Here in the dark in these final hours
I will lay down my heart
And I'll feel the power
But you won't, no you won't
'Cause I can't make you love me if you don't

Bonnie Raitt — «I Can't Make You Love Me»

Астория Малфой была хорошей женой. Возможно, идеальной. И, как любая действительно хорошая жена, она знала своего мужа. В то время как ее муж едва ли был знаком с ней настоящей (настоящее — не лучшая основа для идеальности), обращая на нее внимание только поздними вечерами: пятьдесят минут ежедневно во время ужина и еще, не больше двух раз в неделю, — в спальне. Они жили в одном доме, но ее муж жил не с ней. Он всегда был погружен в себя, учтив и ужасно холоден. Малфой-мэнор на протяжении всего их брака казался покрытым ледяной коркой одиночества ее застывшего в прошлом мужа. Он жил прошлым, хотя довольно неплохо притворялся живым месяца два после свадьбы. Астория была благодарна, что он попытался.

Ее муж попытался забыть другую, но не смог — и обрек их на тоскливые десятилетия вдвоем (Астория давно перестала тешить себя надеждой, что ребенок мог бы им помочь, и не хотела вовлекать в жизнь в холоде маленькое существо, которому больше всего на свете нужны любовь и тепло. В Малфой-мэноре не было ни того ни другого). В память о совершенных мужем усилиях она в ответ старалась облегчить его жизнь, обремененную ее присутствием. Она могла — и даже имела право — закатить ему отвратительный скандал, рассказать о той ужасной жизни, которую он вынудил ее вести, обвинить его в предательстве, измене с призрачным воспоминанием, которое он ценил больше, чем живую жену в соседней комнате, но каждый раз, взглянув в его безжизненные тусклые глаза, натягивала на губы слабую улыбку, прежде чем один-единственный упрек успеет сорваться с ее губ и добьет его. Она тоже знала, каково любить того, кто не любит тебя, и проявляла сострадание.

Иногда Астория думала о том, чтобы уйти. Иногда было так больно, что последующие за разводом пересуды, сплетни и осуждение как родных, так и посторонних не представлялись ей важным препятствием. Иногда становилось так невыносимо, что она была готова оказаться первой чистокровной женой, подавшей на развод. И она бы ушла, если бы знала, что ему станет легче; страх, что он в своем одиночестве замерзнет окончательно, удерживал ее, обжигая пламенем в груди. Она не могла оставить мужа погибать. Его родители ушли практически друг за другом, окончательно выбив у него почву из-под ног. После их смерти Астория все чаще замечала у него тот страшный взгляд человека, на мгновение очнувшегося и задающего себе вопрос, для чего он вообще живет. В те секунды он всегда озирался по сторонам, находил ее прояснившимся ненадолго взглядом — и тот снова пустел. Она не вызывала у своего мужа даже раздражения.

Наверняка он считал, что она так же равнодушна к нему, как он — к ней, и ничего о нем не знает: с самого начала он не дал ей и шанса для близкого знакомства. Астория позволила ему найти утешение в самообмане. Пусть думает, что она ни о чем не догадалась, не слышала его пьяных разговоров с Ноттом, не видела фотографии и то самое кольцо, предназначенное для другой. Она была внимательна, потому что любила его, и со временем невольно заметила все, что он так пытался утаить. До ее ушей доносилось столько сплетен, что оказалось невозможным спустя пару лет брака пребывать в неведении о его прошлых отношениях.

Первое время она, конечно, не прислушивалась к саркастичным комментариям и едким шепоткам за спиной; не сразу соотнесла, чье появление всегда раззадоривает всех охочих до чужих отношений, однако время шло, ее муж все сильнее отдалялся от нее, и картинка в ее голове стала складываться. Его мученический взгляд, направленный в сторону на каждом министерском мероприятии; спустя год Астория даже не проверяла, на кого он смотрит, утешительные сомнения давно ее покинули, сменившись горькой и ясной уверенностью. Случалось, ему снились кошмары, и он бессвязно шептал что-то во сне, но имя — имя угадывалось без труда, когда знаешь, что услышишь. Астория, к своему ужасу, через три года брака знала о своем муже практически все.

Когда первая обида немного забылась, а боль утихла, она, понимая, как сильно он мучается, решила ему помочь. Отчаявшись, почти умирая от его и своей собственной боли, она подумала, что сможет поговорить с ней. Написала письмо и попросила о встрече. Получила согласие с первой попытки и с удивлением обрадовалась: ненадолго она поверила, что сможет разорвать этот замкнутый круг, пусть даже ценой собственного сердца.

Следующим ноябрьским днем Гермиона Грейнджер появилась в магловском кафе с небольшим опозданием, не потрудившись скрыть, насколько эта встреча ей не интересна. Она вся была где-то не здесь, и Астория почувствовала себя надоедливым, но неизбежным злом, которое надо перетерпеть, чтобы больше не сталкиваться, пока сама пыталась равнодушным тоном поведать Гермионе Грейнджер о том, что Драко Малфой до сих пор ее любит.

