- Мистер Майкл Ньютон? С вами говорит шериф города Форкс Чарльз Свон. Ваша бывшая жена Анна Мария Ньютон Паркер была найдена у себя в квартире мертвой.
-Энн? Мертвой? – повторил я в замешательстве. Слова, произносимые Чарли, не доходили до моего сознания, для меня более страшным в первые секунды показался тон, которым была произнесена эта официальная фраза. Чарли Свон, которого я знал с детства, не был сейчас Чарли - отец моей бывшей одноклассницы, со мной по телефону сухим голосом представителя власти говорил Чарли – шеф полиции. Потом смысл произнесенных слов стал мне понятен, и я в ужасе прошептал: - Не может быть. Я видел ее позавчера!
- Майкл, ее больше нет, – повторил усталый голос из трубки. Чарли-полицейский уступил свое место привычному Чарли.
- Что произошло? Несчастный случай?
Представить Энн мертвой не получалось: жизнь бурлила в ней, эта девушка была вечным двигателем, который просто не мог остановиться.
- Нет. Это не несчастный случай. Майк, тебе нужно приехать в участок и дать показания.

Даже спустя пять часов после того звонка, принесшего страшное известие, я все ещё не мог до конца поверить, что это все происходит на самом деле. Два часа, проведенные в участке, где я что-то говорил и подписывал какие-то бумаги, сочувственные взгляды Джен и Чарли, противный привкус успокоительной дозы алкоголя, которую я послушно глотал – ничто не могло уверить меня в реальности происходящего.
Энн не просто умерла, она убита. Убита и растерзана. Растерзана с такой жестокостью, что даже видавший виды криминальный эксперт несколько раз прерывал свою работу и выходил «подышать воздухом».

Он шагнул к ней, когда она этого ожидала меньше всего. Она даже не посчитала нужным отступить на шаг дальше - по ее мнению, он не мог сделать ей ничего плохого. Удивление - вот что было написано на ее лице, когда его руки с неожиданной силой сдавили горло. Сначала тупая боль от смятой гортани, потом страх – происходящее не было похоже на шутку. Она силилась закричать, но крика не получалось, только невнятное шипение. «Не надо! Больно!» - хотела сказать Энн, но возможности произнести хоть слово не было. «Я больше не могу! Хватит!» - Почему она не может вложить эти слова в его сознание? К боли в горле добавилось удушье. «Глоток воздуха. Что угодно за один вздох» - Она уже не могла мыслить четко, слова исчезли, в голове остался только постоянно нарастающий звон. Легкие слиплись в груди, горели огнем. Руками она пыталась освободиться, но сил не хватало. Предметы вокруг стали сначала черно-белыми, а потом утонули в темноте, словно кто-то добавил до упора резкости на экране телевизора. Звон в голове быстро нарастал. На какое-то время для нее весь мир сжался до черноты, заполненной нестерпимым звоном, а потом стало совершенно все равно, есть боль или ее нет.
Когда женщина затихла, мужчина ещё некоторое время продолжал сжимать ее горло, словно ждал, что она опять начнет хрипеть и вырываться. Наконец, он разжал пальцы. Ничего не изменилось, тело оставалось неподвижным. Он так давно хотел сделать это, что теперь просто не мог остановиться. Пройдя на кухню, отыскал острый нож для фруктов и вернулся в комнату.
Разорвал одежду на трупе, где не поддавалась – перерезал ножом. Теперь она лежала обнаженная на обрывках своей одежды. Тело не было застывшим, выглядело как живое, если не смотреть на темное лицо с вывалившимся изо рта языком и выпученными страшными глазами.
Он не раз проделывал это на трупах, пока учился, и всегда хотел попробовать на ещё теплом теле. Аккуратно провел по впалому животу ножом. Нож оставил глубокую царапину, но кожу прорезать не смог. Нож для фруктов – это все-таки не медицинский скальпель. Момент был испорчен, но он не отступил. Прихватив и оттянув кожу пальцами, он начал пилить, пока не образовалось отверстие, в котором можно было рассмотреть перламутровый кишечник в кремовых прослойках жира. Расширив разрез до грудной клетки он, запустив руку внутрь тела, подхватил внутренности и выложил их на белую кожу груди. Пришлось перерезать одну связку, распуская толстый кишечник в длину. Крови не было. Он знал, где проходят все артерии, и постарался не задеть ни одну, а та кровь, что сочилась из разрезанной кожи, только добавляла красоты зрелищу.
Кухонным ножом было неудобно проделывать такие вещи, но он вырезал сначала темную мягкую печень, сочащуюся ярко-алой кровью, потом почки. Сердце он вынул в последнюю очередь. К тому времени внутри тела уже стояла лужица крови. Хорошо, что кишечник, вынутый заранее, по-прежнему был не испачкан.
Мужчина оглядел дело своих рук: яркие пятна органов, лежащих по правую сторону того, что недавно было девушкой, сизый пищеварительный тракт, разложенный на белой груди, ярко красный провал живота.
Лицо портило картину. Язык не должен быть таким. Мужчина быстро прорезал шею под челюстью и вытащил через образовавшееся отверстие лепесток языка.
Потом он прошел в ванную комнату, несколько раз тщательно вымыл руки, вычистил за собой забрызганную кровавыми каплями раковину. Прибрался и протер влажной тряпкой все запачканные ручки и выключатели. Завернул в эту же тряпку нож, который использовал и, выйдя, закрыл за собой дверь на ключ. Сверток с ножом и ключ он выбросил в мусорный контейнер в другом конце города.

