С десяток домовиков о чем-то шушукались в столовой для прислуги. Даже в этот предполуденный час там было сумрачно: солнечные лучи с трудом пробивались сквозь крохотные оконца, из-за чего большинство собравшихся казались смущенными и несчастными. Лишь парочка домовиков была преисполнена нетипичного для них энтузиазма. Они отчаянно жестикулировали тоненькими ручками, словно подгоняя свою и без того торопливую речь.

Присутствовали и Топси с Гилли: первая сидела со скорбным и слегка испуганным выражением лица, словно уже длительное время думала о чем-то не слишком приятном. Уши у нее уныло поникли, а бахрома на полотенце, служившем ей одеждой, обтрепалась и свалялась. У Гилли, напротив, возбужденно горели глаза, он был весь преисполнен надежды и, похоже, давно был готов к подобному разговору. Он сидел и внимательно прислушивался ко всему, что говорили другие эльфы.

А говорили они о Гетти, говорили уже довольно долго. Домовики, которые были в столовой прошлой ночью, все еще находились под впечатлением ее зажигательной речи, тогда как остальные пребывали в сомнениях.

— Эта новая эльфиха — Гетти — сказала сущую правду, — затараторил по-эльфийски один из пожилых домовиков.
— Мы слишком долго пробыли в рабстве… Другие волшебники сейчас уже не обращаются с прислугой так, как наши хозяева обращаются с нами, — подхватил другой ветеран. Глазами, похожими на блестящие пуговицы, он обвел собеседников, явно ожидая поддержки и откликов.
— Почему Гетти говорит плохо о хозяевах? — жалобно спросила Топси по-английски: рожденная в рабстве, она не так хорошо владела эльфийским. Домовиха озабоченно посмотрела на остальных эльфов, и те заерзали на стульях, задавая себе тот же вопрос. Они-то никогда на такое не осмеливались… Пожилой эльф обернулся и нахмурился, словно испугался собственных мыслей.
— Возможно, Гетти хочет стать свободной, — предположил он, и все присутствующие вздрогнули. — Свобода — это жуткая и прекрасная вещь. Это тяжелая ноша, которая под силу только самым смелым.
— Значит, Гетти — смелая! — воскликнул Гилли, и другие эльфы закивали. Очень, очень смелая, подумали они, но — и очень глупая…

Внезапно двери распахнулись, и в комнату буквально ворвалась Гетти, по виду которой можно было сказать, что она сердится. Впрочем, нет: сердится — это очень мягкое слово. Выражение лица вновь прибывшей потрясло домовиков — оно было пепельно-серым от ярости. Впрочем, ее ярые почитатели воззрились на нее с одобрением, явно предвкушая очередную зажигательную речь.

— Гетти, — неуверенно произнесла Топси, — что случилось?

Гермиона лишь покосилась на нее, но этого было достаточно, чтобы Топси отшатнулась. Прикрыв глаза, Гермиона вздохнула, ощущая себя виноватой в том, что устроила такую мелодраматическую сцену. Но лишь только она мысленно вернулась к утренним событиям, как, помимо своей воли, вновь почувствовала закипающую ярость.

* * *
…Драко проснулся всего через несколько мгновений после рассвета и сел на кровати, жмурясь от яркого солнца. Увидев Гермиону, которая только что превратилась обратно в домовика, он вспомнил события прошедшей ночи, что-то пробормотал себе под нос и вылез из постели. Пошатываясь спросонья, он побрел в сторону ванной, не сказав Гермионе ни слова, кроме неразборчивого «Добрутро», и захлопнул за собой дверь.

— Ну, по крайней мере, ты в лучшем настроении, чем ночью… — пробормотала Гермиона. Затем в ней проснулись инстинкты домового эльфа, и она приступила к своим обязанностям: застелила хозяйскую кровать, сложила простыни и расположила в идеальном порядке подушки, тщательно разглаживая все складки, которые могли бы нарушить безупречную картину, получающуюся в результате ее трудов.

Когда Гермиона отступила назад, чтобы в последний раз оценить дело рук своих, взгляд случайно упал на висевший на противоположной стене комнаты календарь, картинки на котором, по обычаю волшебного мира, двигались и жили своей особой жизнью. Сегодняшняя дата сияла золотом в окружении соседних, набранных обыкновенным черным шрифтом, и, увидев ее, Гермиона в изумлении открыла рот. Через пару секунд она пришла в себя и перевела взгляд на дверь ванной, терпеливо ожидая, когда оттуда выйдет Драко.

