Гермиона с детства была «пробивной». Лишенная материнской ласки, она росла не нежной и хрупкой, а боевой девочкой. Сложно уживалась в коллективе, редко понималась сверстниками, совсем не нравилась одноклассницам и не вызывала интереса у мальчишек. Они чаще или игнорировали ее, или вскользь задевали насмешками — но не слишком, чтобы было у кого списать, случись вдруг такая надобность.

В Хогвартсе ситуация не особо изменилась. И сама Гермиона осталась прежней — зазнайкой, какой ее посчитал когда-то Рон. С годами многое утекает, забывается, стирается — не зря ведь говорят, что вода и камень точит. И потому позже они даже решили, что влюблены друг в друга. А еще раньше — стали друзьями, родными людьми. И все же Гермиона не считала и сейчас, что причина в мнимых произошедших с ней изменениях. Скорее, Рон научился принимать и любить ее такой, какая она есть: чуть высокомерной, но все же отзывчивой, немного вспыльчивой, но быстро отходчивой, совестливой и доброй. Она всегда была довольна мила лицом и имела широкий кругозор, чтобы подержать почти любой разговор. И все же, по натуре, в основе своего характера, она оставалась прежней всегда.

Никто не любит таких спесивцев, и особенно это заметно, когда ты еще ребенок. Но это не значит, что все умники — забитые и зашуганные ботаники, неспособные за себя постоять, которые вырастают и становятся серой массой, «офисным планктоном» или дни и ночи коротающим в лаборатории ученым.

Так всегда считала Гермиона. И потому, встретившись с надменным лицом юной Гринграсс, она не растерялась. И хотя, вероятно, что именно так и случилось бы, выпади им шанс пересечься снова месяцем ранее, но сейчас Гермиона ощущала не страх перед опасностью — в крови забурлил адреналин, и она ответила холодной усмешкой, ничуть не уступающей подобию улыбки на лице Астории. Нет уж, ей осточертело играть роль жертвы, это совсем не ее. Как она позволила себе забыть об этом?

Рассматривая девушку сейчас, Гермиона смело могла признать, что Астория была красива. Даже слишком… Хотя это определение — «слишком», — скорее, придумали женщины. Едва ли какой-то мужчина мог подумать так, увидев самую юную представительницу семейства Гринграсс.

Ее длинные белесые волосы — которые, как и у Драко, терялись на фоне заснеженного городка — были уложены в изящную прическу, над которой славно потрудились домовики, не иначе — сделать подобное заклинанием не смогла бы даже умница Грейнджер. Лежащие волосок к волоску, они даже вызывали некоторую зависть, и Гермиона с трудом удержалась, чтобы не провести рукой по своим неукротимым кудрям. Дорогие заколки, держащие пряди на месте, переливались ледяным блеском. Холодные, почти стеклянные глаза мисс Гринграсс смотрели с насмешкой, так свойственной выпускникам Слизерина . А необычный цвет ее глаз — явно не из лиги ее карего… Фарфоровое личико, на котором даже от улыбки не проступали морщинки, казалось гладким, словно крепкий снежок, перекатывавшийся в руках какое-то время. Безобидный на вид, но внутри — твердый, словно камень.

Вопреки логике и, может, даже здравому смыслу, Драко до чертиков не любил такой типаж девушек, благодаря чему в прошлом у них случалось много веселых обсуждений из разряда «почему», что до небес возносили самооценку Гермионы, которая слушала его слова и плавилась под его жарким взглядом. Поэтому, укорив себя за глупую мысль о непослушных волосах, она смело отвела за ухо выбившуюся вперед кучеряшку, подчеркивая, как гордится своей буйной прической, вновь растянула губы в наигранной улыбке и развела руками, будто радуясь неожиданному столкновению.

