- Джошуа Дэвид Стейн, главный редактор журнала «BlackBook».

Я бьющееся сердце Роберта Паттинсона и говорю с вами из своего дома – его грудной клетки. Сейчас мы пребываем в состоянии покоя. Я бьюсь с частотой 70 ударов в минуту, что вполне типично для двадцатишестилетнего мужчины, который, как Роберт, находится в хорошей, но не сверхчеловеческой форме. Я должно заметить, что Роб сейчас пребывает в состоянии, которое сам он именует как «нечто». «Я сейчас на диете, которая допускает употребление только жидкой пищи», – объясняет он своему собеседнику с незавидным лондонским акцентом, который удивляет многих из тех, кто так и не понял, что на самом деле Роберт Паттинсон вовсе не вампир по имени Эдвард Каллен. «Мне пришлось сниматься без рубашки для одного фотосета», – рассказывает Роб, – «так что я спросил у диетолога, какая диета позволяет пить, сколько захочешь. Она ответила, жидкая диета». Еще одно доказательство того, что Роб не вампир. Вампиры вообще сторонятся фотосъемок, поскольку их сияние, усиленное вспышками фотокамер, ставит в тупик даже самых опытных фотографов. А еще вампиры редко бывают обеспокоены из-за своего тела и никогда не пьют. (У них кровь не циркулирует).

Мы с Робом одни, что бывает нередко, а прочие люди, оказавшиеся в одном с нами помещении, в знойном клубе, скрывшемся за фастфудом Папайя Кинг в Западном Голливуде, сосредотачивают все свое внимание на нас. Как-никак Роб – главный в мире сердцеед, а я сердце, бьющееся в его груди. Я чувствую, как другие сердца учащают свое биение, когда приближаются к нам, как и сердце продавца хот-догов, что стоит впереди и, подав сок манго и пару упакованных в бумагу хот-догов, просит у Роба оставить автограф на клочке бумаги, оторванном от квитанции. «Моя девушка вас любит», – говорит он сконфуженно. Я не ускоряю ритма биения, пока Роб выводит на нем свое и ее (ее зовут Меллори) имя и отдает клочок обратно, словно грузовую накладную корабля, наполненного невероятными сексуальными фантазиями. Роб как всегда одет в соответствии с негласным голливудским законом, согласно которому, чем больше человек зарабатывает, тем меньше внимания уделяет своему внешнему виду. И хотя в случае Роба нас оценивают в 62 миллиона долларов, я могу вас заверить, что небрежность эта неподдельна. Кепка, черные кроссовки для бега и джинсовая рубашка в стиле юного Рона Ховарда, – это наше одеяние. Нескладный шаг с легкой небрежностью в расслабленном ритме, что и у Джеймса Дина в фильме «Гигант», – такова наша походка.

Нас привез сюда в белом внедорожнике парень по имени Джефф. Он из Финикса, он наш водитель. Он появился несколько лет назад одетый в костюм мешковатого покроя и с широким галстуком. «Классический облик временного работника», – говорит Роб. Теперь он носит облегающие черные футболки. Смотря сквозь тонированные окна внедорожника по пути в клуб, Роб рассматривал магазины, расположившиеся на голливудском бульваре. И все звучат как в детской игре «Duck Duck Goose»: сувенирный магазин. Сувенирный магазин. Сувенирный магазин. Стрипклуб. Последний похваляется: «1000 привлекательных девушек. Три страшненьких». Интересно, каково было бы быть сердцем одной из страшненьких. Этого я никогда не узнаю. Я из числа счастливчиков. В витринах многих сувенирных магазинов Роб видит себя на календарях, плакатах и брелоках, изготовленных в какой-нибудь китайской промышленной глуши рабочим, что смотрит в лицо Роба, его большие голубые глаза и на ровные зубы, выглядывающие из-под пухлых губ, но не чувствует меня, его бьющееся сердце. Но и я не чувствую этого рабочего и его сердце. И проходя мимо хламья с лицом Роба, я тоже не начинаю биться быстрее, чаще. Но мысль о том, какие ключи люди прицепляют к лицу Роба, заключенному в брелок, какие комнаты они открывают и какие секреты люди там хранят, слегка убыстряет мое биение, поскольку в последнее время мы редко встречаем кого-то вне «индустрии», а если и встречали бы, они бы никогда не видели меня, и редко когда видели бы Роба. Они бы видели Эдварда Каллена, бессердечного вампира, который властвовал надо мной с 2008 года и не ослабит хватку до ноября этого года, но и тогда он не сможет умереть, потому что уже мертв, а мы можем, потому что мы воплотили его образ или он наш. Так или иначе, мы до того сплелись, что разделение убьет Роба и разобьет меня.