Когда Драко, наконец, появился, слова, рвущиеся из Гермионы все время, пока она его ждала, вдруг застряли в горле. Возможно, дело было в его костюме — белом с добавлением разных оттенков серого и сверкающими серебряными блестками. Учитывая количество черного в его гардеробе, такой наряд был весьма и весьма необычен. На взгляд Гермионы, он выглядел потрясающе и в то же время изысканно скромно, и похоже, именно этого эффекта слизеринец и стремился достичь. Но больше всего ее поразило выражение его лица.

— Ты что-то тихая сегодня, — с улыбкой заметил Драко, мельком глянув на Гермиону, и бросил полотенце в корзину. Улыбка пропала, пока он возился с воротником рубашки, но вновь появилась на его губах, когда он взглянул на себя в зеркало. — Я ждал, что ты поднимешь шум по поводу того, что тебе, словно бесправной рабыне, приходится застилать мою постель. Ты что, не собираешься ругать меня за то, что я ужасно жесток и бессердечен?..

Гермиона не нашлась, что ответить.

«А он милый, — неожиданно для самой себя подумала она, искоса разглядывая Драко. — И так непохож на того высокомерного и надменного Малфоя, которого я знала раньше».

Впрочем, напомнила себе Гермиона, прежде ей никогда не приходилось встречаться с Драко, так сказать, в домашней обстановке. И тот, кто стоял перед ней сейчас, нравился ей гораздо больше, подумала она, передернувшись по старой привычке от непривычности сочетания слов «Драко» и «нравится». Гермиона решила воспользоваться его хорошим настроением и высказать свою просьбу:
— Сегодня 31 июля…

— Правда? — лучезарно улыбнулся в ответ Драко. — Ты тоже заметила? Поздравляю! И что же такого особенного в этой дате?

Гермиона откашлялась и продолжила:
— Сегодня день рождения Гарри, — сказала она. — Может, ты разрешишь мне послать ему открытку или письмо… с добрыми пожеланиями…

Голос Гермионы затих, когда она увидела выражение лица Драко. Секунду назад добродушное, теперь оно покраснело, словно от пощечины, и искривилось в неприятной гримасе, веселый еще мгновение назад взгляд помрачнел и потускнел. Столь резкая перемена напугала Гермиону. Судя по всему, ничего хорошего от Драко сейчас ожидать не стоило…

— О-о-о, ясно: ты хочешь поздравить с днем рождения нашего дорогого шрамоносца! — издевательским тоном произнес он. — Поздравление герою от маленькой преданной поклонницы. Как трогательно!.. Что предпочитаешь: просто розовую открыточку или, скажем, надушенный пергамент? Да, и не забудь про чернила цвета крови — ими очень хорошо рисовать сердечки!..

Шокированная подобным выпадом, Гермиона подняла изумленный взгляд, чувствуя, как крохотные кулачки сжимаются сами собой.

— Что ты несешь?! — она с трудом сдержала гнев. — Я хочу послать поздравление с днем рождения, а не валентинку! Да что с тобой, в самом деле?!

Драко закатил глаза в деланном сочувствии.

— А, не обращай внимания. По крайней мере, я не перевожу пергамент и чернила на глупые любовные писульки. И тебе не советую. Разве ты не в курсе, что Поттер уже давно путается с этой конопатой Уизли? Она везде и всюду таскается за ним, так что для тебя места рядом с Мальчиком-Который-Выжил уже нет…
— Знаешь, Малфой, — не помня себя от гнева, взвизгнула Гермиона. — Теперь я понимаю, почему все тебя ненавидят. Ты просто презренная низкая тварь! — и она пулей вылетела из спальни, с грохотом захлопнув за собой дверь.

В течение нескольких минут взбешенная Гермиона суматошно металась по громадным залам Поместья, сметая все на своем пути. Наконец, она выдохлась и остановилась перевести дух, вновь и вновь прокручивая в памяти спор с Драко. Она ведь ничего плохого не замышляла: всего лишь поздравить Гарри с днем рождения, послать ему что-нибудь беззаботное и приятное, чтобы, пусть всего на несколько минут, отвлечь его мысли от жутких родственников, в доме которых он проводил лето. Она не собиралась расстраивать Гарри рассказом о своих нынешних злоключениях (если уж быть совсем честной, Гермиона решила отправить свое письмо в Министерство магии с той же совой, которую рассчитывала выпросить у Драко для отправки открытки Гарри). Однако попытка воспользоваться хорошим настроением Малфоя не увенчалась успехом… И главное — Гермиона не могла понять, почему он так на нее накинулся.

«Ведь все было так хорошо, — подумала она. — Малфой даже начал мне нравиться… Но стоило только упомянуть Гарри…»

Стоило только упомянуть Гарри… «Конечно, в этом-то все и дело», — гневно подумала Гермиона, пиная подвернувшийся под ногу коврик. Как всегда, все дело в Гарри. Она тяжело вздохнула и отправилась в столовую для домовиков, где рассчитывала обрести утешение…

* * *
И вот Гермиона очутилась в столовой, где со всех сторон на нее воззрились любопытные глаза.

