Ещё только раннее утро, но моя голова уже грозит расколоться. Я и сам понимаю, что вредно так много думать, но, смотря на спящую рядом Беллу, не могу не размышлять о её словах, о том, как яростно она защищала меня перед своими родителями, будто я и не сидел за столом рядом с ними. Но самое ужасное не то, что они фактически игнорировали моё присутствие, а то, что Рене во всём права. Белла, и правда, пожертвовала своим успехом ради меня, и я ненавижу, что она ничего не изменила бы и готова забыть про себя и свои мечты снова. Конечно, от них вряд ли что-то осталось, но меня пугает сам факт, ведь я не заслуживаю больше никаких самопожертвований с её стороны. Я сломал ей жизнь, и, узнай Чарли, что я сделал и продолжаю делать с его дочерью, он бы убил меня. Но ему не придётся, ведь я уже умираю. С каждым днём мы на шаг ближе к смерти, но так и должно быть. Скорее всего, точка не возврата уже пройдена, и я просто больше не знаю, за что Белла меня любит. Мне она нужна, но я теперь понятия не имею, что мы должны чувствовать, а что ощущать неправильно. Всё слишком запуталось, и, наверное, это всё же чудо, что Белла не осталась в состоянии вражды со своими уже вернувшимися домой родителями. Когда им пришлось преждевременно уйти в тот вечер, я подумал, что они и вовсе уедут из Нью-Йорка раньше, чем планировали. Прогоняя их, Белла казалось злой, но никак не обиженной, и я вполне осознавал, что она может никак не показать своих переживаний, но на следующий день она позвонила им, и остаток недели прошёл мирно и спокойно. Не представляю, что бы я сейчас делал с тревожащейся Беллой, не пойди она на контакт с Рене. Счастье, что хоть об этом мне не нужно беспокоиться.

Я устаю просто лежать и, выбравшись из-под одеяла, встаю. Мои движения не были особо тихими при этом, но Беллу они нисколько не потревожили, и мне начинает казаться, что она ещё долго проспит. С наступлением нового года её сон неожиданно стал очень крепким, я не знаю причин, в них может разобраться только врач в ходе обследования, но это не мешает мне завидовать. Холодная вода окончательно пробуждает меня ото сна, но вскоре, отрегулировав температуру, я сменяю её на тёплую, согревающую мои мышцы. Душевая кабина заполняется паром, мне становится немного жарко, но я продолжаю стоять под струями воды в глупой надежде, что, стекая вниз по моему телу, они унесут с собой всё, что меня гложет. Но правда в том, что от Беллы мне не избавиться, и я в очередной раз остро осознаю это, когда она присоединяется ко мне. Я не особо в восторге от её вторжения и того, что оно нарушило моё уединение, но эти ощущения легко пересиливает желание обнять её, и, конечно, мои руки смыкаются на её талии быстрее, чем я сам от себя ожидал. Это эффективнее всего остального говорит о том, что я по-прежнему хочу быть с Беллой, наркозависимой или нет, неважно. Но я всё равно желаю знать и потому, как ни стараюсь, не могу промолчать:

- Ты уже сделала это?

Я спрашиваю, приняла ли она дозу, хотя и не уверен до конца, что хочу знать ответ, но всё же в большей степени он мне необходим, чем нет.

- Я знаю, что однажды не дождалась тебя, но больше я так не поступлю.

- Не давай обещаний, если, возможно, не сможешь их сдержать, и лучше бы нам и не продолжать. Ты же знаешь это. Мы договаривались прекратить.

- Я не хочу говорить сейчас об этом.

Я и сам понимаю, что этот разговор стоит отложить до лучших времен, когда мы будем одетыми, а не обнажёнными, но, может, я и так уже достаточно потакал ей?

- Ты никогда не захочешь, Белла, и что тогда?

- Я не знаю. Сейчас я просто хочу, чтобы ты поцеловал меня.