В последнее время мы с Робом много времени провели на задних сидениях машин, перемещаясь с пресс-конференции на интервью и снова на пресс-конференцию. Столь длительное просиживание заставляет меня понервничать. Сидячий образ жизни является главной причиной возникновения сердечно-сосудистых заболеваний и сахарного диабета второго типа. Как и курение, что Роб, к счастью, недавно бросил. Теперь он носит с собой эти дурацкие, светящиеся электронные сигареты и сидит на заднем сидении, посасывая их и все так же глядя на свое отражение в окне скользящей по дорогам машины. Роб, конечно, умеет водить. Он брал десятичасовой курс в Орегоне, кажется, для «Рассвета». Могу и ошибаться, они все сливаются в одно. Он ужасный водитель. «Меня учили люди, которые врезались в меня», – поясняет он. Из его уст история звучит забавно: «Впервые меня назвали знаменитым, когда я пытался купить машину несколько лет назад. Кабриолет BMW, что я нашел на сайте Craigslist за 1000 долларов. Я вышел на пригорок, чтобы взять ее на тест-драйв, и, естественно, чуть не разбился. Через несколько дней я вернулся за ней. Я уже говорил, что я актер, и парень поискал обо мне информацию. Когда я вернулся, он сказал: «Чувак, ты знаешь, что ты на втором месте на сайте IMDB?» И я подумал: «Черт, теперь я не могу попросить его скинуть 200 баксов».

Действие нашего последнего фильма «Космополис» тоже происходит главным образом на заднем сидении автомобиля, хоть и очень длинного. Его снял Дэвид Кроненберг. Роб играет Эрика Пэкера, скучающего, практически аутистичного миллиардера, который проезжает весь Манхеттен с востока на запад в специально спроектированном лимузине. Во время поездки он теряет миллиарды в неблагоразумной валютной спекуляции с иеной, а мир вокруг него тем временем погружается в хаос. И хаос этот, конечно же, во многом вызван его неблагоразумной валютной спекуляцией. Он подолгу рассматривает свое лицо в отражении, а вызванный хаос проносится мимо в тишине. В конце его застрелит или не застрелит недовольный рядовой служащий, которого сыграл Пол Джиаматти. Произойдет это или нет, особого значения не имеет. Эрику все равно, поскольку ему нелегко налаживать контакт с миром за пределами цифр. Но зато он часто занимается сексом. Один раз с Жюльет Бинош. Меня заводили съемки этой сцены, но не столько от движений, сколько от смеха. «Жюльет постоянно ударялась головой о потолок машины», – вспоминает Роб. Я ощущаю поток эндорфинов, когда он расплывается в широкой улыбке, которая превращает его из задумчивого сердцееда в одного из приятных британских парней, что можно встретить в пабе. По этой причине в улыбке он расплывается редко. Улыбка сейчас не в моде. Фильм основан на книге Дона Делилло, поэтому и сбивает с толку.

