Утренний свет мягко проникает сквозь неплотные больничные занавески. Сколько уже? Шесть, семь часов? Мне так и не удалось уснуть. В прочем, я и не пытался… Руки затекли, в ногах легкое покалывание из-за того, что слишком долго не менял позу. Можно было бы походить, размяться. Можно было бы и не ночевать в больнице. Да, особняк в Вилькье сейчас роскошью и чистотой не отличается, но на худой конец и такая крыша над головой подошла бы в данной ситуации. Но я не захотел. Просто не захотел уходить отсюда. Потрепанное больничное кресло с отвалившейся ручкой – не лучшая кровать, но, в прочем, мне плевать на удобства. Всё это теряет смысл, когда мой взгляд в очередной раз перемещается на спящего Скорпиуса. Мне нравится смотреть на него. Ресницы сомкнуты, губы чуть приоткрыты, челка слегка нависает на глаза, одна рука под подушкой, другая – под щекой. А вот одеяло уже где-то в ногах.

Я медленно встаю, а кресло истошно скрипит в ответ, издавая звук раненого гиббона. Тихо ругнувшись сквозь зубы на старую рухлядь, вновь поднимаю глаза на сына – спит… Даже носом не повел. Хотя, не следует удивляться. Он долгое время был очень слаб, организму нужно набираться сил. Я знаю, что он поправится. Просто уверен в этом… Стараюсь не шуметь, передвигая онемевшие ноги. Подхожу к кровати Скорпиуса. Несколько секунд просто улыбаюсь, глядя на него. Он подрос за это время. Возможно, я ошибаюсь, и он кажется выше из-за худобы. Это сейчас не так важно. Пальцы моей руки самовольно притрагиваются к волосам сына, убирая нависшую челку. Губ вновь касается улыбка. Мне еще никогда не было так… тепло. Так спокойно. Странное чувство. Единственное, что я знаю наверняка – отныне со Скорпиусом ничего плохого не случится.

— Я всегда буду заботиться о тебе, — произношу одними губами, боясь разбудить его.

Натягиваю сползшее одеяло повыше. На губах сына расплывается едва заметная улыбка. Наверное, ему было холодно. Как я раньше не заметил?

Неожиданно слышится тихий скрип двери. Я знаю, кто это…

Гриффиндорка, очевидно, надеялась, что я еще сплю, либо вообще не ночевал здесь. Это видно по тому, как округляются её глаза, когда она видит меня около кровати сына. Спорю, у неё сейчас дыхание перехватило…

Не у тебя одной, Грейнджер…

Слегка растрепавшиеся каштановые волосы, испуганные большие глаза… Может, это еще одна причина, по которой я остался тут…

Пытается собраться с мыслями. Плотно сжала губы, явно размышляя над тем, как ей себя вести. Выглядит рассеянной… Мне так не хватало этого, Грейнджер…

Молчание. Гермиона начинает нервничать. Это видно. А я изо всех сил стараюсь не улыбнуться этому. Ночь. Целая ночь была занята подобными мыслями. И всё, что мне удалось понять – я не знаю, как дальше быть. Её манеры, привычки, слова – всё это плотно и глубоко оседает в голове…

Гриффиндорка быстрым и в тоже время легким шагом преодолевает расстояние от двери до кровати Скорпиуса. Отвернув от меня голову так, чтобы избегать взгляда в глаза, она едва слышно произносит:

— Мне нужно разбудить его, чтобы он принял лекарство. Таблетки надо пить строго по часам, поэтому тянуть нельзя.

Грейнджер говорит что-то еще. Её губы двигаются, но мой взгляд прикован к непослушной пряди волос, которая выбилась из наспех собранного пучка. Какая-то непонятная маниакальная мысль заставляет мою руку потянуться вперед. Гриффиндорка, заметив это, с легким испугом отодвигается назад.

Что с тобой? Неужели за одну ночь тебе стало плевать на мои прикосновения? Нет, я не верю. Не хочу верить.

— Я просто хотел убрать прядь, — говорю это сухо, не особо понимая, что сейчас происходит.

