2024-5-2

16

0

0

Я неловко поерзал в инвалидной коляске, глядя из окна и пытаясь сосредоточиться на чем угодно, только не на желчи в горле.

Сегодня Белла приедет повидаться со мной.

Мой подлый папаша в очередной раз нарушил данное мне обещание, и теперь она приедет и задаст мне жару. Бог свидетель, я заслуживаю этого. Просто я чертовски этого боялся. Я был доволен своей жизнью в этом пузыре из лжи на протяжении последних пяти лет. А потом мне понадобилось сыграть мерзавца из мерзавцев и послать ей эти цветы.

О чем я, черт возьми, думал?

Мне не хватало моей лучшей подруги. Мне не хватало ее вот уже пять лет.

Белла Свон всегда была для меня как кислород. В детстве мы были лучшими друзьями. Когда мы повзрослели, она стала любовью всей моей жизни. Она была в каждой фантазии, в каждой мечте о будущем. Я наблюдал, как она встречается с неудачниками, и она всегда приходила ко мне в слезах, когда они разбивали ей сердце.

И, как положено идеальному лучшему другу, я обнимал ее и говорил, что те парни были козлами, а она заслуживала лучшего, сам же втайне надеялся, что она заметит того парня, который находился прямо перед ней.

Она так и не заметил.

Во всяком случае, до тех пор, пока я не собрался служить. А потом я, как идиот, ляпнул, что был влюблен в нее всю жизнь, и могу сказать по удивлению на ее лице, что она искренне даже не догадывалась об этом. Я думал, что мои чувства к ней всегда были болезненно очевидными. Наши отцы знали это много лет, но Белла как-то сумела оставаться в неведении. Это было унизительно для меня.

А потом я поцеловал ее, и из какого-то непонятного чувства долга Белла поцеловала меня в ответ. Мои губы покалывало, пока я вспоминал ощущение ее губ на моих. Это было так же невероятно потрясающе, как я и представлял, и прежде чем я смог остановиться, я уложил ее на кровать в ее спальне.

Сознание вопило, что это неправильно, но другие части моего тела, те, что уже давно испытывали привязанность к Белле, игнорировали голос разума. Она не возражала, и мы впервые занялись сексом прямо там, в ее спальне, в той самой спальне, в которой я учил ее танцевать вальс и играть в покер. Все произошло смущающе быстро. Когда все закончилось, я признался, что ждал ее, и на ее лице возникло выражение полного и неподдельного ужаса.

На следующий день я сел в самолет с разбитым сердцем. Оно было разбито не окончательным осознанием того, что Белла не ответит на мои чувства взаимностью. Оно было разбито тем, что я потерял лучшего друга и понимал это.

В Ираке было сухо, жарко, много песка, как его и описывали. Конечно, я гордился тем, что был там. Это убеждение вдалбливают в голову во время учебного курса. Ты служишь своей стране. Ты должен гордиться этим. И я гордился. Я был хорош в своем деле, и подружился с двумя солдатами, которых звали Джейсон Бэнкс и Тревор Болдуин. Бэнкс был двадцатиоднолетним ковбоем из Остина, штат Техас; дома его ждали жена и новорожденный ребенок. Болдуину было двадцать два, он любил играть на гитаре. Он был из Нэшвилла, штат Теннесси, и пел песни в стиле кантри все чертово время. Форкс тоже слегка смахивал на деревню, поэтому пребывание в обществе провинциальных парней не стало для меня таким уж сильным культурным шоком.

В свободное от дежурств время мы развлекались - играли в видеоигры или пели песни Гарта Брукса.

Примерно через восемь недель после прибытия нас отправили в Тикрит, проверить вышедший из строя танк. Я помню, как разобрался с двигателем и полез внутрь, чтобы завести его. Помню, как потом вылез из танка и схватил свою флягу, потому что там было чертовски жарко.

К счастью, это все, что я помню.

