Так наступил ноябрь – самый обыкновенный месяц для учащихся, такой же, как и предыдущие, и самый невероятный для двоих… гриффиндорки и слизеринца, таких разных и таких похожих одновременно, таких счастливых среди слякоти и серости будней и выходных. Ноябрь выдался одним из самых отвратительных за последние годы: холодный, жутко неприветливый, то засыпавший снегом, то заливавший проливным дождем, превращая дороги в грязь, а в сердцах развивая тоску. Никому не хотелось выходить из теплых уютных гостиных в такую погоду, когда была возможность отвлечься от занятий, и студенты проводили все свободное время в стенах школы. Исключение составляли команды по квиддичу, которые капитаны гоняли до седьмого пота вне зависимости от того, что сыпалось на их головы с неба.

Драко и Гермиона не являлись исключением и, придумывая новые и новые отговорки своим друзьям, почему они не проводят больше времени с ними, все свободное время просиживали в гостиной, выбираясь только на занятия, или в библиотеку, или в Большой зал, или собрания и другие задания, связанные с должностью старост. К несчастью для них, дневных забот было слишком много, и для них оставались только ночи… Ночи ноября были пропитаны мускусным запахом секса и терпко-сладким вкусом гренадина…
Едва заканчивались уроки, или ужин, или тренировки по квиддичу, Драко и Гермиона стремились в общую гостиную, в маленький мир, оставляя за дверью все заботы и тяготы будничной жизни, снимая маски, за которыми прятались днем, отдаваясь друг другу… смешивая эмоции… тщетно стараясь насытиться прикосновениями и близостью.
Между ними сразу установились однотипные автономные отношения, направленные только на получение сладкого удовольствия от общения и близости. Никто не говорил о том, что будет дальше, прекрасно понимая, что дальше ничего быть не может. Оба предпочитали сохранять иллюзию вечности. Дневной свет надевал на них маски сдержанности и натянутой учтивости, принятой между «всего лишь Главными старостами», но никак не тайными любовниками.

Правда, Хогвартс на то и Хогвартс, что если о тайне знают два человека, то об этом знает вся школа. Истинных и неоспоримых доказательств тесных взаимоотношений между двумя старостами ни у кого не было, но слухи, бродившие по школе еще с начала года, стали с катастрофической скоростью набирать все больше силы, обрастая совершенно невероятными подробностями, рождавшимися в фантазии сплетников. Ни Малфой, ни Грейнджер никак не комментировали происходящее, упорно продолжая все игнорировать и стараясь реже показываться на людях в обществе друг друга. Разговоров поубавилось, когда взволнованная Минерва МакГонагалл побеседовала с гриффиндоркой и слизеринцем. При этом они сыграли свои роли бесподобно. Гермиона сочла себя глубоко оскорбленной таким заявлением о ее развратности, в который раз извиняясь за произошедшее в библиотеке и уверяя, что в тот день она переутомилась и не разбирала, что происходит. В конечном итоге она четко дала понять, что между ней и напыщенным Слизеринским Лордом ничего не может быть, и МакГонагалл отпустила ее со спокойным сердцем и душою.
В свою очередь, лицо Драко выражало такое презрение, когда он услышал, что его обвиняют в бесчестных связях со старостой-гриффиндоркой, что заместитель директора просто не могла не поверить в то, что слизеринец скорее будет скормлен флоббер-червям, чем дойдет до такого. Декан Гриффиндора была невероятно возмущена таким отношением к ее подопечной, что не оставляло сомнений в том, что она поверила новой лжи. К счастью Драко, его декан был в отлучке и не занимался этим вопросом лично, иначе все могло бы выйти не так гладко.
Все же МакГонагалл решила на всякий случай перепроверить охранные заклятия на комнатах Главных старост и улучшила их. Теперь Гермиона не могла войти в спальню Драко, а тот, в свою очередь, в ее спальню. Единственное, что им оставалось, – это гостиная.
Весь месяц парень и девушка старались насытиться друг другом, но за одним поцелуем всегда шел второй, а за второй лаской – третья, а за третьим оргазмом – четвертый… и так до тех пор, пока они уже не могли дышать и, обессиленные, засыпали в объятьях друг друга.

