Но, прижавшись к губам Драко, Гермиона вспомнила, как то же самое делал Герман, и тут же отстранилась. А затем уставилась на Драко в ужасе. Тот смотрел на неё странным взглядом, а когда, к величайшему удивлению Гермионы, наклонился, чтобы повторить поцелуй, она быстро отползла назад и вскочила на ноги. Отряхнувшись от грязи и листьев, она откашлялась.

— Э-э-э… Что ж, благодарю за спасение, Дра… мистер Малфой, — сухо сказала Гермиона. — Полагаю, я теперь у вас в долгу. Но этот ужасный инцидент так сильно на меня подействовал, что, боюсь, я вынуждена немедленно уйти.

Драко поднялся на ноги, не сводя с неё взгляда.

— Хорошо.

Только отойдя на несколько шагов от Драко, она вспомнила о своей палочке. Обернувшись, Гермиона посмотрела на бессознательное тело Роберта и вытянула руку:

— Акцио, палочка!

Палочка тут же прыгнула ей в ладонь. Ещё раз посмотрев на Драко, Гермиона развернулась и побежала — пришлось остановиться и снять эти треклятые каблуки — в сторону Хогвартса.



«Откуда он знал, где меня искать?»

Этот вопрос не выходил из головы Гермионы весь день, но ещё важнее был другой: «Почему я его поцеловала?»

Он следил за ними? А если да, то как долго? Почему ни она, ни Роберт его не заметили? Что ж, Гермиона была безмерно благодарна, что ему хватило ума оставаться незамеченным. Если бы не Драко, Мерлин знает, что бы произошло. Без сомнений, что-нибудь мерзкое, злобное, из серии «я захвачу мир». Кто знает? Быть может, Гермиона преувеличивала, ведь всё могло быть гораздо проще, однако не менее ужасно: её могли изнасиловать.

Гермиона вздрогнула, почувствовав, как по позвоночнику будто кто-то провёл холодным пальцем.

Однако она почти не сомневалась, что насилие не входило в планы Роберта. Гермиона оделась, будто проститутка, но он обратил на неё внимания не больше, чем кот на миску с овощами. Да и, несмотря на прошлый вечер, она никак не могла забыть о доброй улыбке Роберта и его хороших манерах. Да, он замышлял нечто страшное, но на насильника явно не был похож.

«Не будь такой доверчивой дурочкой, Гермиона! Именно из-за этого всё и произошло!»

Голос в голове был прав. Гермиона была на редкость глупой, совершая один дурацкий поступок за другим. Как получилось, что так называемая «умнейшая ведьма поколения» так ошиблась? А самой большой ошибкой было влюбиться в своего же врага детства, который, ко всему прочему, ещё и гей.

А потом ещё и поцеловать его, зная, что до этого он целовался с учеником.

«Но он, похоже, собирался снова поцеловать меня», — с надеждой пропел голос. Это одновременно разозлило и удивило Гермиону: сколько же разных голосов в её голове. Ей только двадцать три, а у неё уже галлюцинации…

И тут Гермиона вспомнила о своём дне рождения, который был в это воскресенье. При мысли о подарках, письмах и добрых пожеланиях настроение было поднялось, но тут же снова упало. Гермионе будет двадцать четыре. Она станет ещё на год старше. На год к ближе к двадцати пяти, а там недалеко и до тридцати, и до сорока. Это означало, что скоро она станет «женщиной средних лет».

Зрелой одинокой женщиной. Старой девой. Её единственными увлечениями останутся вязание крючком и выпечка, зрение из-за любви к чтению ухудшится, а компанию ей будет составлять только десятилетний кот, похожий на Живоглота. По будням днём она будет учить истории магии, а по вечерам — проверять сочинения учеников. Выходные же она будет проводить с профессором Макгонагалл — к тому времени та станет уже совсем старой, — обсуждая какую-нибудь ерунду, вроде политики или погоды.

Столь ужасное воображаемое будущее так сильно расстроило Гермиону, что испортило ей настроение на весь оставшийся день.



