Глава 51. Хьюго. 21 апреля

Когда я прихожу в Дырявый Котел, там полно народа.
Это неудивительно на самом деле, потому что это пятничный вечер, но все равно раздражает. Ненавижу огромные толпы, особенно теперь. Куда бы я ни пошел, люди предлагают мне фальшивое сочувствие и притворяются, что заботятся, хотя на самом деле просто любопытствуют. Вот почему я держу голову опущенной все время, пока пробиваюсь к бару. К счастью, это срабатывает, и, кажется, меня никто не замечает. Повсюду стоят люди, ждут, когда освободится стул у бара или столик. Большинство в порядке, но некоторые уже на полпути к «в лоскуты», и тут так громко, что, когда я подхожу к бару, мне приходится кричать, чтобы привлечь внимание Ханны.
Она улыбается, когда видит меня, но выглядит она очень усталой. Она не обращает внимания на клиентов, которые тоже что-то ей говорят, и вместо этого идет ко мне. Думаю, тут люди начинают меня узнавать, и мне хочется исчезнуть.
– Аманда здесь? – громко спрашиваю я, стараясь, чтобы меня услышали сквозь шум паба.
Ее мать кивает и показывает наверх, думаю, на случай, если я ее не расслышу:
– Она наверху.
Она открывает дверцу в стойке и позволяет мне пройти. Несколько человек бормочут что-то невнятное, уверен, что-то о том, что я на особом положении или что-то вроде. Ханна прикрикивает на них, чтобы они заткнулись, и это работает.
– Думаю, она в своей комнате, – говорит она, когда я подхожу поближе. Я киваю, и тогда она спрашивает:
– Как твоя мама?
Так как я знаю, что ее сочувствие нефальшиво, я честно ей отвечаю:
– Она в порядке. Просто волнуется, знаете, из-за суда.
Ханна кивает и немного хмурится.
– Ну, скажи ей, что я заскочу на следующей неделе, когда здесь поутихнет.
Я киваю и пытаюсь улыбнуться, прежде чем развернуться к лестнице, которая ведет наверх. Звукоизолирующие чары тут просто невероятные, потому что, как только я поднимаюсь в квартиру, я не слышу ничего из паба внизу. На самом деле я вообще ничего не слышу. Во всей квартире стоит абсолютная тишина, когда я иду к комнате Аманды. Ее дверь немного приоткрыта, поэтому я пару раз стучу, прежде чем медленно ее распахнуть.
И... Она спит.
Я почти уже решаю не будить ее, но потом проверяю часы, и сейчас всего восемь тринадцать. Ей нужно вставать. Так что я подхожу к ней и очень раздражающе легко стучу по лбу. Это срабатывает, и ее глаза почти немедленно открываются. Она смотрит на меня, а потом перекатывается на спину.
– Что ты делаешь? – спрашивает она и звучит совершенно бодро, так что подозреваю, что она просто дремала, а не долго спала.
– Что ты делаешь? – спрашиваю я, беззаботно падая рядом с ней на кровать. – Всего восемь часов.
– Полагаю, я заснула, – саркастично говорит она. Я снова стучу по ее лбу на всякий случай, и она садится.
– Как тебе удалось сбежать с работы? – спрашиваю я. – Паб просто забит.
– Я соврала и сказала, что готовлюсь. ПАУК всего через месяц, знаешь ли...
Я издаю стон.
– Не напоминай мне, – она пожимает плечами. – Но ты ведь не училась, верно?
– Отсюда и та часть про «соврала»...
– Ну так пошли куда-нибудь.
Она смотрит на меня без энтузиазма.
– Куда пошли?
Я пожимаю плечами.
– Не знаю. Ты уже ела?
– Нет.
– Ну так пошли поужинаем.
Но Аманда не слишком этим загорается.
– Мы и здесь можем поесть.
– Или же, – ровно говорю я, – мы можем пойти в Мондун. Мне скучно.
– Вижу, – закатывает она глаза.
– Потом поспишь, – говорю я ей. – Ну, давай же, у нас всего один день каникул. Когда мы вернемся в школу, нам на самом деле придется начать думать о ПАУК.
– Хорошо, – с громким вздохом сдается она, встает с постели и начинает искать туфли. – Но нам придется незаметно проскользнуть и аппарировать, потому что, если мама увидит, что я не занимаюсь, она заставит меня работать.
Я киваю.
