Приглушенный хлопок трансгрессии нарушил тишину хмурого осеннего утра, когда из звенящего морозного воздуха возник высокий мужчина в элегантном тёмно-сером пальто с замотанным вокруг шеи белым шарфом. Зачесанные назад светлые пряди открывали высокий бледный лоб, а между выразительными бровями залегла тревожная складка. Черты лица, пусть тонко очерченные, не навевали мыслей об изнеженности, но дышали внутренней силой. Серые льдистые глаза смотрели на окружающий мир со сдержанным ожиданием, подёрнутым флёром усталости. Подобный взгляд бывает у людей, которые ждали чего-то очень долго, так долго, что вера успела утонуть в болоте повседневной реальности.

Оглядевшись, мужчина шагнул вперед и остановился у изящных кованых ворот, в рисунке створок которых, почти скрытых бурной вьющейся растительностью, успевшей слегка побуреть от первых заморозков, можно было разглядеть поддерживающих геральдический щит драконов, острые наконечники копий и лент с трудом различимыми латинскими буквами.

Незнакомец несколько минут стоял неподвижно, молча осматривая пространство вокруг, потом тонкие губы его шевельнулись, и он провёл кончиками пальцев по пустоте. Следуя жесту, воздух внезапно сгустился и потемнел, словно кто-то капнул в него черной туши, и слился в сложную вязь искусно переплетенных рун.

Мужчина опустил руку, и сначала ничего не происходило. Тишина стояла оглушающая, даже ветер смолк, разогнав прочь набрякшие влагой тучи с вечным другом осени — мелким моросящим дождём, смешанным с мокрым снегом. Казалось, неведомое волшебство кануло в пустоту, но вот вьюны один за другим, как будто ожив под действием безмолвного приказа, а то и вовсе превратившись в змей, стали отползать от ворот, освобождая взгляду рисунок древнего герба, известного в Англии со времен Вильгельма Завоевателя.

Мужчина шагнул на площадку, замощённую, как теперь открылось взгляду, белыми мраморными плитами, снова протягивая руку вперед, а потом резко дёрнул пальцами, касаясь невидимого лезвия, и на бледной коже выступила ярко-алая капля. Неспешным жестом незнакомец провел по шероховатой поверхности герба рукой, окропляя металл кровью, и отступил назад.

Сторонний наблюдатель мог бы подумать, что мужчина тянет ворота на себя за невидимую нить. По сути, так и было, однако нить разглядеть мог только какой-нибудь могущественный маг, если бы оказался поблизости и смотрел очень пристально.

Створки ворот, повинуясь жесту, медленно, с протяжным стоном разошлись, открывая взгляду замерший, казалось, вне пространства и времени пейзаж: ещё зеленая листва, трава с лёгкими следами изморози, гравий подъездной дорожки и даже небо — всё казалось неживым, застывшим. Но стоило воротам распахнуться, как в следующее мгновение из внешнего мира в замкнутое пространство лавиной хлынула жизнь, стряхивая паутину забвения, стремясь туда, куда ей хода не было долгие годы.

Изменения сразу стали видны даже невооружённому глазу. Цвета обрели сочность и яркость, ветви деревьев — подвижность. Прохладный ветер, напоенный влагой, жадно ворвался за ворота и по территории в несколько акров пронёсся едва слышный вздох облегчения: кончились томительные десять лет ожидания. Надежда обрела плоть и кровь в лице стоящего на пороге дома изгнанника, наконец-то вернувшегося из долгих странствий к родному порогу.

Старинные мэноры, места обитания древних родов, строились в особых местах и были не просто особняками. В глубине каждого всегда лежал источник силы, корень магии рода. И чем древнее род, тем прочнее с каждым годом становится связь источника с обитателями дома, для древнейших становясь единым целым. Поэтому, лишившись последних, магия засыпала, уходя далеко в глубину земли. И только настоящий наследник в силах пробудить и вернуть магию рода к жизни.

Поэтому так быстро разрушались поместья, когда угасал молодой род. Но и веками стоявшие обиталища старинных родов рано или поздно обращались в руины, осознавая, что некому прийти и пробудить, некому хранить наследие, лишаясь опоры и жизни. Самой надежды на возрождение.

Впрочем, бывало и по-другому: источник мог ждать возрождения веками, не поддаваясь тлену времени, пусть род давно и сгинул с лица земли. Вот только такие случаи были столь редки, что многие их принимали за легенды, а не за истину.