Всю следующую неделю Гермиона была так занята, что вскоре забыла и о произошедшем с Робертом, и о поцелуе с Драко. Иногда обрывки воспоминаний появлялись из глубин подсознания, но она быстро изгоняла их обратно. Помогло ещё и то, что Драко с того вечера она больше не видела. И слава Мерлину.

Но работа была не единственным, что занимало Гермиону. Она начала замечать, что с Лавандой происходит нечто странное. Та почему-то стала отдаляться от Гермионы: равнодушно и коротко отвечала на вопросы, практически не ходила есть в Большой зал и постоянно была погружена в собственные мысли. Лаванда даже начала избегать её, пользуясь той же тактикой, что и Гермиона, когда скрывалась от Драко: резко разворачивалась и шла в противоположную сторону, как только замечала её.

Но зачем? Неужели она чем-то обидела Лаванду? Неужели это из-за поцелуя с Северусом Снейпом? Но разве Лаванда её не простила? А затем раздался тоненький голосок:

«Неужели она устала от меня? От нашей дружбы?»

Больно было думать, что причина в этом. А ещё Гермиону удивляла собственная неуверенность. Однако нервничать из-за возможной потери подруги в лице Лаванды Гермиона перестать не могла. Весь прошедший год она лишь нагружала Лаванду своими романтическими неудачами с Драко. Если подумать, она была настоящей эгоисткой, ведь все их разговоры сводились к ней. Когда в последний раз Гермиона предлагала Лаванде выговориться? Когда в последний раз пыталась помочь делом или советом? Когда в последний раз была хорошей подругой?

Гермиона вспомнила всё, что сделала для неё Лаванда, и ей стало стыдно. Мерлин. Она была плохой, очень плохой подругой. Вне всяких сомнений Лаванда, наконец, поняла, что Гермиона паразитирует на их дружбе, и решила, скажем так, провести дезинсекцию. Какой толк от друга, который только берёт, ничего не отдавая взамен?

«Я всё исправлю. Приглашу её в хороший паб в субботу, и мы будем говорить только о ней. Ни слова обо мне или Драко».

Чувствуя себя немного лучше после такого решения, Гермиона вышла из библиотеки, куда приходила заниматься научными исследованиями, и направилась на ужин. На подходе к Большому залу она заметила, что ей навстречу идёт Герман. Гермиона напряглась, но продолжила идти. В последнее время она постоянно чувствовала неловкость в его присутствии. На уроках истории магии у семикурсников она даже смотреть на него не могла. А когда по чистой случайности всё же бросала на него взгляд, в её памяти тут же всплывала сцена с его поцелуем с Драко.

«Если подумать, я должна сделать ему замечание. Пусть у меня и не хватает мужества упрекнуть Драко, но Герман — ученик. У меня есть полное на это право».

— Здравствуйте, мистер Рейнджер, — сказала Гермиона, остановившись перед ним. — Могу я поговорить с вами?

Герман смерил её равнодушным взглядом.

— О чем?

Гермиону немного смутил столь грубый тон, но она всё равно продолжила:

— О той ночи, когда я застала вас с профессором Малфоем в… м-м-м… неприятной ситуации.

Сложив руки на груди, Герман нахмурился:

— И?

— И? — изумлённо переспросила Гермиона. — Мистер Рейнджер, разве вы не в курсе, что в школе запрещены отношения между учеником и учителем? В конце концов, вы староста мальчиков. Но это звание у вас могут отнять…

Герман нахмурился ещё сильнее.

— Профессор, вы мне угрожаете?

— Мистер Рейнджер, я не угрожаю. Я всего лишь объясняю вам…

— Потому что если это так, — перебил тот, — то имейте в виду, что я не выношу угроз, особенно от таких, как вы. Не думайте, что я не заметил вашу глупую одержимость Драко.

