— Дети, осторожно! Смотрите под ноги! — но всех настолько пленил заколдованный потолок Большого зала, с которого накрапывали крупные капли летнего дождя, не достигавшие людей и исчезающие на пути к ним, что на меня никто и не думал обращать внимания. Все задрали головы кверху и наслаждались сказкой. — Габриэль, тебе нравится?

— Я уже видел, — коротко ответил сын, сосредоточенно вглядываясь в возвышающийся помост, на который потихоньку начинали выходить профессора.

— Когда?!

— Ну, мам! — насмешливый взгляд исподлобья.

— Ах, ну да, дядя Том…

На меня зал навевал воспоминания о сражении 1998 года, и я старалась по сторонам не озираться, лишь украдкой глянув на стол Гриффиндора, за которым провела столько лет, завтракая, обедая и ужиная. Как бы я не крепилась, сердце сжалось, а в горле образовался ком так и невыплаканных слез. Никогда я еще не была настолько посторонней в Школе Магии и Чародейства, никогда.

— Тетя Герми, с вами все хорошо? — испуганные темно-синие глазки Сюзанны вывели меня из оцепенения.

— Да, все отлично, дорогая, все отлично! — обряд полного крещения сказывался, девчушка всегда знала, когда мне плохо.

Дойдя до столов, уставленных всевозможными яствами, родители и их чада принялись рассаживаться. Все старались выбрать себе места под знаменами факультетов, приверженцами которых они являлись, и мои дети не стали исключением. Эйден, чуть не сбив с ног брата, рванул занимать нам всем места поближе к помосту и, безусловно, под флагом Слизерина. Усаживаться мне пришлось рядом с Габриэлем, а он, что удивляло, подвинул брата и сел самым первым в ряду, почти уткнувшись носом в трибуну для директора. Я много рассказывала ему о Северусе Снейпе как о лучшем зельеваре, сложном человеке и о том, кто мог бы помочь Патрику, но не стал этого делать, и, глядя на такое рвение сына, наивно подумала, что Габриэль просто хочет рассмотреть директора, ведь им обоим предстоит провести долгих семь лет в некой непризнанной окружающими борьбе, но в очередной раз ошиблась. Старший мой ребенок уже не мыслил как ребенок, и я все чаще задумывалась, а был ли он когда-нибудь по настоящему маленьким и невинным, или нет?

Драко буравил не в меру активного Эйдена свирепым взглядом, но лицо его было неподвижно и бесстрастно. Так же невозмутимо, оглядывая всех надменным взглядом серых глаз, и его отец вот так сидел когда-то по правую руку от бывшего своего союзника — профессора Снейпа.

Правда, теперь его место занимала МакГонагалл. Видно, что-то там не рассчитали в организационных вопросах, и пожилая женщина просто не знала, куда себя деть от распиравшей её неприязни к бывшему ученику, перед которым ей еще предстояло заискивать, убеждая главного попечителя в необходимости того или иного школьного инвентаря, ремонта, или пополнения фондов библиотеки. Она поджимала старческие губы, мяла узловатые пальцы, поправляла свою мантию болотного цвета и делала вид, что внимательно осматривает собравшихся, потому не раз её встревоженный взгляд останавливался на мне. Она не кивнула, но глазами поздоровалась, у неё не было другого выхода. Затем внимательно изучила детей рядом со мной, остановилась на Габриэле, отслеживающим её манипуляции без малейшего стеснения, и сердито отвернулась.

Я еле сдержалась, чтобы не рассмеяться, настолько была согласна с её впечатлением, ведь сама ожидала, что скамья Слизерина подо мной загорится! Но нет, я заняла своё место, а не чужое. И, переговариваясь с чьим-то обеспокоенным папой о новой системе начисления баллов, забыла, что позади меня расположилось моё прошлое, которое еще даст о себе знать, да так, что забыть уже никто не сможет…

— Мама! Это они?

— Где? Кто? Ты не видишь, что мама разговаривает? — я извинилась перед собеседником и повернулась к Эйдену. — И прекращай вертеться, ты не дома!

— Но все спрашивают, моя ли ты мама? Ты такая красивая и молодая!

— Вы неумелый маленький подхалим, молодой человек!

— Ага! — сын расплылся в счастливой улыбке и ямочки на его щечках умилили сидевших неподалеку двух юных дам. Они громко вздохнули и прижали ручки к груди в немом восторге. — Ну, они? — кивнул он мне за спину.