Первая реплика, как и все последующие, глубокомысленна и вместе с тем абсурдна. «Мы хотим подстричься», – говорит Эрик, выходя из офисного здания. Сбивает с толку, но нам нравится. «Мне легко угодить», – говорит Роб. – «Когда я чего-то не понимаю, то у меня тут же возникает интерес». Смятение возбуждает во мне любопытство. Как и противостояние. Во время премьеры «Космополиса» в Каннах я колотилось как никогда. «Я чуть в штаны не наложил», – говорит Роб. После разговора с его толстой кишкой я пришло к выводу, что это было преувеличением. Но все равно это было волнительно. Между финальными титрами и моментом, когда в зале включается свет, наступает пауза, мгновение молчаливой передышки, прерываемое лишь моим оглушающим биением. Это мгновение перед тем, как аудитория либо разразится овациями, либо начнет улюлюкать, когда наша пост-Сумеречная карьера, словно кот Шредингера, и жива и мертва одновременно. И в этот момент я стучало, колотилось и грохотало в груди Паттинсона со скоростью миллион раз в минуту. «Я сходил с ума», – говорит Роб. – «Я готовился драться с полутора тысячами людей. До того я был на взводе». Ставки были высоки. Он попал в «Сумерки», как он говорит, «по счастливой случайности». И с тех пор, как он подписал контракт, он плыл по течению. Можно сказать, что его вели или, по крайней мере, направляли. «Я просто носился словно бы со спущенными штанами и развязанными шнурками, и, что удивительно, не падал. До этого момента. Я думал «Вот черт!». Большинство на протяжении пятнадцати лет снимаются в фильмах, которые никто не видит. А я уже в Каннах». И в этот момент, пока волна, удерживающая баланс нашей карьеры, не рухнула в реальность, стоит отметить, что именно неопытность Роба отчасти и привела его к роли Эдварда Каллена. Как отметили авторы очерка «Сумерки и создание подростковых кумиров 21 века», в этом вся суть. «Маркетинговая стратегия студии заключается в том, чтобы развивать известность Паттинсона как товар, производимый и продаваемый с помощью медиа и паблисити. Подобная товаризация вылилась в слияние привлекательности образа Эдварда Каллена и популярности самого Паттинсона… Малая степень узнаваемости была использована студией, чтобы соединить реальных людей с героями «Сумерек», для исполнения ролей которых они были наняты, становясь при этом знаменитыми». Так что в этот момент в Каннах между финальными титрами и реакцией публики произошел болезненный разрыв между бескровным сердцем Эдварда Каллена и мной, бьющимся сердцем Роба. Я понятия не имело, как долго шли титры. Была пауза, а потом раздался хлопок, еще хлопок, давший волю целому потоку хлопков, пока публика не разразилась аплодисментами. Они аплодировали нам? Аплодировали Дэвиду? Или Полу? Мне было все равно. Было ясно одно: они аплодировали не Эдварду.

Хоть я и заставляю трепетать другие сердца, совсем немного вещей, людей или занятий, способно взволновать меня. Химический императив «дерись или удирай», возникающий от смущения и противостояния, делает свое дело. Есть и еще кое-что, недавно я пустилось вскачь, когда Роб учился кататься на скейтборде. Но не кикфлип заставил меня колотиться быстрее, а тот, как говорит Роб, абсурдный факт, что «Мне могли предъявить иск на 800 миллионов долларов». (Вампиры не носят защиту и не могут вывихнуть лодыжку). А еще недавно я было несказанно радо возможности помочиться. «Я вчера сам себя поразил», – говорит Роб. – «Отливал целых четыре минуты». Синди, его мочевой пузырь, говорит мне, что это все из-за жидкой диеты. Скандалы тоже вызывают у нас трепет, но, как сетовал Роб, в последнее время они случаются нечасто. «Как-то раз на Entertainment Tonight я пустил слух о том, что в «Сумерках» была удаленная извращенная сексуальная сцена, а за него даже не ухватились. Я думал: «Какого черта? Я вам тут все выкладываю!». Кстати, тема разврата мне особенно близка, с тех пор как мы переехали в Лос-Анджелес и поселились в Оквудс, в жилом комплексе между Бербанком и шоссе 101 в Голливуде, заселенном преимущественно никому не нужными малолетними актерами, которые весь день проводили у бассейна. Там же, что не удивительно, жил Скрич, где и снимал собственные видео с извращенным порно. Что помогает мне держаться на пресс-конференциях, где всюду витает резкая критика? «Ты пытаешься высказаться без сучка и задоринки, но понимаешь, что не сможешь сказать ничего стоящего, не сморозив при этом какую-нибудь глупость, из-за которой люди выставят тебя полным придурком. А если тебе и удастся не ляпнуть глупость, кто-нибудь все равно что-то придумает».