Этот месяц казался святым, эти ночи казались безумием, но они продолжались и продолжались. Каждый вечер, как только они заходили в гостиную, на пол летели не только сумки с учебниками, но вслед за ними и форменные мантии, и брюки, и юбка, и рубашки, вслед за которыми свое ранее привычное место покидало и нижнее белье… Оба были и учителями, и учениками одновременно. Просвещенный Драко обучал Гермиону новым и новым способам получения неземного удовольствия, а та, в свою очередь, учила его отдаваться без остатка и получать взамен… учила его любви, которой, как оказалось, так не хватало его сердцу. В ее объятиях воспоминания о дядином горе меркли, уступая место новым впечатлениям. Старые предубеждения отходили на второй план, и Драко только дивился своему меланхоличному спокойствию, что он так легко сдается. Когда он был рядом с ней, его ничто больше не волновало. Когда ее не было рядом, он становился жестким и нелюдимым.

В гостиной уже не было места, которое не носило бы следов их страсти: диван, ковер, стены, кресла, подоконник – все хранило отпечаток неудержимого огня, бушевавшего в душах. Все время они проводили в кровати или на диване. Едва одетые делали домашнее задание, сопровождая его частыми перерывами… И хотя никто не стремился раскрыть свою душу полностью, но постепенно они узнавали друг о друге все новое и новое.
Совсем скоро Гермиона узнала, что Малфой любит гранатовый сок, и тот вскоре пристрастил и ее к нему весьма оригинальным образом, устроив сначала ей, а потом и себе сладостную пытку из выливания небольших доз напитка на кожу с последующим его слизыванием с нее. Гермионе особо понравилась эта идея, и она старалась как можно чаще претворять ее в жизнь.
Вслед за этим открытием гриффиндорка узнала, что слизеринец прекрасно рисует. Проснувшись как-то в субботу в своей кровати, когда МакГонагалл еще не установила защитные чары на их спальни, Гермиона увидела сидящего рядом с окном Малфоя. Тот удобно устроился в кресле, обнаженный, и, закинув ногу на ногу, держал на коленях планшет и увлеченно работал карандашом, созерцая ее фигуру. Простынь практически не скрывала тела, являясь некой драпировкой, и женственные формы радовали глаз, купаясь в свете солнца. Драко тут же потребовал у нее не шевелиться и с гаденькой улыбочкой продолжил работу. Гермиона продолжала лежать, как натурщица, чувствуя, что ей это безумно нравится – бесстыдно лежать под чьим-то взглядом, ощущая, что внутри нарастает возбуждение.

Когда слизеринец наконец закончил, он встал и, не стыдясь своей наготы, подошел к девушке. Поприветствовав утренним мягким поцелуем, он протянул ей пергамент с рисунком, хитро улыбаясь. Когда Гермиона увидела рисунок, то потеряла дар речи на какое-то мгновение. Ей не верилось, что девушка на бумаге – это она, Гермиона. Но нет, вроде все так, как есть. Те же бедра, и плечи, и руки… но почему же та девушка так красива? Или это только воображение художника? Он считает ее настолько красивой?!
Только спустя какое-то время она обратила внимание на то, что рисунок был сделан на обороте ее работы по зельеварению, на которую она истратила уйму времени. Сразу стало понятно, почему Малфой так хитро ухмылялся, а теперь стоит с мнимым невинным видом у окна и наслаждается пейзажем. Вслед за этими мыслями в белобрысую голову полетела подушка, за ней еще одна, и вскоре комната наполнилась звуками оглушительной борьбы…

…Драко открыл для себя невероятное удовольствие созерцать ее тело, перенося плавные изгибы на бумагу. За месяц у него скопилось множество рисунков. Он давно не рисовал, думал, что совсем потерял практику, но, на удивление, все выходило именно так, как представлялось в голове или наблюдалось воочию. Ему попалась самая прекрасная натурщица в мире, которая каждый день удивляла и радовала его какими-то мелкими пустяками, невероятно приятными. Неожиданным открытием для парня стало то, что гриффиндорка отлично пела. Сперва она стеснялась петь при нем, но вскоре Драко удалось сломать ее оборону. Он любил ее нежный голос и то, как она музыкально исполняла стихи Бодлера, положенные на музыку. Но больше всего он любил заставлять ее петь во время секса, тогда голос становился тихим, неразборчивым, хриплым и прерывистым, отчего казался еще более манящим и прекрасным…