Здесь всё было иначе: пусть в дальних странствиях, пусть на другом конце света, но наследник всегда существовал, каждый миг магия поместья чувствовала его, терпеливо ожидая возвращения, посылая мольбы сквозь время и пространство.

И вот долгожданный миг настал.

Мужчина поднял голову, в серо-стальных глазах голубыми бликами отразилось небо. Тонкие губы дёрнулись в попытке изобразить облегченную улыбку, но удалось с трудом, словно они успели позабыть это простейшее движение.

— Неужели дома? — хрипло прошептал он, пересекая невидимую черту.

Ворота неслышно сомкнулись за спиной, а под ноги легла ровная гравийная дорожка к парадной двери родного гнезда. Потоки магии тонкими нитями заботливо обхватили наследника рода, окружая защитой и заботой. Даже воздух вокруг, казалось, наполнился нетерпеливой радостью долгожданной встречи.

Изгнаннику пришлось немало пережить, пока длилась долгая разлука. Но прошлое следовало наконец-то оставить прошлому. И если смог дом, то сможет и тот, кто вырос здесь, тот, кто теперь стал сердцем и жизнью всего огромного поместья. Его единственным хозяином.



Дом стоял нетронутым: за прошедшие годы его раны успели затянуться. Чуждый дух был изгнан прочь со святой земли рода, и лишь в воспоминаниях вернувшегося наследника ещё жили события давно минувших дней, укрытые заботливо подаренным временем лоскутным покрывалом из потерь и печалей.

Мужчина невольно бросил быстрый взгляд на предплечье. Оно было девственно-чистым больше семи лет, но воспоминания об уродливом знаке до сих пор поднимали со дна души волны ненависти и страха, столь памятные по тем, детским еще, по сути, годам. Заставляя снова и снова просыпаться в холодном поту после повторяющегося раз за разом кошмара, в котором палочка, прикасаясь к бледной, почти прозрачной коже мальчика, оставляла черный уродливый след, перечеркивая тонкий рисунок голубых вен. Неся боль на грани человеческих возможностей, принуждая рухнуть на колени в грязь и слепо повиноваться каждому приказу, любому мановению указующего перста, позабыв о гордости и чести древней семьи. Клеймя наследника знаменитой фамилии подобно бессловесному безвольному скоту.

Только те годы минули давным-давно, и теперь он, тот, каким был, остался далеко в прошлом. Последующие события стёрли почти до основания старый характер, выстроив новый ценой невероятных усилий и ежедневного кропотливого труда. Он увидел мир, прошёл через предназначенные судьбой испытания, меняясь сам день за днём и меняя взгляды на окружение, обретая совершенно новое «я».

Вот только новая жизнь, несмотря на обилие подаренных свежих впечатлений и ярких эмоций, так и не смогла выкорчевать щемящего чувства чужеродности, преследовавшего молодого мага повсюду, в любой точке земного шара, в которой ему приходилось бывать. Чувства, которому места не было только здесь, на родной земле.

И поэтому он вернулся, бросив всё при первой возможности, как только истёк назначенный срок скитаний. Даже зная, что в Министерстве узнают об этом мгновенно: слишком силён был магический всплеск, порождаемый проснувшимся после многих лет спячки источником родовой магии, а месторасположение Малфой-мэнора секретом для министерских чиновников точно не являлось. Несмотря на старые, въевшиеся под кожу опасения, замешанные на страхах и отсутствии доверия к тем, кто управлял магической Великобританией.

Воспоминания о визитах авроров в поместье с обысками было не менее болезненным, чем мысли об использовании дома Пожирателями в качестве перевалочной базы, борделя и кабака в одном флаконе. Но именно тогда пришлось подчиниться превосходящей силе обстоятельств: Азкабан не прельщал совершенно, ведь он, как и не вынесший позора отец, были для победителей преступниками, несмотря на все смягчающие вину факты. И лишь полная открытость могла спасти от многолетнего заключения, если не смерти, а семью — от окончательного ухода в небытие.

Вот только в итоге, словно в насмешку, судьбу его решил бывший школьный враг…

Бывший? Давно уже... Горькая усмешка исказила бледное аристократичное лицо Драко Люциуса Малфоя. Время в сочетании с десятилетним изгнанием из родного гнезда оказалось великолепным целителем, избавив его от детских предрассудков и глупых обид, и сейчас смешно было вспоминать происшествие на первом курсе, с которого всё началось... Ведь сам был виноват. Чуть меньше пафоса, чуть больше ума... И Поттер, как он сам признался много лет спустя, мог оказаться на Слизерине. В компании не Уизли, но Малфоя. И тогда, кто знает, как сложилось бы всё?

