Это оказалось сложнее, чем Элис ожидала.

Долгая, изнуряющая однообразием трехчасовая дорога до Сиэтла (хоть она и гнала машину на захватывающей дух скорости, благо автострада была почти пуста, скучный лесисто-мокрый пейзаж за окнами едва ее не усыпил), весьма агрессивные переговоры со охраной на входе в Хаус оф блюз и еще более долгие - с примчавшейся из-за кулис раздраженной и напряженной до предела дамочкой-менеджером, которой пришлось битых полчаса доказывать, что она, Мэри Элис Брендон, действительно входит в состав одной из приглашенных на прослушивание групп... Когда ее наконец-то впустили, Элис уже была почти готова пожалеть о том, что вообще явилась - хотелось совсем не наряжаться, подстраивать скрипку и выступать, а забиться в какой-нибудь тихий и теплый угол и просто поспать.

Наряжаться. Элис громко чертыхнулась, заставив проходившего мимо нее по коридору незнакомого мужчину с внешностью рок-звезды неодобрительно покоситься на нее. За своими внутренними терзаниями, за бесконечным перебором всех «за» и «против» она напрочь забыла даже подумать о том, в чем же ей, собственно, выйти на сцену. Она остановилась и окинула себя тоскливым взглядом: полосатый бело-зеленый кардиган, пышная парчовая мини-юбка с блестящей золотистой вышивкой, высокие нарочито грубые сапоги и темно-шоколадный, под цвет юбки, плащ. Для сцены категорически не годится...

Подойдя к двери комнаты номер три, как злыдня-менеджерша ей приказала, Элис резко постучала и, услышав из-за двери голоса и шаги, внутренне подобралась, напряглась, как сжатая пружинка, готовая выбросить игрушечного чертика из-под крышки коробки...

Дверь открыл Джаспер, судя по нетерпеливо-недовольному виду явно ожидавший увидеть на пороге кого-то другого. Встретившись с ним глазами, Элис надменно вскинула бровь, ожидая, что он заговорит, и сама собираясь хранить ледяное молчание так долго, как только получится. Оглушенно-растерянное и злое выражение его лица во время их последней встречи, когда на щеке у него горел след ее пощечины, словно вновь проступило сквозь его черты, и Элис невольно стиснула зубы, готовясь к чему-то ужасному...

- Элис?.. - неуверенно и чуть ли не благоговейно пробормотал Джаспер, глядя на нее широко распахнувшимися глазами - такими пронзительно-зелеными, подцвеченными мягким полусветом коридора до совершенно нечеловеческой яркости, что Элис невольно отвела взгляд, побоявшись ослепнуть.

Тряхнув головой и подняв взгляд к потолку, она ледяным голосом сказала, пропустив мимо ушей все его вопросы о том, как и почему она тут оказалась:

- Да, я. Когда мы выступаем?

Через полчаса... Ты передумала? Решила все-таки... - тут Джаспер резко убрал из голоса все отголоски благодарного и счастливого удивления и в обычной своей язвительной и самодовольной манере сообщил:

- Между прочим, тебя нет в списках, мы заявлены без тебя, коль скоро ты так упорно отказывалась выступать.

Элис ядовито улыбнулась.

- Ну так иди и сделай так, чтобы меня включили в список, - сказала она. - Или ты уже не хочешь, чтобы я пела?

Без сомнения, он мог бы ответить ей очередным мерзким заявлением, но, должно быть, все-таки слишком уж обрадовался ее внезапному появлению и решил не рисковать этой негаданной удачей, потому что ничего не сказал и быстро вышел из отведенной им комнаты, направившись, наверное, выполнять ее требование. Элис решительно вошла в гримерку и захлопнула за собой дверь. Шарлотта, Питер и Гаррет, остальные участники группы, немедленно накинулись на нее с расспросами, обрадованными восклицаниями и благодарностями, и Элис, слушая их, ощутила прилив горячего стыда за то, что так эгоистично и жестоко бросила их всех, подвела и предала из-за своей растравленной гордости, своих униженных чувств и горькой обиды, в которых ни один из них не был виноват. Этот теплый прием и пристыдил, и удивил ее - она ведь привыкла считать такое бесконечное оптимистично-легкомысленное всепрощение только своей чертой...

Оглядев их всех, Элис с удивлением отметила, что одеты и парни, и даже обычно любившая помодничать Шарлотта, совершенно заурядно - как будто собирались не выступать на важнейшем во всех их недолгой жизни мероприятии, а прошвырнуться в соседнее кафе хлебнуть кофе.

