Глава 1

— Полным составом Визенгамота рассматривается дело Северуса Тобиаса Снейпа, обвиняемого по делу № 2541: пособничество Тому Риддлу, называющему себя лордом Волдемортом. Предъявленное ранее обвинение в убийстве Альбуса Персиваля Вулфрика Брайана Дамблдора снимается, в виду отсутствия состава преступления. Председатель Визенгамота — Кингсли Шеклболт, секретарь — Персиваль Уизли. Обвиняемый не присутствует на заседании в связи с прохождением лечения в госпитале Святого Мунго. Обвинитель и свидетели обвинения выступали на предыдущем заседании. Сегодня слушаются свидетели защиты, а также планируется вынесение приговора.

— Вызывается первый свидетель защиты Альбус...

Монотонная речь секретаря Визенгамота была весьма прозаично прервана: деревянные двери с грохотом отворились, и в зал вошла пожилая леди, всем своим видом показывающая, что ее нахождение здесь не только уместно, но и необходимо. Ее черные длинные волосы без единого седого волоска были забраны в высокую прическу, на бледном аристократическом лице выделялись голубые глаза. Леди была одета в зеленую мантию, прошитую серебряной нитью. Из-под длинных рукавов выглядывали кончики изящных пальцев. Однако облик женщины показался всем, кто находился в зале, смутно знакомым.

— Кто? Как? Кто разрешил? — задохнулся от возмущения Перси. — Как вы вошли в зачарованную дверь и, собственно, где отряд Авроров, охраняющих зал суда? Кто вы такая вообще?

— Какие авроры? Не надо так волноваться, мальчик. Разве дверь была зачарована? Не заметила, извини, думала, что она просто туго открывается. Если бы знала, то непременно постучала, перед тем как войти, — в голосе женщины прозвучало удивление.

— Эйлин, дорогая, что ты здесь делаешь?

— Это кто там голос подал? Недобитый директор? Хочешь, я исправлю то, что так и не сделал твой крестник? Я могу, ты же знаешь.

— Да, да, я нисколько не сомневаюсь в твоих способностях, дорогая, но...

— Но? Что «но»? Здесь и сейчас пытаются судить моего сына и твоего крестника. Ты случайно не забыл, что Гордон просил приглядеть за ним?— женщина гневно прервала жалкое блеяние так внезапно воскресшего неделю назад директора Дамблдора.

— Господин председатель, мое имя Эйлин Принц, я — мать Северуса Снейпа, к слову, его настоящая фамилия не Снейп — это досталось от моего второго мужа. Просто один старый ко... Извините, пожилой джентльмен в свое время уверил меня, что именно с этим именем у моего мальчика будет меньше проблем. Видимо, ошибался.

Перейдем к делу. Я не являюсь свидетелем защиты, но у меня имеются некоторые документы, если не подтверждающие невиновность, то содержащие смягчающие обстоятельства в деле моего сына. Это дневник, который Северус начал вести в одиннадцать лет и зачаровал так, что прочесть его можно только члену семьи или с разрешения члена семьи. Я надеюсь, что никто, — суровый взгляд в сторону заседателей,— в этом не сомневается. Тогда, пожалуй, начнем. Господин секретарь, извольте взять дневник.

Перси на негнущихся ногах подошел к Эйлин и протянул руку к книге, которую женщина извлекла непонятно откуда.

— Дневник?! Ты хочешь сказать, что Северус записывал туда все? То есть — абсолютно все?— в голосе Дамблдора стали отчетливо слышны истеричные нотки.

— Да.

Члены комиссии и зрители, находящиеся под впечатлением всего произошедшего, молчали, а Перси Уизли дрожащей рукой открыл книгу и, откашлявшись, начал читать. Никто так и не заметил, как Дамблдор вцепился в бороду с явным намерением выдрать ее по клочку.



"1 августа 1971 года.

Хм, интересно, что же все-таки пишут в дневниках?

Я такой-то, проживаю там-то, с матерью и отчимом. Не очень удачное сочетание: я темный маг, выросший в семье светлых.

Многие полагают, что темный маг — это тот маг, что творит злые дела направо и налево. А светлый — это белый и пушистый человек. Это далеко не так. Например, Гриндевальд, был такой гений, хороший знакомый моего крестного — светлый. Да-да, он светлый маг.

Все просто, они — пользуются энергией света, мы — тьмы. Вот и вся разница. И хотя темных всегда недолюбливали, но, как мне однажды поведал крестный, это происходило от того, что мы сильнее. Конечно сильнее. Светом можно манипулировать, что светлые и делают, а с тьмой можно только договориться. И происходит это во время обряда Контроля. Когда просишь, получаешь гораздо больше, чем когда требуешь. К тому же темных магов очень мало, по пальцам сосчитать можно. Если честно, я не понял и половины из сказанного. На что крестный усмехнулся и сказал, что со временем до меня дойдет.

Вот, например, маму можно светлой назвать с натяжкой — годы, прожитые с отцом, дали о себе знать, но факт остается фактом — она светлая волшебница. Отчим же — странный человек: он светлый с большой буквы! И дела и поступки соответствуют определению светлого мага, в понимании людей. Отчима я воспринимаю, как неизбежное зло, не способствующее моему комфортному существованию. Потому что у светлого и темного магов может быть только одно общее — еда. И то — не факт! Они же у меня эти, как их, слово такое есть такое неприличное, а...вегетарианцы! Им салатики всякие подавай, огурчики, морковку, а я мясо хочу, мясо! И рыбу иногда, всякая капустка уже никуда не лезет.