Несколько минут спустя мы аппарируем в переулок за маленьким маггловским кафе, которое мы нашли несколько лет назад и с тех часто сюда ходим. Ничего особенного тут нет, кроме того, что здесь подают лучшие десерты во всей вселенной. Они дадут фору всему, что подают в Хогвартсе, а это о многом говорит. На самом деле, когда мы садимся за стол, мы пролистываем меню прямиком к десертам. Мы всегда так делаем. Мы останавливаемся на Шоколадном Вулкане (на самом деле это огромный шоколадный торт с тонной сливок и вишневого соуса) и заказываем по паре напитков к нему.
Вскорости нам приносят торт и напитки, и мы не тратим время на то, чтобы заняться ими. Я люблю шоколад. Я имею в виду, я его люблю. Аманде он тоже нравится, но она не может съесть столько, сколько я. Так что пусть мы и взяли «Вулкан» на двоих, я съедаю большую часть. Я чувствую себя немного виноватым, ведь из нас двоих это она не ужинала, но... Я голоден.
– Ну и, – говорю я с набитым шоколадом ртом. – Угадай, что.
– Хм... – она притворяется, будто думает. – Сдаюсь.
Оказывается, она не очень хорошо умеет угадывать, так что я просто говорю ей:
– Лили наглоталась таблеток и чуть не умерла.
Вилка Аманды останавливается на полпути ко рту, и она в шоке смотрит на меня:
– Что?
Я откусываю еще кусок и киваю:
– Ага. И Роуз пришлось дать ей какое-то зелье, чтобы та блеванула. Она сказала, что та даже не знала, что приняла.
Когда Роуз пришла домой и рассказала мне это, я сначала подумал, что она шутит. Но потом я увидел, насколько она зла, а актриса из нее так себе. Я не знаю, что и думать, а тем более говорить.
– Она специально это сделала? – первый вопрос у Аманды в точности такой, каким был мой. Я тут же спросил это у Роуз, а та лишь закатила глаза.
– Она сказала, что это случайность, – говорю я. Но я не знаю, насколько я в этом уверен.
Думаю ли я, что Лили может специально принять гору незнакомых таблеток? Ну, для этого надо быть самоубийцей. А если и есть что-то, что я знаю о Лили Поттер, так это то, что она эгоистка и ненавидит терять то, что любит. А так как она ничего не любит больше себя, сомневаюсь, что она попыталась бы покончить с собой.
Но все равно. Надо быть просто тупицей, чтобы такое выкинуть.
Но думаю, я не так уж удивлен. Я имею в виду, Лили любит наркоту. Очень. Она неразборчива в этом плане и пользуется всем, что ей дают. Так что неудивительно, что она могла взять незнакомые таблетки, не зная точно, ни что это, ни рекомендуемую дозу.
Кажется, Аманда думает о том же. Она некоторое время ничего не говорит, а потом медленно качает головой.
– Ей повезло, что она не пострадала.
Я не понимаю, почему Аманда в последнее время так порядочна, когда дело касается Лили. Я имею в виду, она ее не самая большая поклонница, и они ни в коем случае не лучшие друзья... Но она теперь и близко не так мстительна, как обычно была, что хреново, потому что я наконец-то готов вступить в ее клуб ненавистников Лили. Но я не знаю. Может, что-то случилось. Уверен, они не стали бы мне рассказывать, даже если бы и случилось. Девчонки.
Мы доедаем торт, но больше не заказываем. Еще немного, и у нас случится передоз сахара. Конечно, с напитками мы такой стратегии не придерживаемся, и за первым следует второй. А пара стаканов превращается в несколько. И в скором времени мы уже на полпути к «в стельку». Мы понимаем, конечно, что было бы более пристойно отправиться в паб, а не надираться в старомодном маленьком кафе... Но нам сейчас плевать.
Все становится несколько забавным после четвертой или пятой порции. Аманда становится более легкомысленной и смеется над всем подряд. Сначала я даже неуверен, действительно ли ей все кажется смешным или это такое девчачье хихиканье. Она правда самая классная девчонка, которую я знаю, так что с ней легко смеяться и шутить. Но в какой-то момент она меня целует, несильно, так, легкий чмок. Она даже не замечает и снова возвращается к смеху и шуткам.
Но я замечаю.
