Глава 3

Сумерки принесли резкое снижение температуры. Мы сидели близко у огня, согреваясь жаром красно-оранжевого пламени. Ужин состоял из пакетиков пряного чана масала (прим. перев.: блюдо индийской кухни – рагу из консервированного (или отварного) нута с помидорами, перцем чили и специями) и горячего чая. Теперь, наполнив животы, мы расслаблялись в кругу тепла. Карлайл захватил маленькую фляжку с коньяком, и мы несколько раз передавали ее туда-сюда.

Какое-то время оба молчали, погрузившись в свои мысли. Я был уверен, что размышления Карлайла сосредоточены на жене, в то время как мои мелькали между недавними и более отдаленными воспоминаниями. Я воскресил в памяти блеск солнца, пробившегося сквозь тучи ранее в этот день, а затем подобное же явление, но затуманенное многими годами.

Мы с отцом: один из немногих случаев, когда вместе проводили субботу. Я – совсем малыш, возможно, четырех или пяти лет, и он взял меня в парк, чтобы покатать на карусели. Вспомнил, как много для меня значило, что отец смотрел, как я гордо и бесстрашно восседал на большом коне. День стал пасмурным, и начался мелкий моросящий дождь. Родитель сказал, что пора уходить, но я захотел прокатиться еще разок. Тот покачал головой, снял меня с ярко раскрашенной лошади и отнес обратно к машине, горячие слезы катились по моим щекам. Усадил на заднее сиденье, и мы молча поехали домой. Когда мы въезжали на подъездную дорожку, небо прояснилось. Открыв дверь, он улыбнулся и показал наверх. Проследив за его жестом, я увидел пересекающую небо радугу.

– Эдвард? – спросил Карлайл.

Я моргнул от света костра.

– Что?

– Ты выглядел, будто находился за миллион километров отсюда. Все в порядке?

Я кивнул:

– Просто думал об отце.

Я не обсуждал с другими своих родителей; когда задавали вопросы, где те жили, ограничивался кратким ответом, что они умерли, и никогда не предоставлял дополнительной информации. Карлайл, вероятно, знал о них больше, чем все остальные знакомые, но даже его осведомленность заканчивалась на том, что почерпнул из своего краткого взаимодействия с ними в скорой помощи. Тем не менее, здесь, под сенью звезд, окруженный комфортом огня, я почувствовал себя менее сдержанным.

– Да? – ответил Карлайл, его тон все же оставался ненавязчивым.

– Он был адвокатом, – сказал я. – Очень успешным, и всегда работал. Я не проводил с ним много времени.

Карлайл понимающе кивнул.

– Он хотел, чтобы я пошел по его стопам, – продолжил я. – До семнадцати ни о чем другом я и не помышлял.

– Родительские ожидания могут обескураживать.

– Да, могут. Если бы мои родители были еще здесь, не сомневаюсь, что сейчас я работал бы адвокатом.

– Разве мать хотела для тебя того же? – поинтересовался он.

Горькая улыбка растянула мои губы:

– Она лишь желала, чтобы я был счастлив. Призывала следовать собственным интересам... даже купила пианино, когда я сказал, что хотел учиться музыке.

– Ты играешь? – заинтересованно спросил Карлайл.

– Не играл уже вечность, но обучался с третьего класса и до начала старшей школы.

– Полагаю, играл ты достаточно хорошо, – он кивнул на мои ладони. – У тебя руки либо музыканта, либо хирурга.

– Да? – я опустил взгляд, в мыслях возникло другое, по ощущениям – очень далекое воспоминание. – Мой педагог хотел направить меня на прослушивание для «Interlochen» – это летняя программа искусств в Мичигане.

– Очень престижно, – заявил мой спутник. – Мой школьный друг посещал.

– Я никогда не говорил об этом отцу, – закончил я, пожав плечами.

Карлайл наклонился вперед, в свете пламени его волосы образовали золотистый ореол:

– Эдвард, он гордился бы тобой. Ты очень многого достиг и будешь исключительным терапевтом. Никогда не сомневайся в том, что выбрал правильное поле деятельности.

– Знаю, – тихо сказал я. – Надеюсь, он бы одобрил, уверен, что и моя мать тоже, – я потер переносицу, вспомнив вспышку медных волос в зале ожидания.