Я не помню взрыв. Не помню, как горело тело. И не помню, как мои друзья умирали на пыльной дороге.

Помню только, как очнулся и увидел лицо отца. Помню, что он плакал, потому что не узнал родного сына. С трудом припоминаю, как мне сказали, что я лишился обеих ног и двух пальцев на руке.

Но отчетливо помню, как сказал своему отцу катиться к черту.

Я очнулся примерно через месяц и хотел лишь одного – умереть. Помимо нехватки конечностей, у меня было обезображено и обожжено лицо - до такой степени, что меня никто не смог бы узнать. Когда мне удавалось заснуть, меня преследовали кошмары о том, как моих друзей поглощают яркие горящие огни. Когда уснуть не получалось, я кидался всем, до чего мог дотянуться – суднами, пультами, кувшинами с водой – чем угодно, лишь бы выпустить слепящую ярость. Врачи и медсестры не обращали внимания на мои приступы гнева и назначали терапию и восстановительные операции. Мне не нужно было, чтобы невнятно лепечущий доктор говорил мне, что у меня серьезная депрессия, и меньше всего я хотел очередной операции.

По прошествии какого-то времени, отец начал бубнить о том, что заберет меня домой в Форкс, что я начну новую жизнь. А затем он произнес слова, изменившие меня навсегда.

Белла была беременна моим ребенком.

Отец подумал, что новость безгранично осчастливит меня, преисполнит решимости сделать операцию и начать новую жизнь. Он думал, что психотерапия и пластическая хирургия помогут мне почувствовать себя достаточно уверенно, чтобы стать отцом своего ребенка и, возможно, мужем Беллы. Я помню, как смеялся над его оптимизмом. Потом я заставил его посмотреть мне в лицо, на мое изуродованное тело и объяснил, что Белла не любила меня до взрыва и ни за что не полюбит после него. Оставшуюся часть ночи я провел, обдумывая свои возможности.

В детстве Белла питала слабость к бездомным животным. Если одинокая кошка или собака каким-то образом находила дорогу в дом Чарли, Белла плакала, пока отец не позволял ей выходить животное. Она заботилась о нем и любила его, пока оно не становилось членом семьи.

Я отказывался стать одним из несчастных питомцев Беллы.

С ребенком или нет, я решил, что не позволю ей оставаться со мной или любить меня из жалости и чувства долга. Я знал ее слишком хорошо. Она взглянула бы на меня и забрала бы домой, заботилась бы обо мне и любила меня, пока я не стал бы членом ее семьи. Совсем как одна из ее заблудших зверюшек.

Восстановительная хирургия вдруг показалась прекрасной идеей. Как и имитация моей смерти.

Так что я обвинил во всем отца, и он из чувства раскаяния впервые согласился выполнить мои желания. На протяжении многих лет он показывал мне снимки Беллы и Сета, и я позволял ему, потому что действительно хотел знать о них все, что только можно. Мне нравилось, что она назвала его Джейкоб Сет, я был очень рад, что он носит фамилию Блэк. Он действительно красивый малыш, и я признаю, что мне до сих пор тяжело видеть его фотографии и знать, что я не являюсь частью его жизни. Отец говорит, что он очень умен и что Белла прекрасная мать. Я всегда знал, что она ею станет. Но я принял решение, и отец согласился его уважать. Это было к лучшему. Они могли жить нормальной жизнью и не иметь дела с моими травмами и неуверенностью.

План прекрасно работал, но три месяца назад я увидел онлайн сообщение о помолвке.

Тогда-то Джейкоб снова стал подростком и заревновал.

Все было по-другому, когда она была одна. Отец говорил, что она редко ходила на свидания, сосредотачивалась на Сете. И я был доволен, слыша это. Но теперь она выходила замуж. За врача.

И он понравился Чарли. И изображал папочку для моего ребенка.

