2024-11-30

16

0

0

Дорогие читатели!
Мы решили постепенно "отдать долги" - перевести и разместить все пять ауттейков этого фанфика.
С первыми двумя мы безнадежно опоздали, но все же, думаю, будет интересно их почитать даже пост-фактум. Один из них описывает визит Эммета и Джаспера к Джейкобу в день, когда Белла попала в больницу. Второй - о беседе полицейских с Чарли.
Этот ауттейк, кроме всего прочего, имеет отношение к разговору Эдварда с полицейскими из Порт-Анджелеса.



Белла приходит к Эдварду в клинику. Элизабет один месяц, а у Беллы инфекция. Это не первая их встреча с тех пор, как Белла вышла за Джейка. Она посещала клинику несколько раз до этого, во время своей беременности, но не была на приеме у Эдварда, только у акушера-гинеколога Стива Гловера, и ее контакты с Эдвардом в лучшем случае были непродолжительными и не наедине.
Они разговаривали всего несколько раз, в приемной, в коридоре, когда она уходила. Эдварду было ясно, что она хочет поговорить с ним, но она боялась, поэтому они ограничивались буквально несколькими общими фразами.
Однако на этот раз Белла пришла специально для того, чтобы увидеть Эдварда. Она очень больна и напугана. Этот визит сдвинул ситуацию с мертвой точки, привел к тому, что Джейк избил Беллу перед тем, как Эсме ее нашла.



Я просмотрел список пациентов и снова задумался, правильный ли выбор я сделал. Опять никого младше шестидесяти. Само по себе это было невесело, пожилые люди часто не могут себе позволить платное лечение, поэтому их большинство среди пациентов любой клиники этого типа, но я иногда действительно задавался вопросом, не был бы я более востребованным где-нибудь в другом месте.

«Востребованность – это еще не все, Эдвард», - сказал бы мне Майло, если бы я поделился с ним своим беспокойством. Он объяснил бы, что эта клиника обслуживает население Форкса уже пятнадцать лет и что это может продолжаться, только если врачи вроде меня соглашаются отказаться от блеска отделений неотложной помощи или пластической хирургии в пользу старой доброй семейной медицины. В принципе я был с ним согласен, но когда сталкивался с четвертым случаем подагры за день, начинал задумываться, таким ли уж мудрым поступком был отказ от кардиологии.

Я сунул в рот остаток сэндвича и был уже готов вернуться в регистратуру, чтобы вызвать следующего пациента, когда зачирикал телефон на письменном столе.

- Что такое, Гейл? - спросил я сотрудницу регистратуры.

- Здесь Белла Блэк, к тебе на прием, но она не записана, что мне делать? – спросила она.

- Не отпускай ее! – закричал я в трубку и побежал в регистратуру.

Я сразу ее заметил. Она была больна. Я видел это по ее лицу и глазам. Она была с ребенком, и я почувствовал облегчение, увидев их обеих. Я знал, что она родила, но никто не видел ее и ничего о ней не слышал с того момента, как она месяц назад выписалась из родильного отделения Центральной больницы. Ни осмотров, ни обследований, ни послеродовых консультаций для малышки. Я даже не знал, как она ее назвала! Мне было известно только, что у нее девочка, да и об этом я узнал случайно. Медсестра в больнице рассказала другой медсестре о подруге, которая случайно упомянула, что они недавно купили дом у Джейка Блэка и оформление заняло больше времени, чем обычно. Задержка была списана на то, что он только что стал отцом маленькой девочки.

Сердце разрывалось от мысли, что у Беллы его ребенок. Вначале я надеялся, что это притупит мои чувства к ней, потому что знал – неразумно все еще желать ее, когда она вышла замуж за другого. Я знал, это некрасиво и напоминает преследование – по-прежнему питать надежду, что однажды она почувствует ко мне то, что я чувствую к ней. Мой мозг знал, что я упустил свой шанс несколько лет назад, но сердце никогда не отказывалось от надежды. Какой бы тщетной она ни была.

Я глубоко вздохнул и пересек приемную. Встал прямо перед ней и улыбнулся.

- Белла, - я шептал, чтобы не слышали другие пациенты, – проходи.