Карлайл снова предложил мне фляжку, я сделал еще один глоток, а вернув ему, спросил:

– Твои родители все еще живы?

Только отпив еще немного бренди, тот ответил:

– Нет. Мать умерла при родах, а отец – когда мне было двадцать три.

Я не осознавал, что у нас сходные жизненные обстоятельства.

– Мне очень жаль. Он тоже был врачом?

Отрывистый, невеселый смешок Карлайла удивил меня.

– Нет, священником.

– Вот как?

Тот кивнул.

– Как и твой отец, он хотел, чтобы я пошел по его стопам, по крайней мере, духовно. Верил в строгое толкование Библии: его проповеди были наполнены огнем и серой; он наставлял, что грешникам предназначен ад, а список тех, кого он квалифицировал подобным образом, по толщине не уступал одному из его псалтырей. Я не подвергал сомнению его веру, пока не превратился в подростка. К тому времени он практически стал деспотичным в своих убеждениях, совершенно нетерпимым, рассматривая всех, кого считал нечестивцами, почти что монстрами. Он начал организовывать акции протеста перед женскими консультациями, гей-барами, любым местом, которое считал злом, надеясь вдохновить этих, так называемых грешников, к покаянию.

Карлайл вздохнул, прежде чем продолжить:

– Несколько раз он брал меня с собой. И мне до сих пор очень стыдно, что я поддерживал эти ярлыки... и убеждения. Парадоксально, но участие в тех событиях подвело меня к вопросу отцовских убеждений. Я видел лица людей, кого тот считал грешниками. Смотрел им в глаза, искал какие-то признаки зла, о которых говорилось, был там, но вместо этого видел страх, боль, тоску, надежду и гордость. Заметил их человечность и понял, что они не большее зло, чем сам. В действительности монстром был я, когда держал эти плакаты, причинявшие боль им. К окончанию школы я отверг почти всю набожность отца. До сих пор считаю себя глубоко духовным человеком, но никогда снова не смогу присоединиться к определенной церкви, – он сделал еще один глоток из фляжки, а затем продолжил: – Хочешь узнать самую ироничную часть жизни моего отца? – Не дожидаясь ответа, закончил: – Во время уличного протеста у женской консультации у него произошел инфаркт миокарда, вызвавший смерть. Вышли две медсестры и пытались спасти его, но он уже умер.

– Черт, – выдохнул я, не зная, что еще сказать.

– Да, – он уставился в огонь и продолжил: – Именно поэтому я подал заявление в медицинскую школу. Закончил колледж со степенью в области философии в надежде, что это поможет мне понять принципы, лежащие в основе религиозных убеждений. Всегда имел склонность и к наукам, так что вторым предметом изучал биохимию. После смерти отца я захотел как-то помочь компенсировать боль, которую тот причинил другим своими убеждениями и действиями. Меня глубоко тронул поступок эти двух медсестер из клиники: помощь человеку, мгновением раньше клеймившему их как грешниц. Я хотел стать похожим на них, чтобы без осуждения и предубеждений обеспечивать другим уход, поддержку и исцеление. Полагаю, это мой способ попытаться искупить некоторые поступки отца.

Его история слегка оглушила меня. Он никогда не намекал о своем происхождении; я же всегда считал, что у него были любящие родители с широкими взглядами, которые и привили эти качества своему ребенку.

– Боже мой, Карлайл, я и понятия не имел...

– У тебя и не было для этого причин, – его взгляд переместился на меня, а в улыбке присутствовал оттенок извинения. – Я немногим рассказывал об отце, мне все еще очень стыдно.

– Его убеждения и действия – не твоя вина, – сказал я.

– Может быть, и нет. Но, оглядываясь назад, я подумал, что мог бы что-то предпринять, чтобы помочь ему стать менее предвзятым и более лояльным.

– А я считаю, что мы должны сосредоточиться на настоящем и будущем, застревание в прошлом не приведет ни к чему хорошему – мы не можем его изменить.

– Ты прав, Эдвард, – он сделал еще один глоток коньяка, а затем снова предложил мне фляжку.

– С меня хватит, – ответил я.