Следом за мыслью о Поттере неизменно появлялась другая, но именно об этом думать совсем не хотелось. А вспоминать — тем более. Только не сейчас. Слишком хрупким было спокойствие, слишком дорого оно далось. Если промолчала она, то и ему следовало забыть. Выбросить из головы раз и навсегда безумные мысли. Пусть он и вернулся в Англию, но ситуация не изменилась: совершённое когда-то нельзя просто выбросить за истечением срока давности. В некоторых случаях последнего не существует. Как говорил тот русский, с которым случай столкнул его в Италии пару лет назад? Ах, да. «Слово не воробей, вылетит — не поймаешь». А Драко за школьные годы успел наговорить более чем достаточно.

Впрочем, к чему ещё привычку накрепко привили годы изгнания, так это к отказу от сожалений о несбывшемся. Можешь — меняй, а не можешь — забудь. И иди дальше. Что, собственно, и входило в его планы.

Мужчина очнулся от размышлений, только когда ощутил устремленный на него пристальный взгляд. Выяснилось, что в раздумьях и воспоминаниях он преодолел пару сотен ярдов и оказался у открытых дверей особняка, в створе которых застыл домашний эльф, одетый в белоснежную накрахмаленную наволочку с вышитым на ней фамильным гербом Малфоев. Оказывается, Драко успел позабыть, как милостиво поместье к хозяевам: для незваных гостей, чудом преодолевших охранные чары, дорога от ворот до дома показалась бы куда более длинной, пару миль — по меньшей мере — преодолеть бы пришлось и далеко не по ровной парковой дорожке, заботливо избавленной от крупных камней трудами маленьких хранителей поместья.

— Мы бесконечно рады возвращению молодого лорда, — с поклоном приветствовал его эльф. — Позвольте уточнить: вы останетесь у себя или переселитесь в комнаты хозяина поместья?
— Спасибо, Дирк, — с невесомой улыбкой кивнул мужчина, проходя в дом и мысленно ставя себе плюс за хорошую память: он смог вспомнить имя встречающего, хотя в прошлой жизни все эльфы были на одно лицо и имя. — Я останусь у себя, а в библиотеку подай кофе и легкий завтрак.

Другому обращению с эльфами его жизнь тоже успела научить: оказалось, далеко не везде они влачат столь жалкое состояние, как в Англии, зато и пользы приносят куда больше. Былые привычки пришлось искоренять, усваивая отличную от прежних представлений картину мира.

— На столе в библиотеке письмо, адресованное вам, — снова поклонился Дирк. — Пришло час назад, вместе с доставкой свежих газет.
— Отлично, спасибо, — снова поблагодарил молодой маг и размашистым шагом направился в знакомую с детства комнату, ощущая, как каждый его вздох дарит старинному особняку жизнь, стряхивая пыль веков, пробуждая магию рода.

Вот от этого ощущения общности с родом он никогда не откажется. Он — Малфой. И им останется до самой смерти. Когда бы она ни наступила.

Письмо, оказалось, пришло из Министерства. То ли кто-то тщательно следил за календарём, помня о сроках окончания изгнания, то ли за ним следили еще в Европе, потому как отправили письмо задолго до магического всплеска, вызванного пробуждением старинного поместья от десятилетнего сна.

Сухим лаконичным языком лорда Малфоя поздравляли с возвращением на родину и приглашали в Лондон для беседы. Через день, в одиннадцать утра. И Драко понимал: если он хочет остаться в Англии и дальше, от учтивого приглашения отказываться не стоит. Иначе может последовать другое, куда менее любезное. И совсем от иного адресата, потому как на этом стояло: Гарольд Джеймс Поттер. Мужчина усмехнулся: это будет интересная встреча. И что-то подсказывало ему, что сюрпризов окажется полно для обоих будущих собеседников.



Следующий день Драко провёл, разбирая старые бумаги в бывшем кабинете отца и в библиотеке. Через пару часов после возвращения домой ему доставили отчеты из Гринготтса — толстую пачку документов, которые тоже требовали внимания нового главы рода: у гоблинов процесс добычи нужной информации тоже работал неплохо, и о его приезде в Англию они знали.

Молодой маг радовался возвращению, но воспоминания... они разъедали выработанное за последние годы спокойствие подобно едкой кислоте, обретя практически неодолимую силу, раз за разом заставляя возвращаться к давно минувшим событиям, воскрешая их в памяти.