— Да как вы смеете…

— Я всё знаю, профессор Грейнджер, — снова перебил Герман, подходя ближе. — Знаю обо всех ваших планах относительно Драко, так что не вам меня учить, лицемерная грязнокровка. Но, позвольте, я вам кое-что скажу, — он подошёл ещё ближе, встав буквально лицом к лицу с Гермионой. А затем, понизив голос, сказал с угрозой: — Отступитесь. Драко мой и только мой. Вы перешли мне дорогу, а я позабочусь о том, чтобы кто-нибудь перешёл вашу. Раз и навсегда.

Гермиона открывала и закрывала рот, будто выброшенная на берег рыба, не в силах вымолвить ни слова от шока.

Смерив её взглядом, полным отвращения, Герман шагнул назад и, обойдя её, ушёл прочь.



Совершенно потеряв аппетит после разговора с Германом, Гермиона вернулась к себе. Она была в ярости. Вот же мелкий негодник! Грубый, дерзкий, да еще и расист! Назвать её грязнокровкой, надо же! Как он умудрился попасть в Гриффиндор? Заколдовал Распределяющую шляпу или же просто обманул, как и говорила Лидия?

«Вы перешли мне дорогу, а я позабочусь о том, чтобы кто-нибудь перешёл вашу. Раз и навсегда».

Это определенно была угроза. По-другому столь резкие слова и не понять. Особенно если вспомнить о том, как в глазах Германа блеснули ненависть и отвращение, когда он посмотрел на Гермиону. Герман говорил абсолютно серьезно. Он был опасен. Если он способен на такие угрозы, то кто знает, что он может сделать еще? Нужно предупредить директора, пока кто-нибудь…

«Ну и что же ты скажешь директору?»

Действительно, что? Если Гермиона хочет доказать серьёзность намерений Германа, то должна будет рассказать профессору Макгонагалл обо всём. В том числе и о произошедшем в заброшенном классе. Не стоит даже сомневаться, что случится потом. Драко вызовут в кабинет директора и уволят без разговоров. Скорее всего, это произойдёт в присутствии Гермионы, и он поймёт, кто всё разболтал…

«Быть может, я сама смогу с этим разобраться…»

Герман угрожал ей, но она не хотела становиться причиной увольнения Драко. Она знала, как тяжело ему далось возвращение в общество. Знала, что он действительно любил свою работу. Несмотря на все причиненные им неприятности, даже на ту идиотскую выходку в классе, Гермиона не хотела одним махом перечеркивать все его старания.

Проблему хотелось бы решить так, чтобы результатом остались довольны все трое. Вместо того чтобы сообщать Макгонагалл, Гермиона решила сначала предупредить Драко. Она сообщит ему о ненадлежащем поведении Германа, потребует, чтобы он с этим разобрался, и прямо намекнет, что, если он и дальше будет продолжать встречаться с Германом в школе, то она пойдет с этой новостью к профессору Макгонагалл.



На следующий день, в пятницу, Гермиона попыталась найти Драко, но неудачно. Уроки его проходили в то же время, что и её; по окончании каждого урока она бегом неслась в класс ЗОТИ, но перехватить Драко всё равно не успевала. Наступила суббота, но его по-прежнему не было видно, даже в Большом зале во время завтрака, обеда или ужина. В этот вечер Гермиона ужинала за преподавательским столом. Поедая салат с курицей, она как раз мысленно отчитывала Драко за то, что исчез, когда рядом присела Лаванда.

«О нет! Я же совсем забыла про Лаванду! И снова этот идиот Малфой занял все мои мысли…»

— Привет, Лаванда, — сказала Гермиона, чувствуя, как вина камнем оседает в её желудке. — Как ты?

— Отлично, — равнодушно ответила Лаванда, потянувшись к кувшину с яблочным соком.

Гермиона решила исправиться:

— Лаванда, я должна сказать…

— Гермиона, — перебила Лаванда, обернувшись к ней с совершенно серьёзным выражением на своем милом личике. — Нам надо поговорить.

Смутившись такому жуткому тону голоса, Гермиона нервно ответила:

— Э-э-э… хорошо. О чём?

— Не сейчас, — сказала Лаванда и отвернулась глотнуть сока. — Это слишком важно, чтобы обсуждать здесь. Да и сегодня я должна встретиться с Северусом, так что давай завтра. Приходи в шесть. Выпьем чаю с печеньем и поговорим. Хорошо?