Я отступил в сторону и показал рукой, куда ей нужно идти, а когда она направилась к моему кабинету, придержал дверь и подождал, пока они с ребенком не войдут внутрь. Малышка была великолепна. Темные волосы, темные глаза… она была очень похожа на Беллу. Я попросил Беллу сесть, а когда она отказалась, заволновался. Я видел, что она больна. Она была бледной и изможденной. Она сильно похудела и выглядела усталой, и я бы мог поручиться, что у нее высокая температура. Она дрожала, как будто боялась меня. Я старался не делать лишних движений, чтобы не пугать ее.

Я снова кивнул на кресло, но она только мотала головой и переминалась с ноги на ногу. Если она не хочет сесть, для чего она здесь?

- Как ты ее назвала? – спросил я, кивая на малышку, лежащую у нее на руках.

Белла покрепче обхватила извивающегося младенца, как будто защищая, и я оторопел. Я полагал, что это был обычный вопрос.

- Элизабет, - тихо ответила Белла. – Ее зовут Элизабет.
Я улыбнулся ей. Я сидел в своем кресле и задавался вопросом, в чем же, черт побери, состоит проблема, если она не садится в кресло напротив меня.

– Она красивая, поздравляю, - сказал я. – Ты хорошо себя чувствуешь? – поинтересовался я осторожно. Она грустно покачала головой. – Могу я измерить твою температуру? – нерешительно спросил я.

Я не знал, в чем дело, и не мог разобраться, почему она так напряжена и выглядит такой испуганной, но понимал, что она больна и именно поэтому пришла сюда сегодня.

- Хорошо, - осторожно сказала она.
Я взял со стола температурный датчик и надел на него одноразовую насадку.

- Это просто вставляется в ухо, - сказал я ей, вставая. Я увидел, что она слегка отшатнулась, когда я поднял ее волосы, чтобы разместить датчик возле ее уха. Теперь, стоя ближе к ней, я смог более ясно разглядеть кровоподтеки. Вдоль линии челюсти, под левым глазом и пониже затылка, от уха до начала плеча. Они был недельной давности или больше, и уже сильно выцвели, но я их увидел. Я оставил датчик в ее наружном ухе на несколько секунд, и, когда он запищал, вытащил его и снова отошел от нее. Она успокоилась и, казалось, расслабилась, как только я вернулся в свое кресло. Датчик показал температуру сто два градуса, слишком высокую. (прим.пер.: 102° по шкале Фаренгейта примерно равны 38,9°C)

- Температура очень высокая. Давно у тебя жар? – спросил я.

- Пару дней, - ответила она, но я понял, что это неправда, судя по тому, как она отвела глаза, когда говорила это.

- Какие у тебя еще симптомы? – спросил я, держа авторучку над блокнотом. У меня не было ее файла, поскольку она пришла без записи, но я собирался добавить страницу к ее записям позже. Я пробежался по стандартному перечню вопросов: кашель, боль в горле, насморк, головная боль, утомляемость, головокружение. На некоторые из них она ответила утвердительно, на остальные отрицательно. Это был не грипп, ее недавно избили и у нее была какая-то инфекция, но открытой раны не было видно. – Скажи мне, пожалуйста, что с тобой случилось. Я хотел бы помочь, - прошептал я как можно более примирительно.

- Ничего со мной не случилось, у меня просто грипп, - пробормотала она, переминаясь с ноги на ногу.

И снова я знал, что она лжет, но ничего не мог поделать, раз уж она не говорила, что происходит.

- Ты можешь доверять мне, Белла. Ты знаешь меня почти всю жизнь, нет ничего, о чем ты не могла бы мне сказать, - убеждал я ее. – Пожалуйста, сядь, - попросил я. – Ничто из того, что ты мне расскажешь, не пойдет дальше, как твой врач, я не имею права никому сообщать о том, что ты скажешь мне, но я хотел бы помочь, если смогу.

Я был на ногах раньше, чем первая слеза скатилась по ее щеке. Я хотел обнять ее. Притянуть ее к себе и сказать, что все будет в порядке. Пообещать ей весь мир. Но она не моя и никогда не была моей.

Она смахнула слезу со щеки и направилась к стулу, стоявшему сбоку от моего стола. Я осторожно следил, как она опасливо садится на краешек сиденья. Она не отодвинулась назад и не прислонилась плечами к его спинке; только аккуратно примостилась на краю. Она положила Элизабет себе на колени и вытянула вперед руку, чтобы придерживать ее.

- Извини, это глупо, - пробормотала она и снова смахнула слезы.