Она на мгновение поднимает взгляд на мое лицо и коротко произносит:

— Не надо…

Всего пару секунд. Лишь миг, а ее карий бархат вновь проникает в самую сущность моей поганой души. Это режет. Это обжигает. И это чертовски приятно. Странно, больно, непонятно, завораживающе, глупо и необычно, но приятно… До самых кончиков пальцев… Мне просто нравится ловить её взгляд…

На хрупкой шее нервно пульсирует тонкая жилка. Совсем недавно мои губы пробовали эту кожу на вкус, прикасались к ней…

— Посмотри на меня… — я сам не знаю, зачем прошу ее об этом.

Не двигается. Она не станет этого делать. Просто из принципа. Я бы тоже не стал, если бы услышал от неё то, что ей пришлось услышать от меня…

Быстрым движением руки приподнимаю её подбородок. Невольно провожу пальцем по контурам скул. Несколько секунд гриффиндорка терпит мои прикосновения, после чего делает полшага назад.

И всё же этих секунд достаточно, чтобы понять – ты пока не способна отказаться от меня…

— Скорпиус , тебе пора принять лекарство, — она кладет руку на голову моего сына, слегка взъерошивая белые волосы.

— Опять эти таблетки, — он недовольно ворчит, еще не открыв глаза.

Я невольно смотрю на Грейнджер – её губ касается улыбка. Чистая, нежная. Улыбка матери. Она заботится о нем больше, чем о любом другом пациенте. Я уверен в этом.

С трудом раскрыв глаза и лениво зевнув, Скорпиус выпивает какую-то сине-белую пилюлю и вновь откидывается на подушку, натягивая одеяло по самый нос.

Гриффиндорка вновь улыбается, но, опомнившись, резко разворачивается и идет в сторону выхода.

Мои глаза следят за каждым ее движением. И это морально убивает. Видеть то, как она уходит, и не иметь возможности её остановить. Просто не иметь на это права…

Уже около двери Гермиона замирает и едва слышно произносит:

— Знаешь, Малфой… Я оставлю тебе твою ненависть, если ты вновь вернешь мне мою.

Её силуэт скрывается в коридоре, а я молча стараюсь переварить то, что только что услышал. И, как бы странно сейчас это ни было, на моих губах вновь расплывается улыбка.

— Вы поссорились? – голос сына заставляет вынырнуть меня из мыслей.

— Почему ты так думаешь?

— Не знаю. Раньше она всегда шутила, когда рассказывала о тебе. О том, как глупо ты выглядишь в фартуке, о том, что не умеешь жарить яичницу, — на этих словах Скорпиус сам начинает смеяться, — а теперь она почти не разговаривает со мной…

— Это плохо?

— А разве нет?

Такой простой вопрос, но, тем не менее, внутри что-то скручивается. Она нравится моему сыну.

— Пойми, Скорпиус, у неё много пациентов и мало времени. Да и к чему тебе эти рассказы? Теперь я рядом и сам могу отвечать на все твои вопросы.

— Нет, ты не понимаешь, пап, — он машет головой из стороны в сторону, словно поражаясь моей тупости, — это другое… Знаешь, она всегда веселила меня, когда я просыпался. Читала сказки, когда я засыпал. Нет, пап, это совсем другое. Она… она как мама, пап…

***

Я не знал, что ответить ему. К счастью, сын был еще сонный и быстро отключился. Хотя, я и сейчас не знаю, что ответить…

Прошел примерно час с тех пор, как я видел гриффиндорку. Такое странное ощущение… некое подобие ломки. Мышцы ноют, внутри всё колотится. Мне просто хочется вновь её увидеть. Пожалуй, именно поэтому я уже пятнадцать минут шатаюсь по коридору. Понятия не имею, где она может быть. Да и что я ей скажу?..

Даже в мыслях не могу себе этого представить. Ноги самовольно отмеряют метр за метром, шагая по неровной больничной плитке. В какой-то момент я просто решаю идти обратно в палату сына, как вдруг слышу позади себя голос Грейнджер:

— Что-то случилось со Скорпиусом?

Медленно поворачиваюсь, боясь её спугнуть. Странная конечно мысль, но всё же. Это смешно до нервной дрожи.

— Нет, с ним всё в порядке.

— Тогда что ты тут делаешь? – вопрос в лоб, смотрит прямо, но не на меня, а будто сквозь стену.

И что сказать?

— Тебя искал.

— Зачем?

Всё тот же безразличный взгляд. Обездвиженная поза. Камень.

Не прикидывайся, Грейнджер…

— Надо поговорить.

