Название: Тук-тук…

Категория: Собственные произведения
Бета:-
Жанр: саспенс, драма
Рейтинг: R
Пейринг: -
Саммари: У тебя когда-нибудь бывало, что день не задался с самого начала? И что бы ты ни делал, все становилось только хуже…

---

Просыпаюсь от стука. Далекого, но настойчивого. Словно дятел своим острым клювом, он упорно продирается сквозь слои сознания, беспардонно вторгаясь в мое сновидение, и наконец окончательно будит.

Стучат в дверь. Я скорее догадываюсь, чем знаю наверняка, потому что понятия не имею, где нахожусь. Комната представляет собой уютную и обжитую спальню, взгляд то и дело спотыкается о знакомые предметы – призраки утраченного прошлого, отзывающиеся слабым импульсом воспоминаний. Я не знаю, как они оказались здесь, в совершенно незнакомом мне доме.

Выползающий из темных углов вакуум скрупулезно поглощает воздух. И звуки. С немым смятением на губах, в звенящей тишине, я начинаю задыхаться в приступе паники – я не знаю, где я, кто я, почему проснулась здесь, я даже не помню, как засыпала. Ничего. Пустота. Пропасть.

Выскакиваю из комнаты, ноги несут меня вниз по лестнице, хватаю ртом воздух, пытаясь надышаться. Мысли успевают разлететься во всех направлениях: розыгрыш, похищение, сон, ранняя деменция…

Внизу тихо. Ни души. Гостиная украшена тыквами с вырезанными зловещими гримасами, бутафорскими черепами, на занавесках висят черные бумажные летучие мыши, а под потолком через весь холл до столовой тянутся гирлянды из крошечных скелетов.

Все эти хэллоуинские декорации не пугают, а наоборот – согревают своим домашним уютом, дарят внезапное спокойствие. Переведя дыхание, придирчиво осматриваюсь. Внимание привлекает белый лист бумаги на пустом обеденном столе. Точнее то, что лежит поверх него – девятимиллиметровый Глок-19. Осторожно беру его в руку и как-то машинально извлекаю обойму – полная. В записке всего три слова: «Убей Бена Норри».

Тук-тук. Едва не выпрыгиваю из джинсов, когда стерильную тишину разрезает навязчивый стук в дверь. Бегло оглядываюсь и сую пистолет за вазу на комоде, обойму запихиваю в задний карман и открываю дверь.

— Гадость или сладость? — раздаются задорные детские голоса. С крыльца на меня взирают розовая принцесса, щупленький Человек-паук и перетянутое черным ремешком простыневое привидение, чьи родители решили не заморачиваться. Лыбятся и словно коротышки-попрошайки протягивают свои мешки.

— Эм… Сладость, — отвечаю я, решая подыграть. Хотя по-прежнему не представляю, что это за игра и как я в ней очутилась, но раз я здесь, не лишним будет изучить правила. Будто по привычке оборачиваюсь влево и вижу там небольшой столик с двумя глубокими мисками, наполненными конфетами и печеньем. Пока раздаю детворе угощенья, к крыльцу подбегает еще одна девочка лет семи с копной рыжеватых кудряшек, торчащих из-под ведьмовской шляпы с золотистой бляшкой.

— Джесси, — изрекаю я, неожиданно для самой себя. Но не для девочки. Она довольно улыбается, сверкая щербинкой между передними зубами, и показывает мне свой мешок.
— Мама, посмотри, сколько сладостей я набрала.
— Здорово. Держи еще, — я передаю ей тоже горсть конфет, как и ее друзьям до этого.
— Джесси, ты дальше с нами? — спрашивает розовая принцесса, когда ребятня спускается с крыльца вслед за сопровождающей их родительницей.
— Мам, можно?
— Д-да. — Я провожаю рыжую ведьмочку взглядом, потому что еще не готова остаться с ней наедине. Но я вспомнила ее, мою малышку Джесси. Прижимая к себе миску конфет словно якорь, удерживающий меня в реальности, не дающий потеряться в ворохе страхов и неизвестности, я смотрю, как моя крошка вприпрыжку бежит вслед за друзьями к соседнему дому. Вечернее солнце играет в ее волосах, и вместе с каждым переливом у меня перед глазами проскакивают годы счастливых моментов. В груди вдруг вздымается всеобъемлющая горячая волна любви и, затопив сердце, разливается по жилам нестерпимым огнем. И мне одновременно трудно дышать от щемящего давящего чувства и хочется взлететь, расправив крылья.