Если бы у нее не было следов от побоев и высокой температуры, я бы предположил, что это послеродовая депрессия, но это было что-то большее. Гораздо большее. Она страдала от боли, у нее были травмы, некоторые из них я видел, остальные нет. Я знал это.

- Не может быть глупым то, что заставляет тебя плакать, - сказал я. Я снова опустился в кресло, но на этот раз переместился поближе к ней. Я наклонился вперед, так чтобы оказаться совсем рядом. – Прошу тебя, позволь мне помочь тебе.

Она долго смотрела на меня, прежде чем заговорить. Потом прошептала:

- Я не поправилась после родов, - она вздрогнула. – У меня инфекция.

Так я и думал.

- Я не прошу разрешения осмотреть тебя, но ты должна подумать о том, чтобы записаться к нашему специалисту по женскому здоровью. Я знаю, что ты знакома со Стивом, он хороший врач, Белла, и он не причинит тебе боли, - сказал я тихо. Я не знал ее историю, но догадывался, что она боится мужчин. Я видел, как она реагирует на каждое мое движение. – Я могу снять симптомы, но тебе нужно прийти к нему на прием, чтобы установить, почему ты еще не выздоровела, - сказал я ей.

Я следил за ее реакцией, и она была такой, какую я и ожидал. Она съежилась, когда я сказал, что ей необходимо обследование, а потом покачала головой при упоминании о записи на прием. Кто-то, и это явно был мужчина, обижал ее.

Я выписал ей рецепт на антибиотик широкого спектра действия.

- Обязательно прими все таблетки, - посоветовал я, и она кивнула. – Принимай аспирин или парацетамол от головной боли и жара, пей больше жидкостей в ближайшие несколько дней, - сказал я. – Я хотел бы помочь тебе, Белла. Я вижу твои синяки. Если кто-то обижает тебя, я хочу помочь.

Она отшатнулась от меня и быстро встала. Малышка тихо пискнула, когда Белла резко потянула ее вверх, но вскоре снова устроилась на руках у матери.

- Ты ничего не можешь сделать для меня, Эдвард. Спасибо тебе за рецепт, - пробормотала она и направилась к двери.

Я медлил открывать ей дверь, держась за ручку. Она была рядом, ближе, чем когда-либо. Прямо передо мной. Любовь всей моей жизни была здесь, и она страдала, и это все, что я, мать вашу, мог сделать, если она отказывалась довериться мне. Я просто не мог позволить ей уйти. Я никогда ее больше не увижу, если ничего не сделаю. Я осознал, что теперь или никогда и глубоко вдохнул.

- Прежде чем ты уйдешь, я должен сказать тебе… Я не могу дать тебе уйти, пока ты не узнаешь, Белла. Я люблю тебя с пятнадцати лет. Знаю, ты замужем и это неправильно с моей стороны говорить что-то подобное, но…

Я не смог закончить фразу, так как не знал, как она заканчивается, и она снова заплакала. Я потянулся к ней, и хотя она не съежилась и не отстранилась, но и не кинулась в мои объятия. Разумеется, у нее на руках был четырехнедельный младенец, и я не знал, какого рода реакцию я ожидал от нее, но рыданий не ждал точно.

Я положил одну руку ей на плечо, а другую – под младенца, держа ее за руку. Все ее тело было чересчур горячим и слишком худым. Я отвел ее обратно к стулу и помог сесть. Взял у нее малышку и уложил ее на сгиб своей руки.

- Она прошла первый ежемесячный осмотр? – спросил я, и Белла покачала головой. – Хорошо, давай начнем с него, чтобы избавить тебя от беспокойства об этом, по крайней мере, - сказал я ей и отнес малышку к моему месту. Я набрал номер Стива и попросил его зайти ко мне в кабинет. Мы сидели в молчании пару минут, пока ждали его прихода. Белла снова и снова вытирала глаза, но не могла унять поток слез. Я просто тихо сидел и смотрел на малютку, которая беспокойно двигалась у меня на коленях. Она была очень красивая, очень подвижная. Когда пришел Стив, я представил его Белле, а он сказал, что они уже встречались.