Я полуобернулась, всё еще отчитывая ребенка.

— Выражать свои мысли нужно понятно для других, милый, не стоит злоупотреблять междоме… — но не договорила.

Мужчина и женщина отвели взгляд, как только я на них посмотрела, не хотели портить Джеймсу праздник. Гарри Поттер и Джинни, пока еще Уизли, прибыли с сыном на экскурсию, как и все остальные, ничем не отличаясь от других обеспокоенных родителей, еле удерживающих своих отпрысков на местах. Я мысленно взяла себе на заметку, что при случае выскажу свое мнение о «великодушии» Волдеморта, переходящим всякие разумные границы!

Габриэль заинтересовался происходящим и тоже обернулся, но не так деликатно, как я, а всем туловищем, и уставился в зеленые глаза Гарри, которые тот просто не успел спрятать, словно загипнотизированный моим сыном. На нас уставились десятки любопытствующих, и я почувствовала, что краснею.

— Габриэль, отвернись сейчас же!

— Нет!

— А я сказала, отвернись!

— Я отвернусь, когда захочу! — сын не спорил, он констатировал, так как чувствовал себя в Хогвартсе хозяином положения, что бесспорно, если учесть, какие важные для мира знания носил в себе, и кто был ему всю жизнь примером для подражания.

Джеймс, удивленный не меньше Доминика и Эйдена, тоже уставился на Габриэля, но тому не понравилось подобное вмешательство, и младший Поттер моментально согнулся, словно от кишечных колик. Джинни запричитала, Безголовый Ник перестал пугать малышей, а я схватила своего старшего за шкирку и силой повернула его лицом к столу.

Габриэль не рассердился на столь грубое поведение матери, его голова была занята другими мыслями. Я не сразу заметила, что глаза у ребенка расширены от ужаса, а когда заметила, то вслушалась в еле слышный шепот:

— Он что-то знает, знает и расскажет, сегодня расскажет…

Инцидент замяли. В зал запустили летающие канделябры, а на головы гостей замка преждевременно опрокинули не один фунт конфетти. Затем на трибуну вышел директор, ничем не отличающийся от профессора, в моей памяти, конечно, и в тот же миг зал взорвался аплодисментами и приветственными криками.

— Директор — сила! — кричали мужчины и одобрительно кивали головами.

— Такой милый… — замечали некоторые мамаши, потупив взоры. Услышав в первый раз эпитет «милый» по отношению к Северусу Снейпу, я чуть было не забыла, где я, кто я, настолько не подходило подобное определение высокому раздраженному мужчине средних лет с сальными волосами и репутацией самого злобного профессора школы чуть ли не за всю её историю!

— Такой верный! — раздавалось в основном по обе стороны от меня. На такое замечание возразить было нечего. Даже чересчур верный, к несчастью для моей семьи.

Стол Гриффиндора, как нетрудно догадаться, был полупустым и звуков за ним сидящие не издавали. Разве только Гарри и Джинни громко, и даже как-то остервенело хлопали, не обращая внимания на недоумение остальных родителей того же факультета.

Я не ожидала ничего особенного от приветственной речи Северуса, ну не о закупорке смерти ему было вещать, в самом деле? Он говорил сухо, сжато, что естественно, но не смотрел на Габриэля и отворачивался от слизеринского стола так рьяно, как только позволяли физиологические особенности шеи! Ни единого взгляда, ни даже намека на взгляд! Габриэль вытянулся в струнку, в надежде увидеть глаза своего будущего профессора Зельеварения, а эту должность Снейп не оставил, но тщетно! От злости сын заскрежетал зубами.

— Мама, познакомь меня с ним, мне очень нужно! — сказал сын сразу же, как только Северус замолк, а МакГонагалл огласила список ответственных за экскурсантов. Директора в нем не значилось, и я поняла, зачем он махнул палочкой из-за спины Минервы, наверняка, должен был вести предполагаемых слизеринцев в подземелья, но передумал.

— Как бы тебе объяснить… Может, не стоит? Ты же знаешь, это маму расстроит… — я хваталась за соломинку, но Габриэлю было плевать на мои чувства.