— Я не могу. У меня работа.

Гриффиндорка резко проносится мимо меня. Лишь в последний момент я понимаю, что происходит, и хватаю её за локоть.

— Почему ты убегаешь от меня?

— Что за бред, — она недовольно фыркает. – Меня ждут больные, мне некогда с тобой разговаривать.

Я разворачиваю её к себе, по-прежнему не позволяя уйти.

— Давай, скажи это.

— Сказать что? – Грейнджер включает идиотку, пытаясь освободиться.

Покрепче прижимаю ее к себе одной рукой, другой же поднимаю подбородок, заставляя гриффиндорку посмотреть мне в глаза.

— Скажи, чтобы я отпустил тебя. Скажи, что тебе ничего этого ненужно.

Быстро, словно боясь осмыслить, она произносит:

— Отпусти меня. Мне это ненужно.

По её телу проходит дрожь, глаза наполняются слезами. Пытаясь скрыть это, Гермиона вновь отворачивается. Её шепот едва слышно прорезает воздух:

— Доволен?..

Издеваешься, Грейнджер? Я не думал, что ты произнесешь эти слова… До последнего я был уверен, что ты не скажешь… Значит, я сделал тебе слишком больно…

— Нет, — произношу на выдохе и впиваюсь губами в открывшуюся кожу шеи, — не верю…

Она в очередной раз пытается вырваться, но все попытки тщетны.

— Прекрати, Малфой!.. Перестань! – слезы уже слышны в её голосе.

Я встречаюсь с карими глазами и шепотом произношу:

— Скажи это, глядя мне в лицо… Скажи, чтобы я ушел…

Она начинает что-то говорить, а у меня всё сворачивается в один тугой ком, оседая где-то в желудке.

— … Меня… Меня жду пациенты, Малфой…

Облегченно выдыхаю и тут же приближаюсь к её губам:

— Подождут.

— Но…

— Нет.

***

Вновь щелчок дверного замка, небрежно брошенное заглушающее. Роза и Хьюго еще спят, но так будет спокойней. Я не знаю, почему апарировал нас в дом гриффиндорки. Просто ничего другого в голову не пришло.

— Пожалуйста, не надо, Малфой…

Она всё еще плачет. Меня от этого выворачивает наизнанку. Даже не хочу представлять, каково ей было тогда… Я просто прогнал её. Решил выкинуть из своей жизни… Но, как оказалось, нельзя выкинуть часть себя самого…

Наши лбы соприкасаются. Из-за собственной дрожи закрываю глаза, всё еще не отпуская её руку.

— Прости меня… Я не хотел причинять тебе боль. Слышишь?..

Она не отвечает, а меня уже лихорадит от этого молчания.

Открываю глаза и смотрю на неё:

— Я уже не смогу без тебя, понимаешь?..

От неожиданности она замирает на несколько секунд. Мне хватает этого, чтобы вновь приблизиться к её губам.

Нежные, чистые, опьяняющие… Такие, какими я их запомнил. И они будут принадлежать только мне.

Неуверенно, едва касаясь, её пальцы ложатся на мою грудь, а я лишь сильнее прижимаю к себе гриффиндорку.

Движения становятся более востребованными, жадными. Гермиона наспех расстегивает пуговицы моей рубашки, пока я пытаюсь снять с неё футболку. Спустя несколько мгновений вся одежда валяется на полу, а Грейнджер, как и когда-то, зажата между мной и кроватью.

Мне нравится чувствовать вкус её кожи, нравится отвечать на прикосновения. Моя рука сжимает её запястье. Легкий стон срывается с полуоткрытых губ. В этот момент я понимаю, что что-то изменилось. Слегка отстраняюсь от неё, проводя взглядом по обнаженному телу. Мои пальцы чертят воображаемую полоску от плоского живота до подбородка. Её бледная кожа покрывается мурашками.

— Что-то не так?

Я лишь отрицательно качаю головой, мысленно отвечая на вопрос. Всё в порядке. Просто я понял. Тогда, в прошлый раз. Её фраза «ты не готов»… теперь я понимаю, что она имела ввиду. Это был лишь секс. Звериный, отстраненный секс. Просто слияние тел. Ничего более. Я не хочу этого вновь, нет.