Спустя где-то неделю после начала их тесного общения Гермиона заметила неожиданный поворот в отношении к ней других парней шестого и седьмого курсов. К ее удивлению, они стали обращать на нее больше внимания, стараясь добиться ее расположения. Даже Гарри и Рон как-то странно на нее поглядывали. Ей становилось страшно неловко, когда кто-то начинал с ней флиртовать, и она старалась поскорее сбежать в гостиную, где ее ждал единственный, кого она принимала и любила. Гермиона терялась в догадках, не понимая, с чего это парни стали такими обходительными и навязчивыми, вызывая жуткую ревность и злость у девушек…
Прошло около недели с той ночи на Хэллоуин, и Драко стал со злостью отмечать, что многие из парней Хогвартса стали просто липнуть к ЕГО женщине! С ревностью в сердце и горящими от ярости глазами он наблюдал за тем, как они не дают ей прохода, а Грейнджер настойчиво от них отбивается. Он прекрасно понимал причину их поведения, но сам факт того, что эта девушка сейчас принадлежит только ему, вызывал в нем желание разорвать всех на куски. К его радости, гриффиндорка не поощряла их навязчивых ухаживаний, иначе он разорвал бы ее вместе с ними… После той ночи она словно расцвела, будто что-то дремлющее в ней проснулось и, расправив крылья, преобразило Грейнджер до неузнаваемости. Хотя внешне она оставалась той же милой девушкой с копной пышных волос и тонкими чертами лица, но от нее стали исходить волны сексуальности и флюидной привлекательности. Это прослеживалось в ее ставших более грациозными движениях, взгляде, сдержанном смехе, изящных жестах…

* * *
Но все заканчивается. И иллюзия маленького, защищенного и такого любимого мира развалилась на куски… его мирок рухнул в последний день осени.
Обычное воскресенье. Тренировка по квиддичу с трепетным желанием поскорее оказаться в гостиной. Снега навалило по самое колено, и, пробираясь в сугробах, Драко не сразу заметил ее, выходящую с другими гриффиндорцами из проема Главного выхода. Он удивился, но виду не подал – маска безразличия держалась прочно. Лица Поттера и Уизли при виде него стали напряженными, а Патил крепче вцепилась в своего парня. Рядом шла девчонка Уизли с Колином Криви. Гермиона несколько извиняющеся посмотрела на Малфоя, но он шел не останавливаясь. Поравнявшись с ними, Драко услышал, как она окликает его по фамилии, и нехотя обернулся.

– Малфой!.. Привет, я знаю, мы договаривались обсудить подготовку к Рождественскому балу, но я обещала друзьям, что…
– Достаточно! – он грубо прервал ее уверенный тон, показывая обычное неприветливое настроение Драко Малфоя… Это игра по правилам и без… — Я понял. Только не думай, что собираюсь ждать тебя до ночи. К твоему счастью, я сам занят и у меня нет времени на тебя и обсуждение бала, так что валяй. Развлекайся.

Когда гриффиндорцы отвернулись от них, продолжая путь, Драко слегка подмигнул девушке, и та улыбнулась в ответ. Общепринятый «обмен любезностями» окончен, и каждый отправился своей дорогой, зная, что в конечном итоге они сливаются в одну, ведущую в гостиную.
Зайдя в спальню, Драко снял квиддичную форму и, приняв душ, стал разбирать наваленные на столе свитки, перемешанные с рисунками, изображавшими гриффиндорку. Постояв несколько минут созерцая такие милые глазу формы, он отправился в гостиную дожидаться ее появления.
Он налил себе немного вина и, подтянув ноги к груди, уселся на подоконник, наблюдая пейзаж за окном. Вновь посыпал снег, накрывая новым шаром поле для квиддича. В камине трещал жаркий огонь. Внезапно он увидел знакомую фигурку: Грейнджер шла рядом с Поттером. Куда делись остальные? Они что, по парочкам разбрелись? Драко подобрался, впиваясь взглядом в две фигуры. Рука по инерции при виде Поттера потянулась к палочке, но оказалось, что он оставил ее в спальне, да и вряд ли она пригодилась бы ему… хотя… Поттер остановился, и гриффиндорка тоже. И хоть снег валил все сильнее, смазывая фигуры, можно было определить, что оба смотрели друг на друга. Внезапно гриффиндорец по-хозяйски притянул девушку к себе и впился в нее поцелуем…