- Мы думали, ты так и не появишься, - пояснил Питер, крутя между пальцами барабанную палочку, - и решили, что нет смысла расфуфыриваться, все равно толку ноль. Лотта пробовала петь соло вместо тебя, но...

- ... но это было ужасно, - подхватила Шарлотта.

- Ну и хорошо тогда, что и я никак по-особенному не нарядилась, - весело сказала Элис, сев на край освобожденного Джаспером стула и вынув из футляра скрипку и камертон. - Что собираемся играть?

- «Дождь», - ответила Шарлотта. - Это единственное, что более-менее прилично звучит без скрипки.

- А уж со скрипкой так просто шикарно, - поддержал ее Гаррет. - Настраивайся скорее, двадцать минут до выхода.

Элис кивнула, приставила к корпусу скрипки камертон и, взглянув на свою руку, заметила, что всю ее от запястья до локтя покрывает гусиная кожа - притом, что в гримерке было едва ли не жарко. И только тогда она осознала, как же безумно боится.

Двадцать минут, всего двадцать!.. Под ложечкой мучительно засосало, живот скрутило холодной судорогой, и Элис едва удержалась от того, чтобы с жалобным стоном не схватиться за него руками. Теперь слова Джаспера, обвинившего ее в трусости, уже совсем не казались той наглой и оскорбительной чушью, какой звучали для нее еще так недавно - в эти секунды, сидя на самом краю стула и стискивая гриф скрипки нервно подрагивающими пальцами, она с готовностью бы признала, что трусливее нее нет никого на свете, потому что не чувствовала вообще ничего, кроме страха.

За ее спиной открылась дверь, и голос Джаспера произнес:

- Все в порядке, тебя включили в список.

Он явно очень, очень старался говорить пренебрежительно и высокомерно, но слова прозвучали так, как будто их произнес робот, а не живой человек. Элис подняла голову и взглянула на него, слишком поглощенная вцепившимся в ее душу страхом, чтобы продолжать изображать ледяную неприступность и делать вид, что его для нее больше не существует. Прислоняясь спиной к закрытой двери, Джаспер сосредоточенно смотрел в одну точку на стене напротив, бессознательно теребя правой рукой пуговицы на левом манжете. Лицо у него было совершенно белое. Элис добрую минуту смотрела на него, прежде чем опомнилась и отвела взгляд, хотя опасаться того, что он поймает ее на этом разглядывании, не имело смысла - Джаспера Уитлока в комнате просто не было. Была только его физическая оболочка, тонкая разрисованная скорлупка, целиком заполненная чем-то совершенно не его, чем-то всеобъемлющим, парализующим... Самым элементарным страхом. От этой мысли Элис стало одновременно смешно и как-то удивительно приятно: все годы их знакомства она думала, что среди его самовлюбленности, самоуверенности, самодовольства и прочей «самости» во всех ее спесивых проявлениях места для неуверенности просто не могло быть!.. У них не было совершенно ничего общего, они не разделяли ни единого чувства друг друга, как ни больно было так думать, и теперь Элис, бессмысленно глядя на какие-то выпендрежно-рокерские узоры, тянущиеся вверх по рукавам его надетой поверх футболки светлой рубашки, горьковато радовалась тому, что впервые в жизни они чувствуют одинаково - боятся.

- Пятнадцать минут осталось... - пробормотал Питер, нарушив напряженную тишину, заполнявшую комнату.

Элис принялась заново подстраивать только что настроенную скрипку, стараясь отвлечься от неостановимого каскада ледяных мурашек, сбегавших по позвоночнику, как струя холодно воды. Как будто вдохновленные ее примером, остальные тоже занялись своими инструментами, и комнату заполнил мелодичный хаос скрипичных и гитарных голосов. Питер, инструменты которого дожидались его уже на сцене, молча слушал, выбивая ногтями ритм по спинке стула.

- Десять минут... - почти простонал он под резкий звон рассыпавшегося под застывшими пальцами Джаспера гитарного аккорда, и как будто по команде дверь открылась, впустив внутрь взвинченную леди-босс, так долго не желавшую допустить Элис за кулисы.

- Пора, - коротко скомандовала она и, жестом велев следовать за ней, исчезла в коридоре.

Гаррет, Питер, Шарлотта, Джаспер - все вышли из комнаты вслед за ней, а Элис никак не могла заставить себя встать со стула. Господи, а ведь на сцене надо будет стоять, все четыре минуты и семнадцать секунд, которые длится песня!.. От этой мысли она перестала чувствовать собственные ноги, как будто их парализовало. Пытаясь еще хоть на секунду оттянуть неизбежное, она вынула из сумки помаду и, повернувшись к зеркалу, попыталась накрасить губы.