Он кивнул и сунул маленькую емкость себе в рюкзак. Мы несколько минут посидели молча. Я поднял взгляд на бескрайний купол, усеянный звездами, в то время как его глаза вернулись к мерцающему пламени. Когда он снова заговорил, беседа пошла в более легком тоне, но в моей груди осталась слабая стесненность. Я осознал, что ощущал сочувствие к своему спутнику – эмоцию, которую не позволял себе испытывать в течение очень долгого времени.



Ночь была холодной: когда мы проснулись, луг покрывал слой инея. Небо стало серо-стальным, угрожая позже пролиться дождем. После завтрака мы собрали вещи и свернули лагерь.

Карлайл хотел прогуляться на север, выше в горы, пояснив, что от пейзажа там просто захватывало дух: труднопроходимые овраги и впечатляющие водопады. Он знал в том районе несколько небольших пещер, где мы могли разбить на ночь лагерь. Если погода не прояснится, укрытие, вероятно, будет желанным. Я согласился с его рекомендациями.

Несмотря на мелкий дождь, прогулка была довольно приятной. Карлайл, хорошо знакомый и с ботаникой, и с геологией, обращал внимание на разнообразные растения и особенные породы. Мы двигались в устойчивом темпе, постепенно набирая высоту, но усталость не ощущалась. Вообще-то во мне обнаружилось больше энергии, чем до этого в течение длительного времени.

Мой спутник, кажется, тоже находил поход весьма бодрящим. Когда мы остановились на обед, тот заявил, что мы прошли почти шесть с половиной километров. До пещеры оставалось около пяти, а далее уже гора. Уклон там не очень крутой, и Карлайл думал, что мы могли достичь нашей цели часа за три-четыре. У него было отличное чувство направления, но иногда он сверялся с компасом, просто проверяя, что двигались правильно.

Мы прошли три километра, когда начался ливень, так что быстро вытащили из рюкзаков накидки и укрылись под вечнозеленым массивом. Примерно через полчаса дождь ослабел, а затем небо стало проясняться. Поэтому, когда над головой раздался грохот, я задался вопросом: а откуда взялся гром?

Карлайл поднял голову, его глаза изучили склон впереди нас, а затем выругался под нос.

– Что там? – спросил я, охваченный странным чувством.

– Оползень, – отрывисто ответил он. – Пошли!

Мы побежали, свернули, как мне показалось, на запад. Раздался грохот разбивающихся о склон горы валунов, ощущалась дрожь земли, наши взгляды все время возвращались к горе. К счастью, нам удалось убраться с траектории кувыркающихся камней, но мы получили отрезвляющий опыт.

– Мы не можем рисковать с другой дорогой, – сказал он. – Нам придется изменить маршрут и вернуться на более ровную поверхность.

– Хорошая идея, – согласился я.

Он осмотрелся, а затем потянулся к компасу, похлопал по внешнему карману куртки, после чего сунул внутрь руку. – Его здесь нет, – нахмурившись, сказал он, проверил другие карманы и даже свой рюкзак, но компас исчез. – Черт возьми. Должно быть, выпал.

– Может, пройтись назад и поискать?

– Мы можем вернуться немного, но небезопасно бродить по такому нестабильному району.

Мы прошагали по собственным следам несколько сотен метров, не отрывая взгляда от земли, но компаса найти не смогли.

– Нам лучше двигаться дальше, – наконец сказал он.

– Ты знаешь, где мы? – спросил я.

– Более или менее. Сейчас мы направляемся на юго-восток, километра через три должны увидеть приток реки Квитс. Как только найдем, я буду точно знать, где мы.

Мы шли в течение часа, когда к западу от нашего маршрута открылся овраг. Увидев его, Карлайл нахмурился.

– В чем дело? – спросил я. – Это приток, да?

– Я так не думаю, – явно недоумевая, ответил он, – Тот должен быть на востоке. – Он развернулся, посмотрел на склон горы, затем его взгляд сместился выше, на небо. Я предположил, что он пытался сориентироваться.

Я подошел к краю ущелья. Стены были крутыми и скалистыми, в тридцати метрах ниже располагался поток. Мой взгляд скользнул вниз, наблюдая за устойчивым течением. Под пасмурным небом вода выглядела темной и холодной.