Я попросил его, если он не возражает, осмотреть Элизабет, и он сказал, что сделает это с удовольствием.
Он взял у меня Элизабет, и мы с Беллой пошли с ним к смотровому столу, стоявшему у стены в моем кабинете. Стив развернул Элизабет и проверил ее рефлексы. Прощупал позвоночник, голову. Посветил фонариком в ее глаза и проверил реакцию на шум, холод и щекотание подошв ступней. Он сообщил, что она совершенно здорова, только нужно взвесить ее, и я сказал, что сделаю это и запишу результат в карту Беллы. Думаю, он понял, что что-то не так, и поэтому действовал профессионально и не проявлял излишнего любопытства. Он пожелал Белле всего хорошего и напомнил, что она должна прийти для собственного обследования, когда у нее будет время. Белла кивнула, но я знал – и Стив, думаю, тоже – что она не собирается записываться к нему на прием.

Я взял у него Элизабет, и он ушел, а Белла вскочила и забрала у меня малышку. Я решил, что нужно действовать жестче, сейчас ей необходимо, чтобы я был не другом, а врачом.

- Пожалуйста, сядь и расскажи мне, что с тобой происходит, - сказал я ей.

Она взглянула на меня своими огромными карими глазами, и, к счастью, я увидел, что ее решимость на мгновение поколебалась. Она вернулась к стулу, и я снова наблюдал, как она очень осторожно присела на краешек сиденья. Я хотел спросить, почему, но знал, что она мне не скажет, и поэтому промолчал. Я старался действовать наверняка.

- У меня грипп, - продолжила Белла ту же самую чепуху, которой пичкала меня до этого, и я не удержался от смешка.

- Шесть лет учебы в медицинской школе дают мне основания сказать, что синяки вроде твоих не могут появиться из-за гриппа, Белла, - я повернулся к ней лицом и потянулся к ее руке. Она отдернула руку, но я не сдался так легко. Ногами я подтолкнул свое кресло ближе к ней и, когда мои колени коснулись ее коленей, снова потянулся к ее руке. Я не оставил ей выбора, притягивая ее руку себе на колени. Между нами, на коленях у Беллы, была Элизабет. Свободной рукой я приподнял за подбородок лицо Беллы, чтобы видеть ее глаза. – Я говорил серьезно, Белла. Я дорожу тобой и хочу помочь, если смогу. Знаю, ты замужем и я слишком долго откладывал свое признание, но ты должна понять, что есть люди, которым ты дорога, и мы здесь, чтобы помочь тебе.

Я смотрел, как слезы струятся по ее щекам, и внутри меня все сжалось из-за того, с чем ей приходится иметь дело, что бы это ни было. Но я понимал, что она не собирается довериться мне. И не винил ее. Я был трусом, когда мы росли, и ни разу не говорил ей о своих чувствах. Черт, я вообще делал все возможное, чтобы избегать ее. Я говорил себе, что это самосохранение, но на самом деле это был страх. Из-за моей собственной глупой ошибки она замужем за другим. Моя собственная глупая ошибка привела к тому, что она вообще не знала о том, что я существую, и моя собственная глупая ошибка – что я не имею представления о ее теперешней жизни. Даже если она никогда не чувствовала ко мне того, что я чувствовал к ней, мы могли бы, по крайней мере, быть друзьями. Но я был слишком застенчивым, а она была слишком хороша для меня.

- Ты не можешь мне помочь, - прорыдала она и вырвала свою руку из моей. – Никто не может помочь мне. У меня теперь есть Элизабет.

- Что это значит? – умолял я. – То, что у тебя теперь есть Элизабет, - еще более важная причина предпринять что-нибудь, если кто-то тебя обижает. Рассказать кому-то, позволить мне помочь тебе.

Она отчаянно затрясла головой.

- Нет! - крикнула она. – Слишком поздно. Ты опоздал.

Я взял ее за плечи.

- Это никогда не поздно, Белла. Никогда не поздно попросить о помощи.

- Нет, ты не понимаешь. Слишком поздно для тебя и меня. Я замужем, - она кричала и отталкивала меня, чтобы встать. Поднявшись на ноги, она обернулась ко мне. – У меня Элизабет. Я застелила постель, мне в ней и лежать (прим.пер.: слегка перефразированный аналог русской поговорки «Что посеешь, то и пожнешь») . И не имеет значения, что я тоже люблю тебя. Я замужем за ним, и у меня Элизабет. Слишком поздно для того, что я хотела бы.