— Если ты сейчас же меня не представишь, то они, — он указал на толпу, закрывающую собой желанную цель, — освободят путь сами! — какую именно гадость он мог бы наслать на мешавших ему людей, я предпочла так и не узнать.

— Дети, — обратилась я к притихшей компании, — вас дядя Драко поводит, он знает подземелья не хуже Малфой-мэнора. Идите, не заставляйте себя ждать!

Габриэлю ничего не бывает нужно «просто так», и я немного кривила душой перед сыном, ведь хорошо понимала — если надо, значит, надо. Потому набрала в грудь воздуха и двинулась в самую гущу волшебников и волшебниц, держа руку ребенка в своей.

— Не дрожи, мам, все будет хорошо!

— Да, будет, когда-нибудь обязательно будет, когда только… — пожаловалась я неизвестно кому.

Передо мной все подобострастно расступились и зашептались.

— Какой милый мальчик… — неосторожно заметила одна тучная дама с флажком Когтеврана, немедленно схватившаяся за живот точно так же, как и Джеймс Поттер час назад.

Я дернула сына за руку.

— Ладно-ладно, больше не буду! — ноги подкосились, ведь его голос с неизвестно откуда взявшейся хрипотцой раздался не где-нибудь, а у меня в голове! Многое прояснилось, но многое только предстояло понять…

Северус Снейп приготовился бежать, а я не верила своим глазам! Он — и бежать, увиливать?!

— Директор! — завопила я, подгоняемая умоляющими глазами Габриэля. — Позвольте мне представить вам сына! Он очень хочет познакомиться с вами, правда, дорогой? — последние слова должны были добавить прозаичности в такую совсем не заурядную ситуацию.

Но всё, мной произнесенное, говорилось в широкую спину мужчины, не торопившегося оборачиваться и знакомиться. Он готовился к встрече с Габриэлем Малфоем один на один и боялся её. Его страх, страх не за себя, а за другого, передался и мне. Люди ощутили напряжение и предпочли разойтись, я же уйти не могла, к сожалению.

— Не сомневаюсь, что хочет… — протянул директор и медленно обернулся, сверкнув черными глазами над крючковатым носом.

— Добрый день! — вежливо поздоровался ребенок.

— Ну, раз вы здесь, молодой человек, то какой же он добрый? Шутите? — он немного развел руки, удивляясь.

Никаких прелюдий, никаких уловок и лживых слов, а война без объявления и предупреждения, открытая, жуткая, на всю жизнь. То была дуэль двух умов, двух сильных личностей, двух несчастных, обделенных светом людей. Леди Малфой в ней места уже не было, она отвоевала свое, ей оставалось только вздыхать, наблюдая, как мальчик и взрослый мужчина не могут расцепить своих взглядов, сведенных в борьбе самой судьбой. И я вздыхала, догадываясь, что боль и ненависть в глазах Северуса еще и признак сломанного мысленного блока. Мой сын все же оказался лучшим легилиментом, чем Темный Лорд.

В голове Гарри Поттера он узнал, что тот сегодня получит ценную информацию от некого неизвестного предателя его семьи. В голове Северуса, в которой и так приказал ему покопаться Волдеморт, он увидел, кто этот человек, тем самым убедившись, что информация ценная, ведь и человек не чужой! Что именно так и не узнал Гарри, Габриэль поймет, убивая этого самого человека…

Предателем Темной Стороны оказался переосмысливший свои ценности Рудольфус Лестрейндж. Каким-то образом, не без помощи магии и ничего не подозревающей супруги, он выведал, где Лорд хранит свои тайны, и пришел к неверному, для него неверному, решению.

Чтобы дало бы такое знание БПС, ведь они и так пытались Габриэля со света изжить? Знания, огромные знания! Выкрасть их перед смертью мага возможно, многие века этим пользовались нечистые на руку умельцы, но мой сын не позволил такому случиться, он защитил обожаемого крестного и себя, равного ему по силе.

Он незаметно покинет Хогвартс через десять минут, опередит Корнера, спешащего к Рудольфусу на выручку, негромко постучится в дверь и скажет:

— Здравствуйте, Драко у тети Беллы часы вчера забыл, на цепочке, можно забрать? Вон в том кресле, у камина, — и заглянет за плечо мужчины, разыгрывая правдоподобность.