За Асторией, нелепо застывшей в своем недоумении, было занятно наблюдать, и Гермиона в какой-то момент даже мысленно дала себе «пять». Молчание уже затягивалось, когда блондинку случайно задел пробегающий мимо мальчонка, играющий с друзьями на площадке перед кафе. И именно в момент, пока та отвлеклась, чтобы проводить гневным взглядом бедного ребенка, где-то над макушкой Гермионы враждебно прозвучал властный голос:

— Астория, — Гермиона вскинула голову вполоборота назад, тут же наткнувшись взглядом на напряженное лицо быв… мужа. Она по инерции ответила на прикосновение его руки сжатием пальцев, заметив, как чуть смягчился взгляд его глаз — всегда ее любимый цвет, цвет маренго. Не пасмурный и прозрачный, не серый и бесстрастный, а полный жизни, любви и тепла.

— Драко… — пискнула Астория, с которой словно бы слетела вся напускная бравада. Гермиона непонимающе перевела взгляд на нее и обратно на Драко, и снова вернулась к пораженному — а может, и испуганному? — лицу блондинки.

Завидевший ее непонимание, Драко нежно улыбнулся ей, поднеся чуть согревшуюся от соприкосновения ладонь к губам, и оставил на коже горячий поцелуй. Или ей показалось, что стало резко жарче?.. Влекомая как магнитом, она уже почти подалась вперед, как из состояния транса ее вывел истеричный взвизг, с которым Астория, топнув ножкой, развернулась на сто восемьдесят градусов и поспешила удалиться, едва не упав на своих каблуках на накатанном ребятней снеге. Драко весело усмехнулся, провожая ее ликующим взглядом, но Гермиона его веселья не разделяла. Ворох вопросов настойчивыми мошками вертелся в голове, но поймать хоть один — не говоря уже о том, чтобы разделаться с ними — не удавалось. Поэтому она лишь недоуменно-требовательно посмотрела на Драко, едва удержавшись от того, чтобы не начать выпытывать из него правду. Но ее озабоченность, казалось, лишь забавляла его, потому что он не стал отвечать ей, а лишь легонько чмокнул в лоб и подтолкнул в сторону входа в кафе.

— Драко, — запротестовала Гермиона, — не думаю, что это лучшее место для предстоящего разговора…

— Это идеальное место для разговора, — парировал ее муж. — И где еще я достану для тебя мороженое вкуснее? — улыбнулся в довесок он.

Усевшись подальше от любопытных глаз, которыми их проводили несколько известных сплетниц магической Британии, они разделись и сделали стандартный заказ. Драко шепнул официанту, чтобы не слишком спешили с исполнением, и вложил довольному пареньку в ладонь внушительного номинала монету. Оставив поднос с двумя стаканами простой воды, тот ушел, не переставая довольно улыбаться, а Гермиона зарделась, мечтая провалиться сквозь землю, учитывая, что мог подумать о них персонал заведения.

— Люблю, когда ты краснеешь, — задорно поддразнил Драко, садясь рядом с ней, а не напротив, как мог бы.

— Ну еще бы, это и держит тебя в форме, не так ли? — приняв правила его игры, стрельнула она, все еще донельзя смущенная.

— Разумеется, — с напускной серьезностью подтвердил Драко. И, склонившись к ее ушку, выдохнул, заставив волоски на всем ее теле встать дыбом: — И не только это.

Она улыбнулась, чуть поворачиваясь к нему. И осмелилась снова посмотреть в его глаза. Да, теплые, даже вопреки их холодному голубоватому цвету. Нежные. И любящие. Как она помнила и знала.

— Я дам тебе галлеон, если ты расскажешь мне, что творится в твоей чудной головке, — все так же весело, но уже куда серьезнее сказал Драко, проникновенно заглядывая в ее глаза.

Сопротивляться магии его глаз было трудно, но Гермиона все же попыталась. Пьянящая близость горячего тела и собственная реакция на его прикосновения пугали, а ей нужно было задать еще слишком много вопросов. Слепое доверие в любви — законное требование, и они уже обожглись на этом, предав веру в него, но сейчас без откровенности никуда, даже если вновь поднимать эту тему будет болезненно и для нее, и для него.

— Я пытаюсь понять почему.

— Почему? — переспросил он.