А потом она ушла. Ушла, оставив меня стоять посреди кабинета с открытым ртом. Она тоже любит меня.
Я потер рукой затылок и постарался успокоиться перед тем, как последовать за ней на улицу. Невозможно было дать ей уйти после подобного заявления, но у меня хватило ума понять, что если я буду слишком напористым и попытаюсь настоять, чтобы она вернулась, то она просто убежит, и я никогда ее больше не увижу.

Я сосчитал до десяти, вышел с самым небрежным видом, какой только смог изобразить, из кабинета и прошел через регистратуру. Я не потрудился сообщить Гейл, что происходит, она справится. Белла была не так уж далеко впереди меня, когда я вышел через автоматические двери на парковку. Она не могла идти слишком быстро с ее травмами, какими бы они ни были, поэтому я довольно легко ее догнал. Я изо всех сил постарался не напугать ее, поравнявшись с ней. Я приноровил свои шаги к ее и шел молча.

- Я источник неприятностей, - прошептала она, когда мы подошли к тротуару. – Знакомство со мной разрушит твою жизнь.

- Ерунда, знакомство с тобой – лучшее из того, что когда-либо со мной случалось, - ответил я и немного замедлил шаги, надеясь, что она сделает то же самое.

Она сделала это. Теперь мы едва продвигались вперед, как будто гуляя – по привычке или потому, что ни один из нас не знал, что сделать или сказать. Она остановилась в задней части крытого павильона автобусной остановки и переложила Элизабет с одной руки на другую. Она была больна и ослабела, а малышка была тяжелой. Я потянулся к ней, и Белла удивленно взглянула на меня. В конце концов, после нескольких секунд раздумья, она положила Элизабет мне на руки.

Белла согнула руку и прислонилась к стене павильона.

- Мой автобус придет через минуту, - прошептала она.

- Тогда я подожду с тобой, - ответил я.

Она неотрывно смотрела вниз, под ноги, и потирала правый локоть левой рукой. Это было нервным движением.

- Ты не можешь помочь мне, - шепнула она.

- Может быть, нет, но, возможно, я знаю того, кто сможет. Но если я не узнаю, в чем проблема, то никто не сумеет помочь тебе, - сказал я вызывающе.

Она взглянула на меня сквозь ресницы, ошеломляюще красивая. Более женственная теперь, конечно, но все еще та же самая восхитительная Белла, которую я знал.

- Ты на самом деле имел в виду то, что сказал? – спросила она.

Я знал, о чем она говорит. Мне было неловко, что я это сказал, но это было правдой, и я понимал, что у меня, возможно, есть единственная попытка в этом разговоре. Придет автобус, и я могу никогда ее больше не увидеть. Я переложил Элизабет на сгиб левой руки, а правой потянулся к руке Беллы. Нежно держа ее, я гладил большим пальцем тыльную сторону ее кисти.

- Ручаюсь за каждое слово, детка, - прошептал я. – Я просто был слишком робким, или слишком глупым, или и то, и другое, чтобы сказать это тебе раньше, Белла. Я любил тебя всю мою жизнь, ты вся жизнь для меня. Я знаю, ты замужем, и было неправильно с моей стороны говорить это тебе, но пока у меня есть такая возможность, я ею воспользуюсь. Я люблю тебя. Хочу помочь тебе, если смогу. Я люблю тебя.

Ее слезы капали на наши соединенные руки. Она дрожала и шмыгала носом, а я хотел притянуть ее к себе. Я нежно потянул ее за руку, и она слегка отодвинулась от стенки. Было трудно действовать в подобном положении, так как на другой руке у меня была Элизабет, но я постарался подвести к себе Беллу, чтобы обнять ее. Я обхватил ее правой рукой, а малышка лежала на левой. Это было удивительно чудесно. Как будто им было предназначено быть здесь, со мной, так, как сейчас. Я впервые в жизни чувствовал себя целым. Я попытался не вздрогнуть чересчур сильно, когда Белла положила руку на мою талию, чуть ниже того места, где я держал Элизабет.

- Слишком поздно для меня, но я тоже тебя люблю, Эдвард, - прошептала она, заставив мое сердце подпрыгнуть.

Я открыл рот, чтобы сказать, что никогда не бывает слишком поздно, но тут подъехал чертов автобус. Две маленькие пожилые дамы не торопились, выходя из него, но Белла поспешила вытащить Элизабет из моих рук. Она больше не смотрела мне в глаза и не сказала ни слова. Просто вошла в автобус.

Я стоял на тротуаре и смотрел, как они уезжают от меня.