Поместье ожило с возвращением хозяина, исчез тот неуловимый дух, который всегда селится в покинутых домах, и теперь Драко то и дело казалось, что он чувствует в какой-либо из комнат или аромат духов матери, или запах табака, который курил дед. Эффект усиливался расставленными эльфами тут и там букетами белых орхидей — любимых цветов леди Малфой. Эта традиция всегда хранилась в доме: цветы выбирала жена главы рода. И пока новая владелица мэнора не отменит распоряжений, снежно-белые экзотические растения по-прежнему будут наполнять ароматом комнаты.

Драко закусил губу и усилием воли отбросил ненужные мысли в сторону: тема о возможной хозяйке поместья относилась к запретным. Он понимал, что рано или поздно думать об этом придётся — род обязан получить наследника, — но сейчас рассуждать о таком точно не хотелось.

Нарцисса не пожелала возвращаться в Англию. Выйдя замуж во Франции через пару лет после смерти Люциуса, она наконец-то отыскала простое женское счастье, и теперь мало кто узнал бы чопорную английскую аристократку в ещё совсем молодой счастливой женщине: она сбросила с плеч годы несчастливой жизни, обрела лёгкость и вновь научилась улыбаться.

Дед же умер, когда Драко только исполнилось десять, а отец терпеть не мог запах табака, в отличие от Драко, потому тонкий аромат исчез из поместья тогда, давным-давно. А теперь вернулся, помогая вспоминать моменты родом из далёкого детства: первая попытка взмахнуть палочкой, тогда отцовской запасной, тайком стащенной, первые, сваренные под присмотром деда, простейшие зелья, полёты на метле, уроки окклюменции от матери, поездки верхом по парку на вороном жеребце, знакомство с гиппогрифом, белоснежным величественным животным, любимцем мальчика.

Тут же возник в памяти знаменитый эпизод, произошедший на третьем курсе в Хогвартсе... Те памятные события Драко совсем не красили, в том числе и в собственных глазах. Да, зависть способна на многое! А уж зависти в те годы в нем было более чем достаточно, особенно к Поттеру. Тем более эта вражда всегда находила положительный отклик у отца, чьё одобрение было тогда главной наградой для молодого наследника Малфоев.

В школьные годы Драко и не догадывался о том, что всё могло быть совсем иначе, если бы не специфические методы воспитания сына, используемые Люциусом. Только в Германии, когда старый профессор артефакторики во время совместной работы случайно обнаружил следы многолетнего вмешательства в разум ученика, стала ясна причина годами терзающих Драко смутных сомнений. Тогда путь Драко к себе теперешнему только начинался, и самообладание оставляло желать лучшего, поэтому неожиданное открытие вылилось в настоящую истерику. Правда, винить уже было некого: единственный виновник к тому моменту давным-давно нашёл место вечного упокоения в семейном склепе.

А теперь, разбирая архив, Драко прочитал, что такие поступки были обычным делом в роду Малфоев испокон веков: лёгкое, но постоянно действующее внушение главы семьи по отношению к наследнику, пара правильных установок — и уже годам к четырнадцати во всех ухищрениях смысл пропадал, ведь характер будущего хозяина поместья становился истинно малфоевским и никаким другим.

Мало кто мог сопротивляться: носителей крови, которая могла пересилить внушение Малфоев, оставалось исчезающе мало, а к подбору невест в роду относились очень осторожно, и мать Драко была редчайшим исключением, происходя из очень сильной семьи — из Блэков. Что, если подумать, в результате и привело к непредсказуемым последствиям. Ну и к спасению семьи заодно. В решающий момент оба, и мать, и сын, оказались куда больше Блэками, чем думали все изначально. К счастью. Ибо глупо отрицать: до благороднейшего, древнейшего — и темнейшего, заодно уж — рода Малфоям расти и расти. Оставалось лишь надеяться, что только пока.

Пергамент в его руках дрогнул, мужчина с трудом удержал себя на месте, когда на глаза попался один из заветов рода, касающийся воспитания наследника. Перечень последних, выписанных на плотном листе желтоватого пергамента, опутанного сетью сохраняющих чар, так же доставили из семейного хранилища. Изнутри поднялась волна застарелой обиды на отца, приправленной, с одной стороны, презрением, а с другой — пониманием, появившимся только теперь, спустя годы.