— Да, почему именно она, — твердо произнесла Гермиона. Вся эта сцена перед входом в кафе — чистейший запал ярости, немного бравады и его поддержка. На деле же ей было противно даже стоять рядом, не говоря о том, чтобы дышать с Асторией одним воздухом. Что уж говорить о том, чтобы — пусть даже на краткий, но миг — разделить с ней внимание человека, которого она любит и, кажется, любила всегда, даже когда не подозревала об этом.

Драко вздрогнул от ее слов как от пощечины и замер. Какое-то время они молчали, но странным образом атмосфера не нагнеталась от этой тишины. Впервые молчание во время наряженного разговора не давило, а просто тихо ожидало продолжения…

— Ты не заслужила всего этого, — горестно произнес он, коря себя даже этими словами — будто выносил окончательный приговор.

— Тогда… почему? — мучительно спросила она, боясь услышать ответ, но так в нем нуждаясь… Ей бы хотелось не звучать жалко, очень хотелось, но в ту минуту значение имел лишь мужчина, сидящий рядом, и его чувства к ней и, возможно, к кому-то еще…

— Просто она оказалась рядом, когда мне нужен был кто-то, кто заделал бы дыру в груди после нашего развода.

Она знала, что будет больно, и все же его слова вонзились в сердце куда ощутимее, чем она ожидала. Никакие кошмары не могли подготовить ее к такому. Прикрыв глаза, Гермиона, как мантру повторяя, про себя молила «Нет, нет, нет!», одновременно с тем отрицая болезненную правду и пытаясь в монотонности мысленного потока слов найти успокоение — что угодно, лишь бы забить голову хоть как-то, хоть чем-то. Отвернулась к окну, все еще не размыкая глаз. Чуть покачиваясь корпусом, чтобы прийти в себя, сжала зубы и рвано выдохнула. Встречаться с миром не хотелось, но все же она заставила себя открыть глаза и стойко признать правду. В конце концов, они ведь не были женаты на тот момент. Она не имела права чувствовать себя обиженной или оскорбленной за то, что он встречался с кем-то, будучи свободным и уверенным в ее измене… Ведь на тот момент он был уверен, что не нужен ей, что она не любит его, что она… предпочла ему другого…

Чуть подрагивающая, легшая ей на талию ладонь, неровное дыхание, опалившее висок, и приткнувшийся к ней лбом мужчина, казалось, не забирали боль, а лишь усиливали ее. Сердце не кровоточило — оно плавало в красном море, захлебываясь в вязкой жиже без возможности снова всплыть на поверхность. Наверное, так чувствовали себя капитаны кораблей, уходящие на дно вместе со своими судном — они проигрывали не только бой и команду, но и свое достоинство, свою жизнь, все то, чем они жили, чем дышали… И, если верить легендам, такие моряки не находили покой, вечность скитаясь в смертоносных глубинах бескрайних вод. Смерть реальная на этом фоне куда лучше смерти душевной.

— Гермиона… Посмотри на меня, пожалуйста.

Позволив себе еще раз на мгновение уйти в темноту за закрытыми веками, Гермиона подумала, что говорить будет легче, если она не будет смотреть на него.

— Знаешь, я ведь не злилась на тебя, когда все это случилось. В смысле, какое-то время я была в том состоянии, когда адекватное мышление покинуло меня, и тогда меня временами одолевала злость. И я всегда мысленно вымещала ее на тебе, но на деле никогда не верила в нее. Просто хотела, чтобы ты был счастлив…

— В этом — да и не только — ты всегда была лучше меня. Умение прощать и при этом желать лишь лучшего… я бы действительно отдал любые богатства, чтобы понять, откуда это в тебе, откуда столько веры в людей. И хотя я осознаю, что не предавал твоих чувств, зная, что ты пребывала в неведении и все равно хотела моего счастья с кем-то другим… это… Возможно, я скажу сейчас нечто очень патетичное, но я… восхищаюсь тобой, — говорил он охрипшим голосом. — Ты самая великолепная женщина в мире, и… у меня не было шансов, я влюблен как мальчишка даже спустя все эти годы.