Грейнджер смотрела так, будто не могла понять, зачем Астория говорит об этом с ней. Продолжать было тяжело и больно, но необходимо, и, сцепив пальцы, Астория перешла к главному:

— Я знаю, это странный и ужасно унизительный для меня разговор, но вы не были на моем месте и не видели, как ваш муж страдает, превращаясь в собственную тень. Мне неизвестно, что произошло между вами, но, может быть, если вы поговорите, ему станет легче? Может быть, вы в силах ему помочь?

Гермиона потерянно покачала головой.

— Извините, миссис Малфой, но я не думаю, что могу вам помочь. Всему, что вы рассказали, я не верю, простите. Наверняка есть что-то еще, просто поговорите со своим мужем. Вам нужно поговорить, не мне, понимаете? — Ее взгляд и голос на мгновение обнажили что-то глубинное: отчаянно-болезненное, едва ли не паническое, но исчезло оно быстрее, чем Астория сумела понять, был ли у Драко шанс. — Не думаю, что есть смысл продолжать эту беседу. Мне пора.

На секунду Астория зажмурилась, признавая поражение, но все же попыталась снова:

— Мисс Грейнджер, я могу задать еще один вопрос? — Та кивнула, кажется, раздосадованно: ей не терпелось уйти, но Астории необходимо было узнать правду. — Что он сделал?

Грейнджер нахмурилась, словно ей пришлось вспоминать то, о чем вспоминать сложно и трудно, как будто она давно запретила себе об этом думать.

— Предал мое доверие. Ничего особо ужасного, но этого хватило: я не смогла его простить в отличие от... Впрочем, неважно. Важно, что тогда я поняла, что, очевидно, не люблю его. Он обо всем знает, я была с ним честна. Уверена, что дело не во мне. — Грейнджер приподнялась из-за стола, собираясь уйти. От нее веяло холодом. — Всего доброго, миссис Малфой.

Астория запаниковала.

— Но он же...

Гермиона остановила ее, уже надевая мантию:

— Вы драматизируете, миссис Малфой. Я не верю, что Драко, — его имя, произнесенное ею, да еще с таким пренебрежением, резануло по нервам, — убивается из-за отношений, которые продлились всего год и к тому же закончились четыре года назад. Это смешно. Ищите проблему в другом. До свидания.

Грейнджер исчезла, а Астория, замерев, смотрела на свои дрожащие руки, кропотливо удерживая каждый рвущийся наружу всхлип — от не покидающего всю встречу страха, от отчаяния, от этого невыносимого унижения, на которое она пошла зря.

Тем вечером Драко даже задержал на ней взгляд дольше обычного и нахмурился.

— Ничего не случилось?

Сложив губы в одну из своих натренированных улыбок, Астория покачала головой.

— Нет, милый. Все как всегда. — В этом она не соврала: все как всегда и, видимо, так и останется. Попытка что-то изменить принесла ей только унижение и боль — и страх, что однажды Драко узнает о состоявшемся между его женой и Гермионой Грейнджер разговоре. Астория не сомневалась, что этого он ей не простит. Не простит того, что она влезла в самое сокровенное, что у него было, не дала ему сберечь тайну, унизила себя ради него.

В январе, читая «Пророк» после завтрака, Астория, перелистнув страницу, застыла. Он уже видел? Как он отреагировал? Он уже видел, он видел, видел? Сердце застучало сильнее, в ушах зазвенело. Драко был в кабинете и, конечно, тоже сейчас просматривал «Пророк» перед работой. Астория постаралась прислушаться к звукам в доме, но шум в ушах не утихал. Прежде чем ей удалось набраться смелости и пройти к кабинету, Драко появился в гостиной. Подняв на него глаза, она отчаянно надеялась не выдать своей осведомленности. Ее муж болезненно щурился, наверняка стараясь совладать с собой, но Астория знала его достаточно хорошо, чтобы увидеть все, что он пытался скрыть. Ему словно воткнули нож в сердце, когда он совершенно того не ожидал. Не мог же он все это время надеяться на возвращение к Грейнджер? Или думать, что она никогда не выйдет замуж? Он не казался человеком, у которого есть надежда. Заключалось ли в новости о помолвке Гермионы Грейнджер и Рона Уизли что-то более важное, чего Астория не знала?

Ее пробила дрожь: была история с тем кольцом. Вот о чем сплетники не могли сказать ничего определенного. Все свое замужество Астория мучилась неведением о статусе помолвки Драко и Гермионы. Официально они никогда не заявляли об обручении, но кольцо — ее муж до сих пор хранил его. Почему?

Драко давно уже отвернулся, собирая бумаги со стола, пока она тщетно желала понять, что же случилось тогда и чего ей ожидать теперь.

— Я на работу, до вечера, милая. — От тона его голоса она вздрогнула. Драко пытался звучать радостно, но фальшь была до того явной и жалкой, что Астория смогла только кивнуть.