Мы встречались с Энн в тот день, когда она умерла. Мы были в разводе уже почти два года, но любовные отношения между нами не прекратились. Я любил ее, но она не могла жить со мной вместе: «Я не хочу быть женой занудливого «семейного доктора». Замужняя жизнь не для меня». Это точно – женой она пробыла два месяца, невестой быть ей было интереснее. Я согласился на все, лишь бы видеть ее хоть изредка.
- Майк, у меня свободный вечер. Жду тебя в семнадцать ноль-ноль.
Конечно, я ушел пораньше с работы и помчался к ней. Разве мог я отказать.
Мы пили красное вино, заедали его сыром и болтали об ее последней работе. Энн считала себя художником и рисовала ужасные бледно-размытые картины. Несколько неряшливо одетых людей с давно не мытыми сальными волосами считали ее талантливой. Себя они, впрочем, тоже считали талантливыми, а всех остальных – ничего не смыслящими в искусстве. Если для того, чтобы разбираться в живописи, нужно год не мыться, то я лучше останусь дилетантом.
- Поль сказал, что эта картину возьмут в галерею. Это будет здорово. Мне осталось только прорисовать тени почетче и забликовать листву.
Мы стояли возле мольберта. На холсте рыхлая тетка лезла руками в блеклую клумбу. Жесть. Я бы никогда не хотел видеть ЭТО перед собой каждый день. Но вслух сказал другое (как мог я обидеть мою Энн, она такая ранимая).
- Да, это очень красиво. Одна из лучших твоих работ.
Говоря это, я неловко взмахнул рукой и несколько капель из бокала попали на картину. Энн взбесилась так, как она одна умела это делать. Хрупкая девушка обладала характером горной лавины: если начался сход снега – остановить невозможно.
- Ты свинья! Неуклюжее животное! Ничего не понимаешь в искусстве, и, вообще, ничего не понимаешь! Убирайся с глаз моих! Ты все погубил! Ты убийца!!!
Я не помнил, как ушел от Энн и как вернулся домой. Как я мог быть таким неосторожным? Чувство вины не давало покоя, а теперь вот я сижу дома, а Энн лежит на холодном столе в морге.

