Название: Вечность закончится, когда мы уснем

Категория: Собственные произведения
Бета: -
Жанр: fantasy romance
Рейтинг: 13+
Саммари: В этот раз она покинула меня необычно рано. Мы прожили вместе всего шесть лет - намного меньше, чем в её предыдущих жизнях - шесть коротких лет в небольшом домике в окрестностях Токио. Её звали Юми. Вчера днём она сбросилась с моста.

---

В этот раз она покинула меня необычно рано. Мы прожили вместе всего шесть лет - намного меньше, чем в её предыдущих жизнях - шесть коротких лет в небольшом домике в окрестностях Токио. Её звали Юми. Вчера днём она сбросилась с моста.
У меня не было точного понимания, почему я до сих пор не привык к её смерти. Казалось, на четырнадцатый раз нервная система могла бы уже выработать какой-то защитный механизм, отработанную реакцию. Я должен был относиться к этому не хуже, чем к её рабочим командировкам или недельной поездке к друзьям. Для моего бессмертного существования время больше не имело смысла: будь то день, год или десятилетия - они плавились в одно единое месиво, пролетающее перед глазами словно полупрозрачная дымка. Я знал, что всегда снова найду её - это было лишь ироничным вопросом времени. Опять узнаю знакомые, чуть изменённые, но до трепета любимые черты лица, как раньше добьюсь взаимности и окунусь в мимолётное, но больше всего на свете желаемое единение со своей второй половиной. Только затем, чтобы через до смешного короткий период неожиданно снова её потерять.
Она всегда умирала молодой. Наши самые длинные отношения длились девятнадцать лет, но тогда мне повезло найти её совсем юной семнадцатилетней девушкой. Её забирали у меня всегда внезапно: автомобильная авария, обезумевшая лошадь, случайный инцидент на работе, массовая резня на рынке, террористический взрыв в автобусе, разрушительное цунами, сошедший с рельс поезд. Мне никогда даже не удавалось держать её в своих руках в эти страшные последние моменты - способы её смерти всегда были быстры и безжалостны. Я мог бы составить целый список из четырнадцати пунктов. И только последний из них был самоубийством.
Я не знал, как мне пережить очередную потерю, настолько страшную и переламывающую, что и без того вялотекущий мир вокруг словно полностью замер и ощетинился. Почему, вопреки всякому здравому смыслу, мой мозг не становился от раза к разу толерантнее к всепоглощающей агонии, не привыкал к звенящей боли, не повышал порог терпимости? Было ли это платой за бессмертие - будто подобно времени, замершему внутри моего тела, эта сверхмассивная любовь, колоссальное обожание и безмерная одержимость также застыли где-то по центру грудной клетки и горели там синим негаснущим пламенем.
Я всегда следовал за ней. Инсценировал собственную смерть несколькими днями позже и начинал новую жизнь: брал другое имя, переезжал в случайный город и начинал поиски. Сегодня было особенно легко повторить её последние моменты: всего лишь дойти до центра того самого моста, перебраться через заграждения - специально сделанные высокими и неудобными для таких целей - дождаться побольше свидетелей вокруг для чистоты инсценировки и спрыгнуть.
Никогда за всё моё существование я не хотел умереть так сильно, как в эту секунду. Я сжимал в руке её предсмертную записку - доказательство того, что я сделал что-то не так, как-то нарушил нашу длящуюся декадами идиллию. Я плотно закрыл глаза и впервые за сотни лет загадал желание - разбиться, упав с огромной высоты, захлебнуться в холодной речной воде, уйти на дно, затопляемый грузом собственных ошибок.
“Дэвид, я люблю тебя сейчас и всегда
Прости меня
Юми”
Под оглушающие крики успевших подбежать ко мне людей, я спрыгнул с моста. Холодная вода врезалась в моё тело, заполняя нос и уши, затопляя лёгкие и забивая горло. В меня бились разнонаправленные течения, растягивая туловище и обжигая кожу. Один из таких толчков выбросил моё тело на поверхность, словно накаченный воздухом пластиковый буёк. Желание не сбылось - я всё также остался жив.