Весь день она не находила себе места, переживая столько разных эмоций, что впору было сойти с ума: боль, обида, беспокойство, страх. Что будет с ним? Что будет с ней? С ними? Лишь около десяти вечера в гостиную влетел патронус Нотта, разбивая душившую ее панику:

— Астория, дорогая, не сердись! Мы с Драко перебрали, боюсь, твой муженек без последствий не способен переместиться даже через камин, так что заночует у меня. Завтра утром можешь его побить, но не сильно. Пока. — Знакомо-фальшивое веселье очевидно трезвого Нотта отозвалось неприятным уколом где-то рядом с сердцем. Растирая холодеющие ладони, Астория направилась в спальню. По крайней мере, Драко не был один.

Ночь накануне свадьбы Гермионы Грейнджер Астория провела, притворяясь крепко спящей и пытаясь вынести исходившую от лежавшего рядом мужа муку. Под кожей разгорался зуд, и хотелось кричать. Едва рассвело, Драко поднялся, покидая ее, и она смогла наконец шумно, с отчаянием вытолкнуть мешавший в груди воздух. Она не хотела сегодня его видеть, не представляла, как станет сидеть с ним за одним столом, словно ничего не происходит, но ей придется — придется вытерпеть целый день вдвоем: в субботу даже ее муж оставался дома. Она подумала, что стоит уйти ей — придумать какие угодно дела и сбежать, — одновременно с тем понимая, что сегодня и шагу из поместья ступить не сможет. У нее не было сил смотреть, как ее муж убивается по другой, но и сил прекратить эту пытку не было тоже.

К столу Астория спустилась неприлично поздно, до последнего оттягивая встречу с мужем, но, как оказалось, зря: домовой эльф, накрывая стол, безразлично передал ей, что у хозяина срочные рабочие дела, и он просил его не беспокоить.

Иногда ее муж безнадежно плохо лгал.

Со временем их жизнь почти вернулась к прежнему укладу. Астория никогда бы не придала значения редким одиноким ночам, не знай она всего. Из года в год двадцать третьего апреля ее мужа не было дома. Обычно до полуночи она получала патронус от Нотта и уходила в спальню, давно уже не испытывая желания заплакать. Ей было достаточно того, что Нотт не оставит Драко в одиночестве. Обычно она была почти спокойна и благодарна, что у ее мужа есть лучший друг. Обычно она делала вид, что за несколько лет так и не заметила, что ее муж не ночует дома в один определенный день — день, в который любовь всей его жизни вышла замуж за другого. Но в этом году что-то неожиданно изменилось. В восемь вечера Драко вернулся домой, застав Асторию за столом, накрытом на одну персону. Наверное, ее пораженный взгляд открыл многое из того, о чем Драко знать не стоило, но она была слишком удивлена, чтобы совладать с собой. Почему в этот деньон дома? Она почти задала этот вопрос вслух, но Драко опередил ее:

— Я сейчас, только переоденусь.

Он ушел в спальню, позволяя ей вызвать эльфа, чтобы доставить приборы и посуду. Вернувшись, спокойно сел за стол, ничем не выдавая, что собирается уйти после. Скрывая удивление, Астория гадала: Нотт сегодня занят? Они встретятся позже? Драко решил провести вечер дома и просто запрется в кабинете?

Она не позволяла себе подумать, что сегодняшняя дата больше ничего для ее мужа не значит. Она жила с этим слишком давно, чтобы поверить, что однажды их в этом доме действительно будет двое, и прошлое Драко перестанет довлеть над их браком.

Закончился ужин. Они, как и обычно, переместились в гостиную: Астория читала, Драко просматривал рабочие документы. Хотелось спросить, в чем причина его раннего возвращения, но Астория сумела сдержаться. Когда пришло время готовиться ко сну, она, в последний раз оглянувшись на мужа, ушла в спальню, все еще не веря, что он останется. Наконец, она легла, напряженно прислушиваясь, но в воцарившейся тишине нельзя было понять, дома ли Драко. Астория прикрыла глаза, борясь с разочарованием. Наверняка он ушел, не стоило ожидать иного.

На грани яви и сна она услышала шаги: Драко, ступая почти бесшумно, приблизился к кровати и лег со своей стороны. Он не обнял ее — он вообще редко ее касался, — но она была почти счастлива только от того, что он сегодня остался. Позволяя мечтам впервые за много лет вырваться наружу, Астория провалилась в сон.

Ночью, резко проснувшись, словно что-то ее разбудило, она осторожно осмотрелась вокруг. Половина кровати, принадлежавшая Драко, была смята и покинута. Подавив всхлип, Астория поднялась и вышла в коридор, едва ли сомневаясь в одинокой пустоте остальных комнат. Сердце взволнованно забилось в груди, когда она заметила разливавшийся из приоткрытой двери кабинета свет. Приблизившись, она увидела мужа, сидящего к ней спиной. В руках у Драко было фотография. Астории не требовалось приглядываться, чтобы понять, на кого он смотрит. С привычной горечью она, тихо отступая, вернулась в спальню. Она знала своего мужа и не была удивлена. Она только не знала, сможет ли его спасти.

Возможно, настало время с ним поговорить.