Я знаю, она сказала, что мы друзья и ничто больше, и я был согласен, потому что просто хотел, чтобы она меня простила и снова начала со мной говорить. Но честно, она мне нравится. Очень. И это тяжело, потому что она мой друг, знаете ли, и от этого все странно. И если я начну давить, все снова может закончиться хреново. Но трудно быть все время рядом и чувствовать все это. Это странно, потому что много лет я об этом не думал, но стоило только начать и перестать уже трудно. Я хочу, чтобы она была моим лучшим другом... И я хочу, чтобы она была чем-то большим. И это сводит меня с ума.
И я виню безумие в том, что происходит дальше. Мы выпиваем еще по порции, и в этот момент я ощущаю, что совсем поплыл. Так что неудивительно, что я ее целую. Но на этот раз это не быстрый чмок. И она целует меня в ответ, и в скорости мы уже вовсю обжимаемся в кабинке кафе. Думаю, мы оба слишком пьяны, чтобы думать о том, насколько отвратительно такое проявление чувств на публике, да и не так уж много людей вокруг: кафе не так уж и заполнено. И я не буду врать. Мне правда, правда нравится целоваться с ней. Мне нравились все те две недели, что мы провели вместе тогда в феврале. Так что это просто потрясающе вообще-то.
И когда мы наконец расплачиваемся и, спотыкаясь, вываливаемся на улицу, мы все еще продолжаем это делать. Часть меня немного чувствует себя виноватым, потому что я знаю, что она сказала, что этого не должно случиться. Но большая часть меня логично говорит, что это уже случилось. Что она позволяет этому случиться. Что я должен делать? Остановка никого не порадует, и серьезно, если бы она этого не хотела, она бы не делала, верно?
Верно.
– Хьюго, – она наконец отстраняется на пару сантиметров и выглядит несколько запыхавшейся. Я молча смотрю на нее, приподняв брови, и она улыбается. – Пошли куда-нибудь.
– Куда пошли? – я не знаю, куда она хочет пойти. Не то чтобы мы достаточно нормальные подростки, чтобы завалиться на весь вечер в ночной клуб или что-то вроде. Нашего бунта хватает только на пару бокалов в соседнем кафе.
Но Аманда пожимает плечами и качает головой.
– Мы не можем пойти к нам: мама нас припашет, это точно.
А, значит, она хочет пойти домой. Окей, так лучше.
– Хм, – пожимаю я плечами, – можем пойти ко мне, если хочешь, – я пытаюсь выглядеть расслабленным, но уверен, прозвучало это так же отчаянно, как я и чувствовал. Мне просто хочется снова ее целовать.
– Твоя мама не рассердится?
Я закатываю глаза.
– Нет. И если даже она и заметит, ну и что. Ты издеваешься, что ли? Скорпиус там живет.
Аманда улыбается, и мы целуемся прямо на улице. Я действительно не понимаю, что происходит и как все это началось, но мне плевать, и, когда мы идем к моему дому, мне все меньше хочется все это рационализировать.
К моему дому всегда были применены особо жесткие меры безопасности, и после маминых выборов стало только жестче. А после смерти папы они вконец обезумели, и теперь никому не позволено аппарировать прямо в дом (даже членам моей семьи или мне), так что мы приземляемся в нескольких метрах от дома на заднем дворе. Мы входим через заднюю дверь, и я тут же понимаю, что стоило использовать дверь переднюю.
Здесь мама и Лэндон, занимаются уроками. Я смотрю на часы, и уже почти пол-одиннадцатого. Ужасно поздно для математики, но я не удивлен. Мама суперзанята, и теперь, когда ей все приходится делать самой, уроками приходится заниматься, когда получится. Могу поставить деньги на то, что на следующий год Лэндон пойдет в маггловскую школу.
– Эм, привет, – неловко говорю я, решительно стараясь не показать, что я совершенно в стельку. Надеюсь, глаза у меня не красные и не стеклянные, и надеюсь, Аманде хватит здравого смысла прикинуться как можно более трезвой.
Мама с секунду разглядывает нас, а потом смутно улыбается.
– Вы припозднились, ребята.
И опять доказательство того, что мы ненормальные подростки, которые тусуются по клубам и все такое. Еще и одиннадцати нет. Но все же, полагаю, для нас действительно поздно.
– Мы ходили поужинать, – говорю я, сосредотачиваясь на том, чтобы не выглядеть пьяным. Не уверен, насколько она на это покупается, но она ничего не говорит.
– Твои родители знают, что ты здесь, Аманда? – спрашивает она, полностью игнорируя меня.