Склон, на котором я стоял, находился в тени, поэтому сначала мое сознание не отметило светлый объект на берегу. И только когда я начал отворачиваться, понял, что увидел нечто... такое, чего там быть не должно.

Я снова присмотрелся, пытаясь сосредоточиться на маленькой неровности. Сначала заметил проблеск цвета: васильковый. Тихо ахнув, узнал очертания тела. Человек носил куртку, но только узкая полоска ткани казалась синей, рукава были пропитаны водой. Тело свернулось в клубок, и со своего места я мог разобрать только спину, голову... и волосы. Темные локоны веером рассыпались по камням, на которых она лежала.

– Боже мой, Карлайл! – воскликнул я. – Там кто-то есть!

Мои глаза все еще не отрывались от неподвижной женщины, я наклонился над краем оврага.

– Эй! Ау! – позвал я, не получил отклика и не заметил никакого движения. Я упал на колени, вцепился руками в скалу и снова закричал: – Эй! Вы меня слышите?

Единственным ответом стало эхо. Карлайл присел рядом со мной, разглядывая неподвижную фигуру ниже.

– Она могла пострадать, если не хуже, – сказал он.

– Мы должны ей помочь, – немедленно ответил я, скинул снаряжение, готовясь спуститься.

– Подожди, Эдвард, – предупредил Карлайл. – Тут опасный спуск.

Он уже залез в свой рюкзак, вытаскивая моток нейлоновой веревки, вскочил на ноги и, захлестнув ее петлей вокруг ближайшего дерева, завязал тугой узел. Мои глаза метались от него к женщине внизу, высматривая любой намек на движение, малейший признак жизни. Я вглядывался в тень, когда заметил крошечный знак: дрожание пальцев на левой руке.

– Она шевельнула рукой, – воскликнул я. – Она определенно жива. Поторопись, Карлайл!

Тот кивнул, продолжая заниматься веревкой. Как только он закрепил ее, я спустил на всю длину по склону, взялся за трос левой рукой, используя правую для опоры тела, и перелез через край.

– Осторожно, – сказал Карлайл. – Я последую за тобой, как только достигнешь земли.

Я поспешно кивнул и начал спускаться. Скала была кое-где влажной, а кое-где гладкой. Спуск, казалось, занял не один час, но я понимал, что прошло только несколько минут. Ноги скользили, и несколько раз мне пришлось цепляться, чтобы удержаться на веревке. Примерно в десяти метрах от дна я попал на особенно скользкий камень и толкнулся в машинальной попытке найти опору.

– Берегись, Эдвард, – сверху закричал Карлайл, – камни осыпаются!

В тот же миг, когда он заговорил, я почувствовал камнепад, сместился, отстраняясь от потока летящих к ручью булыжников.

– Черт побери! – выругался я от испуга и досады.

Заколотилось сердце: я полупадал, полукарабкался к земле, вытягивая шею, чтобы наблюдать за сыплющимися валунами. Основная часть обломков обрушилась на некотором расстоянии от женщины, но несколько меньших попали на нее. Моя кожа вдруг покрылась потом от осознания, что, торопясь добраться, я мог убить ее.

Когда до поверхности оставалось менее двух метров, я упал на ноги. Однако приземление прошло не так гладко, как ожидалось, и я оказался на коленях. Снова выругался, а затем вскочил. Правое колено протестующе запульсировало, но я проигнорировал это и побрел к женщине.

Она оказалась маленькой, стройной и ростом немного выше полутора метров, наполовину лежала в воде, большая часть ее одежды потемнела от влаги. Я не мог разглядеть лица: оно было повернуто к земле и частично скрыто густыми, темными волосами, каскадом рассыпавшимся по плечам. Опустившись рядом с ней на колени, я сразу потянулся к ее запястью.

Кожа была очень холодной, но я почувствовал пульс. Он быстро и слабо бился под моими пальцами, и на мгновение взгляд устремился к ее нежной руке, казавшейся фарфоровой. Аккуратно опустил ее на землю, затем убрал от лица волосы, стараясь не сдвинуть тело на случай, если поврежден позвоночник.