Тогда-то Джейкоб и повел себя очень глупо, начав посылать цветы и делать раздражающие телефонные звонки.

И теперь Белла едет, чтобы надрать Джейкобу зад.

Я сглотнул желчь в горле и закрыл глаза от лучей солнца, бивших в мое окно.

BPOV

Я подняла шторку на окне и глянула на яркое солнце, верный признак того, что мы приближаемся к Джексонвилю. Наш прямой рейс из Сиэтла прошел без каких-либо происшествий, и мне не терпелось вытянуть ноги и выбраться из неудобного кресла.

Глянув на спящего Эдварда, я не смогла не улыбнуться. Всю прошлую неделю он работал в две смены, чтобы полететь сегодня со мной. Я уговаривала его остаться дома с Сетом, но он наотрез отказался. Мы даже немного поспорили: я ныла, что могу встретиться с Джейкобом сама, а Эдвард заявлял, что я его будущая жена, ношу его ребенка, и этих двух обстоятельств уже достаточно, чтобы служить основанием для того, чтобы он сопровождал меня в поездке.

Угадайте, кто выиграл спор?

Я продолжала любоваться его красивым лицом, незаметно положив ладонь себе на живот, и мои мысли унеслись к нашему ребенку. Если будет мальчик, будет ли он таким же бесконечно преданным защитником, как его отец? А если родится девочка, будут ли у нее такие же яркие зеленые глаза и непослушные рыжеватые волосы?

Я была бы счастлива при любом сценарии.

- Как вы? – прошептала Виктория, сидевшая позади нас. – Вы ведь не нервничаете, да? Потому что нервничать нет причин.

Я улыбнулась, не оборачиваясь:
- Я в порядке. Просто думаю о ребенке.

- Хорошо, – пробормотала адвокат. – Думайте о позитивных вещах. Это будет плевое дело.

Я вздохнула и снова посмотрела в окно. Мы нашли Викторию Мейер по рекомендации Джаспера. Она была первоклассным семейным адвокатом, специализирующимся на опеке над детьми. Она обладала репутацией милой, нежной с детьми женщины, которая становилась беспощадной и дотошной, когда дело касалось защиты их прав.

- Один звонок в корпус морской пехоты США, и парень перестанет с тобой связываться, – многозначительно заявила Виктория во время нашей консультации, когда я поделилась с ней историей Джейкоба, включая желтые розы и телефонные звонки. – Увольнение из армии с лишением прав и привилегий, может, даже тюремное заключение…

Я настояла, что хочу, чтобы все прошло как можно более цивилизованно, и она, честно говоря, казалась немного разочарованной этим. Мне было жаль несчастных родителей, которым приходилось терпеть ее ярость в зале суда. У них не было шанса против этой женщины с гривой огненно-рыжих волос и взрывным темпераментом. Я бы ни за что не хотела связываться с ней и была рада, что она на нашей стороне.

Объявление пилота наконец разбудило Эдварда, и он потянулся к моей руке, поглаживающей живот. Накрыв мою ладонь своей, он улыбнулся мне.

- Как поживают мои девочки?

Я улыбнулась его уверенности. Большинство родителей говорит, что хочет лишь, чтобы ребенок был здоров. Но не Эдвард. Он хотел девочку, и сообщил всем, кто мог услышать, что я вынашиваю его дочь.

- Ты все время говоришь это. А что если родится мальчик?

Он пожал плечами.

- Я буду так же счастлив. Но там девочка, – он наклонился и поцеловал мой живот. – Правда, малышка? Мамочка должна научиться доверять нам.

Я закатила глаза, а Виктория рассмеялась у нас за спинами.

- Увидим, – улыбнулась я.

- Да, увидим, – на его лице расплылась довольная улыбка, и он наклонился нежно меня поцеловать. А потом снова стал серьезным. – Ну, скажи мне, как ты себя чувствуешь. Тошнит?

- Нет, – ответила я. – Замечательно себя чувствую. Может быть, утренняя тошнота наконец позади.