И я уже жалею, что отпустила дочь, даже не обняв ее, не расцеловав в розовые щечки. Это мой дом. Я не знаю, что со мной, почему подводит память, но это мой дом, моя жизнь. Мне здесь нравится. И я все вспомню, ведь с Джесси получилось.

— Сладость или шалость? — В мои мысли вторгается вкрадчивый мужской голос. Оборачиваюсь – у перил крыльца стоит выдающийся экземпляр мужского вида рода человеческого и так лукаво поглядывает на меня снизу вверх, будто уже заготовил какую-то грандиозную пакость. И словно в подтверждение этого он улыбается и добавляет: — Пожалуйста, выбери второе.

Я быстро пробегаю по нему глазами, стараясь не выдать своего смятения и удивления. От его пронзительного насмешливого взгляда серых глаз становится невмоготу дышать. А задорные ямочки на щеках побуждают невольно улыбаться в ответ. Но как я ни стараюсь, как ни напрягаю память, я не могу вспомнить ни его имени, ни кем он мне приходится.

— Что ж, — выдавливаю я, лишь бы прекратить затянувшееся молчание, — никаких тебе сладостей, — и отставляю миску с конфетами в сторону, а сама украдкой поглядываю на безымянный палец – кольца нет. И его отсутствие порождает лишь больше вопросов.

Он в два шага, перепрыгивая через ступеньку, оказывается наверху, рядом со мной. Останавливается непозволительно близко, вторгаясь в мое шаткое личное пространство, но не касается. У меня вконец перехватывает дыхание, я поднимаю на него глаза в каком-то сладостном по своей неопределенности предвкушении, и ломаю голову над тем, какие же все-таки между нами отношения.

— Договорились, — вполголоса отвечает он, — давай пошалим?

«Не муж», понимаю я, отрывисто дыша. В ушах шумит кровь, я чувствую исходящий от него жар, и даже без касаний и поцелуев по телу разливается сладкая истома, как обещание неизведанного наслаждения. В том, что оно неизведанное, я не сомневаюсь. Такое напряжение, плещущаяся в глазах похоть и нерастраченная страсть могут быть только между мужчиной и женщиной, еще не разделившими интимной близости.

— Джесси дома? — уже почти шепотом спрашивает он. Его пальцы теплым прикосновением скользят вверх по руке, и меня начинает бить мелкая дрожь. Я надеюсь, что лишь изнутри, и он не видит этих потряхиваний. Отчаянно, но по-прежнему безрезультатно, я пытаюсь собраться с мыслями и перестать думать о том, как сильно я хочу отдаться этому незнакомцу – я ведь даже имени его не знаю. А его цепкий взгляд держит меня, я вижу, как приближается его лицо, уже воображаю вкус его губ…

Очарование момента рушится, когда до нас доносится пронзительный детский визг. Слышатся грохот, крики, плач. За забором и высоким кленом, еще не успевшим до конца избавиться от пожелтевшей кроны, ничего не видно, но я чувствую, как сердце зажимают тиски. Бегу вниз со ступеней и в сторону соседской лужайки, огибаю забор и вижу толпу, собравшуюся вокруг чего-то, лежащего на земле.

При виде меня люди замолкают, смотрят с жалостью либо отводят взгляд, и расступаются. Лишь один мужчина, по-видимому хозяин дома, все причитает дрожащим голосом и то и дело поглядывает куда-то вверх. «Как же так, — бормочет он, нервно потирая подбородок. – Как же так? Я надежно его закрепил».

Я замечаю на крыше повисший кусок карниза и выломанный клок черепицы. Опускаю взгляд – на земле лежит какое-то чучело с тыквенной головой, а под ним виднеется ведьмовская шляпа и копна рыжих волос, слипшихся от крови.

— Нет! – я бросаюсь к дочери, непролитые слезы застилают глаза, мир вокруг – размытые силуэты. Вижу лишь крохотную ручку, торчащую из-под громадного чучела. Сердце разрывается от боли, и я молюсь, хоть бы в этой ручке был пульс.

Из дома выбегает женщина:
— Бен! Бен, я вызвала «скорую». Как она? Как девочка?
— Бен? – я поднимаю взгляд на хозяев дома – пара за пятьдесят с перепуганными лицами и полными сочувствием глазами. Оборачиваюсь в другую сторону, на почтовом ящике крупными буквами их фамилия «Норри». Пульса нет.