***
Обычно на поиски уходило порядка двадцати лет. В условиях современного технологичного мира сроки стремительно сокращались - интернет позволял дотянуться до самых разных уголков земли не перемещаясь туда физически. Я помнил, как проблематично мне было найти её ещё сотню лет назад, когда единственным вариантом было бесконечно путешествовать по миру и икать её глазами среди миллионов незнакомцев. Я, конечно, знал большинство её повадок и склонностей. В каких местах было больше шансов напасть на след, а в какие не было никакого смысла совать свой нос. Я научился фильтровать лица людей настолько эффективно, что реагировал только на характерные черты, пассивно просеивая через себя тысячи образов за день. На долгие годы поиска я становился чистокровной ищейкой, внюхивающейся в землю в поисках малейшего намёка, вгрызающейся в горло любому, кто вставал на пути, мчащейся по призрачному следу днями и ночами, только для того, чтобы, наконец, найдя её, свернуться калачиком у её ног и заскулить от нежности.
На этот раз мне понадобилось двадцать три года, чтобы найти её. Дольше, чем обычно. Удача встретила меня на юге Германии, в городе под названием Мюнхен. Я искал преимущественно по университетам, неделя за неделей прочёсывая Европу вдоль и поперёк. Её возраст в настоящий момент идеально подходил для учёбы, и я знал, что она всегда тяготела к знаниям, особенно математического характера. Никогда за все её четырнадцать жизней я не находил её совсем маленькой - семнадцать лет было минимальным возрастом. Но даже тогда я не застал её за учёбой в школе - в те времена женское образование не считалось чем-то естественным и нужным.
Конечно, я узнал её сразу же. В какой бы стране она не рождалась, черты всегда оставались узнаваемы. Менялись лишь оттенки кожи - от совсем бледного до золотисто-оливкового - и структура и цвет волос. Прошедшее лето выдалось аномально солнечным для Германии, поэтому сейчас её кожа переливалась красивым легким загаром. Слегка волнистые русые волосы едва доставали до плеч - намного короче, чем я запомнил. Мой взгляд следовал за ней, как на привязи: через двор кампуса к автобусной остановке; не отрываясь не на секунду, будто наблюдая за ожившим привидением.
Это не всегда было так… спокойно. Раньше я не мог сдерживать себя, был совершенно не способен противостоять порыву. Момент, когда спустя бесконечно тянущиеся годы одиночества я, наконец, находил её, был подобен лавине, от которой невозможно укрыться. Я бежал к ней, словно спасаясь от несущегося поезда, полностью потеряв всякий контроль над собой, мной управляла лишь отчаянная, животная потребность оказаться рядом. Я падал перед ней на колени, я вываливал на неё спутанные объяснения о наших прошлых жизнях, мешая слова и слезы. Я запинался и начинал сначала; пытался заставить её понять и снова начать любить меня - сейчас, в ту же секунду нашей новой встречи. Каждое промедление было подобно пытки времён Святой Инквизиции.
Я, конечно, понимал, как это выглядело со стороны. Кем я представлялся ей в те первые мгновения, как сильно пугал и смущал её. Хорошее первое впечатление точно не было моим коньком первые пару сотен лет. И все же она всегда влюблялась в меня. Каждую из своих жизней она без сомнений посвящала мне. Каким бы сумасшедшим я не виделся в первые минуты нашего нового знакомства. Она всегда находила мне оправдания.
Теперь же я действовал иначе. Я научился держать себя в руках - входить в её жизнь плавно и постепенно. Более того, я приучил себя находить в этом удовольствие. Каждый раз я разыгрывал случайные знакомства, сменяющиеся длительными и романтическими ухаживаниями. Я получал наслаждение от того, что заново влюблялся в свою любовь. Каждый раз всё глубже и глубже. Без каких либо шансов - с разбегу и по уши.
За последние сто лет моего существования я стал спокойнее и размереннее. Да, период между её смертью и новой встречей был бесконечно пасмурным и наполненным отупляющим одиночеством, но когда я, наконец, находил её, когда она снова появлялась в моей жизни, я мог замедлиться и наслаждаться своими переживаниями.