Глаза закрыты, ресницы длинные и темные, по сравнению с бледными щеками. Это была молодая женщина (по моей оценке – лет двадцати), показавшаяся мне очень симпатичной. На мгновение мелькнула мысль: что, черт возьми, она здесь делает? Я быстро огляделся. До этого момента и в голову не приходило проверить, есть ли кто с ней. Никого не видно, нет каких-либо свидетельств наличия других туристов: ни снаряжения, ни признаков лагеря.

Я вернул свое внимание к лицу. На щеке синяк, нижняя губа распухла, на лбу, чуть ниже линии роста волос, глубокая царапина. На месте повреждения тоже формировался кровоподтек. В этом ли причина ее бессознательного состояния? Я приложил руку к ее спине и считал вдохи, хмурясь на то, что обнаружил.

Теперь мой взгляд двигался по ней более критически. Я бы не стал перемещать ее до прибытия Карлайла, но в ожидании мог поискать признаки серьезных травм. Очевидно, что она страдала, по меньшей мере, от умеренной гипотермии, и мне отчаянно хотелось вытащить ее из ледяного потока. Понимание невозможности этого, пусть даже и пока, вызывало у меня боль в сердце.

– Скоро мы вас согреем, – сказал я, едва осознавая, что заговорил с ней.

Провел рукой по ее волосам, пока осматривал плечи и руки, изучая их положение и не обнаруживая признаков смещения. Продолжив визуальный осмотр, отметил, что правая нога была подтянута к телу, а левая – выпрямлена. Обе конечности оставались на мелководье. Русло было темным, покрытым чем-то вроде черного камня. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы заметить в воде кровь, после чего, я прищурился и переместился, чтобы осмотреть ноги. Теперь я увидел, что левая кровоточила.

Почувствовал легкую тошноту, когда понял, что ледяная вода может привести к замедлению кровотока у поверхности раны. А вот это уже гораздо более серьезно.

– Держитесь, – сказал я. – Мы вам поможем. Карлайл знает, что делать.

Несколько мгновений спустя тот уже стоял рядом. Его рюкзак остался на вершине оврага, но через плечо был перекинут аварийный комплект. Опустившись на колени, мой спутник протянул руку к ее запястью, а я сообщил то немногое, что выяснил.

– Пульс – сто двадцать, – сказал я, – дыхание – двадцать четыре. Синяк на лбу и все еще кровоточащая рана на левой ноге. В сознание не приходила.

Он поспешно кивнул в подтверждение, уже начиная собственную оценку. Проверил ее голову и шею точными осторожными движениями, определяя отсутствие каких бы то ни было признаков повреждения позвоночника.

– Давай вытащим ее из воды, чтобы я мог проверить раненую ногу, – сказал он.

Насколько возможно быстро и аккуратно мы подняли ее тело и вынесли из потока. За те несколько секунд, что на это потребовалось, из ноги начала сочиться кровь, скапливаясь на земле под ней.

– Дай набор, – велел Карлайл и начал осматривать конечность.

Я поторопился достать сумку, смутно осознавая, что мое колено сопротивлялось каждому шагу. Как только я вернулся к Карлайлу, он попросил разрезать у женщины штанину. Я открыл набор и нашел универсальные ножницы, а затем поспешно разрезал ткань над ее бедром. Карлайл оторвал материю, обнажая нижнюю часть ноги.

– Марлю, – попросил он, используя несколько квадратов, которые я подготовил для вытирания крови. Он прижал еще несколько штук к травме, но кровотечение не прекращалось. – Черт побери, – пробормотал он. – Мне нужен жгут. Твой пояс, Эдвард.

Я немедленно снял требуемое и, протянув, наблюдал, как он обернул и затянул его выше колена. Я быстро повторил свои знания типов кровотечения. Кровь темная, если бы оно оказалось артериальным, цвет был бы светлее.

– Насколько плохо, Карлайл? – с изрядным беспокойством спросил я.

– У нее глубокая рваная рана – похоже, повреждена подкожная вена. Потеряла много крови... и я не знаю, какие у нее другие травмы. – Он жестом велел мне передать ему комплект, покопался в нем, вытаскивая манжету для измерения кровяного давления и стетоскоп, а затем протянул мне. – Проверь давление. Я собираюсь оценить остальные повреждения.