***

Тук-тук. Вскакиваю на кровати. Глаза все еще щиплет от слез. Не понимаю, как я снова здесь оказалась. И где Джесси? Стук повторяется. Мчусь вниз со всех ног, распахиваю дверь – розовая принцесса, долговязый Человек-паук и простыня с ремешком. «Гадость или сладость», — радостно щебечет детвора, а я совсем перестаю понимать происходящее.

— Что все это значит? – я таращусь на них, будто ожидая, что они дадут мне ответ. Малышня озадаченно переглядывается, а сопровождающая их мамка косится на меня хмуро и недоверчиво. – Где Джесси?
— Она с нами, — отвечает принцесса и обернувшись указывает рукой назад. Моя малышка, живая и невредимая, бежит через лужайку, придерживая рукой свою высокую шляпу.
— Мама, посмотри, сколько сладостей я набрала, — радостно хвалится она.

Раздав детям конфет, прошу Джесси остаться дома. Что бы это ни было: дурной сон или предчувствие, я просто радуюсь счастливому исходу и предстоящему семейному вечеру.
— Может, посмотрим кино?
— Рапунцель! – она прыгает словно восторженный зайчишка. — И попкорн приготовим.
— Хорошо, — я крепко обнимаю ее и мысленно обещаю, что больше никогда и никуда не отпущу ее одну. Взгляд падает на обеденный стол, и сердце пропускает удар – пистолет снова там. Хлопаю ладонью по заднему карману – пусто.
— Джесси, давай-ка ты начнешь готовить попкорн, а я присоединюсь к тебе через минутку, — предлагаю я.
— Можно я сама поставлю миску в микроволновку?
— Конечно.

Подхожу к столу. Записка тоже на месте, но тон ее изменился – «УБЕЙ БЕНА НОРРИ!!!». Снова извлекаю обойму: только четырнадцать патронов, одного не хватает. Оттягиваю затвор – в патроннике пусто. Оглядываю стол и пол под ним – куда он мог подеваться.

Вдруг слышу в отдалении хлопок (первая мысль – попкорн взрывается), но в следующую секунду раздается звон бьющегося стекла, совсем рядом, и от вновь нахлынувшего скверного предчувствия едва не подкашиваются ноги.

— Джесси? – забегаю на кухню. Ее нигде нет. Замечаю на окне у раковины паутину осколков с маленьким отверстием в центре, как от пули. Перевожу взгляд вдаль. В окне напротив, прямо за забором, с огромными от ужаса глазами, схватив себя за волосы, стоит наш сосед – Бен Норри. Завидев меня, он открывает окно и высунувшись кричит: «Простите, это вышло случайно. Я никого не задел? Никто не пострадал?»

По полу разлетелись осколки синей миски. Обхожу остров в центре кухни и у подножия раковины вижу ее – мою малышку Джесси в луже собственной крови.
— Нет-нет… только не это, — падаю на колени перед ней. – Только не снова…
В едва высохших глазах снова стоят слезы. Но я не могу плакать: меня трясет от боли, отчаяния и ощущения безнадежности.

***

Тук-тук. Распахиваю глаза. Снова этот потолок. Поворачиваю голову в бок – все та же спальня. «Что происходит? Что за замкнутый круг?»

Спускаюсь вниз. Всё без изменений: тыквы, украшения… пистолет на столе. Записка насмехается: «А я говорил – убей Бена Норри». Уже словно по привычке проверяю обойму – тринадцать патронов. Обратный отсчет? Что всё это значит?

Снова стучат. Прячу пистолет в верхний ящик комода, обойму опускаю в высокую вазу. Подхожу к двери, прихватив миску с конфетами, и открываю. На пороге принцесса и компания. Раздаю им сладости, а сама поглядываю в левый край лужайки, где вот-вот должна появиться Джесси. Миска скользит в вспотевших от волнения ладонях. «Ну, где же ты, Джесси?»

Едва не взвизгнув от радости, с облегчением перевожу дыхание, когда ее худенький силуэт появляется из-за угла и устремляется к дому. Спроваживаю детей и скорее обнимаю Джесси, с любовью глажу по щечке, задевая пальцами нежные кудряшки.