— Гетти, что-то случилось? — спросила Топси.

«Случилось, — мысленно ответила Гермиона. — И не «что-то», а всё сразу». Но она выдавила из себя слабую улыбку и вслух произнесла:
— Да нет, все нормально. Я могу чем-то помочь? — она надеялась, что тяжелый труд отвлечет от воспоминаний о кошмарном разговоре с Драко.

— Ну… — произнесла Топси, покусывая нижнюю губу. — Хозяин Драко обычно завтракает у себя примерно в это время; он предпочитает чай…

Но Гермиона не услышала, какой чай он предпочитает. При упоминании этого имени она зарычала и вылетела из столовой так же стремительно, как ворвалась в нее.

— Э-э-э… — только и смогла произнести Топси. Остальные эльфы лишь вытаращили глаза, утратив дар речи.

* * *
Чуть поодаль от дома Малфоев, у леса, стоящего на границе Поместья, располагался великолепно ухоженный Фигурный сад — предмет особой гордости всей семьи. Целая команда садовников трудилась днем и ночью, чтобы сад всегда был «на уровне». Они тщательно ухаживали за фигурно подстриженными деревьями и кустами, постоянно поддерживая идеальную форму. Дорожки всегда были выровнены и посыпаны песочком, беседки с розовыми кустами выглядели великолепно, а лабиринт живых изгородей украсил бы любой музей… Словом, Малфои крайне гордились садом, в самом сердце которого Гермиона в данный момент была занята тем, что терзала небольшое деревце, подстриженное в виде павлина. Когда она, наконец, успокоилась, ее жертва напоминала все, что угодно, — только не павлина. Скорее — жалкую кучу листьев и веток. Гермиона перевела дыхание, с удивленным удовлетворением рассматривая дело рук своих.

«Будь он проклят, — уже без особого гнева подумала Гермиона, для порядка дотаптывая еще несколько веточек, которые случайно уцелели во время экзекуции. — Будь он проклят самыми ужасными проклятиями, включая те, которые еще пока не изобрели…»

На небе между тем появились первые признаки приближающейся грозы. Тучи висели над землей серебряным покрывалом, цвет которого напоминал глаза Драко, отметила Гермиона. Она обхватила руками колени и тихо всхлипнула, потом поднялась и пару раз пнула ногой ствол бывшего павлина. И тут же замерла, прижавшись к дереву — она услышала голоса: поначалу невнятные, но уже через несколько мгновений чуткие эльфийские уши смогли разобрать слова.

— Значит, через этот вход оно попадет на территорию Поместья? — спросил слегка охрипший мужской голос.
— Именно. Как видите, лаз довольно надежно скрыт. Как жаль, что мы не нашли его раньше, — ответил другой мужчина. — Наш первый посланец решил пробраться через дымоход — и посмотрите, что от него осталась…
— Аккуратная кучка пепла, — с холодной усмешкой произнес первый собеседник. — На что, вы говорили, он напоролся?
— На вмонтированное в камин проклятие Инферно, — голос говорившего дрогнул. — Сгорел, как мотылек в пламени свечи, — при этих словах вздрогнула и Гермиона, вспомнив, как вытаскивала с другими домовиками из камина обугленный труп.
— И что — вы собираетесь опять послать кого-то из этих так называемых «профессионалов»? — произнес хриплый голос с оттенком легкого пренебрежения.
— Вы же знаете, теперь мы отправим в Поместье не человека, — пробормотал второй собеседник слегка сконфуженно. — Этот… это существо не промахнется. Оно — подлинный эксперт по убийствам. Ошибки быть не может. Люциус Малфой получит то, что заслужил, и абсолютно никто не догадается, что за этим стоите вы… мы…
— Отлично. То, что мне и надо. Значит, через три ночи с малфоевским щенком будет покончено, — обладатель хриплого голоса угрожающе хмыкнул. — То-то Люциус обрадуется смерти своего сыночка и наследника… — от этих слов Гермиона обмерла. — Ладно, пойдем отсюда, — послышался шорох раздвигаемых кустов. — Кажется, дождь собирается, — и через несколько мгновений два голоса затихли, удаляясь в сторону леса.

Повисла пауза, густая и плотная как кондитерский крем. Возбужденная Гермиона не обратила внимания ни на свистящий в кронах деревьев ветер — предвестник грозы, ни на отдаленные раскаты грома, ни на зарницы, сверкающие на горизонте. После секундного размышления она бросилась бежать к дому.