Аманда на секунду задерживается с ответом, так как не ожидала допроса. Но все же ей удается ответить так, чтобы не казаться совершенно пьяной:
– Хм, папа в школе. А мама... В пабе полно народу.
Это не совсем ответ, и я жду, что мама на это укажет. Но она этого не делает. Она просто легко кивает и возвращается к книге, над которой они с Лэндоном работали.
– Ладно, – робко говорю я. – Мы наверх...
Мама отстраненно кивает, но больше не обращает на нас внимания, помогая Лэндону с расчетами. Мы пользуемся возможностью и сбегаем из кухни вверх по лестнице на второй этаж. Дверь в комнату Роуз закрыта, и свет не горит. Или она уже спит, или ее здесь нет. Я пытаюсь вспомнить, нет ли у Скорпиуса назавтра матча, но я честно представления не имею. Может быть, и есть, и, может, они в Татсхиле. Не знаю. Мне плевать, покуда я знаю, что Роуз не влезет и не прервет нас. И хотя я неуверен полностью, что именно она прервала бы, я это скоро узнаю.
Аманда не тратит времени зря, сразу возвращаясь к тому, на чем мы остановились. Только на этот раз мы одни в моей спальне, а не на переполненной лондонской улице. И мы никогда раньше не были одни в спальне... Нет, ну это явно ложь, мы много раз были наедине в спальнях (например, пару часов назад). Но это в первый раз, когда мы наедине и целуемся в спальне.
И те две недели в феврале быстро возвращаются обратно.
Аманда очень этим поглощена, и ее руки начинают прикасаться к местам, к которым никогда раньше не прикасались. И я не могу врать и говорить, что мне это не нравится, потому что еще как нравится. Но все же в моей голове появляется этот голосок, который снова и снова повторяет, что это не должно случиться. Но еще в моей голове другой голос, который снова и снова повторяет с тех пор, как это началось: она позволяет этому случиться.
Я не знаю, как мы оказываемся в постели, и мне на самом деле плевать. Все, что я знаю, это что или у нее великолепные инстинкты, или она опытнее, чем я об этом знаю. Потому что, кажется, она точно знает, что делать. И следующее, что я знаю, она перекатывается на меня, а ее рубашка лежит где-то в изножье моей кровати. Я едва успеваю осознать это, прежде чем она вводит меня в состояние совершенного бездумья, когда прижимается своими бедрами к моим совершенно особенным способом.
Уверен, что не надо и говорить, что теперь, когда мой мозг питает меньше крови, мыслить рационально совсем тяжело. Если что, это вообще невозможно. Все, о чем я могу думать, это о том, чтобы ее бедра продолжали делать то, что делают, и не кончить прямо сейчас. Это все, о чем я хочу думать, об этом и о том, как стащить с нее оставшуюся одежду. И даже когда я думаю об этом, это кажется ужасным, детским и невероятно кошмарным. Но я не могу остановиться.
И судя по тому, как это выглядит, она тоже не может остановиться.
– Эй, – задушенно шепчет она, приподнимаясь достаточно для того, чтобы начать стягивать с меня рубашку и вынуждая меня приподняться, чтобы снять ее. – Ты знаешь, как это все делается, верно? – я приподнимаю брови, и она поясняет. – Заклинания и все такое...
Заклинания. Контрацептивные заклинания. Я почти смеюсь над иронией. Я знаю, что она спрашивает частично потому, что это ответственность и все такое, но, думаю, в основном потому, что от меня чуть было не залетела одна девчонка недавно. Но на самом деле это не смешно, и если бы я хорошо владел этим заклинанием, я бы даже и задумывался над возможностью того, что мог бы стать отцом. Но я этого не говорю. Вместо этого я киваю.
– Ага, – просто говорю я. Здесь больше нечего сказать.
– Хорошо, – жадно говорит она, перегибается через меня к палочке, которая была ранее беззаботно отброшена в сторону. Она протягивает ее мне и выжидающе смотрит на меня.
А я смотрю на нее.
Она без рубашки, и, конечно, ее кожу хорошо видно. Она раскраснелась от возбуждения и нервозности, и ее глаза почти горят. Ее русые волосы взлохмачены. И она выглядит невероятно милой. И я собираюсь заняться с ней сексом.
Я собираюсь заняться сексом с лучшим другом.