Глаза Драко горели лихорадочным пламенем, и сам он весь словно светился, говоря о своих чувствах. Но все эти слова лишь сильнее ранили, заставляя Гермиону жмуриться, пока в мозгу не щелкнуло…

Что он только что сказал?

— Повтори, — пораженно прошептала она, распахнув глаза и невидящим взглядом уставившись на медленно падающий за окном снег.

— Я люблю тебя, Гер…

— Нет, не то! — воскликнула она, резко разворачиваясь в его руках. — Про «не предавал твоих чувств» — что ты имел в виду, говоря это? — скороговоркой выпалила она, стараясь держать в узде истеричные нотки, проскальзывающие в голосе.

— Только то, что это значит, — твердо сказал Драко. — У меня ничего не было с Асторией. И ни с одной другой женщиной, — заверил он, не сводя с нее глаз, давая читать по ним все, что ей необходимо.

— Н-но… вы же… я ведь видела… и ты сейчас сказал… — бессвязно бормотала Гермиона, силясь понять, что утекло от ее внимания. Ведь вся ситуация была как на ладони! — Объясни мне, — потребовала она так же решительно.

Драко вздохнул, предвидя тяжелый разговор, но отверчиваться не стал.

— То, что ты видела тогда в моей квартире, — простое недоразумение. Знаю, это очень банально прозвучит, но все было не так, как могло показаться, — осторожно начал он, внимательно следя за ее реакцией. — Я действительно пригласил ее пару раз на свидание, веря, что легкий роман поможет мне справиться с нашим расставанием. Но на этом все! Хотя, надо признать, если бы не вмешался мой отец, то Астория все выкрутила бы куда непригляднее… — вздохнул Драко.

— При чем здесь Люциус? — недоуменно спросила Гермиона.

— Ты ведь помнишь, что между моей и семьей Астории был заключен договор о союзе наследников? — спросил он и, дождавшись неохотного кивка со стороны Гермионы, продолжил: — Так вот, когда контракт был разорван нашим с тобой браком, отец все уладил со старшими Гринграссами. Но не с самой Асторией, которая уже успела придумать имена нашим с ней будущим детям и, разумеется, похвастаться этим перед всеми своими ядовитыми на язык подружками. Удар по самолюбию — не иначе, я другой причины не вижу, но она решила отомстить, едва подвернулся шанс в виде нашего развода. Сначала она взялась отвадить тебя, а после — охмурить меня, привязав к себе беременностью. Сцена в квартире — первый акт ее плана, которым она любезно поделилась с сестрой, — тем временем напряженно продолжал Драко. — На наше счастье, у Дафны хватило мозгов вовремя сообщить родителям о готовящихся планах. Люциус охотно пошел навстречу, «прижав» деловые связи совместной коммерции, которые ушли под ответственность младшей дочери семейства Гринграсс после совершеннолетия. Ее отец только поддержал все манипуляции Люциуса, посчитывав, что бизнес, которым тот откупился от него после нашего брака, ему важнее, чем уязвленное самолюбие избалованной дочери. Не мне судить о воспитательных приемах в их семье, но я надеюсь, что с нашими детьми никогда не случится подобного… — уже более расслабленно закончил он, делая глоток воды, орошая пересохшее горло.
Драко снова повернулся к Гермионе, все еще находящейся под впечатлением от его рассказа.

— Вот и вся правда, без купюр и прикрас.

— А в ту ночь — почему она была там?

Щеки Драко вспыхнули от очевидного смущения, заставив глаза Гермионы удивленно округлиться. За всю их совместную жизнь она видела алеющее от неловкости лицо мужа лишь несколько раз в самых исключительных случаях: в день его первого признания; в присутствии Джин Грейнджер, бестактность которой в отношении Драко не знала границ, проявляющуюся, несмотря на ее странную привязанность к своему зятю; и в вечер их свадьбы, когда Нарцисса Малфой подняла бокал и, как свойственно матерям в столь трогательный момент, ударились в неловкие детские воспоминания о выходках своего сына… И теперь ситуация принимала весьма интересный поворот, разжигая вперемешку к основным чувствам еще и заложенное природой в Гермиону любопытство.