Десять с лишним лет назад, Люциус и Драко умудрились слишком сильно разочаровать друг друга. Низвергнутые кумиры падают низко, а отцы нередко неспособны простить детям следования самостоятельному пути, а не слепого повиновения родительской воле, и, как теперь стало ясно, заветам предков. Ни шагу в сторону — вот правило, которое свято исполнял Люциус, а блэковская часть натуры Драко просила свободы... Допросилась.

Отбросив документ, мужчина откинулся в кресле и холодно усмехнулся. Он не жалел ни о едином шаге, пусть шрамы и болели до сих пор, заставляя нередко просыпаться по ночам в холодном поту и с жадностью глотать воздух. И он по-прежнему оставался Малфоем. Единственным на этом свете. И судьба семьи теперь была исключительно в его руках и ни в чьих иных. Нарцисса теперь — Клеруа, а отец уже десять с лишним лет покоился в семейном склепе. Фамильный яд, изобретенный одним из предков Драко в пятнадцатом веке, — сильная штука, и двух капель, принятых Люциусом сразу по окончании битвы за Хогвартс, хватило с избытком.

Драко резко поднялся и вышел через французское окно в сад, подставив лицо потокам влажного воздуха. Сохранять хладнокровие в родных стенах оказалось куда сложнее, чем вдалеке от дома. Слишком много всего свалилось на него по прибытии в Англию. Но, в любом случае, он был дома. И это стоило перенесенных испытаний. Пусть здесь воспоминания уже не прятались за дымкой расстояния и времени, и события, минувшие десять лет назад, помнились, словно произошли буквально накануне.

Им позволили спокойно похоронить Люциуса. Никто из авроров не заявился в поместье в те дни, хотя со смертью Тёмного Лорда защита пала, и незваный гость мог зайти в дом в любой, даже самый неподходящий момент. Лишь через неделю пёстрая птица принесла большой конверт с печатью Министерства, содержавший приглашение на суд для «наследника рода Малфоев и его матери».

Формулировка была почти оскорбительной, но объяснимой: значит, ему предъявлены настолько серьёзные обвинения, что на наследование наложено вето Министерства. И только в случае оправдания он станет лордом Малфоем для закона. И не важно, что для родовой магии, как и для любых волшебных рас, впрочем, он стал им в момент, когда остановилось сердце Люциуса — за много лет законы магии и общества разошлись далеко, нередко противореча друг другу.

На заседание они прибыли вдвоём с матерью, готовые ко всему. Пришлось вспомнить всю науку отца, пряча за презрительной маской аристократа эмоции, а в Нарциссе тот момент как никогда раньше чувствовалась кровь несгибаемых Блэков.

Накануне их навестил отряд авроров, однако вели себя служители закона предельно корректно, только перешерстив бумаги отца и еще раз осмотрев дом, порядком пострадавший от пребывания в нём волдемортовской клики.

Стандартная судебная процедура продолжалась нескончаемо долго. Визенгамот заседал расширенным составом. Свидетели, пострадавшие. Родственники, друзья, знакомые. Жаждущая крови и зрелищ публика — все заседания тогда проводили в открытом режиме, и желающих насладиться унижением вчерашних врагов хватало. Многочисленная пресса. Безусловные доказательства — чистая кожа Нарциссы Малфой и уродливая метка на его, Драко, предплечье. Косвенные бесконечные «за» и «против». Сыворотка правды, министерские и приглашенные с материка легилименты. Слова Грейнджер о неучастии обвиняемых в пытках, слова Поттера о его спасении матерью Драко в решающий момент. Его же речь в защиту семьи Малфоев. Обвинения обывателей, которые в основном сыпались на покойного главу семьи, уродливыми брызгами разлетаясь на жену и сына и оседая пятнами на репутации фамилии. Правило «о покойниках или хорошо, или никак» здесь точно не действовало.

И, наконец, приговор: оправдательный — для Нарциссы. И обвинительный — для него. В любом случае, куда более мягкий, чем следовало ожидать: Азкабан на пять лет или изгнание из Англии сроком на десять лет. Мать сразу же собралась во Францию, подальше от пережитого, а он, конечно, выбрал изгнание — с дементорами знакомиться желание отсутствовало, а очутиться далеко ото всех в первое время стало скорее подарком, нежели лишением. Пример Нарциссы показался мудрым. И потребовалось немало времени, чтобы Драко ощутил всю горечь изгнания из родного дома. Тогда он мог лишь радоваться тому, что всё закончилось.