- Ты идешь или нет? - оклик зачем-то вернувшегося Джаспера заставил ее нервно дернуться, рука ее дрогнула, и помада, съехав с губ на щеку, провела по ней густо-алую полосу. Элис попыталась стереть ее, но только размазала в расплывчатое зацелованно-розовое облако. И тут вдруг резко, как во вспышке строба на танцполе, она увидела, как же должна выглядеть, исполняя этот чертов «Дождь». Рывком вскочив на ноги, она повернулась к стоявшему в дверях Джасперу и воскликнула:

- Дай мне свою рубашку!

Когда через минуту Элис вслед за Джаспером присоединилась к остальным, тихо изнывавшим от страха за кулисами, Шарлотта, окинув ее удивленным взглядом, спросила, пытаясь говорить весело:

- Вау, Элис, в гримерке было то, о чем я думаю?.. - а потом слитный гул аплодисментов, криков и свиста, хлынувший за кулисы из полного зрителей зала, заставил ее судорожно сглотнуть и замолчать.

Бледный до того, что казался светящимся в синем мраке закулисья, Джаспер стиснул пальцы на гитарном ремне у себя на плече и, встретившись с Элис взглядом, вдруг еле слышно прохрипел:

- Мне кажется, я сейчас умру.

На секунду собственный страх Элис как будто испарился, освобождая в ее сердце место для его паники, слишком сильной для одного человека. Поддавшись порыву, она протянула руку и крепко сжала его ладонь, словно стремясь взять часть его волнения на себя. Джаспер взглянул на нее не то смущенно, не то благодарно, а затем они услышали со сцены свои имена, и суровая менеджерша взмахом руки и кивком велела им выходить.

Шарлотте было хуже всех - первые такты песни играла только ее гитара, которую затем подхватывала гитара Джаспера, затем бас-гитара Гаррета, и только затем ударные и скрипка - как дождевые капли, сначала падающие редко, как будто осторожно, а затем все быстрее, все чаще, переходя в шквал ливневых потоков. Стискивая пальцами стойку микрофона и слушая тихие аккорды первой гитары, Элис думала, что если бы начать пришлось ей, то она бы просто упала в обморок. Ля минор, до, до минор, ля...

Сцену освещали только пять бледно-голубых лучей софитов - по одному на каждого, а зал окутывала темнота, расцвечиваемая огоньками зажигалок и светящихся экранов мобильников и камер, и Элис казалось, что она стоит на краю обрыва, бездонной пропасти, полной ночи, что стоит сделать еще шаг - и она сорвется в это черное море звездных искр, утонет, растворится... Опустив взгляд на белое пятно света у себя под ногами, она подняла скрипку к плечу. Страшно уже не было - руки сами выполняли свое дело, пальцы плавно скользили по ладам, из-под смычка тянулась невидимой паутинкой много-много раз отыгранная мелодия, как будто связывая сегодняшний нервный, страшный, будоражащий день с десятками рутинных и весело-спокойных часов, когда они репетировали у Джаспера в гараже и даже мечтать не смели о выпавшей им удаче.

Мелодия поднималась, становясь громче, набирая силу, и привычное ощущение какого-то глухого и отчаянного, упрямого чувства, нарастающего в душе темной грозовой тучей, несущей в себе тот самый водопад сверкающих капель, о котором она пела, вновь начало пробуждаться в Элис, несмотря на полную множества обращенных на нее взглядов пропасть зрительного зала, на то, что теперь ее не просто слушали, а оценивали. Даже несмотря на то, что один из этих взглядов наверняка принадлежал Марии. Что и Джаспер ей принадлежал. Сейчас Элис это не трогало, не ранило, ничуть не волновало. Ее самой уже не было на сцене - она как будто впустила в свое тело это грозовое вдохновение, и ни для чего другого в ней уже не было места.

Никогда раньше она так не пела, никогда не играла настолько... одушевленно, настолько искренне, что это было выше даже виртуозности, даже поэтической красоты выпеваемых слов. В своем похожем на транс состоянии Элис не ощущала движения своих губ, и ей казалось, что голос, разносящийся по огромному залу порывами неощутимого ветра, пульсирующий чувствами, звенящий, волшебный, принадлежит совсем не ей, а как будто существует отдельно, невидимым привидением или душой, вырвавшейся из ее тела... И только допев, оборвав последнюю строчку на середине и договорив ее глухим, печальным шепотом, Элис снова стала чувствовать как обычно, и смешанный с эйфорией страх снова затряс ее в своей лихорадке.