Я на пути к тому, чтобы отказать ей и именно это и иметь в виду, но пока всё ещё не могу поступить так, как будет правильно. Поэтому, когда она делает последний разделяющий нас шаг, и её влажная кожа соприкасается с моей, я целую Беллу, и между нами в одно мгновение разгорается искра, стремительно становящаяся пожаром, в котором мы почти сгораем. Даже вода не в состоянии остудить наши разгорячённые тела, пока на пике сжигающей страсти я сильнее сжимаю бёдра Беллы, достигающей его вместе со мной. Так не должно быть, и это больше не может продолжаться, но я подумаю, как остановить самого себя, позже. Сейчас, даже начни я отказываться, она всё равно получила бы желаемое, потому что знает, какое влияние оказывает на меня, и что я полностью в её власти. Всё чаще ощущается это унизительно, но я пока просто не в состоянии принимать важные решения и, тем не менее, чувствую, что неизбежно наступит день, когда я больше не подпущу Беллу к себе, а моё тело перестанет её желать. Мне просто нужно дождаться этого момента, и, может быть, тогда хоть в чём-то возникнет некая определённость, и станет проще жить.

Позже днём, после пиццы на обед, мы лежим на диване лицом друг к другу, крепко обнявшись, потому что иначе просто упадём на пол. Какое-то время мы смотрели фильм по телевизору, но когда кино закончилось, и я выключил его, Белла тесно прижалась ко мне, и за примерно полчаса никто из нас не проронил ни звука. Мне немного страшно нарушать тишину, но я чувствую исходящее от своей Зефирки спокойствие и решаюсь воспользоваться моментом в надежде, что нам удастся нормально поговорить. Есть множество вещей, которые я хотел бы обсудить, но я совсем не уверен, что мы сможем далеко продвинуться, и решаю начать с кажущегося самым безобидным материального вопроса.

- Белла?

- Да?

- Извини, но я больше не стану брать деньги у родителей. Просто не смогу.

Белла тут же перестаёт касаться меня, её прикосновения исчезают, и я думаю, что, будь это возможно, она бы как минимум отодвинулась, а как максимум ушла бы от меня в другую комнату, но Белле просто некуда бежать. Её тело зажато между мною и спинкой дивана.

- Почему нет? Они прилично зарабатывают и всегда готовы помочь тебе, в том числе и деньгами.

- Но это не помощь, Белла. Мы воспользовались ими не во благо себе.

- Ты опять за своё?

- В новогоднюю ночь ты пообещала мне, что мы бросим. Или ты уже забыла?

Вместо ответа Белла неожиданно сильно отталкивает меня, и я скатываюсь с дивана на пол. Тем временем она вскакивает и убегает в комнату, наверняка надеясь в очередной раз запереться там и отсидеться, пока я не остыну и не откажусь от своих слов только лишь ради того, чтобы между нами снова воцарился мир. Но он всегда хрупкий и недолговечный, и от него никакой пользы, и меня уже достало снова и снова отступать и позволять Белле уходить от давно назревшего разговора. Теперь же дело ещё и в том, что она пообещала мне то, чего, скорее всего, исполнять и не собиралась. Возможно, я даже ненавижу её за это, но сейчас определённо зол и вполне могу выбить дверь, если потребуется, но, к счастью для неё, я успеваю ворваться в комнату вслед за Беллой до того, как она успевает закрыться.

- Не смей уходить от меня, когда я с тобой говорю! - я хватаю её за руку, Белла принимается отбиваться, но я своим телом прижимаю её к стене и тем самым лишаю возможности двигаться и сопротивляться мне.

- Но я не хочу с тобой говорить, и я не хочу бросать, и да, я солгала. Можешь ударить меня за это, если хочешь, но...

Я даже не даю Белле договорить, и она вздрагивает от звука удара, про который и говорила, но моя агрессия направлена совсем не на неё. Я знаю, что никогда не подниму руку на Беллу и не обижу её. С громким звуком моя ладонь хлопает по стене, и это довольно болезненно, но зато я возвращаю контроль над собой и отпускаю Беллу. Кажется, она и не дышала вовсе, пока я не отошёл, и я чувствую себя плохо из-за своей вспышки и осознаю, что сейчас мне лучше уйти.

- Я бы никогда тебя не ударил, - прежде говорю я и, покинув комнату, прохожу в коридор, где одеваюсь, убеждаюсь, что ключи и деньги при мне, и ухожу, направляясь в ближайший бар. Я не пью, но сейчас это мне необходимо, чтобы успокоить нервы и хотя бы ненадолго забыть все разочарования последних месяцев, и в эту минуту мне всё равно, если Белла начнёт беспокоиться. Я ничего не сказал о том, куда направляюсь, но очевидно, что ей и не разговоры от меня нужны. Вряд ли при таком раскладе и положении дел между нами она станет тревожиться обо мне.