Рудольфус не поверит, но кивнет, вежливо впуская свою смерть, и примет её достойно. Он раскаялся, а оно, раскаяние, лишь эхо приближающихся шагов расплаты. Он понял это и умер с легкой полуулыбкой на изуродованном лице.

Его последние слова:

— Простите меня, все простите … — он тоже, вот жизнь странная, оказался лучше меня. Обидно, чертовски обидно!

На следующий вечер я буду стоять перед резной дубовой дверью в спальню старшего сына, расположенной на верхнем этаже замка Слизерина, с поднятой рукой, готовая постучать, войти, поговорить, поплакать о несбывшихся мечтах, объяснить что-то ребенку о нем самом, но… Не войду, не постучу, не пожалею.

Я устала от своего сына, я не хотела его больше видеть, я никого не хотела видеть! Ноги меня не удержат, и я сползу по этой самой двери, захлебываясь в рыданиях, сотрясающих моё тело и душу, принадлежащих Малфоям и никому больше.

Габриэль подбежит ко мне с той стороны, опустится на колени, и я услышу его нежный тихий голос:

— Мама, я люблю тебя, не плачь… — но ничего не отвечу.

* * *
Вчера в Косом переулке мы с Люциусом встретили чету Поттеров и Уизли, разрешение на брак они получили, и поженились еще пять лет назад. Мы просто прошли мимо друг друга, не повернув головы. У меня на руках сидела младшая дочь — Эйприл, мой четвертый ребенок, а на руках у Джинни лизала леденец на палочке её пока единственная дочь и третий ребенок — Лили. За ними шел сильно растолстевший за эти годы Рон, вместе со своей цветущей супругой, Лавандой. Он отчитывал своего румяного и такого же рыжего, как и отец, отпрыска — пятилетнего Хьюго. Я не предъявляла ему обвинений в нападении, и мужчина воспользовался таким моим безразличием к его судьбе, забросив всякие попытки что-то изменить, но бывших соратников не выдал. Иногда, разумеется, подкидывал мужу бесполезные сведения то об одном, то о другом, но ничего важного мы от него так никогда и не узнали. Хотя я и не настаивала, пусть думает, что обхитрил, какая мне разница?

Мальчик что есть мочи орал:

— Купи-и-и!

Я ничего не почувствовала, ничего. Ни злобы, ни сожаления, ни маломальского любопытства, окинула безучастным взглядом посторонних людей, отметив, что Рон одевается так же безвкусно и дешево, как и его отец, и потянулась в карман за списком.

Габриэль, уже три дня как третьекурсник, самый способный, но и самый одинокий ученик Хогвартса, вновь составил перечень необходимых ему компонентов для дополнительных занятий по Зельеварению. Учить сына всем премудростям этой сложной науки, основанной не только лишь на знаниях, но и на интуиции, директору приказал сам Волдеморт. Полагал, видимо, что умения лишними не бывают. Я была с ним согласна, и периодически добросовестно опустошала аптеку доктора Лайнуса в поисках редких ингредиентов. Как им обоим удавалось выжить во время занятий, загадка без отгадки, сын со мной ничем не делился. Писал иногда о глупых детях, о том, что скучает, и что занятии с Лордом были намного более информативными, передавал привет сестрам, братьям, отцу, добавлял несколько высокопарных слов о семейных ценностях и ставил жирную точку. Длинные письма, полные волнующих девичьих переживаний и больше похожие на сочинения по три фута длиной, писала крестной лишь Сюзанна — спокойная, немного полная и добрая девочка. Она не блистала ни умом, ни красотой, но её обычность меня подкупала. Я любила её, но так никогда и не перестала бояться, что однажды она все же узнает тайну смерти своего отца. Этот страх грыз меня по живому и мешал спать долгие годы.

Убийство Рудольфуса для сына было первым, но не последним. На летних каникулах он заавадил старикашку в подворотне, мимо которой мы шли из Гринготса. Несчастный осмелился меня узнать и окликнуть дребезжащим голосом:

— Эй, бывшая героиня войны, наплодила зла и ходишь так, будто ни в чем не виновна? Кого обмануть хочешь, меня? — старик был оборванным, грязным, но смутно знакомым. Вспомнить его я не успела, сын молниеносно вытащил палочку и убил.

— Он тебя обидел! — ответил сын на незаданный вопрос.

— Обидел, пошли дальше… — мне ничего не оставалось, как согласиться. Габриэль, счастливый и радостный, засеменил рядом, не выпуская моей руки.