Расстроившись, что этот разговор может означать конец их дружбы (да ещё и в её день рождения в придачу), Гермиона кивнула:

— Хорошо.

На следующий день, как всегда пунктуальная, Гермиона ровно в шесть стояла у дверей Лаванды. Обычно она входила без стука, но, чувствуя, что их дружба под угрозой, решила не усугублять ситуацию и сначала постучать. После первого же стука Гермиона обратила внимание, что дверь не только не заперта, но ещё и приоткрыта.

— Лаванда? — позвала Гермиона, войдя в тёмную комнату. — Лав…

— Сюрприз! — раздался хор голосов, и в комнате зажегся свет. — С днем рождения, Гермиона!

Глядя на улыбающиеся лица знакомых, Гермиона тоже расплылась в улыбке. Она не могла в это поверить. Они специально приготовили для неё сюрприз на день рождения. Для неё! Лаванда стояла впереди и, самодовольно улыбаясь, обнимала Джинни за плечи. Джинни! Даже Джинни была здесь, несмотря на то, что вернулась во Францию вместе с «Холихедскими гарпиями»! А еще Гарри и… её родители! Мама и папа выглядели как типичные маглы, как и… Молли и Артур! Здесь были Билл и Флер — всё такая же красивая, несмотря на шестой месяц беременности, — Луна и Невилл и… это что, Рон? Это же Рон!

Единственным, что Гермиона сумела вымолвить от потрясения, было:

— Ого!



Гермиона не помнила, когда ей в последний раз было так весело, как на этой вечеринке в честь дня рождения. Она была так счастлива, что, казалось, плыла на облаках от восторга. Так здорово быть рядом с родными и близкими! В течение года Гермиона редко общалась с ними. Нет, она, конечно же, писала им, но этим вечером поняла, что предпочла бы пообщаться с ними вживую.

Гермионе даже понравилось болтать с Роном!

Он, похоже, сильно изменился. Он был всё так же по-мальчишески обаятелен, мило улыбался, но было видно, что он повзрослел. Он был сдержан, говорил только тогда, когда его спрашивали, но стоило подойти Гермионе, как он просиял, будто солнце в жаркий летний день. Рон часто запинался и краснел, явно стараясь произвести впечатление, и эти усилия растопили её сердце.

А когда он ещё раз решил извиниться за измену, взгляд его был честным и открытым, голос звучал необычайно серьезно…

Гермионе захотелось его обнять. Но затем он рассказал, что встречается с Луной, и эти странные чувства исчезли.

Времени было уже больше девяти, но празднование было в самом разгаре. Молли обсуждала с мамой Гермионы шторы для гостиной, Артур заинтересованно слушал её отца, рассказывающего об устройстве стиральных машин. Гарри и Рон играли в волшебные шахматы — Гарри принёс с собой доску, решив раз и навсегда расправиться с Роном — Билл рассказывал Невиллу какую-то историю, от которой тот сгибался пополам от смеха. Джинни, Лаванда, Флер и Луна обсуждали, стоит ли Флер рожать в воде.

Улыбнувшись, Гермиона схватила шоколадное печенье и было собралась к ним присоединиться, как перед ней приземлился бумажный самолетик. Нахмурившись, она развернула его. Там было лишь два слова:

«Иди сюда».

Гермиона разозлилась. Лишь один человек мог быть настолько раздражающе высокомерен.

Гермиона знала, что с Драко станется зачаровать записку от уничтожения, а значит никакого удовольствия от сжигания её она не получит, лишь головную боль. Поэтому она оглянулась вокруг и, заметив в углу стол Лаванды, направилась к нему за пером и чернилами. Почти сразу отыскав их, Гермиона написала в ответ:

«Нет. Я занята».

«Грейнджер, не вынуждай меня идти за тобой. Приходи. Сейчас же».

Гермиона открыла рот от удивления. Кем себя возомнил этот напыщенный урод, если пытается ей командовать? Он и в самом деле…

«Я хочу тебе кое-что показать».