Драко вздохнул, видимо, осознавая безвыходность своего положения.

— Ты ведь знаешь, что я, вообще-то, категорически против алкоголя, когда он превышает дозволенную правилами приличиями дозу, лишающего здравого самоконтроля? — начал с неохотой он, словно бы намерено растягивая предложения — будто желая отсрочить неизбежное. Гермиона медленно кивнула в ответ, не понимая, при чем тут это. Малфой снова выдохнул и ладонью взъерошил волосы на затылке. — В общем, в тот вечер у нас было свидание, — осторожно произнес он с извиняющимся выражением лица, которое переплюнул бы любой жалостливый вид в мире. — И оно было настолько паршивым, что я в буквальном смысле слова… надрался, — закончил он, отворачивая от нее раскрасневшееся лицо.

Гермиона хотела бы быть серьезной, но у него покраснели даже уши. И она хихикнула, заставив Драко резко повернуться обратно.

— Тебе что, смешно? — спросил он, да так обиженно, что Гермиона не удержала еще один смешок. — О, прекрасно! Я рад, что тебе весело! Столько эмоций за один вечер… — укорил он в шутку, но она напряглась.

Возведя глаза вверх, а затем отведя взгляд влево, она попыталась совладать с действительно шалящими в последние недели чувствами. Кидаясь из невыносимого горя в безудержное счастье, ощущая себя то горящей в адском пожаре, то замерзающей в арктических льдах, она подозревала, что симптомы уже не намекают, а буквально вопят, чтобы им уделили должное внимание, но она не могла точно определиться в действиях даже относительного этого факта…

— Эй, все нормально? — обеспокоенно спросил Драко, заметив ее смятение.

Гермиона поспешно кивнула, желая перевести внимание с себя назад, пока она не зациклилась на новой проблеме последнего времени.

— Да-да, продолжай. Я буду серьезна, обещаю, — заверила она, заметив скептичный взгляд синеватых глаз.

— Нечего особо продолжать — она просто перенесла нас ко мне, решив, очевидно, начать воплощение своего плана с того, чтобы на утро выдать наше совместное препровождение в кровати за начало… — он поморщился, — интимных отношений.

Гермиона рыкнула от ревности, гнева и злости. И теперь веселился уже Драко. Он улыбнулся и склонился к ее лицу, оставив еще один целомудренный поцелуй на ее лбу.

— Она, видимо, не учла, что ты все будешь помнить, да? — все еще не успокоившаяся даже после действий Драко, зло процедила она.

— В точку, — выдохнул Драко, поднимая ее руку к своим губам и целуя уже ее.

Гермиона опустила глаза, разглядывая свободно лежащую на колене ладонь. Переместила ее на живот, думая о его последних словах. Все оказалось настолько… глупо, нелепо, некрасиво… И они потеряли столько времени по вине людей, которые погрязли в собственной боли и мести. И их ложь сломала не только их семью: Драко так и не смог заговорить с Грегори, единственным своим настоящим другом, а Гермиона все еще с подозрением поглядывала на каждого, кто входил в ее окружение. Но она не могла допустить, чтобы и ее агония сотворила такое с ней или с Драко — с ними обоими. Когда уходят все недосказанности, сомнения, то что может сдержать настоящее чувство от того, о чем это чувство говорит?

И она всегда хотела стать матерью, даже если по ней этого было так сразу и не сказать. А дети от Драко… разве не это мечта любой женщины — подарить своему мужчине ребенка? Идеальное выражение истинных чувств, придуманное Создателем.

В сердце, теперь уже не удерживаемая никакими сомнениями, цвела надежда и распространялось облегчение, рождающие улыбку и три важных слова:

— Ты только мой, — улыбаясь, сказала она, не сдерживаемая больше оковами страхов, подозрений и недоверия. И в ответ получила такую же искреннюю и полную веры в то счастливое будущее, о котором мечтала и сама, улыбку.

— Даже не сомневайся, — ответил Драко, наклоняясь теперь уже к ее губам за поцелуем.

Вместе они справятся со всем — теперь она была в этом уверена.

Предыдущая глава || Следующая глава