Так и в этот раз: несмотря на необычно долгие поиски - что неминуемо означало уменьшение времени наших отношений - я не стал торопить события. Я зачислился на курсы при её техническом университете, изучил город и окрестности, познакомился с несколькими студентами. Её всегда тянуло к новым технологиям: логика и математика были одними из никогда не меняющихся пристрастий. Моим же единственным талантом и призванием было рисование. Я мог проводить за скетчами дни напролёт, переводя свои мысли на бумагу. В процессе поиска мне хотелось рисовать меньше всего, и если я и брался за новую работу, то это было что-то примитивное и чёрно-белое. Моя страсть к искусству расцветала одновременно с нашими отношениями. Я уже давно признался самому себе, что всё моё существование крутилось вокруг неё. От этого осознания и внутреннего примирения с ним стало легче и проще.
Сегодня был день нашего пятнадцатого первого знакомства. За последние недели я сблизился с несколькими парнями из её группы, и теперь мы могли считаться неплохими товарищами. Она стояла в небольшой компании на улице перед главным корпусом университета. Моросил слабый тёплый дождь, понемногу собираясь в лужи у её осенних ботинок. Внизу моего живота образовался вакуум, намертво слепляя стенки желудка между собой. Это всегда было как в первый раз, неважно что он был пятнадцатый.
Я и мои знакомые проходили мимо, и конечно же они захотели подойти и поздороваться со своими однокурсниками. Рано или поздно это должно было произойти. Таков был план.
Она улыбалась какому-то парню, стоящему рядом, и я не мог не заразиться этим весельем, передающимся воздушно-капельным способом. Уже несколько сотен лет я не переживал насчёт других мужчин вокруг неё - в каждой из её жизней я всегда был единственным, кого она любила. Идентично моему, казалось, вечному и никогда не заканчивающемуся существованию, в котором для меня имела значение лишь одна женщина, разрывающая душу в клочья и склеивающая её воедино.
- Адам, - я протянул руку, поскорее желая почувствовать её касание.
- Привет, Адам. Новенький тут? - немецкий язык делал её голос бархатным и амплитудным. - Я Эмили, но все зовут меня просто Эми.
- Эмили, - я сразу же повторил её новое имя, пробуя его на вкус.
Она всегда носила звучные прекрасные имена, западающие в душу. Элизабет, Танида, Сана-Мари, Александра, Кристен. Я обожал их всех, не в силах выбрать наиболее любимое.
Э-ми-ли.
Она смотрела на меня с интересом и небольшим прищуром, будто пытаясь отгадать мой замысел. Он был прост: я всего лишь хотел любить её дольше, чем короткие десять лет, и не потерять в очередном несчастном случае.
***
Она быстро влюблялась в меня. Я видел это в её взгляде, становящимся всё более теплым при каждой нашей новой встречи и готовым вот-вот свернуться в топлёную карамель. Возможно, я играл нечестно: зная большинство её предпочтений и пристрастий, я поддерживал максимальный уровень её увлечённости. С другой стороны, кто решал, что было честным, а что нет? Моё бесконечное существование должно было приносить хоть какую-то пользу.
Она всегда любила мои рисунки. Я помнил, как в далёком 1854 году я нарисовал для неё достаточно картин, чтобы открыть собственную художественную выставку. Этот жест окончательно сразил её, и она согласилась стать моей женой.
Сейчас моя тактика слегка изменилась - следуя современной моде, я рисовал для неё сотни маленьких акварельный открыток с пейзажами Мюнхена и подсовывал их в её карманы при любом возможном случае. Её улыбка в момент обнаружения очередной открытки заставляла моё сердце плавиться полыхающей восковой свечой. Мы были так рядом, почти всегда вместе. Это время - когда она уже любила меня, но её ещё не забрали из моей жизни - было подобно глотку воды в обжигающей пустыне, подобно короткой передышке в бесконечном марафоне. Если и имелся какой-то смысл в моём бессмертном существовании, то он был в этих днях, неделях и годах. Всё за их пределами было агонией и раздирающим внутренности ожиданием.