Я не знаю, сколько уже точно сижу за стойкой бара, снова и снова заказывая себе пиво, ведь часов здесь нет, а доставать телефон я совсем не хочу, но очевидно, что за окном уже давненько стемнело. В баре появились люди, явно пришедшие сюда сразу после работы, и я задумываюсь, что, может, мне всё же пора вернуться домой. Пиво нисколько не помогло, нужно что-то покрепче, чтобы напиться, но, наверно, в моей ситуации всё будет бессильно, учитывая, что в кармане начинает звонить телефон. Немного поколебавшись, я всё же вытаскиваю его и, хотя мне это без надобности, смотрю на экран. Кроме Беллы, мне никто не может звонить в девять часов вечера, и, конечно, это она. Может быть, с моей стороны это и жестоко по отношению к ней, но я игнорирую и этот её вызов, и все последующие. Но потом в моей голове что-то щёлкает. Что, если своим поспешным уходом, к которому теперь ещё и игнорирование прибавилось, я заставил Беллу подумать, что моего возвращения можно и не ждать? Что, если она считает, что я бросил её? Что, если она сделает с собой что-нибудь?

Не глядя, я кидаю несколько купюр на стойку, предполагая, что их достаточно, чтобы расплатиться по счету, и вскоре я почти врываюсь в нашу квартиру. Едва за моей спиной захлопывается дверь, как в то же мгновение в меня что-то врезается, я инстинктивно прижимаю источник неожиданного беспокойства к себе, уходит всего секунда на то, чтобы распознать тепло человеческого тела, и я понимаю, что в меня врезалась не какая-то вещь, а Белла. Плачущая, содрогающаяся от слёз и цепляющаяся за меня. Её слова с трудом различимы, но я бы и без них понял, о чём сейчас её мысли.

- Где ты был? - громко всхлипывая, спрашивает она, её лицо у моей груди, и я почти уверен, что на моей куртке проявляются мокрые пятна, но это неважно. Мне всё равно, если даже вся моя одежда станет влажной. Кажется, я могу слышать, как разбивается моё сердце, но и это ерунда. - Я столько раз звонила, но ты не отвечал. Я думала, что что-то случилось. Что ты ушёл навсегда или... - Белла не договаривает, но это и не нужно. Я понимаю, что она хотела сказать. Конечно, на ум ей пришло самое худшее, и, наверное, будь я на её месте, и не отвечай она на мои звонки, я бы тоже автоматически решил, что её больше нет. - Я не могу потерять тебя. Не могу, Эдвард.

Горечь, страх и отчаяние в её словах будто выбивают почву у меня из-под ног, и я соскальзываю вниз вдоль стены, Белла, конечно, всё ещё в моих объятиях, и мы вместе оказываемся на полу. Её руки сильнее сжимаются вокруг моей шеи, и я бы не смог разорвать эту связь, даже если бы захотел, но я не и хочу. Я лишь начинаю шептать слова, которых, надеюсь, будет достаточно, чтобы успокоить Беллу, они исходят прямо из моего сердца, и я знаю, что готов, если потребуется, провести всю ночь у входной двери и на протяжении всего этого времени снова и снова повторять их до тех пор, пока она не поверит мне.

- Я здесь, Белла, и я люблю тебя. Я здесь, и я никуда не уйду.

На следующий день, когда я просыпаюсь, Беллы рядом нет, но испугаться я не успеваю, потому что, открыв глаза, вижу чуть раздвинутые в стороны занавески и свою Зефирку, сидящую точно в потоке света, льющемся из окна. Прежде она часто рисовала, находясь именно на том месте, где устроилась и сейчас, но однажды мольберт исчез из виду, и я давно не видел её перед холстом с кисточкой или карандашом в руках. Белла забросила своё творчество, как и я - свои стихи, и теперь мне непривычно и даже странно видеть, что она снова занялась делом, от которого, казалось, навсегда отошла. Я не хочу её тревожить и мешать творческому процессу, но желание узнать, над чем она работает, конечно, пересиливает.