— Мама, посмотри, сколько сладостей я набрала.
— Молодец, солнышко. – Она хочет развернуться, но я удерживаю ее за руку. – Постой, дай я еще на тебя полюбуюсь.
— Мам, ребята сейчас уйдут, — сетует дочка, смешно надув губки.
— Ладно, но я иду с тобой.

Ей нравится мое предложение, и ухватив за руку она тянет меня на пешеходную дорожку, проложенную вдоль всей улицы. А затем сворачивает к крыльцу семейства Норри.
— Джесси, давай пойдем сразу к следующему дому, — предлагаю я.
— Я хочу вместе с друзьями. К тому же миссис Норри всегда угощает вкусными пирожными.

Конечно, я уступаю. А как иначе? Когда она смотрит на меня вот так, я готова бросить к ее ногам весь мир.

Я словно солдат на вражеской территории: ступаю осторожно и неторопливо, внимательно изучаю обстановку и стараюсь держаться подальше от чучела на крыше. Крепко держу дочь за руку, готовая в любой момент прикрыть ее от пули, стрелы или даже пушечного ядра.

Обманчиво безобидный Бен Норри раздает детям конфеты, улыбается, шутит. Я не свожу с него глаз. В этот раз он меня не проведет. Наконец, он выносит поднос с тематическими осенними пирожными: листики, зонтики, грибочки и желуди, обильно украшенные кремом. Со вздохом восхищения дети берут по одной штуке.

Из кармана куртки раздается короткий сигнал. С удивлением нащупываю там телефон. Мы наконец покидаем этот злополучный двор, и я позволяю себе отвлечься на сообщение. От Шона Хьюза. Судя по фотографии, это тот самый мужчина, которого я едва не отымела на собственном крыльце. «Ты задолжала мне шалость ))». Я останавливаюсь, как вкопанная. Почему он это помнит?

— Мам, — Джесси кашляет и дергает меня за рукав.
— Что случилось, милая? Ты подавилась? – я опускаюсь перед ней на корточки.
— Нет, — сипит она в ответ. – Трудно… дышать.

Прямо у меня на глазах она начинает раздуваться: губы, щеки, шея. Словно рыбка, выброшенная на берег, она открывает рот и со свистом пытается протолкнуть внутрь воздух. Я оборачиваюсь на Норри. Этот чертов ублюдок еще стоит на пороге и смотрит на нас.

— Что там было? В печенье? – иступлено ору я.
— Я… я не знаю. Марджи? Марджи, — кричит он вглубь дома.

Джесси слабеет и падает на колени. Я подхватываю ее на руки и бегу домой. «Потерпи. Потерпи, мое золотце, все будет хорошо», — успокаиваю я то ли ее, то ли себя. Личико бледнеет, и мне кажется, я перестала слышать ее усердные попытки вдохнуть. Укладываю ее на диван в гостиной и бегу в ванную, роюсь в шкафчиках. «Она аллергик, — размышляю я, — в доме должно быть наготове антигистаминное». Ничего. Направляюсь в кухню, хлопаю ящиками, дверцами. Наконец, нахожу шприц-ручку с эпинефрином. Подлетаю к Джесси и втыкаю шприц в бедро.

— Ну, же, солнышко, очнись, — я сижу на полу перед диваном, слезы катятся по щекам. Я глажу ее по волосам и бормочу: — Очнись, детка. Прошу тебя. Я этого больше не вынесу. Больше не вынесу твоей смерти.

Но я вынесла. И не раз.

***
Тук-тук. С тяжелым вздохом открываю глаза. Вставать не хочется. Всё бессмысленно. Я истощена и физически, и морально. Безумный психопат, упрятавший меня в эту петлю, выиграл. Он хочет сделать из меня убийцу, его взяла, он победил. Я сопротивлялась, как могла. Я испробовала всё: мы оставались дома, обходили участок Норри стороной, уходили за конфетами на другую сторону улицы. Всё бес толку. Я видела смерть своего ребенка четырнадцать раз: под колесами машины, от удара электрическим током, от падения, удушья, даже от печенья. Я просто хочу всё прекратить.

Поднимаюсь с кровати и иду вниз, прямиком в столовую. Я знаю, что найду там записку с неизменным именем на ней и Глок с одним патроном в обойме. Беру пистолет в руку, снимаю с предохранителя, передергиваю затвор. Выхожу через дверь кухни и иду задними дворами, чтобы не попадаться на глаза любопытным согражданам.