Внутри Драко словно взорвалась атомная бомба, разрывая в клочья душу и сердце. Безудержная ярость воспрянула в нем ненасытным чудовищем. Он вскочил с подоконника и, не смотря дальше на происходящее за окном, влетел в свою спальню подальше от ненавистного подоконника, где все началось. В ней он стал разъяренно расшвыривать все, что только попадалось ему под руку. Через несколько минут комната выглядела так, словно в ней прошла война, не оставив камня на камне. На глаза попалась папка с рисунками. Драко едва взглянув на нее, схватил валяющуюся на полу палочку, словно не хотел прикасаться руками, и запустил ее мощнейшим заклятием в окно. Папка разнесла стекло вдребезги, будто была сделана из камня, и, вылетев наружу, открылась, разбрасывая десятки листов, лежащие в ней… Их судьба не заботила слизеринца.
Драко несколько притих после такого вымещения ярости и, холодно осмотрев разгром в комнате, взмахнул палочкой. Спустя некоторое время комната приобрела свой прежний вид, и юноша, взяв теплую накидку, отправился прочь из гостиной… прочь из этого проклятого места.

* * *
– Гарри! Какого черта?! – Гермиона грубо оттолкнула друга от себя. Что за чертовщина? Что он себе позволяет? Она тяжело дышала, силясь справиться с шоком, охватившим ее.
Гарри несколько недоуменно уставился на нее… потом, смущенно потупив глаза, произнес:
– Гермиона, прости, я… я не должен был… просто ты такая… такая… неужели у меня нет шанса? – Он поднял глаза и с надеждой посмотрел на шокированную подругу.
– ...шанса??!! Гарри, о чем ты…
– Я больше не могу. Я думаю о тебе днем и ночью. Ты стала наваждением… Скажи хоть слово! Я сделаю все, что хочешь, только скажи, у меня есть шанс?!
– Мерлин, Гарри, ты словно амортенции напился, но я-то не виновата в этом…
– Гермиона?
– Гарри, я… ох… прости, но нет… у тебя нет шанса. Я… я отношусь к тебе только как другу. Прости! Я уверена, что это всего лишь мимолетное влечение и скоро оно пройдет! Прости!.. Гарри!!!
Но парень уже не слышал ее. Развернувшись, он шел прочь в сторону озера. Попытка не увенчалась успехом.

Гермиона, оставаясь все в том же шоке, медленно поплелась к замку. Что толкнуло ее друга к этому поступку? Никогда раньше он не смотрел на нее как на девушку, а теперь… неужели его коснулось то же наваждение, что и других парней?
В задумчивости девушка не разбирала дороги и едва не упала, когда столкнулась в дверях с выходящим профессором Снейпом…
– Мисс Грейнджер, вы смотрите, куда идете?
– Простите, профессор! – Ее лицо и голос были безжизненными.
– Я только что видел из галереи вас и мистера Поттера. Он что-то сделал вам? Почему вы так выглядите?
Нельзя было понять, это праздное любопытство или правда забота о подопечной.
– А что вы видели? – тупо спросила Гермиона.
– Все, – просто ответил зельевар.
– Я не понимаю. — Она обращалась к самой себе, непроизвольно озвучивая мысли. – Почему они все словно с катушек слетели? Липнут… и Гарри тоже… он ведь не поймет…
– Мисс Грейнджер, это нормально, если девушка становится неожиданно привлекательной для противоположного пола, — наставительно, но мягко промолвил Снейп. Гермиона уставилась на него, не веря своим ушам… профессор Снейп дает ей советы в личной жизни?! Профессор Снейп?! Но тот тем временем продолжал:

– Не смотрите так на меня. Вы стали заметно привлекательны в этом месяце, и я знаю причины. Вернее, одну причину, которая учится на моем факультете. Не забывайте, что я обучаю вас окклюменции, а вам пока не всегда удается закрыть от меня свое сознание. Я хочу дать вам совет, мисс Грейнджер! Я очень хорошо отношусь к мистеру Малфою, но должен вас уведомить о том, что он для вас не лучшая пара. И это не из дискриминационных убеждений. Просто у вас нет будущего вместе, и вы знаете, почему. И вы задаетесь вопросами, почему продолжаете свои отношения с ним, если в конечном итоге все закончится не в вашу пользу… У вас слишком тонкая душа для такого испытания, мисс Грейнджер. Она зачерствеет, когда все закончится, поэтому советую вам прекратить все раньше, чем вы по-настоящему его полюбите. Мистер Малфой хороший человек, но он не умеет любить, он боится любить… Сделайте, как я советую, пока не слишком поздно.
– Уже… уже поздно, профессор… вы простите меня. Я пойду…Спасибо вам за совет, жаль, что поздно им воспользоваться и моя душа зачерствеет… я знаю, она зачерствеет. Но пока он греет ее… – Гриффиндорка разговаривала со своими сапогами. Потом подняла голову, слезы потекли по щекам, и, радостно улыбнувшись, она сказала: – До завтра, сэр! Спасибо за все!