И то был второй раз, остальные я просто не считала. Зло в нем напоминало бескрайний океан, зло, которое я приняла как данность когда-то, не в силах совладать с ним и поныне.

Алексия вышла замуж за Блейза, став его третьей по счету женой. Забини уже давно не заместитель, а начальник Отдела Безопасности и Магического Правопорядка, и партия весьма удачная, но я точно знаю, что любовницей Волдеморта его новая супруга как была, так и осталась. Не мне её судить. Все эти годы Алекс была мне опорой, помогала с детьми и поддерживала моё гаснущее с каждым годом желание жить — главное мое желание в недалеком прошлом, с годами оно поблекло, растворилось, посерело. Выборов себе подобие счастья в трудной для любого живого существа борьбе, я с ужасом осознала, что все вокруг немного не мое, чужое…

Рожая Эйприл, уже копию бабки Люциуса, той самой, высадившей в саду вечные марокканские розы, я ощущала себя не матерью, а инкубатором! Девочка была лишней, на неё у меня не хватало душевных сил, и я поражалась мужу, успевающего пожурить и похвалить каждого своего ребенка. Супруг постарел и осунулся. Внешний лоск никуда не делся, глаза были такими же въедливыми и надменными, а обнимавшие меня ночами руки такими же сильными, но Люциус был уже не тот, что прежде. Чересчур много бед вынес он в своей жизни, и столько же причинил. Близился его шестидесятилетний юбилей, и морщины на лице выдавали почтенный возраст министра, с головой выдавали.

Порой по ночам еще слышался лязг железной клетки, затихающий у входа в библиотеку, ведь врагов у Лорда меньше не становилось, и на нас нападали много раз, а сколько раз пытались отравить или похитить, уже и не вспомню! Кстати, Драко — единственный в мире, владеющий такой странной родовой силой, последним был китайский маг, именно его душу я и видела однажды в подземелье вместе с Беллатрикс. Подобные личности могли и бессмертного стереть с лица Земли, потому и были методично уничтожены Волдемортом все до единого, за исключением Малфоя, разумеется.

Но все же Драко дома видели редко, он окунулся в дела, открыл собственную фабрику по производству волшебных палочек, путешествовал по миру в поисках выгодных контрактов, совмещая бизнес и работу в Министерстве, и полностью забросил воспитание сына. Скорпиус рос книжным ребенком, ненужным и заброшенным не только отцом, но и Асторией, порхающей с бала на бал, словно красивая бабочка с цветка на цветок.

В принципе, я занималась всеми детьми, не только своими. И Доминик, и Скорпиус считали леди Гермиону чуть ли не второй мамой, а еще от меня требовалось уделять внимание Сильвии, Эйдену, взбалмошной Эйприл, Сюзанне, похоронившей Грэгори зимой и горюющей до сих пор. Не знаю, отчего он умер, может, от тоски? Мне кажется, я вот-вот его пойму. Пятнадцать лет назад Гермиона Малфой окунулась в водоворот семейной жизни супруги Пожирателя, да так там себя и потеряла…

Я потянулась за письмом из Хогвартса, а, точнее, разрешением, которое требовало моей подписи и подписи Люциуса. Северус мелким, будто злым почерком, вывел имя Эйдена Малфоя в графе «Ловец команды по квиддичу». Покалеченная рука не стала мальчику преградой. Малфои всегда идут к намеченной цели, идут по головам, дальновидно обходят стороной препятствия и никогда не останавливаются!

В графе «факультет», само собой, значился Слизерин. Если мне шляпа предоставила выбор, и я его сделала, о чем жалею, то сына она чуть ли не выплюнула в сторону зеленого знамени, не прошло и секунды! Сын радовался вместе со мной. И я не лукавила, Слизерин мне по душе, как и всем моим детям. Честно, определи шляпа Эйдена в Гриффиндор или Когтевран, я бы в обморок упала! И не от боязни гонений со стороны приверженцев Лорда, вся страна была уже приверженцами, годы свое дело сделали. Мне просто очень хотелось, чтобы дети научились ценить не себя в этой жизни, а жизнь в себе, не заразились пафосом и стадностью мышления, и факультет змеи — самое то. Я это поняла уже очень давно.

Про Габриэля молчу, он на стул и усесться толком не успел, сами понимаете.