Стучу в дверь. На пороге возникает услужливая улыбка Бена Норри. Приставляю дуло ко лбу. Он даже не успевает ничего понять. Пока никто не прибежал на выстрел, возвращаюсь тем же путем, попутно закинув пистолет в ящик комода. Открываю дверь с конфетами в руках, машинальными отточенными действиями проигрываю сцену с розовой принцессой и ее свитой. Наконец снова вижу Джесси. Снова живую и здоровую, и надеюсь, что теперь так и будет.

Мы остаемся дома, смотрим «Рапунцель». Я как на иголках — каждую секунду жду подвоха. Но Джесси ест попкорн и улыбается, не давится, не перехватывает собой пулю… не умирает. В девять я укладываю ее спать. Впервые за все время. Раньше мы так далеко не заходили. И лишь видя, как она посапывает, обнимая плюшевую акулу, я позволяю себе расслабиться.

Осознание случившегося, мною совершенного, мигом опускается на плечи тяжким грузом. Я – убийца. До меня наконец доходит вся серьезность преступления. Я отняла у беззащитного человека жизнь. Да, жизнь за жизнь. Я защищала свою дочь, но кто мне поверит? Они все каждый раз обнулялись: никто ничего не помнит и не знает. Что скажет на это суд? Меня ждет пожизненное. Даже Шон, хоть и помнит, каким-то странным и необъяснимым образом, все наши встречи и разговоры, ничего не знает о смертях Джесси.

Что же я наделала? Почему я поступила так опрометчиво? У меня было столько времени, чтобы все обдумать, чтобы подготовить идеальное преступление. Вместо этого я не скрываясь вышла из дома, пристрелила соседа и вернулась назад. Я себя погубила. С минуты на минуту за мной придет полиция.

Тук-тук. Я вздрагиваю и прислушиваюсь – не слышно ни полицейских сирен, ни топота группы захвата. Перевожу дыхание. Бежать бессмысленно – я же не брошу Джесси. С покорностью судьбе отворяю дверь. На пороге стоит Шон. Окинув улицу подозрительным взглядом, затягиваю гостя внутрь и запираю дверь.
— Твой напор мне по душу, — заигрывает мужчина. А я думаю… какого черта тут думать? Сегодня все складывается отлично, а завтра я могу оказаться за решеткой.

Я подхожу к Шону вплотную, обхватываю за ворот куртки и притягиваю к себе. Ему не нужно время на раскачку, он втягивается моментально, перехватывает инициативу, напирает на меня. Прижимает к только что закрытой двери и целует так страстно, что я мигом забываю и о суде, и о присяжных. Его руки жадно гладят, тискают, сжимают. Он подхватывает меня под ягодицы, а я обвиваю ногами его торс. Мы направляемся к дивану в гостиной…

***

Я просыпаюсь и открываю глаза, потому что выспалась, а не потому, что кто-то колотит во входную дверь. Рядом спит Шон. Вылезаю из кровати, натягиваю футболку и заглядываю в телефон: 8:13 первое ноября. Наконец-то наступило завтра. Новый день, что может быть прекраснее? Отдергиваю шторы – за окном пасмурно, в лужах на дороге пляшут капли дождя. А я улыбаюсь – как здорово, что все иначе, не так, как вчера.

Аккуратно заглядываю к Джесси – она еще спит, а затем спускаюсь, чтобы сварить кофе. Прохожу мимо столовой и сердце вдруг пропускает один удар. На столе белый лист, а поверх него Глок. «Нет-нет, почему так? Я же всё сделала. Зачем опять…»

Заточенным движением беру пистолет, извлекаю обойму — полная. Взгляд падает на записку, и тут сердце пропускает еще один удар — имя новое.

— Доброе утро, — в проходе в джинсах и распахнутой рубашке стоит Шон и так лениво улыбается мне спросонья.
— Доброе, — я прячу пистолет за спиной и пытаюсь придать улыбке той же легкости и беззаботности, что и у него. Видимо, выходит паршиво, потому что он хмурится и делает шаг навстречу.
— Что-то случилось? Вид у тебя какой-то болезненный.
— Ничего серьезного, — отмахиваюсь я и засовываю пистолет под резинку стрингов, сверху прикрыв футболкой.
— Ты ведь знаешь, что можешь рассказать мне обо всем на свете, — он вздыхает и делает еще один шаг. – Я люблю тебя, говорю вот, на случай если раньше было не понятно, — улыбается, сверкая ямочками, и подходит еще ближе. – Я всегда буду рядом, когда бы я тебе не понадобился.