Секунда тишины, словно мгновенное затишье перед бурей - и головокружительный взрыв сумасшедших аплодисментов, рассыпавшийся над залом раскатами грома; вспышками молний - сияние загоревшихся кругом лучей рампы, и Элис запрокинула голову, изнеможенно и восторженно улыбаясь, до рези в глазах глядя на ослепительно-яркие белые пятна софитов высоко над сценой. Никогда еще она не чувствовала себя такой совершенно, безупречно счастливой, как сейчас, когда море восторженных аплодисментов обдавало ее своими брызгами, и она впервые в жизни не сомневалась в том, что достойна этого восхищения, что сделала все правильно. Что не упустила свой шанс.

За кулисами вся группа накинулась на нее с объятиями и взбудораженно-счастливыми восклицаниями, похвалами и поздравлениями, как на футболиста, забившего гол, и даже суровая распорядительница, занятая следующими участниками, отвлеклась от них на секунду, чтобы сказать, что такого фурора на ее памяти еще никто не производил. Ликующая Шарлотта потащила всех на переполненный танцпол, послушать остальных участников, а Элис все пыталась поблагодарить их, сказать, как здорово они играли, но никак не могла найти слов. Нестерпимый восторг безумствовал в ее душе, снося все рассудочные преграды, казалось, ее тело физически не могло выдержать напор этих немыслимо сильных, слишком ярких, слишком сокрушительных чувств, требовавших выхода - криком, движением или обмороком. Галдящие вокруг голоса, отзвуки пульсирующей на сцене музыки, поздравления, радостные восклицания - все это врывалось в ее душу счастливым резонансом, взвивая обрывки ее мыслей буйной круговертью, и казалось, что сейчас на свете нет ничего невозможного, она готова была поверить в любое чудо, в любую фантазию.

Голоса Шарлотты, Питера и Гаррета отдалились, растворяясь в общем гуле, сияющий, полуслепой взгляд Элис столкнулся со взглядом Джаспера - растерянным и каким-то зачарованным... И что-то изменилось между ними, в воздухе искрящейся прохладой замерцало неуловимое предчувствие чего-то нового, незнакомого и манящего. Ее обида, злость, отчаянные попытки ненавидеть его за то, что он никак не помогал ей себя разлюбить - все рассыпалось в голове пламенным фейерверком, и она, не обращая внимания на окружавшую их толпу, шагнула к нему сквозь дрожавшее в воздухе между ними притяжение, закинула руки вокруг его шеи, потянулась губами к его лицу - и тут этот бесстрашный порыв внезапно оставил ее, и она испугано застыла, не смея ни дышать, ни шевельнуться... Секунду Джаспер смотрел на нее так, как будто впервые ее видел, не узнавал ее и любовался. А затем крепко обхватил ее за талию, притянул к себе так резко, что едва не оторвал ее от пола, и прижался к ее неуверенно приоткрытым губам с такой нетерпеливой горячностью, словно без этого поцелуя задохнулся бы, умер.

Дальнейшее слилось для Элис в разноцветную круговерть из вспышек света в мягкой темноте танцпола, звонкого гула музыки, гомона голосов... А на этом фоне - лицо Джаспера, магический, какой-то кошачий блеск его глаз, его голос, его фигура, выхватываемая из темноты многоцветными переливами мечущихся по залу лучей софитов... Было много музыки, много танцев, совсем мало слов и совсем не было поцелуев - смущенные и робкие, как дети, они только держались за руки, и даже бесшабашное счастливое нетерпение, бушевавшее в Элис, не позволяло ей броситься Джасперу на шею и разрушить эту наивную, трепетную нежность. И вроде бы она ничегощеньки не пила, но чувствовала себя совершенно пьяной... Сколько было времени, она не знала, но ехать в Форкс было наверняка уж слишком поздно. Вернее, слишком рано. Потому что здесь случилось еще не все.

Прослушивание завершилось именно тем , чего они и ожидали - победой. Но быть еще счастливее Элис уже не сумела бы, что ни случись, и потому ни еще одна волна восторженных аплодисментов, ни поздравления, ни даже положенная в награду победителям поездка в Капитол Рекордс и возможность контракта не затронули ее и вполовину так сильно, как она ожидала. Оглядывая освященные ряды зрителей, она вдруг зацепилась взглядом за знакомое лицо, и, вглядевшись, с удивлением узнала Беллу, но не успела ни подойти к ней, ни хотя бы помахать или кивнуть ей - Джаспер на секунду крепче сжал ее ладонь и потянул за собой сквозь толпу к выходу из зала. Элис последовала за ним, даже не раздумывая о том, куда он ее ведет. Важно было только, что они идут вперед и что они вместе.