Возьмем, к примеру, девушку Роба, Кристен Стюарт. Она одна из немногих заставляет меня бешено колотиться. Наш роман был, к счастью, одобрен «Сумеречной» индустрией. По словам компании, «Похоже, поклонники готовы принять вовлеченность Паттинсона в романтические отношения, если она в буквальном смысле переносится на их любимых героев». Так что я и сердце Кристен вместе почти каждый день. Но мы не давали друг другу клятвы быть вместе, пока смерть не разлучит нас. Роб недавно прочел об этом в газетенке и подумал, что это нелепо. «Был тут журнал с этими фотографиями, где говорилось, что я женюсь. Никто никогда не знает, что правда, а что ложь», – сердится он. – «Даже моя мама позвонила мне спросить, правда ли это». Это неправда. По крайней мере, пока. Но это правда, что Кристен всегда вытворяла со мной что-то такое, что не мог никто другой.

Но знает Бог, Роб никогда не был неудачником, когда дело касалось плотских утех, но даже когда мы спали с другими, я всегда оставалось за закрытой дверью. Когда он впервые приехал в Лос-Анджелес, то оказался среди множества весьма привлекательных женщин, которых знал по питейным заведениям вроде бара «Бронсон», но Роб избегал зазывных взмахов ресницами, предпочитая покурить снаружи, натянув капюшон толстовки на глаза. Он писал Кристен Стюарт песни. В то время я было так переполнено тоской, что вот-вот было готово разбиться, поэтому песни были печальными, будто были взяты из альбома Вана Моррисона «Astral Weeks». «Я, в общем-то», – признается Роб, – «пытался своровать у Ван Моррисона». Иногда он брал эти песни, чтобы исполнить их в местечках вроде «Pig ‘n Whistle» или «Rainbow Room» перед двумя-тремя другими исполнителями и, конечно же, официантками, которые, по его словам, становились его единственными друзьями. Я все еще ностальгирую по тем временам и с легкостью и нежностью сожалею, что эти два певца-неумехи, завывавших «Аллилуйя», или официантки с оклахомским акцентом и классными сиськами не знали, кто он такой, или кем Роб станет. Интересно, знал ли он сам. 

После выхода «Сумерек» все изменилось. Роб, как говорят, прорвался. «Круг моих друзей довольно-таки быстро сузился», – говорит Роб. – «Мне нравится быть паразитом, а не наоборот». Мы перестали ходить на тусовки. Мы перестали выступать на открытых площадках. Теперь я редко убыстряю ритм. Теперь, когда он не Эдвард, не Эрик или кто-то еще, Роб живет как отшельник с Серебряного озера. Он просыпается и делает себе сок. Потом несколько часов читает обзоры книг на Amazon. Он готовит себе суп и прочитывает пару сценариев. В основном это просто слова, застывшие и пресные как вчерашняя каша, переработанные пересказы чужих сверхъестественных эпопей. Порой я встрепенусь, если что-то из прочитанного им интригует меня. Как его следующая драма французско-либерийского режиссера Жана-Стефана Совера, чей последний фильм «Джонни Бешеный Пес» повествует о конголезских детях-солдатах. А этот будет целиком и полностью отснят в Ираке. Мы уезжаем в следующем месяце. Быть может, там, под свистом пуль или, по крайней мере, при вероятности услышать этот свист, я затрепещу. А до тех пор мы будем коротать время на заднем сидении автомобиля, простаивая на перекрестке и дожидаясь, когда переключится светофор. Джефф спрашивает, хотели ли бы мы поехать в какое-то конкретное место, но мы не уверены. «Я никогда никуда не направляюсь», – говорит Роб, как ни в чем не бывало. – «Я даже не знаю, где это "где-то"».

Перевод выполнен RebelQueen специально для сайта www.twilightrussia.ru. При копировании материала обязательно укажите активную ссылку на сайт и автора перевода.