* * *
Драко стоял на вершине Астрономической башни, глядя вниз, но ничего не видя перед собой. Место ярости заняла тягучая, вязкая, как трясина, апатия, которая затягивала все глубже и глубже. Снег забивался за ворот меховой накидки, таял и стекал холодными ручьями по спине. Ему было все равно. Руки в перчатках вцепились в поручни, словно они были единственным, что держало его в этом мире и в этой реальности.
В сердце стучала ненависть, она будто заменила ему сердце… ненависть к Грейнджер, так низко предавшей его, ненависть к Поттеру, ко всему миру… к себе, в частности… Как же он ненавидел себя в этот момент за то, что поддался наваждению, не устоял перед соблазном. Все, от чего он оберегал себя долгие годы, внезапно ворвалось в его душу в обличье гриффиндорки, перевернув там все вверх тормашками, нарушив обычный порядок вещей, такой привычный и спокойный. Ведь не зря он оберегал себя от такого – вот оно и произошло…
И почему она? Почему именно эта мерзкая грязнокровка, подружка Поттера?.. Поттер!
Ненависть к нему вспыхнула с новой силой. То, что удалось преобразовать в равнодушие, воскресло вновь. Драко не так много кого по-настоящему ненавидел. В этом списке было всего два человека: Гарри Поттер и Темный Лорд. И обоих по одной причине…

Старая семейная рана. Боль, неискоренимая из сердца его матери. Злость и глубокая печаль отца… Однажды Грейнджер спросила, есть ли у Драко братья или сестры. Он ответил, что нет. Тогда он впервые рассказал то, что не упоминалось в его семье и за ее пределами. Рассказал не все, но он верил ей…глупый самообман… Он рассказал гриффиндорке, что, когда Темный Лорд был повержен младенцем Поттером, его мать была беременна. Было неизвестно, кто должен родиться, мальчик или девочка, но Драко был бы рад и сестренке, и братику. Когда Волан-де-Морт исчез, началась травля Пожирателей смерти, и его семья не осталась в стороне. Его отец сумел избежать Азкабана, но это далось ему очень тяжело. Мать безумно испугалась за него. К тому же ее нещадно допрашивали, не обращая внимания на то, что она носила ребенка. В конечном итоге, когда она узнала, что отца ожидает пожизненный срок в тюрьме, у нее случился выкидыш. Потом оказалось, что это был ложный слух, но вернуть назад ничего нельзя было… А потом родители узнали, что иметь детей Нарциссе запрещено, иначе она лишится жизни… Так у Драко отобрали близкого человека… еще даже не рожденного.
В глубине души он понимал, что это глупо, но ему нравилось винить кого-то в смерти ребенка. Если бы Темный Лорд не решил убить мальчишку Поттера, или если бы тот все-таки умер, все было бы иначе. У него был бы брат… или сестра. Но у него была только злость.

И все же Поттера он ненавидел больше. Ненавидел за тот случай в поезде на первом курсе, ненавидел за победы в квиддиче, ненавидел за его существование, ненавидел просто из принципа… Правда, к седьмому курсу эта ненависть поубавилась, стала казаться незначительной и мелкой в сравнении с будущей жизнью. Зачем забивать голову детскими перепалками, не нужными никому?..
Но сегодня дремавшее чувство воспаряло вновь, подбивая ответным к действиям, распаляя душу, требуя отмщения. Драко знал, что столкновения не избежать, и всей душой и телом стремился к этому… А Грейнджер? Ее больше не существует. Предателей не прощают. Их уничтожают…
Слизеринец зло сжал правую руку в перчатке. «Дрянь! Грязная тварь!» Ярость закипала вновь. Он ей должен. Должен за минутную слабость. Должен за месяц счастья… Драко ненавидел быть должным кому-то.
Стоя в размышлениях, юноша не заметил, как на землю опустилась темнота. Холод пробирал до костей, руки и ноги затекли. Бросив последний взгляд в темноту, Драко отправился к выходу из башни.