- Честно говоря, я думал, что ты, возможно, нервничаешь, – признался он. – Я знаю, что это не самая приятная встреча. И по-прежнему считаю, что ты должна позволить мне пойти с тобой в комнату к Джейкобу.

Я замотала головой.

- Сначала я. Я должна сделать это сама, Эдвард. Ты же понимаешь, правда? Я должна быть сильной.

Выражение его лица смягчилось.

- Ты и так сильная. Самая сильная женщина из всех, кого я когда-либо знал. Но я хочу быть рядом. Разговор будет непростым, Белла. Я не позволю ему тебя расстраивать.

- Могу заверить, что не буду расстраиваться. Но я настроена решительно. И Виктория здесь. Она не даст ему возможности манипулировать мной.

- Чертовски верно, – Виктория наклонилась, чтобы присоединиться к разговору. – Эдвард, как бы сильно тебе ни хотелось быть рядом с Беллой, ей очень важно, чтобы ситуация оставалась мирной. Я обеими руками за выплату пятилетней задолженности по алиментам и отправку его в тюрьму, но она мне не позволит. Так что наша задача проста. Просим Джейкоба отказаться от родительских прав, освобождая тебе путь, чтобы ты мог законно усыновить Сета. Получаем его подпись над чертой, а потом можешь встретиться с ним, если захочешь.

- А если он откажется? – тихо спросил Эдвард.

Виктория покачала головой, будто это было невозможно.

- Он не откажется.

- Может, – возразила я.

- Он будет сумасшедшим, если попытается, – покачала головой Виктория. – Он не в том положении. Я затаскаю его задницу по судам так быстро, что у него закружится голова. Если он хочет проблем, я более чем готова бороться. Он не захочет, чтобы история получила огласку. Если он знает, что лучше для него, то подпишет бумаги.

Эдвард крепко сжал мою ладонь, и я сжала его в ответ.

Должно получиться. Других вариантов нет.

Мы отметились в регистратуре, и симпатичная медсестра по имени Кейт с улыбкой провела нас по приемной.

- Он немного нервничает, – прошептала Кейт, ведя нас по коридору. Эдвард сильнее сжал мою руку, когда я издала робкий смешок.

- Не сомневаюсь, – пробормотала Виктория позади нас. Мы повернули за угол, и я оказалась перед дверью палаты Джейкоба.

Виктория вовремя схватила Эдварда за плечо и попыталась подтолкнуть его в сторону ближайшего зала ожидания. Его мертвая хватка на моей руке стала еще сильнее. Я распрямила плечи и повернулась к нему, встречаясь с его пронизывающим взглядом.

- Я люблю тебя, – прошептала я. – Не волнуйся. Плевое дело, как сказала Виктория.

Он посмотрел на дверь с мужественным выражением лица.

- Уверена, что хочешь сделать это без меня?

- Я ничего не хочу делать без тебя, – честно призналась я. – Но мне нужно растопить лед. Если мы войдем втроем, это будет выглядеть, будто мы объединились против него.

- Надеюсь, до этого не дойдет, – кивнула Виктория, вручая мне документы. Возле строк для подписи она наклеила цветные ярлычки. – Но если возникнут какие-то затруднения…

- Знаю, – прошептала я. – Вызову подкрепление. – Я наклонилась и нежно поцеловала Эдварда в губы. Он вздохнул и ответил на поцелуй. Мне показалось забавным, что он так нервничает. Я совсем не волновалась.

Я была настроена чертовски решительно.

Я развернулась лицом к двери, как раз когда Кейт тихо постучала в нее.

- Входите, – послышался его нетвердый голос, и в этот момент у меня начали дрожать колени. Прошло уже пять лет с тех пор, как я в последний раз слышала этот голос. Но я узнаю его где угодно.

Кейт, улыбаясь, жестом пригласила меня внутрь.