Как мне сказал крестный — это потому, что у нас разный метаболизм (еще одно неприличное и пока непонятное мне слово). У нас энергия по разному распределяется.

Мой отец — потомственный темный волшебник, умер когда мне было три года, не оставив мне ни кната, сволочь. Моим воспитанием пытался заниматься Тобиас, хотя воспитанием это назвать было сложно. Все те шесть лет, которые мы с ним провели под одной крышей, я был для него Северусом, иногда мистером Фолтом, а он для меня просто Тобиасом. Все его попытки оканчивались полным провалом, потому что мягкую речь и рассуждения об очередных выращенных им растениях, я просто не воспринимаю. Отчим же обожает свои теплицы, все время проводит в них.

Но я же темный, я важную информацию воспринимаю больше через ремень, и не надо ля-ля, о том, что детей бить нельзя. Можно, еще как. Но только темных, светлым это категорически противопоказано: они впадают в депрессию и тоску и из них могут вырасти вот такие Гриндевальды.

Важную информацию до меня доносила мама, а рука у нее тяжелая, и мой крестный — единственный темный волшебник, которого я знал. С него-то все и началось. Начну по порядку.

О том, что день явно не задался, я понял еще с самого раннего утра. Есть хотелось жутко, причем хотелось бифштекса, на крайний случай — яичницу с беконом, а на столе опять стояла какая-то зеленая дрянь. Сижу, ковыряюсь в этой... дряни и размышляю о смысле жизни.

Мои тяжкие думы прервал осторожный стук в окно. И правильно, что осторожный, сова — а это была именно она — понимала, что в дом, где находится голодный темный маг, влетать нужно, соблюдая всю технику безопасности.

Мать ее впустила, накормила, отвязала письмо и птица благополучно смылась. Скорость, с которой она это сделала, была близка к звуковой. Письмо было адресовано мне, глядя на сургучную печать, я понял, что это не к добру. Мама почему-то обрадовалась и вслух прочитала о том, что с самого рождения я зачислен в Школу Чародейства и Волшебства Хогвартс. Чего радостного она там нашла — не имею ни малейшего понятия. Там же одни светлые! Я там свихнусь! Если родственники решили от меня избавиться, то могли выбрать для этого более гуманный способ: яд сварить какой-нибудь, что ли. Мама умеет, я сам ей как-то помогал.

Разумеется, письмо сгорело. Совершено случайно, прямо у мамы в руках. Она еле успела его отбросить. Что за ерунда? Я ей так и сказал, глядя на нее невинными глазами. Второе письмо разорвалось у меня в руках. Само. На десять частей. Это же получилось совершенно случайно! Странно, что мне никто не поверил. Третье письмо пришло вместе с разгневанным крестным, который по совместительству является директором этой школы. Неудивительно, что нервишки пошаливают — столько лет провести со светлыми магами! Не сказав никому ни слова, он затащил меня в комнату и объяснил причину своего гнева. Это было больно. Я понял прямо на своей пятой точке, что нельзя трепать нервы состоявшемуся темному магу.

Потом был долгий разговор, во время которого я ударился в слезы. Правда, слезы — это не характерно для темного, но перед глазами непроизвольно возникал отчим, кромсающий на обед очередную флору, и они сами собой наполнялись слезами. А крестный вещал о том, что мне нужно учиться, что контроль над силой должен происходить под присмотром опытного темного взрослого и прочая ерунда. Честно говоря, это было не совсем убедительно. Я приводил свои аргументы. Во-первых, я говорил о том, что по маминым учебникам я изучил программу первого курса, и второго, и третьего, и даже четвертого! Мне же будет скучно, а скучающий темный — это... Во-вторых, один темный опытный взрослый у нас есть, причем он же должен осуществлять контроль надо мной и над моей возрастающей силой в школе, значит, может руководить мною и дома. И так далее, и тому подобное. Но последний аргумент привела мама. Для меня прозвучало заветное для любого темного слово — деньги.

У нас в семье какое-то хроническое безденежье. Нет, дедушка и бабушка, как могут, нам помогают, но они сами не так, чтобы богаты. А Тобиас... Ну, что тут сказать, Тобиас и деньги — понятия несовместимые, как мне кажется. Я пытался вяло заикнуться о том, что мой крестный вполне обеспеченный человек, и может поддержать нас в трудную минуту. Из услышанного ответа я вынес следующее: крестный меня очень любит, и если возникнет необходимость, он отдаст за меня жизнь, но только не деньги. Тогда я сделал вывод, что, не смотря ни на что, завтра меня ждет увлекательный поход в Косой переулок..."

В зале стояла гробовая тишина. Перси дрожащими руками взял стакан с водой и даже умудрился не облиться. Все недоуменно смотрели на Альбуса, который, натянуто улыбаясь, разглядывал свои ладони.

— Читай дальше, мальчик, думать — не твоя прерогатива,— сказала Эйлин, — все вопросы потом.