К слову, на Кинг-Кросс, перед первой поездкой сына в Хогвартс-экспрессе, его провожала не только вся родня и Белла, возлюбившая Габриэля за убийство опостылевшего ей мужа нежно и трепетно, но и Темный Лорд. Шума было, гама, журналистов, вспышек фотокамер! Закладывало уши и рябило в глазах от такой суеты, но крестник был благодарен крестному, и я, поправив ему воротник, в двадцатый раз поинтересовавшись, взял ли он сэндвичи, отправила своего старшего отпрыска в свободное плавание. Правда, напоследок постыдно понадеялась, что он не прочел мои мысли, а то сразу бы понял, что мне все равно, взял ли он сэндвичи, не простудит ли горло…

У меня все получилось, я стала своей в этом мире, нашла друзей, единомышленников, семью, но спустя годы во мне все чаще раздавался тревожный стук, похожий на отчаянный и напрасный стук плененных душ зазеркалья библиотеки. Не было сомнений, то запертая Грейнджер колотила кулачками в сердце леди Малфой, кричала что-то о наказании, преступном безразличии, несовершенной помощи и незаслуженном счастье.

Я была с ней в целом не согласна, но частенько просыпалась посреди ночи, гладила волосы мужа и завидовала его спокойствию, завидовала его уверенности, его фамилии, с которой рождаются уже хозяевами этой жизни, вспоминала пустой взгляд умирающего Чарли и… нехотя вставала кормить Эйприл, плачущую в соседней комнате и требующую материнского молока.

Пятнадцать лет — это мало, скажете вы. И я за вас порадуюсь, ведь если вы так говорите, значит, не переживали и малой толики того, что пережила я! Не знаете, каково это — пить вино и не чувствовать ни вкуса напитка, ни желанного тепла, ведь во всех винах в твоем доме присутствует противоядие! Не знаете, как сложно засыпать, вслушиваясь в шелест листвы и пытаться различить в нем чьи-то крадущиеся шаги! Не знаете, как пугает собственное равнодушие, когда ты ударяешь молоточком по трибуне Визенгамота и отправляешь очередного мага на смерть или в Азкабан, не нарушив при этом ни одного закона! Да что вы знаете, ничего вы не знаете.

В прошлую осень мне пришлось инсценировать свою гибель: один особо сильный ирландский клан шаманов пригрозил мне смертью ценой собственной жизни. Угроза была нешуточная, и после третьего нападения муж объявил меня умершей, а я переселилась к Волдеморту, облюбовав себе спальню через одну от него. До того я не знала, что Том Риддл может радоваться, однако он радовался, скрывая столь постыдную эмоцию от своей гостьи. Но, неспособный читать мои мысли, и свои от меня он прятал из рук вон плохо. Мы долго бродили по тайным комнатам и запутанным лабиринтам замка и лицезрели пыльные артефакты, каждый из которых мог полмира уничтожить. Я даже подержала в руках увитый живым плющом посох чародея Вальфара, подчиняющей себе все стихии планеты. Но все было каким-то само собой разумеющимся, не вызывающим огня в груди, не бередящим ум, неинтересным…

— Скучно? — спросил меня Риддл, стоя у разбитого окна, сквозь дыру в котором нас обдувал холодный ветер, сладкий от запаха гниющих листьев и трав. Я смотрела вдаль, за горизонт, кое-где скрытый покатыми холмами, окрашенными осенью в сочный оранжевый цвет, и хотела улететь отсюда так далеко, как только можно. Хотела узнать, наконец, ну где же прячется моя свобода?

— Скучно.

— Я знаю… — он уставился на нахохлившегося воробья, присевшего отдохнуть на щербатый серый подоконник, и поёжился.

Темный Лорд достиг многого и хотел достичь еще больше, но по пути потерял интерес, забыл, что чуточку, но все же жив, и взял перерыв. Магическая Британия во время его правления, уже после всех восстаний и открытых сражений, расцвела. Он искоренил воровство и преступность, незаконное применение магии, хаос в финансовой системе, бюрократизм в Министерстве, хотя тут без Люциуса не обошлось, и снизил Временный Налог. Его законники во главе со мной карали за малейшую провинность, тем самым надежно усмирив баламутящих общественное спокойствие призывами к сопротивлению. Северус отпускал стране на борьбу около двух десятков лет, но уставшие люди сдались раньше. Только вот Корнер и не думал сдаваться, да и не сдастся, я уверена, но про него я Габриэлю все уши прожужжала, и он будет готов, встретив лютого врага, а если не встретит, то сам найдет.