Второй звонок раздался ровно через неделю после первого.
- Как ты можешь спокойно спать по ночам? - Из трубки раздался холодно-спокойный голос Анжелы.
Анжела была лучшей подругой моей бывшей жены. Меня она терпеть не могла, считала тряпкой, не достойной даже того, чтобы вытереть об меня ноги.
- Доктор выписал мне пилюли.
- Помогают? - коротко спросила она с некоторым тайным смыслом.
- Да. Очень помогают, - не понимая, на что она намекает, ответил я.
- Мне тоже нужно средство, чтобы я могла забыть некоторые подробности.
- А я при чем?
- Ты должен мне помочь. Нужно встретиться и поговорить.
Это было что-то новенькое. Анжела просит у меня помощи. Невероятно!
- Может, ты сейчас мне расскажешь все по телефону.
- Это не телефонный разговор. Приезжай к «Звезде». Я буду ждать тебя на тридцать второй линии. Думаю, шесть вечера будет в самый раз.

В шесть вечера я приехал на стоянку «Звезды» - крупного супермаркета. Стоянка перед ним была густо заполнена машинами. Линия тридцать два являлась крайней, за ней начиналась лесополоса. Здесь было свободно, что не удивительно: вышагивать до входа в магазин отсюда было намного дальше, чем, скажем, с шестнадцатого проезда.
Ярко-красная тонированная «тойота» Анжелы уже стояла на месте. Я припарковался чуть дальше и, вернувшись назад пешком, пересел в ее автомобиль.
Я ошибся, думая, что Анжеле нужна моя помощь. Это не женщина, а пресс. Ей бы только кого-нибудь смять. В этот день она решила, что раздавить нужно меня.
- Я знала, что ты придешь, - самодовольно и презрительно прищурилась она, глядя на меня.
- Мы договорились, - напомнил я. – Ты хотела о чем-то поговорить.
- Да, Майк, хотела. Я подумала и пришла к выводу, что мне совершенно необходимы сто тысяч долларов США.
- А какое отношение я имею к этому?
- Ты дашь мне их, Майк. Ты переведешь эту скромную сумму на мой счет, а я в благодарность никому не скажу, что это ты убил Энн.
- Что за ерунду ты говоришь! – В возмущении я схватил ее за плечи и тряхнул.
- Не смей прикасаться ко мне своими грязными руками. - Анжела оттолкнула меня со всей силы. Она не зря ходила в спортзал, от толчка я стукнулся головой о стекло и сквозь звон в ушах услышал продолжение фразы. – Ты, убийца, думал, никто об этом не узнает?
Мне не о чем было разговаривать с этой акулой. Но даже после того, как я вернулся домой, меня не покидало чувство некоторой гадливости.

- Ты просчиталась, цыпочка. Тебе не стоило вести себя так дерзко. Мне это очень не нравится. Я долго терпел, но больше терпеть не буду.
Мужчина говорил это негромко и почти ласково, глядя прямо в глаза Анжелы. От ужаса они были так расширены, что красные прожилки сосудов делали их неприятными. Девушка хватала ртом воздух в тщетных попытках вдохнуть или закричать. Ее руки пытались отцепить его руки, но силы были не равны, и наманикюренные пальцы, не привыкшие к какой-либо работе, раз за разом соскальзывали. Попытки освободиться становились все слабее, хрип тише. Цвет кожи на лице потемнел. Она почти уже притихла, придавленная им к диванчику заднего сидения. На этот раз у него не было времени. Место людное, в любой момент мог кто-нибудь появиться. Хорошо, что быстро сгущавшиеся сумерки скрыли его от посторонних глаз. Для него темнота не имела большого значения: он, как и любой хирург, умел доверять своим пальцам.
Быстро вытащив из кармана футляр из-под очков, он достал оттуда медицинский скальпель, натянул на руки резиновые перчатки. Ловко передвинул тело, подтащив его поджатыми ногами к правой двери, сам пересел в сторону, где лежала голова девушки. Развернулся в вполоборота и приступил.
Один длинный ровный разрез. Он отогнул мешающую кожу, с которой немедленно начала капать темная кровь, убрал жировую прослойку, вынул пищевой тракт. Места было мало, и действовать было неудобно. Он спешил. Опасность быть застигнутым на месте «операции» придавала дополнительную сладость, и он не мог остановиться и уйти, не завершив начатое.
Вынув горячую печень, пристроил ее на переднем сидении. Почки. Матку с яичниками. Последним в его руке оказалось сердце. Липкими от теплой крови руками он держал чуть подрагивающий орган. Спокойствие ещё не пришло в этот мускулистый комок, и он продолжал дергаться на кожаном сиденье машины.
Медлить дальше было опасно. Окинув взглядом то, что получилось, мужчина вылез из автомобиля, сдернул с рук перчатки и, обернув ими скальпель, быстрыми шагами пошел прочь.