«Почему он такой идеальный?» — думаю я, поднимая глаза к потолку, стараясь осушить скопившиеся слезы.
— У тебя когда-нибудь бывало, что день не задался с самого начала? И что бы ты ни делал, все становилось только хуже.
— У всех бывают неудачные дни, — он нежно гладит меня по плечам.
— А потом он повторяется снова и снова, как гребанный день сурка, зацикленный на твоем худшем кошмаре.
— О чем ты? – он хмурится с трудом удерживая нить разговора. – Как мне помочь тебе?
— Ты помнишь, как умерла Джесси?
— Что? Джесси? – он бледнеет от ужаса и опускает руки. – Что случилось?
— Нет, сейчас с ней всё в порядке, — успокаиваю его. – Но, вероятно, ты не сможешь помочь.
— Перестань говорить загадками и вычурными метафорами, скажи прямо, что случилось?
— Боюсь, если я скажу прямо, ты посчитаешь меня сумасшедшей, — разворачиваюсь и отхожу от него на пару шагов. – Скажи, Шон, если бы ради спасения дорогого и близкого человека, тебе пришлось бы убить невинную жертву, ты бы это сделал?
— Почему ты такое спрашиваешь?
— Просто ответь.
— С точки зрения морали… неправильно и неэтично спасать одну жизнь ценой другой. Но кто из нас думает о морали, когда речь заходит о благополучии любимых?
— Тогда ты меня понимаешь. – Часто моргаю, чтобы сфокусировать взгляд. – Я тоже тебя люблю, Шон. Прости меня, но я не могу поступить иначе.

Я навожу на него пистолет и спускаю курок, не дав себе возможности передумать. Выражение боли на его лице, смешанное с удивлением, навсегда врезается мне в память.

***

Тук-тук… Тук-тук… «Рядовой Хэйден. Рядовой Хэйден».
Открываю глаза и вместо привычного потолка вижу стеклянный свод. Совсем близко на расстоянии вытянутой руки. Я в капсуле. По ту сторону стоит человек в военной форме и тихонько постукивает пальцем по стеклу.

— Она пришла в себя. Уменьшите подачу кислорода, — приказывает он кому-то в сторону, а затем снова обращается ко мне: — С успешным прохождением тренировки, рядовой.

Полчаса спустя, одетая по форме, я сижу в белой комнате с белым столом и двумя стульями. Передо мной все тот же офицер, он заполняет какие-то бланки, по ходу комментируя мои успехи в прохождении психологического теста. А я не могу оторвать взгляд от фотографии рыжеволосой девочки, торчащей из папки с моим личным делом.

— Вы, можно сказать, были в группе первопроходцев. И судя по всему, тест дает отличные результаты. Воспитывает в солдатах беспрекословное подчинение. По сему, — он звучно шлепает штампом по бланку и протягивает его мне, — позвольте поздравить вас с переходом на следующий уровень подготовки – боевая стрельба.
— А что с Джесси? – спрашиваю я, так и не притронувшись к документу. Офицер озадаченно хлопает глазами, а затем заглядывает в папку.
— Джесси – это персонаж из вашей иллюзии?
— Иллюзии?
— Да, о чем и речь, — он вновь воодушевляется. – Новая разработка профессора Кёльна. Восемь часов в иллюзии заменяют три месяца занятий с военным психологом.
— Она моя дочь, — не унимаюсь я. – Что с ней?
— Рядовой Хэйден, — откашлявшись, он подбирается и наводит на себя суровый вид. – Назовите ваше полное имя.
— Карен Мари Хэйден.
— Дата рождения и возраст?
— Двадцать первое мая две тысячи пятого. Тридцать один год.
— Семейное положение?
— Не замужем.
— Дети?
— …
— Дети?!
— Детей нет.
— Так точно, рядовой. Кратковременная путанность сознания – один из побочных эффектов. Но это скоро пройдет. Свободны.
— Есть, сэр. – Поднявшись на ноги, я тяну со стола свой бланк-назначение, незаметно прихватив вместе с ним маленькую фотографию. Покидая кабинет, я думаю, что давно не звонила маме. Надо сказать ей, что со мной все в порядке…