- Привет, - подойдя, тихо обращаюсь к Белле я, чтобы не нарушить ход её мыслей. Она выглядит сосредоточенной, и я не уверен, что дождусь ответа, но, тем не менее, не ухожу. Помня о том, что она плохо воспринимает, когда у неё за спиной кто-то есть, я держусь чуть в стороне, но не могу не смотреть на мольберт. На холсте уже проявились контуры явно женского лица, и я предполагаю, что это будет портрет. Но убеждаюсь в этом лишь тогда, когда узнаю подробности. Признаться, мне трудно так скоро уложить в голове то, что, пока я спал, с Беллой связался клиент, когда-то давно уже купивший одну её картину, а теперь более чем заинтересованный в том, чтобы моя девушка изобразила его жену, и уже переславший по электронной почте фотографию неизвестной мне женщины. Такая спешка меня несколько удивляет, но всё встает на свои места, когда Белла сообщает, что у неё есть только три дня. Я не глуп и понимаю, что она согласилась только ради денег, ещё до того, как узнаю, что он доплатит за срочность и вообще позволяет Белле самой оценить свою работу в денежном эквиваленте. Мне приходится сдерживать себя, чтобы не сказать Зефирке, что ей следовало отказаться, какие бы деньги этот явно богатый клиент не предлагал. Вряд ли она справится, в былые времена и даже ещё вчера я в ней ни на секунду не засомневался бы, но сегодня всё иначе. Белла пытается не показать этого, но её нервное состояние бросается в глаза.

- У меня ничего не получается, - тяжело вздыхает она, и я почти жду, что с чувством поражения кисть будет откинута в сторону, а баночки с краской раскиданы вокруг, но, несмотря на мои опасения, этого не происходит. Терпение Беллы ещё не иссякло полностью, да только это вопрос времени, когда от него ничего не останется. Пока всё мирно, но не факт, что это надолго, и я пытаюсь найти слова, чтобы продлить состояние относительного покоя.

- Тебе нужно успокоиться, детка.

- Легко тебе говорить. Не тебе же нужно выполнить заказ, а мне. А моя рука... Она совсем меня не слушается.

- От того, что ты так ею трясешь, лучше не станет. Прекрати это, детка, остановись! - я пытаюсь обнять Беллу, но, кажется, мои действия лишь провоцируют её, и у неё начинается истерика. Возможно, проснувшись, мне не стоило идти на сближение, а вместо этого уйти из комнаты и оставить Беллу наедине с будущей картиной, но в тот момент у меня и мысли не было, что всё гораздо серьезнее, чем кажется на первый взгляд, и приведёт нас к очередной ссоре.

- Не кричи на меня, Эдвард!

- Ты первая начала. Просто успокойся, ладно?

- Хватит уже пытаться меня успокоить! Я почти уверена, что заказчику не понравится результат, неважно, как сильно я стараюсь, и что тогда? Ты больше не хочешь брать деньги у родителей, и ты ничего не делаешь, чтобы их заработать. Обо всем я одна должна думать?

- Всё это говоришь не ты, - осторожно замечаю я, тревожась в большей степени за вскочившую на ноги Беллу, конечно, но и за себя тоже, если она совсем утратит контроль над своими эмоциями.

- А кто же?

- Ты ведь не принимала утром, да?

- Нечего принимать. У нас ничего не осталось, Эдвард. Теперь уж точно.

В этот момент я всё же решаю рискнуть и подхожу к Белле, смотрящей в окно, и чувствую сильное облегчение, когда она остаётся на месте, а не отскакивает прочь от меня, едва мои руки обнимают её.

- Нам нужно завязать, - шепчу я, и то, что Белла, молча, кивает, ощущается как чудо. Может, у неё просто нет ни сил, ни желания продолжать ругаться, но мне хочется верить, что она всё же осознает весь ужас нашего положения и необходимость бороться с самими собой.

- Я знаю, но сейчас мне гораздо важнее закончить картину.

- Может быть, будет лучше отложить это ненадолго? Не хочешь поесть? Я приготовлю всё, что пожелаешь.

Морально я готовлюсь к тому, чтобы уговаривать Беллу, но и в этом вопросе она удивительно покорная, и, хотя мне немного страшно оставлять её одну, я ухожу на кухню, чтобы поискать что-нибудь в холодильнике и сотворить из имеющихся продуктов что-то съедобное. Конечно, я не великий повар, но всё же могу пожарить бекон и омлет, чем и начинаю заниматься. Это элементарно, в отличие от всего того, через что я сейчас прохожу с Беллой, и через что мы с ней проходим вместе. Больше нет ничего простого и лёгкого в наших отношениях, и я вполне готов к тому, что она передумает или уже передумала насчёт завтрака. Но она появляется на кухне ровно за секунду до того момента, когда я всерьёз задумался бы над тем, в моих ли силах что-то реально изменить в данной ситуации. Мы садимся за стол и приступаем к еде, но полностью расслабиться у меня всё равно не выходит.