- Майкл! Я пришел к тебе поговорить.
На пороге стоял Чарли Свон.
- Проходите, шериф. Кофе или чай?
- Не надо, Майкл. Я не за этим пришел.
- У вас ко мне дело. - Я улыбнулся ему, показывая, что прекрасно понимаю - если с каждым свидетелем угощаться чаем, к концу дня разбухнешь от воды. – Могли бы позвонить, я бы сам к вам приехал.
- Приехал бы? – переспросил Чарли.
- Я ездил в спортзал на тренировку, а это в паре шагов от участка, - подтвердил я.
- На тренировку. Это хорошо. Следишь, значит, за своим здоровьем, - задумчиво, и как мне показалось, немного насмешливо пробормотал Чарли.
- Стараюсь.
- А Анжела? Она тоже следила за здоровьем?
- Я не очень много знаю о ней. – Что я мог знать об этой стерве, кроме того, что она меня недолюбливала.
- Нет, Майкл. Я думаю, тебе есть, ЧТО РАССКАЗАТЬ нам об Анжеле.
С этими словами Чарли Свон полез в карман и, достав оттуда бумагу, стал разворачивать.
- Майкл Ньютон, вот постановление о твоем аресте. Все, что ты скажешь, может быть использовано против тебя в суде. Ты имеешь право на один телефонный звонок и на помощь адвоката. Если у тебя нет адвоката, штат Вашингтон предоставит его тебе бесплатно…
Я не стал дослушивать. В этот момент я превратился в испуганное животное. Разум выключился, непонятно было, на что я надеялся, рванув к задней двери. Не рассчитывал же я на самом деле убежать на своих двоих и прятаться до конца жизни. Ни документов, ни денег,… Я бы не смог выйти сухим из этой ситуации. Это не я побежал к двери, ведущей на задний дворик, это побежала испуганная крыса, которая увидела в трюме течь. Так я и пробежал три шага: ноги – работают, голова – нет. На четвертом шаге на меня навалился шеф Свон и уронил на пол. Больно выкрутив мне правую руку, защелкнул на запястьях холодные, жесткие наручники.
- Зря ты это все затеял, Майкл, - с сожалением сказал Чарли.
Целых десять дней я знал, что подозрение упадет на меня: это я встречался с Энн в тот злополучный день; это со мной говорила Анжела на той стоянке, где потом нашли ее тело. Нашлись свидетели, которые видели, как я входил в дом, где жила Энн, и как я выезжал со стоянки возле «Звезды». У меня не было алиби на время убийств, я ни чем не мог подтвердить свою невиновность. Плюс ко всему на обоих местах происшествия осталось множество моих отпечатков пальцев. Была ещё и косвенная улика: преступник, разделавшийся с девушками, скорее всего, имел отношение к медицине и знал строение человеческого организма. Это тоже работало против меня: я – врач-терапевт.

