеймс и в самом деле замер, отдуваясь и сгорая от нетерпения, поглядывая на портрет у нее за спиной. – Я искала вас, чтобы сказать вам кое-что...
– Что случилось, профессор?
Она отпустила его. Джеймс заметил, что в руке она держала распечатанный конверт.
Улыбка его слегка померкла.
– Что такое?
Он почувствовал раздражение.
Да ведь он ответил на прошлое письмо, и преподаватели вроде на него не жаловались, что опять такое?!
– Это... это пришло от вашей тети, Поттер... – с ее голосом определенно что-то было не так. – Час назад...
Какая-то странная тревога метнулась в груди.
А затем ее вдруг сковал жуткий холод.
И сердцу в этом холоде стало очень тесно и тяжело.
– Чт слчлось? – спросил он и не узнал свой голос. – Профессор?..
Она посмотрела на него, и тут вдруг глаза железной леди Хогвартса заблестели от слез, а тонкие неулыбчивые губы задрожали.
И тут он понял.
Словно бладжером по голове.
Кувалдой.
Пол качнул его, и Джеймс врезался в стену.
Нет...
Боже... нет...только не это... за что...
– Как? – выдохнул он, отчаянно цепляясь за реальность. – Что?..
– Драконья оспа. Острая вспышка. Они ничего не могли поделать... Джеймс... – она покачала головой и тут всполошилась, глядя, как он сползает по стене на пол. – Джеймс!

---

Песня, которую пел Мирон - David Draiman of Disturbed - Forsaken