Любопытство быстро перевесило гнев. «Да и, — напомнила себе Гермиона, — я всё равно хотела поговорить с ним о Германе. Сейчас, возможно, самый подходящий момент…»

«Где ты?»

«Следуй за письмом».

Гермиона отняла руку от записки, и та, сложившись обратно в самолётик, полетела к двери. Крикнув, что скоро вернется, Гермиона открыла дверь и помчалась вслед за ним: по коридорам, вниз по лестницам, из Хогвартса, вниз по склону — самолётик остановился лишь возле высокой фигуры, стоявшей возле озера.

И лишь оказавшись рядом с этой фигурой, Гермиона поняла, что это может быть ловушкой. Она остановилась и потянулась за палочкой. А если это не Драко?

Луна выглянула из-за облаков — лишь на три четверти полная — и озарила темноту мягким серебристым светом. Гермиона заметила светлые волосы, а когда человек обернулся, сомнений не осталось: этот пронзительный взгляд серых глаз, гордо вздернутый изящный нос, тонкие сжатые губы могли принадлежать только одному человеку. Драко Малфою. Красивому мерзавчику а-ля Роберт Локи.

Малфой подошёл к Гермионе, и она почувствовала, как внутри неё будто что-то оборвалось. Должно быть, это была тоска. Угасшая было надежда возродилась вместе с желанием. Желанием, чтобы Драко сократил расстояние между ними, заключил в объятия, шепча на ухо всякие приятности, а затем поцеловал, опустил на траву и исполнил заветную мечту Гермионы, занявшись с ней любовью в лунном свете.

«Надеяться безнадёжно», — напомнила она себе. Поэтому она выпрямилась и преисполнилась решимости покончить с этим раз и навсегда.

— Малфой, я хотела… — начала Гермиона.

— С днем рождения, Грейнджер.

Приподняв брови, Гермиона разинула рот от удивления.

— Что?

— Я сказал: «С днем рождения», — повторил Драко. — Сегодня у тебя день рождения, я прав?

— Э-э-э… да. Сегодня, — кивнула она. — Удивительно, что ты знаешь об этом.

— Я многое о тебе знаю, Грейнджер.

— Да? — Гермиона сложила руки на груди.

Драко подошёл ближе.

— Но, к сожалению, ты обо мне знаешь очень мало.

Гермиона повела бровью.

— Да ладно?

— Именно. — Драко подошёл ещё ближе, между ними теперь оставалась всего пара сантиметров.

— Что ж, готова поспорить, — тихо сказала Гермиона, пристально глядя на него. — Потому что и я многое о тебе знаю.

Драко долго смотрел на неё, и Гермиона тоже не отводила взгляд, чувствуя, что скоро должно произойти нечто важное. Хотелось положить руки на его сильные плечи; прижаться ближе и почувствовать, как он обнимает её в ответ; она хотела его. Но Драко отошёл назад, и Гермиона выдохнула, только сейчас сообразив, что задержала дыхание.

Сунув руку в карман брюк, он извлёк оттуда чёрную коробочку величиной с ладонь. А затем протянул её Гермионе.

— Вот.

Та взяла её, ощутив приятное покалывание в пальцах, когда Драко коснулся их.

— Что это?

— Открывай, Грейнджер, — ответил он так, будто едва сдержался, чтобы не добавить «дурочка».

Бросив на него хмурый взгляд, Гермиона открыла коробочку. Внутри оказалась великолепная пышная пурпурная астра с бледно-жёлтой сердцевиной. В темноте казалось, что лепестки испускают слабый цвет всех цветов радуги, а этот сладкий, пьянящий аромат — так, должно быть, пахло в Раю. Каждый вдох успокаивал, возвращал радость и надежду, наполнял любовью. Желанием любить и быть любимой.

«Драко».

Драко Малфой подарил ей цветок.

— С днем рождения.

«Спасибо».

«Спасибо».

«Я люблю тебя».

«Спасибо».

Гермиона открыла глаза, только сейчас заметив, что они были закрыты.

Но Драко уже ушёл.