Три дня я провел один в четырех стенах камеры предварительного заключения, а потом провели психиатрическую экспертизу и меня перевели в больницу, мало отличавшуюся от тюрьмы.
- Майкл, ты должен расслабиться и дать нам тебе помочь. Прими нашу помощь. - На меня смотрел моложавый мужчина с ярко-синими холодными глазами и черными волосами. Женщины, наверное, от такой красоты сознание теряют. Даже небольшой шрам у левой брови его не портил.
Я лежал, привязанный к кровати крепкими ремнями. Напрягайся, не напрягайся – все одинаково.
- Я бы с радостью, доктор Смит, но я ничего плохого не делал.
- Знаю, Майкл, - врач улыбнулся мне теплой улыбкой и уставился прямо в глаза, как удав, гипнотизирующий свою жертву. – Это был не ты. Это был кто-то другой. Ты должен нас познакомить. Позволь ему выйти наружу. Пусть он сам все расскажет.
- Выйти наружу? Кому? – теряясь, пробормотал я.
- Твоему второму Я.
- Я не совсем понимаю вас. - Я в замешательстве смотрел на него.
- Ну же, Майкл, вспомни. У тебя в детстве, конечно, был воображаемый друг. Которого никто не видел, но с которым ты играл. Он был такой ловкий и сильный, и веселый придумщик…
- Жожо, - прошептал я, не в силах отвести взгляда от холодных глаз доктора Смита. – Но откуда вы про него знаете?
- Я все знаю. У меня работа такая. А потом? Что стало с Жожо потом?
- Он перестал ко мне приходить.
- Он никуда не делся, Майкл. Он до сих пор живет рядом с тобой. Разве у тебя не бывало так, что ты не можешь вспомнить, как провел вчерашний вечер?
- Бывало, - зачарованно подтвердил я. Доктор знал обо мне все.
- Это все Жожо. Когда нет Майкла, появляется Жожо. У тебя, Майкл, раздвоение личности.
- Этого не может быть. Я бы знал! - Говоря это, я понимал, что Смит прав.
- В этом-то все и дело. Майк не знает про существование Жожо. Такое случается. Иногда две личности живут вместе, иногда – по отдельности, и тогда они даже не догадываются о существовании друг друга. Многие люди живут так годами. Ты бы тоже никогда не узнал, что Жожо живет в твоем теле, если бы он не оказался таким жестоким. Энн и Анжела не должны были пострадать.
- Это не я. Это не я.
- Все улики против тебя, Майкл. Конечно, ты не знал, что ты делаешь, но так уж получилось.
- Это не я. - Я не мог произнести больше ни слова. Слезы градом катились из глаз и скатывались по вискам на подушку. Я хочу умереть. Чертовы ремни, даже с собой не покончить. Я ЛЮБИЛ ЭНН. Я так ее любил. Никогда не сделал бы ей больно. Я не мог сотворить с ней этот ужас, просто не мог… Не мог… Не мог…

- Как он, доктор Смит? – Ньютон-отец тяжело дышал в трубку. Он не навещал сына, но каждый месяц звонил, чтобы задать свой вопрос.
- Без изменений, мистер Ньютон. Ни с кем не разговаривает. На вопросы не отвечает. Ничем не интересуется. В этом месяце пытался отравиться только один раз, но мы пока не можем предоставить ему свободу даже в пределах палаты.
Последняя фраза означала, что от кровати его пока не отвязывают.
- Помогите ему, доктор.
- Мы продолжаем курс лечения и надеемся вывести его из депрессивного состояния.

На пороге дома, расположенного в городе Бойсе, штат Айдахо, стоял красивый мужчина с ярко - синими глазами и темными волосами. Ожившая девичья мечта. Шрам возле левой брови придавал ему мужественности.
- Привет. Заждалась?
- Ещё как. Просто горю от нетерпения.
Девушка, распахнувшая дверь, буквально втащила его в свою квартиру.
- У меня никогда не было ничего подобного. Сознайся честно - ты меня заколдовал?
- Конечно. Я же волшебник. Любой психиатр владеет магией. Только никому об этом не говори. Ты же никому обо мне не сказала? Ты была умницей?
Мужчина завораживающе, не отрываясь, смотрел в глаза девушке.
- Никому не сказала, - девушка медленно, как во сне, покачала головой.
- Это хорошо.
Мужчина шагнул к ней и стиснул ее горло руками.

---