Магическая клятва подтвердила выбор будущего изгнанника, и он поднялся из кресла подсудимого. Смолк зычный голос секретаря Визенгамота, зачитывающего приговор. Многие повставали с мест, собираясь на выход. И вдруг зал накрыла кромешная тьма, подчиняясь неведомой силе, все замерли, не двигаясь с места.

Раздался голос. Искаженный, неузнаваемый, но наполненный непререкаемой волей, голос подавлял на корню сопротивление, заставляя отвечать честно и открыто. Ведь сыворотка правды еще действовала: Драко не успел принять антидот.

— Как ты относишься к… ней?

Малфой сразу понял, о ком разговор. Не требовалось пояснений. Заклятие было настолько мощным, что вопросы он скорее чувствовал, чем слышал.

— Ненавижу! — громко. И следом, чуть слышно, не в силах солгать: — И люблю.

— Забудь! — прозвучал приказ. — Тебя ни о чем не спрашивали. Всё, что было, — прошло.

Все отмерли, продолжили движение, не заметив выпавших из реальности нескольких мгновений. Один из клерков буднично передал Драко склянку с антидотом к веритасеруму. Пелена зелья правды спала, самообладание вернулось быстро. Вот только приказ остался невыполненным: уроки окклюменции от Нарциссы Малфой, урожденной Блэк, и её сумасшедшей сестрицы не прошли даром.

Он помнил.

Уехав далеко — помнил. Объехав весь мир — помнил. Постигая артефакторику и зельеварение под руководством старенького профессора-мага в Германии — помнил. Работая в Америке — помнил.

Выяснив, под действие какого артефакта попал на суде, — помнил. И вернувшись домой — помнил. Но молчал. Ведь прошлое осталось в прошлом…



Выйдя из камина в атриуме Министерства, Драко смахнул с лацкана тёмно-серого элегантного пальто несуществующую пылинку и огляделся. Здесь мало что изменилось: все тот же фонтан Магического Братства, украшенный скульптурной группой обитателей волшебного мира, дежурный аврор за столиком, огромные пасти каминов, в которых непрерывно исчезали и появлялись люди.

На Малфоя поглядывали: странное для ультраконсервативного волшебного сообщества Англии сочетание маггловской одежды и аристократической осанки, которую трудно утаить даже под мешковиной, не то что под дизайнерским изделием, привлекало внимание, будя любопытство обывателей. Драко предполагал подобную реакцию, но надевать мантию не пожелал: отвык за годы странствий, оброс иными привычками и менять их без особой на то надобности не видел смысла.

— Вашу палочку, — буднично и сухо промямлил дежурный, пожилой мужчина, который, кажется, здесь сиживал и десять, и пятнадцать лет назад. — Имя и цель визита. К кому направляетесь.

Старая, боярышниковая палочка, отданная Поттером после суда, легла на стол. Другая, собственноручно изготовленная из чёрного дерева и волоса белого единорога, ставшая одной из составляющих работы на звание мастера артефакторики, осталась в ножнах: учуять её без специальных устройств мало кто смог бы, и в это число точно не входил аврор-охранник.

— Драко Люциус, лорд Малфой, — медленно цедя слова, из чистого хулиганства подражая покойному отцу, представился он, кладя на стол конверт с письмом. — По приглашению главного аврора.

Дежурный вздрогнул и резко поднял голову, разглядывая посетителя с выражением, будто усмотрел призрака собственного недавно почившего деда. Малфой картинно поднял брови, ожидая следующего вопроса, одновременно забавляясь чтением верхнего слоя эмоций и ощущений собеседника: страх, удивление на грани с шоком, неспособность осознать происходящее, усиленное невероятным зрелищем: Малфой под видом маггла!

— П-проходите, лорд Малфой, — наконец выдавил тот. — Ур-ровень два.
— Благодарю, — наклонил голову Драко, убирая палочку в кобуру, и двинулся дальше, провожаемый ещё более пристальными взглядами тех, чьих ушей достиг разговор.

Лифт быстро доставил на место, он вышел и тут же уткнулся глазами в табличку «Глава аврората. Г.Д. Поттер».

То, что этот кабинет достанется когда-нибудь бывшему недругу, можно было утверждать, не обладая даром Трелони или её легендарной прабабки. Драко понимал, что сейчас ситуация подобная скорее к лучшему: как ни абсурдно оно звучало, но вряд ли любой иной кандидат на роль главного аврора смог бы отнестись к опальному Малфою более благосклонно, чем нынешний хозяин кабинета.

Учитывая, что назначенное время как раз наступило, Драко толкнул дверь, не утруждая себя стуком.

|| Следующая глава