- Почему ты все-таки приехала? - спросил Джаспер, когда они вышли из дверей Хаус оф блюз на мокрую, осыпаемую тяжелыми хлопьями влажного снега улицу.

Элис нахмурилась, быстро заморгала, стряхивая с ресниц стремительно тающие снежинки.

- Хотела доказать тебе, что ты ошибался, обозвав меня трусихой, - сказала она не очень уверенно и, поколебавшись, добавила: - Что ты во всем насчет меня ошибался.

- Во всем?..

- В том, что я трусиха, что ни на что стоящее не способна, что можно мной вертеть как хочешь, играть со мной, как с куклой, а я и не замечу, потому что только для этого и существую! - Элис говорила со все нарастающей злостью, как будто накопившийся в ней многолетний груз обиды и боли наконец прорвал заслоны ее бесконечный игры в девушку-смайлика, заполнил ее целиком, как на сцене заполняло ее вдохновенное упоение, и замолчать она теперь не сумела бы, даже захотев.

- Я никогда так не думал про тебя! - возразил было Джаспер, но Элис не слушала.

- Ну конечно! – она тряхнула головой, брызги талого снега осыпались с концов мокрых прядей ей на лицо. - И родители, и подруги, и ты тоже! Относитесь ко мне как к забавному ребенку, милой глупой деточке, которая ничегошеньки серьезного не может и за которой так весело наблюдать: как она корчит из себя взрослую, меряет мамины туфли на каблуках и размалевывает рожицу помадой! Как будто… просто… - она всхлипнула и дернула мокрый подол своей юбки, выглядывающей из-под джасперовской рубашки, - кукла. Ребенок. Эдакая феечка, несерьезная и... и...

Джаспер неотрывно смотрел на нее, и под его взглядом Элис потеряла нить рассуждений, запуталась в словах и, наконец, совсем замолчала.

- Если я думаю о тебе как о ребенке, - медленно заговорил он, продолжая смотреть на нее со странным вызывающим напряжением, - то за мои мысли мне, наверное, статья положена… Та, которая за педофилию.

Горячая волна удивления, почти испуга и резкого возбужденного трепета заставила Элис поднять на него взгляд. Он смотрел на нее все так же – без улыбки, цепко и напряженно, но одновременно было что-то такое в его глазах, что смягчало этот взгляд, делало его почти нежным.

- Я, увы, совсем не принц, и не могу похвастаться белоснежной незапятнанностью и чистотой своих чувств, - явно насмехаясь, продолжил Джаспер, - но это не твоя вина, все дело целиком в моей испорченной натуре! Ты ведь просто не знаешь, какими... потрясающими бывают феи. Вернее, та единственная, с которой я знаком.

В панике Элис пыталась отвести глаза, но не осмеливалась, и в конце концов уставилась ему в плечо, в рельефный шов на черной куртке, на крошечные капельки, усеивающие серебряную байкерскую молнию…
Попыталась что-то сказать, издать хоть какой-нибудь звук, но ничего не получилось. Джаспер чуть раздвинул края ее плаща, поправил под ним воротник своей рубашки и тихо сказал:

- Мокрая бахрома на воротнике у тебя возле ключицы, влажные волосы на шее и эта капелька, которая сейчас бежит у тебя от брови по щеке к подбородку – это самое соблазнительное зрелище в моей жизни. Возможно, это просто дегидратация. А возможно, я люблю тебя.

Эти слова заполнили все сознание Элис, и больше она ничего не понимала, ни на что не обращала внимания, потому что ничто на свете больше и не было важно. Белая снежная круговерть исчезла, отрезанная стенами какого-то здания, уличный сумрак растаял в мягком свете гостиничного номера, а все сказанное, услышанное и случившееся - в охватившем ее горячем и пьяном ослепляющем огне, в том, как же это безумно, непередаваемо и здорово - целоваться с человеком, только что признавшимся ей в любви, в том, как соскальзывают с ее рук рукава его рубашки... И в том, что это был лучший день в ее жизни. И лучшая ночь.

Как всегда буду очень рада узнать ваши впечатления на Форуме. И с Новым годом! :)