Под ногами хрустел свежевыпавший снег, а в воздухе кружили одинокие снежинки, не успевшие выпасть снегопадом вместе со своими сородичами утром. Я стянула кожаную перчатку и ловила их на ладонь, чуть не гоняясь за каждой. Поведение, недостойное матери семейства, знаю, и два черных глаза в окне, принадлежавших директору Хогвартса наверняка были аналогичного мнения.

Очередная выходка Габриэля, очередное полное яда письмо Северуса Снейпа, и вот я вновь подымаюсь по ступеням школы, приготовившись сулить щедрые отступные родителям пострадавшего. Отделаться одной только фамилией в некоторых случаях было просто невозможно. Как она может помочь, если сын лишил зрения однокурсника и наотрез отказывается его излечить, хоть и может? Или взорвал все котлы? Нет, не только те, в которых зелья кипели, а вообще все, не забыв о запасных и просто пустующих! Пока Драко доставлял новые и извинялся, сын успел отдохнуть от ненавистного предмета, а в ответ на дикий рев Северуса, от которого глохли даже призраки, лишь улыбался.

У кабинета директора возле самой горгульи меня ждал Габриэль, мне он не улыбался, не любил расстраивать, но и прекратить не мог.

— Мама, он первый начал!

— Кто? — обреченно поинтересовалась я, вспоминая, не забыла ли чековую книжку на серванте.

— Тед! Он шестикурсник, а ума нет, разве я виноват?!

— Люпин?

— Люпин… — кто бы сомневался. Они невзлюбили друг друга сразу, как только узнали, что существуют на белом свете, равно как и дети Поттера, Флер, Рона. Иначе быть не может, иначе это уже не реальность, а сказка.

— Где он?

— У мадам Помфри… — ребенок опустил голову, но раскаяния в голосе не было, хоть обыщись.

— Что с ним?

— Сектусемпра, но я только руки! Он кривлялся и папу показывал… — я потрепала сына по волосам, приобретающим все более насыщенный серебряный оттенок с каждым прошедшим годом. Я не знала, что ему сказать, но почувствовала, как сильно он хочет, чтобы я до него дотронулась.

— Поощряешь?! Сейчас он ему руки чуть не отрезал, а завтра голову? — шагах в десяти от нас стояла Андромеда, растрепанная, с красными от слез глазами, злая и решительная. — Голова стоит ваших кровавых денег, как полагаешь? Стоит?! — женщина кричала.

— Андромеда, руки вылечат! А голову твоему внуку никто не сносил, хотя и не помешало бы! Он что, совсем полоумный, с моим сыном связываться?! Они знакомы не первый год, и ты сама понимаешь, кто виноват в случившемся! — я кричала в ответ, по инерции встав на защиту своего ребенка, как любая другая мать.

Не позволив себе и дальше притворяться лишенным слуха, а я уверена, он пытался заткнуть уши, на вопли вышел раздраженный директор.

— Знаешь, что самое страшное… — понизив голос, хрипела взбешенная Андромеда.

— Ну что? — ответила я, лишь бы ответить, ведь уже шагнула вместе с сыном к Северусу и попыталась начать объяснения, отчего же тут такой гвалт.

— Ты права! Так мой внук хоть выживет! — моё тело замерло, а душа почуяла опасность, смертельную опасность.

Я лишь краем глаза заметила, что зеленый луч вот-вот пронзит спину моего Габриэля и избавит и мир, и его самого от мучений, но могла ли я допустить гибель собственного ребенка, рожденного в муках, а воспитанного в сомнениях и вопросах? Нет, конечно. Судьба дала мне шанс на свободу, искупление и вечный покой. Я кинулась вперед и закрыла собой сына. Последнее, что помню: нечеловеческий, полный боли вой Габриэля, звук падающего неподалеку тела и удивленные глаза моего когда-то любимого профессора…

Свет померк, меня окутал холод, и я умерла. Никаких фанфар, никаких небесных колокольчиков, ничего необычного и возвышенного — просто смерть, ведь в ней нет ничего странного, она банальна и неизбежна.