Это странно. Раньше всё было иначе… А теперь мне не хочется причинять ей боль. Нет, скорее наоборот. Показать ей, насколько это важно. Нежность, тепло, осторожность… Я просто хочу, чтобы ей было хорошо со мной.

Теперь всё будет по-другому. Теперь будет слияние душ, а не тел…

Вновь склоняюсь над ней, вовлекая в поцелуй. Не требовательный, не жадный. Скорее, призывающий, но мягкий. Мои губы спускаются ниже, легко касаясь ямочки на её подбородке, затем обводят контуры скул, перемещаясь к пульсирующей вене. Мягко посасывая кожу, я едва заметно усмехаюсь – останется засос. Своеобразная отметка. Знак того, что она теперь принадлежит мне. Только мне.

Её пальцы мягко перебирают волосы на моей голове, но хватка усиливается, когда я провожу влажную дорожку от ключиц к округлой груди. Моя рука, едва касаясь кожи её живота, спускается ниже и тут же перемещается на её бедро. Гриффиндорка еле заметно выдыхает, что заставляет меня улыбнуться. Мне нравится дразнить её… В прочем, это еще вопрос – кто кого дразнит, ведь стоит ей так соблазнительно выгнуться навстречу моим прикосновениям, как я тут же теряю рассудок.

***

— Всего месяц. А ты молодец, Скорпиус. Все таблетки послушно принимал. Настоящий боец, — она одобрительно прижимает его к себе, слегка взъерошивая волосы.

Это в который раз заставляет меня улыбнуться. Видеть их вместе, знать, что их тянет друг к другу – еще один огромный плюс.

— А они точно не будут против? – он обеспокоенно дергает меня за руку, отвлекая от мыслей.

— Точно, точно. Не переживай, — я стараюсь его приободрить.

Спустя мгновение мы втроем уже стоим на кухне нашего дома.

— Хьюго, Роза! Идите сюда.

В коридоре слышится топот, затем шаги замедляются. Две любопытные головы появляются в дверном проеме.

Первым выходит Хьюго, голубоглазка держится позади. Не сговариваясь, мы с Гермионой приседаем, чтобы оказаться на одном уровне с детьми.

— Знакомьтесь, ребята, — я медленно подталкиваю Скорпиуса к рыженькому.

Хьюго сначала внимательно вглядывается в мою младшую копию, а затем его лицо озаряет широченная улыбка:

— Ты Сколпиус Малфой? Твоё имя еще смешнее, чем у папы!

Они оба начинают смеяться. Хьюго – искренне, а Скорпиус скорее в знак вежливости. Он не обидчивый, просто до сих пор боится, что его не примут в нашей новой семье.

— Хочешь я покажу тебе свою железную дологу? – рыженький, не дожидаясь ответа, хватает его за руку и тащит за собой.

Скорпиус оборачивается, отыскивая меня глазами. Я лишь беспомощно пожимаю плечами и улыбаюсь.

Когда мальчишки проходят мимо голубоглазки, она кладет руку на плечо моей младшей копии:

— Подожди! – её голос заставляет Скорпиуса остановиться. – Меня зовут Роза. Очень приятно.

Скорпиус, смущенно улыбаясь, протягивает ей руку:

— Я очень рад познакомиться.

Хьюго, которому, видимо, надоели затянувшиеся приветствия, резко тянет всех в коридор, и эта троица по цепочки исчезает из виду.

— Они привыкнут, — произносит Гермиона.

Я поворачиваюсь к ней.

Как же это всё-таки странно… Она знает, что будет нелегко. Не избежать ссор, не уйти от грубости. Я не обещал ей никакой свадьбы. Я даже не говорил, что люблю её. Впрочем, мне теперь есть что ответить.

Я притягиваю её к себе и в очередной раз вовлекаю в поцелуй. Мягко сжав тонкие пальцы, тяну Гермиону за собой в сторону детской, откуда уже слышится смех.

Мы справимся. Я теперь не уйду. Просто не смогу уйти. В них заключается вся моя жизнь. Весь смысл моего существования… И надо немного для настоящего счастья – стань частью меня, большей частью.

У нас еще будет время всё осмыслить. Но это оставим на потом, а сейчас… Сейчас лучше поторопиться к детям, пока они не разнесли весь дом.

Даже если что-то случится, я не отпущу эту руку.

...Because you're all I want,
You are all I need,
You are everything.
Everything...

---