Ей нравилось, что я называл её полным именем. Э-ми-ли. Все вокруг всегда стремились сокращать её прекрасные имена, давать ей какие-то милые прозвища. Я наслаждался звучностью каждого из них. Мне некуда было спешить, чтобы жалеть дополнительные полсекунды на произнесение их полностью.
Я был одержим её присутствием. Каждое слово, что она обращала ко мне, каждый заинтересованный взгляд - всё имело грандиозное значение. Я коллекционировал её улыбки. Лелеял моменты соприкосновения наших пальцев. Я был настолько влюблён, что иногда забывал слова на всех языках мира, полностью поглощённый эмоцией.
Она согласилась жить со мной в одной квартире, и я не помнил момента счастливее. Конечно, если бы я хорошенько постарался, я бы вспомнил нашу обручальную церемонию в июне 1882, когда при произнесении клятв на церковь обрушился настоящий снежный шторм, и она была такой восхищённой и счастливой, что у меня перехватывало дух. Или ту ночь в 1998 - я был опьянён шампанским и ей, мы танцевали на улицах Рио-де-Жанейро, и она кричала во всё горло о том, что хотела бы провести так вечность.
У неё не было вечности. У меня была, но я бы променял её на пару фольгированных фантиков от просроченных конфет, если бы это означало прожить рядом с ней долгую жизнь и умереть вместе.
***
Перед тем как зайти в квартиру, я открыл почтовый ящик и выудил оттуда ажурный конверт, на котором красивым почерком было выведено:
Адам&Эмили
- Пришли тестовые варианты приглашений, любовь моя, - оповестил я, закрывая за собой входную дверь.
- Ура! - донеслось из кухни.
Широко улыбаясь от её радости, я в несколько шагов добрался до кухни и положил пухлый конверт на гору журналов и листовок, разложенных перед ней. Я поцеловал её прямо в макушку, а когда она подняла на меня свои счастливые, но уставшие глаза, обхватил её лицо ладонями и оставил несколько лёгких поцелуев на скулах и кончике носа.
- Заварить тебе чай? - нависая над кухонной стойкой, спросил я.
Звук разрывающейся бумаги и резкий восторженный выдох дали мне понять, что она снова забылась в своим мыслях и не слышала моего вопроса. Я подошёл к ней сзади и обвил руками хрупкую талию.
Наша очередная свадьба должна была состояться через два с половиной месяца, поэтому в последнее время она была полностью поглощена подготовкой. Я помогал по мере сил, подбирая цветовые гаммы для оформления или рисуя огромную фреску, которая должна была служить фоном для будущих фотографий гостей. Но больше всего в этом процессе меня интересовала её восторженная радость, словно у ребёнка, открывшего для себя Рождество. Её небольшая рассеянность из-за полного погружения в планирование не вызывала во мне ничего кроме умиления. Я ждал нашей свадьбы не меньше, чем она. Повторение своей клятвы в вечной любви под надзором священнослужителя казалось мне чем-то сакральным.
- Заварить тебе чай? - я повторил свой вопрос в её волосы.
- Хм?
Я решил не прерывать её витание в белоснежных облаках и потянулся за кружками. Утро проведённое в мастерской белыми каплями краски запечатлелось на моём запястье. Я подумал о том, что надо сходить в душ и хорошенько себя отмыть, чтобы краска не успела въесться в кожу. Отвлёкшись на собственные мысли и не обращая должного внимания на движения руки, я задел кружку, стоящую на самом краю полки. Грохот разбившегося стекла разорвал тишину надвое, заставив её вскрикнуть, а после рассмеяться из-за собственного испуга:
- Ты напугал меня до чёртиков, Дэвид! - она вытянула руку, демонстрируя вставшие дыбом волоски.