- Мне нужно хотя бы покурить, - немного погодя, говорит Белла. Пусть и совсем недавно, но да, теперь и эта пагубная привычка вошла в нашу жизнь. Я не делаю тайны из того, где хранятся сигареты и зажигалка, Белла и без меня прекрасно знает, в каком ящике они находятся, но каждый раз заговаривает об этом так, будто ей нужно моё разрешение. Наверное, это напрямую связано с тем, что с самого первого дня я поджигаю сигарету для Беллы. Ей это нравится, то, что я помогаю с этим, и, может, поэтому ей, и правда, в некотором смысле нужно моё позволение. Курит она гораздо чаще меня, и поначалу, хотя это и глупо, я просил её не пускать дым в мою сторону, но сейчас мне уже стало всё равно, если он даже оказывается прямо перед моим лицом. В конце концов, я и сам курю, и нет большой разницы между тем, как никотин попадает в мой организм, через сигарету в моих руках, зажатую между пальцами, или благодаря Белле, сидящей рядом.

На моих глазах она откидывается на спинку стула и выглядит в какой-то степени привлекательно и соблазнительно с сигаретой в руке. Выкурив почти половину, Белла передаёт то, что осталось, мне, и я знаю, это отвратительно. Не то, что мы делимся сигаретой друг с другом, а то, что сейчас я совсем не хочу курить, но всё же начинаю. Просто мне проще последовать в этом за Беллой, чем отказаться и, скорее всего, тем самым возбудить новый скандал. Она сама не своя, когда не получает того, чего хочет, а сейчас, в отсутствие наркотика, и подавно, и я точно не справлюсь с ней, если доведу её до точки кипения. С какой стороны ни посмотри, для нас обоих будет лучше, если я просто выкурю сигарету до конца. Возможно, в конечном итоге и мне тоже это пойдёт на пользу, если поможет не выйти из себя.

Спустя ещё одну сигарету Белла возвращается в комнату и к картине, и что-то заставляет меня предложить свою помощь. Я знаю, что совсем не художник и ничего не понимаю в искусстве нанесения и смешения красок, чтобы в итоге получилось то, что и должно быть, и к чему Белла и стремится, но испытываю очевидное чувство вины, которое совсем не случайно. Из-за него же и желание что-то сделать. Если бы Зефирка знала, что у нас на самом деле ещё осталось немного наркотиков, а я их просто спрятал, мне пришлось бы сразу забыть про её милое отношение.

- Мне кажется, что вот здесь не хватает тени. Возможно, я вмешиваюсь не в своё дело, и, если да, ты просто скажи.

- Нет, ты прав. Всё верно, - отвечает Белла, её лицо частично в разводах от красок от того, что она часто убирает мешающие волосы в стороны, задевая щёки и лоб испачканными пальцами, и её усердие неоспоримо и бесспорно. Она основательно погружена в творческий процесс, но я совсем не уверен, что без дозы он будет длиться столько, сколько потребуется, и до тех пор, пока картина не будет завершена.

Белла продолжает рисовать, периодически спрашивая моё мнение, но в какой-то момент она, должно быть, почувствовала уверенность в себе, потому что перестала задавать вопросы. Я слышу сигнал своего телефона, оповещающий о пришедшем сообщении, и выхожу в соседнюю комнату, в гостиную, где на полке шкафа и лежит мой сотовый. Возвращаться обратно к Белле в мои планы не входит, мне не хочется ей мешать, но она последовала за мной и приближается как раз тогда, когда я, отправив сестре в ответ тот же смайлик, что и она прислала мне, возвращаю телефон туда, где он и лежал несколькими минутами ранее. Белла просто смотрит на меня, но есть в её взгляде что-то, что меня настораживает, и я понимаю, она в курсе того, что я сделал, или, по крайней мере, догадывается, ведь знает меня не хуже, чем я её.

- Пожалуйста, Эдвард...

- О чём ты? О чём ты меня просишь, Белла?