* * *
Придя в гостиную, Гермиона села на диван с намерением дождаться Малфоя, чтобы поговорить с ним о том, что происходит. Она сперва постучалась в его спальню и, не получив ответа, решила, что парень отправился в гостиную своего факультета. Она даже не взглянула на окно, из которого открывался прекрасный вид, объяснивший бы вмиг многое…
Проходил час за часом, а Малфоя все не было. Гермиона не скучала, перечитывая Бодлера. Было жарко, глаза слипались, и, не дождавшись его прихода, девушка уснула.

* * *
Драко брел по темному коридору в надежде, что, когда он придет в гостиную, гриффиндорка будет в своей спальне. Надежда была слабая, потому что не было еще ночи, которую они не провели бы вместе в этом месяце. Но теперь все кончено.
Он мог бы наорать на нее, устроить сцену ревности, оскорбить, пытать, убить, в конце концов, но Драко не хотел ее видеть. Он просто хотел, чтоб она исчезла из его головы и сердца. Исчезла из этого мира…

В конце коридора появилась фигура, направляющаяся в его сторону. Кто-то шел, опустив голову, но, почувствовав, что в коридоре не один, поднял ее и тут же остановился.
– На ловца и зверь бежит, — сдерживая нахлынувшую ярость, сказал Драко.
– Малфой?! У меня нет времени на перепалки с тобой, дай пройти. – Поттер сделал шаг в сторону, стараясь обойти слизеринца. Драко сделал шаг в ту же сторону.
– Поттер, прежде чем я тебя размажу по стене, я хочу, чтоб ты усвоил одну вещь…
– Малфой, какого черта?..
– … не смей прикасаться к тому, что принадлежит МНЕ!!! – он прошипел эти слова, буравя взглядом гриффиндорца. Но Гарри недоуменно таращился на него. Постепенно удивление стало уступать место злости, такой привычной в общении со слизеринцем. Гарри был сейчас не в лучшем расположении духа. Отвергнутый Гермионой, он долго бродил по территории школы, а под вечер вернулся в замок. Неожиданная встреча с врагом, который к тому же говорил непонятные, но угрожающие вещи, ввела его в ступор, сменившийся вскоре яростью.
– Малфой, что это значит? Объяснись! – прорычал гриффиндорец.
– Ты все сказал?.. – промолвил Драко, одновременно выхватывая палочку. Реакция Поттера была отменной, и его щитовые чары сработали превосходно.
– Круцио, – проревел Малфой. Отбито… – Остолбеней… круцио…протего…
– Протего… экспеллиармус… импедимента… протего… сектумсемпра…

Коридор озарился вспышками заклятий и гневными выкриками дуэлянтов. Ни одно заклятие не попало в цель, разнося штукатурку за спинами парней. В конечном итоге Гарри изловчился и обезоружил Малфоя, тот с гневным рычанием кинулся к нему, и не успевший сообразить Поттер оказался поваленным на пол. В скулу больно врезался стальной кулак, в голове потемнело, но инстинкт самозащиты взял верх, протрезвив голову, и вот уже Малфой получает порцию ударов.
Они катались по полу, нанося все новые и новые удары. Ярость выливалась из них бушующим потоком, разбивала лица и руки в кровь. К их счастью, коридор находился в глубине замка и никто сюда не входил, иначе им обоим не поздоровилось бы, и снятие сотни очков с факультетов было бы наименьшим наказанием.

С огромным трудом Гарри удалось придавить слизеринца к каменным плитам, и, усевшись на него сверху, он нещадно вдалбливался правым кулаком в малфоевскую челюсть. Драко начал терять ощущение реальности, но едва почувствовав, что Поттер подустал, тут же мощным толчком из последних сил отшвырнул гриффиндорца от себя. Тот врезался спиной и головой в стену, охнул от боли и осел, потеряв сознание. Драко тяжело поднялся на ноги и яростно осмотрел противника, убеждая себя в том, что еще не настолько мерзавец и подонок, чтобы избивать отключившегося. Сплюнув кровь на пол, он поднял свою палочку и, прихрамывая, отправился в гостиную.
Зайдя в комнату, он увидел лежащую на диване гриффиндорку с зажатой в руках его книгой. ЕГО! Казалось, что это не книга в ее руках, а его сердце. Направив палочку на сборник стихотворений, он произнес несколько слов… если книга у нее, то пусть будет пустой. Если сердце у нее, то пусть тоже будет пустым…