Первые несколько секунд я не мог понять, что произошло - разлетевшееся по полу стекло перетягивало большую часть внимания на себя. Её слова тревожным колокольчиком звучали где-то на уровне подсознания, посылая озноб по позвоночнику. Я никак не мог собраться с мыслями, проанализировать, откинуть бред, затуманивающий голову. Почему она назвала меня моим прошлым именем? Как она могла знать его, вспомнить в момент нерационального испуга?
Я поднял на неё взгляд, надеясь увидеть в её глазах очевидное объяснение. Смущение, оттого что она нечаянно назвала меня по имени героя очередного детективного сериала, которым она была одержима. Смех от нелепого инцидента, который спутал мысли в её голове. Сожаление от того, что я мог испытать ревность и обиду. Я бы принял любое оправдание, любую причину.
Всё что я увидел в её глазах - это непередаваемый страх и заживо сжигающая агония. Я отшатнулся. Она не сделала попыток приблизиться, а лишь обхватила себя руками.
- Ты… - я запнулся на первой же букве. - Ты помнишь моё прошлое имя?
Я сделал ещё один шаг назад, спасая себя от сожжения её взглядом. Тусклое освещение кухни создавало ей идеальный ангельский ореол, но боль в её широко открытых глазах била меня пощёчиной.
- Я помню все твои имена, - ломающимся голосом сказала она.
- Что?
Голову настолько давило чувством неотвратимости, что она отказывалась обрабатывать слова. Вся тьма этого мира легла на мои плечи и давила многотонной ношей.
- Я такая же как ты. - её глаза были наполнены слезами, словно кристально чистые солёные озёра, но она не позволяла им проливаться. - Я всегда была такой же, как ты.
Горе от каждой из её четырнадцати смертей с размаху врезалось в мою грудь, не давая дышать. Я согнулся, встречаясь лицом с полом. Я упал на колени, как много раз падал перед ней, когда находил её спустя десятки лет поисков. Я завыл, выпуская скопившиеся в горле слёзы. Её близость разрывала кожу раскалёнными лезвиями. Мне нужно было сбежать, я должен был укрыться от бессмысленности своего длящегося декадами страдания.
В первый раз за почти шестьсот лет моего существования не она покинула меня, а я сам добровольно ушёл от неё.
***
Пошёл двенадцатый год моего бегства. В противовес всему предыдущему опыту, теперь я шарахался от любых кажущихся хоть немного знакомыми черт. Словно богохульствуя над памятью о десятках лет скулящего одиночества, я избегал мест, в которых она могла теоретически появиться. Перечёркивая все прошлые скитания по свету в её поиске, я отчаянно боялся однажды наколоться на взгляд её ясных глаз, наполненных агонией из нашего последнего разговора.
Несмотря на прошедшую в само-изгнании декаду, эмоции, кипящей лавой разливающиеся внутри меня, и не собирались остывать. Сожаление было доминирующим чувством, заглушающим даже удушающую боль и звенящее одиночество. Я оплакивал года, проведённые в бессмысленном страдании, скорбел над бесполезностью собственных переживаний, хоронил внутри себя веру в судьбу и предназначение.
У меня никак не получалось посмотреть на ситуацию её глазами - в любом из генерируемых моей головой сценариев я оставался с ней. Годы, проведённые в её поиске, плыли перед глазами одой большой смоляной тучей сажи - я не мог назвать это жизнью или даже существованием, я был просто механизмом, заточенным под одну функцию - найти её. Как она могла столько раз просто уходить от меня? Раз за разом разрывать моё сердце одним из самых ужасающих способов, убеждать меня в собственной смерти и бежать на другой конец мира. Ради чего?
Уродливые, не приносящие облегчения вопросы прокалывали мои виски острыми стальными гвоздями. Казалось, что мне не хватило бы и вечности, чтобы осмыслить произошедшее и примириться с ним. Готов ли я был провести в этой игре в прятки всё своё оставшееся бессмертие?