И вот тут я понимаю, что не могу это сделать. Я не делаю следующего шага, чтобы все началось снова, и она просто выжидающе смотрит на меня. Я вижу, что она растеряна, и я не могу ее за это винить. Блин, я сам растерян. Я даже не знаю, что со мной не так и почему я не могу быть нормальным и послать к черту осторожность и сделать это. Но я не могу.
– Что не так? – спрашивает она, и я почти ненавижу себя, потому что знаю, что теперь она неуверенна в себе и думает, что я останавливаю все по каким-нибудь глупым причинам. Девчонки в подобных ситуациях всегда такие странные.
Я несколько секунд пытаюсь выдавить слова, и когда наконец получается, я выгляжу тупым идиотом.
– Думаю, нам нельзя этого делать.
Я вижу, что Аманда думает, что я спятил. Ну, черт, насколько я понимаю, я, скорее всего, действительно спятил. Я имею в виду, какого хрена тут вообще происходит? Но я знаю, что происходит. Может, я не признаюсь, но я знаю, что происходит, и знаю, почему это не должно случиться.
– Ты серьезно? – спрашивает она, и ее голос тих и почти шокирован. Она выглядит так, будто хочет швырнуть в меня проклятьем, и не думаю, что стоит ее за это винить. Я с секунду ничего не говорю, и она в неверии качает головой. – Ты нахер серьезно?
– Я просто... – я пару раз сглатываю, изо всех стараясь, чтобы кровь вернулась назад к моему мозгу, чтобы я наконец смог выдать связную мысль. – Мы пьяны...
Аманда смотрит на меня широко раскрытыми глазами, и я почти знаю, о чем она думает. Но все же она и сама не может выдать связного предложения, потому что она повторяет свою предыдущую фразу:
– Ты нахер серьезно?
– Но ты сказала... – мне хочется вернуть все назад и снова продолжить раздеваться. Какого хрена со мной не так? Но нет. Нет, я знаю, что она сказала. – Не думаю, что ты захотела бы этого, если бы была трезва, – говорю я быстро, стараясь сразу донести мысль.
Я почти жду, что она ударит меня, или проклянет, или, по крайней мере, начнет на меня орать. Но она ничего этого не делает. Я бы действительно хотел, чтобы сделала, потому что это было бы лучше этого ее взгляда. Она выглядит... опечаленной. И растерянной. И мне хочется, чтобы я ничего этого не говорил.
– Аманда... – я приподнимаюсь чуть-чуть и опираюсь на локти. Она тоже привстает и заправляет прядь волос за уши, прежде чем осознать, что она полураздета, и скрестить руки на груди. – Слушай, – заикаюсь я, – если ты хочешь...
– Я не знаю, чего хочу, – бормочет она и смотрит вниз, чтобы избежать моего взгляда.
– Прости, – быстро говорю я, хотя сам не знаю, за что извиняюсь. – Я... Я имею в виду, тебе решать. Я просто... Я просто не хочу, чтобы ты думала, что я... – я не могу подобрать слов. – Что я пользуюсь тобой и все такое.
Я знаю, это звучит глупо, и она знает. Мы оба знаем, что так бы не было. Но думаю, она понимает, о чем я говорю. Она долго смотрит вниз, на кровать, а потом встает. Она поднимает рубашку и натягивает ее через голову, еще больше взлохмачивая волосы. Все мое тело сейчас будто взорвется, и оно чувствует себя преданным моими же головой и языком. Наверное, это так и есть.
– Давай просто... – она качает головой и приглаживает волосы. – Давай просто забудем это, хорошо?
– Аманда...
Но она обрывает меня.
– Нет, мы просто... Мы просто разберемся с этим, хорошо? – она говорит скоро и нервозно, и у меня появляется ощущение, что мы не будем ни в чем разбираться. Но я ничего не говорю. Я просто сглатываю и киваю, изо всех сил стараясь не замечать острую боль во всем теле.
И тогда Аманда уходит. Она уходит вниз по лестнице и назад в сад, где, думаю, сможет дизаппарировать. Мне хочется умереть. В прямом смысле. Я не знаю, почему я такой ненормальный, что даже не могу трахнуть девчонку, когда появляется такая возможность. Я всегда все расхреначиваю. Блять, блять, блять.
И теперь я не только ни с кем не переспал, а еще и сделал все совершенно неловким, и Аманда никогда со мной больше не заговорит. Она теперь будет избегать меня любой ценой, потому что ей стыдно. А я только ее вернул.
Блять, блять, блять.