Я подтянул вверх рукав ее куртки и обернул вокруг плеча манжету. Заметил, что мои пальцы дрожали, когда я выполнял простую процедуру. Карлайл поднял ее руку и проверил наполнение капилляров. К тому времени, как я завершил измерение, он нашел фонарик и проверял ее глаза.

– Давление сто на семьдесят пять, – сообщил я.

Он кивнул, ожидая этого.

– У нее гиповолемия. (прим. перев.: уменьшение объёма циркулирующей крови) Нам необходимо контролировать кровотечение, я попытаюсь закрыть рану. – Он расстегнул ее куртку и теперь проверял ребра. Нахмурился, осторожно нажимая с левой стороны, и у него вырвался тихий вздох. – Кажется, сломаны шестое и седьмое ребра.

Он продолжил свою экспертизу: руки методично двигались по ее животу, плечам, бедрам, потянулся к стетоскопу и несколько минут слушал легкие. В заключение сообщил: – Похоже, ребра и рваная рана являются наиболее серьезными проблемами. А также у нее может быть легкое сотрясение мозга.

– Как дыхание?

– На данный момент легкие звучат хорошо. Хотя мы должны быть очень осторожны, передвигая ее.

Я знал, что его обеспокоили переломы ребер: при повреждении грудной стенки существовала возможность возникновения пневмоторакса. (прим. перев.: скопление воздуха в плевральной полости)

– Хорошо, – согласился я.

Снова он покопался в сумке и достал комплект шовного материала и бинтов.

– Что делать мне? – спросил я, почти отчаянно желая оказать хоть какую-то помощь.

– Очищай область вокруг раны, – ответил он, передавая мне маленькую бутылочку бетадина. (прим. перев.: местный антисептик, в составе которого присутствует йод)

Он готовил материалы, в то время как я тщательно вытирал кровь. Сейчас я видел рану: около четырех сантиметров в длину с рваными, зияющими краями. Я задавался вопросом, что же ее вызвало.

Когда Карлайл оросил повреждение, мы оба надели перчатки. Я удерживал ногу молодой женщины с одной стороны, когда он сымпровизировал ранорасширитель, используя небольшой набор зажимов из комплекта. Это был лучший выбор из доступного. Поместив инструмент, он расположил вокруг него мои пальцы.

– Держи крепко, – предупредил он.

– Ладно, – сказал я, желая, чтобы моя рука не дрожала. На последнем году медицинской школы я помогал с аналогичными процедурами и чувствовал любопытство и заинтересованность, но теперь же – опасался.

Карлайл работал быстро, ловкими движениями, и через несколько минут объявил: – Готово, – в его тоне проявилось облегчение. Я освободил от собственной хватки зажимы, и мой спутник принялся за сшивание кожного слоя.

Теперь я обеими руками держал ее ногу. Неожиданно почувствовал, что мои руки дергаются, но не по собственному желанию. Женщина застонала, тихо и болезненно, попыталась отодвинуть ногу.

– Эдвард, – предупредил Карлайл, – удерживай неподвижно.

Я повернул голову, чтобы посмотреть на нее. Она открыла глаза, но взгляд казался рассредоточенным.

– Все в порядке, – сказал я, как можно спокойнее. – Не пытайтесь шевелиться. Вы пострадали, но мы о вас позаботимся.

– Больно, – прошептала она, но я не мог разобрать, задает ли она вопрос или утверждает. Ее карие глаза уставились на меня, растерянность и страх недвусмысленно сквозили даже в ее затуманенном взгляде.

– Знаю, – попытался успокоить я, – но с вами все будете хорошо. – Я взглянул на Карлайла, тот все еще зашивал. Надеясь отвлечь ее, я сказал: – Меня зовут Эдвардом. Можете назвать свое имя?

Ее красивые брови сошлись, а веки затрепетали. Она тихо вздохнула, а затем ее губы зашевелились. Я наклонился и услышал почти неземной шепот:

– Белла.

---

Огромное спасибо за проверку и редактирование главы amberit

Поделиться своими впечатлениями вы можете на ФОРУМЕ.