Нет. Как бы я не горевал, не выдирал от безумного отчаяния на себе волосы; как бы я не сгорал в отупляющей боли, не изматывал себя пыткой воспоминаниями; как бы я не убеждал себя, что обратного пути не было. Я неистово, обречённо, безысходно, беспредельно и чрезвычайно тосковал по ней. Теперь, когда я знал, что впервые за всё моё существование я действительно не был один. И никогда больше не буду один. Даже если наши пути никогда не пересекутся вновь - я буду знать, что она где-то есть. Столь же долго, сколько и я.
Я боялся позволять себе надеяться, но иногда по ночам, когда темнота накрывала меня плотной пеленой, я позволял себе по-настоящему вдохнуть и почувствовать всё ещё пульсирующую любовь по центру моей грудной клетки. Вечно горящую любовь. Ни на секунду не прекращающуюся любовь. Вопреки всему продолжающуюся любовь.
Мне нужны были ответы. Зацикленные вопросы, за последние годы почти поработившие моё сознание, выедали в душе дыры. Я не знал, смогу ли я вытерпеть её близость, перенесу ли пытку её взглядом; у меня не было никаких планов и прогнозов, но я провёл почти дюжину лет в ментальном самосожжении, и я не мог больше оставаться в стороне.
Я не знал, сколько времени займёт очередной поиск её следов, но вполне был готов провести следующие двадцать лет в режиме ищейки. Первым ударом в мой мысленный защитный барьер стало то, что я нашёл её на следующий же день - в том же городе и той же квартире, в которой мы жили двенадцать лет назад. Где-то глубоко в центре моего солнечного сцепления прогремел атомный взрыв. Она ждала меня.
Посмотреть в её глаза впервые после моего побега было подобно вправлению плеча, выпавшего из сустава - оглушающе больно, но чертовски правильно. Я почти сдался, почти забыл все вопросы, выедающие череп изнутри; почти наплевал на собственную боль, тихо хрипящую мне колыбельные. Но она не позволила мне забыться. Она взяла меня за руки, усадила на диван и опустилась передо мной на колени, склонив голову.
Она рассказала мне, как впервые влюбилась в меня, как была счастлива и преисполнена надежд; как обнаружила в себе бессмертие и испугалась себя саму. Она боялась, что я никогда не захочу быть рядом с подобным монстром, поэтому сбежала, разыграв собственную смерть. Когда она поняла, что я был также бессмертен, первые несколько лет она пребывала в непередаваемом счастье и собиралась однажды открыться мне, но со временем эйфория прошла, а факт того, что она так и оставалась, как она считала, монстром, начал доминировать в её сознании. Она убедила себя, что не достойна счастья, что должна была избегать меня и влачить жалкое существование, но не могла отказать мне, когда я находил её в очередной раз, сдаваясь и даря себе передышку на несколько лет. Но только чтобы вернуться к само-ненависти декадой позже.
Её голова легла на мои колени, а глаза закрылись под весом неподъёмного чувства вины. Она не переставая извинялась и умоляла меня о прощении, но почти сразу же брала свои слова обратно и твердила, что не заслуживала никакого снисхождения. От её боли, наполнившей воздух в полутёмной комнате, было трудно дышать. Я тоже считал своё существование противоестественным и ненормальным, но из-за того, что в моей жизни была цель, был смысл, была Она, я никогда не считал себя монстром.
Я поднял её к себе на колени и укачивал, пока поток извинений и всхлипов не закончился. Контакт с её кожей ощущался как откровение; её выдохи в мою грудь проходили насквозь рёбер и впитывались в кровь. Я уложил нас на диван и прижал её к себе так крепко, как только мог. Мысль о том, что мы больше никогда не будем одиноки, вызывала зуд и влагу в глазах. Наше бессмертие никогда не было бессмысленным - оно вело нас к этому моменту. Моё сердце вдруг пропустило удар, когда я подумал о том, что даже у бесконечности должна была быть конечная точка. Что если наше время закончится сейчас, когда мы, наконец, перестали прятаться и убегать, когда мы разделили откровение и боль?
Вслушиваясь в её равномерное сонное дыхание, я потянулся и оставил лёгкий поцелуй на её лбу. Вечность могла закончиться хоть в следующую секунду - это уже ничего не меняло. Я закрыл глаза и провалился в глубокий сон.