- Ты знаешь, где достать дозу, но я не сержусь. Просто... просто принеси мне её.

Я ещё больше прислоняюсь к стене, надеясь, что, может, удастся слиться с ней и тем самым отгородиться от Беллы, от её слов, но она начинает меня целовать, и кажется, что её губы повсюду. Я знаю, что происходит, и чего она пытается добиться своими действиями, но невозможно постоянно бороться с собой, это утомляет, и у меня нет сил, противостоять ей. Каждый раз, стоит Белле прислониться ко мне всем своим телом, сила воли покидает меня, и я теряю способность думать. Все мысли куда-то уходят, и остаётся только Белла, от прикосновений которой мне не спрятаться и не сбежать. Я чувствую, что снова потерпел поражение, и что попытки уговоров бессмысленны и к лучшему ничего не изменят, но всё равно пытаюсь повлиять на неё:

- Прошу тебя, Белла, перестань. Ты же знаешь, как я слаб перед тобой.

- Ну, любимый... Всё будет так, как ты скажешь. Я сделаю всё, о чём попросишь. Хочешь меня прямо здесь и сейчас? - спрашивает Белла, я знаю, что мой ответ не особо ей и нужен, ведь она всё видит сама и даже чувствует, но от того, что я промолчу, правда никуда не денется. Бесполезно отрицать, и я ненавижу это, но сдаюсь, подтверждая то, что и так хорошо известно:

- Да, хочу.

- А хочешь, мы бросим? Ты же ведь ещё хочешь этого, не так ли?

- Да.

- И мы бросим. Только сейчас мне очень нужно. Пожалуйста.

- Ты обещаешь мне?

- Да.

Как бы она ни планировала повлиять на меня, теперь ей больше ничего не нужно делать ни со мной, ни с моим телом, ведь я уже согласился исполнить её просьбу, но ощущения заслоняют собой все доводы рассудка, когда Белла опускается передо мной на колени и освобождает меня. Так нельзя, и я знаю, что должен положить конец всему происходящему, но я весь во власти Беллы, и моё тело будто парализовано. Мне почему-то даже дышать тяжело, не говоря уже о том, чтобы сдвинуться с места и попытаться как-то остановить её, и я словно со стороны наблюдаю за тем, что она делает со мной же. Так продолжается до тех пор, пока мои глаза не закрываются.

Я почти задыхаюсь, полузабытые ощущения резко обрушиваются на меня, моё дыхание становится прерывистым, а правая рука, прежде сжатая в кулак, разжимается, и я позволяю своим пальцам погрузиться в волосы Беллы. Я вдруг понимаю, что сдерживался до этого момента, пытаясь не показать ей, насколько именно слаб перед её чарами, но всех моих усилий оказалось ничтожно мало и недостаточно, и они ни к чему не привели. Я злюсь на себя, но и на неё тоже, и, полностью погружённый в эту эмоцию, чувствую, что моё настроение меняется. Если речь исключительно о моём удовольствии, то я и должен управлять ситуацией, и, решившись, я лишаю Беллу её руководящего положения, совсем не понимая, почему не поступил так сразу. Контроль переходит ко мне, и я знаю, что долго уже не продержусь.

Я будто горю, всё моё тело, словно в огне, но неожиданно у меня возникает потребность увидеть её, убедиться, что она в порядке, и что я в своей, возможно, грубости не перешёл непоправимую грань. Мне почти больно от того, что мысленно я унизил её и хотел навредить, и мне страшно увидеть, что последнее уже произошло, но я всё же заставляю себя выпрямить голову и открыть глаза. Наши с Беллой взгляды в ту же секунду встречаются, и я понимаю, что она не только в порядке, но ещё и то, что всё это время, пока я думал о ней не лучшим образом и вёл себя так же, она, не отрываясь, смотрела на меня. Я вижу желание в её глазах, и именно оно и толкает меня за край. Наслаждение разливается по моему телу, и всё, что я чувствую в момент наивысшего удовольствия, это Беллу.

Но когда всё заканчивается, я ощущаю лишь отвращение к самому себе, и я в ужасе из-за того, что позволил ей сделать со своим телом. Но в то же время мне было хорошо, и потому проблема в том, что даже стыд не отменяет моей любви и моего желания, чтобы всё это повторилось.

Предыдущая глава || Следующая глава