Глава 3

В то утро тренировка закончилась для Нейды быстро и без потерь. Правда, сил радоваться не осталось. Усталость прочно въелась в каждую мышцу, а еще прочнее — в душу. Усталость и ненависть. Адская смесь. Иногда Нейда думала, что будь у нее шанс — она бы не раздумывая перерезала горло любому из шестерых наставников. А уж Филиппу… Раза два или три с момента начала обучения герцог приходил и смотрел, как ее гоняют по тренировочному залу. До поединков больше не снисходил. Один раз изволил взять девушку покататься верхом — и по возвращении приказал добавить к тренировкам верховую езду, перед этим смерив Нейду презрительным взглядом и процедив сквозь зубы, что корова с ближайшего выпаса держалась бы в седле изящнее. Нейде очень хотелось ответить. Сказать, чтобы тогда корову и тренировали и готовили непонятно к чему. Но она сдержалась, помня, что спорить с таким хозяином — себе дороже.
Но теперь уже снова за стенами замка цвела весна, жить хотелось чуть больше, чем холодными зимними вечерами. И тренировка закончилась к полудню. Выйдя на двор, Нейда глубоко вдохнула ароматный воздух. Здесь вдоль стен цвело несколько низкорослых, кривых старых вишен, их белые лепестки опадали на только-только проросшую траву. Ветра не было — и лепестки кружились в воздухе как большие пушистые снежинки. А наверху, над головой голубело чистое небо, без единого облачка. Хотелось лечь прямо на землю, заложить руки за голову и бездумно смотреть в эту бесконечную синь. И Нейда уже подумывала об этом — раз все равно выдалось свободное время. Но звук закрывающейся двери заставил её резко обернуться. В садик вошел Филипп. Как всегда в черном, словно ворон или монах — но на монаха герцог походил меньше всего. И хотя в замке имелась своя часовенка, Нейда, которая один раз пробралась туда, чтобы поставить свечу за упокой души графа Альберта, поразилась той холодной чистой пустоте, которая царила в маленьком помещении. Ни пылинки, ни соринки — все блестит золотом и драгоценностями, — но ощущения мертвые, пустые, словно никто туда не заходит много-много лет. Может, Филипп — безбожник? Или еретик? Впрочем, Нейда сама не отличалась набожностью, поэтому не ценила веру в других. Интересное наблюдение, не более того. Еще одна черта характера невыносимого в своем высокомерии господина, чьи планы на свой счет девушка так и не поняла.
— Мне сказали, ты хорошо усвоила преподанные уроки, — герцог остановился в паре шагов и окинул Нейду непроницаемым взглядом.
— Меня учат — я учусь, — пожала плечами девушка, загоняя неприязнь поглубже.
— В тебе поубавилось дерзости, — продолжал Филипп, подходя еще ближе. — Или это обман, маска, под который ты — всё тот же непримиримый волк?
Напоминание о первом поединке царапнуло душу.
— Что вам угодно? — стараясь не смотреть герцогу в глаза, выдавила Нейда.
— Многое, — тонкие губы скривились в подобии улыбки. — Но для начала — посмотреть, чему ты научилась. Защищайся.
Кинжал в ножнах упал в стороне, почти под самыми вишнями. А Филипп мгновенно обнажил меч и рубанул широким ударом, с плеча. Нейда в глубине души была готова к подвоху, и только поэтому успела пригнуться и перекатиться к деревьям. Здесь размахнуться труднее… Но герцог не думал действовать в рамках одного движения. Укол, короткий рубящий удар, новый укол — от клинка приходится уворачиваться, выгибаясь змеей, чтобы добраться, наконец, до брошенного намеренно далеко оружия. А противник не пускает, закрывает путь… Во второй руке коротко блеснул кинжал. Прекрасно… а у нее по-прежнему ничего, кроме короткого плаща, в который она завернулась, выходя с тренировки. А так ли это мало?..
Девушка сдернула с плеча плащ, разорвав цепочку между фибулами, и взмахнула тканью, стараясь сбить противника с толку. Отскочила в сторону, снова взмахнула плащом и, укрывшись за опадающей материей, подхватила с земли кинжал. Ножны упали от одного движения. Хотя бы здесь без фокусов…
Лязг столкнувшихся клинков, прыжок назад, под самые ветки, отбежать за ствол вишни, выскользнуть, прячась за взмывающим вверх плащом. Удар — и не достать, хотя казалось бы, вот он, враг, совсем рядом. Но его уже нет. Он уже приближается с другой стороны, и меч свистит угрожающе близко. И остается только изворачиваться, блокировать удары кинжалом — и задыхаться от воспрянувшей в душе ненависти. И зависти — к силе, к мастерству, к легкости и скорости…
Новый обмен ударами, новый разрыв дистанции — держаться рядом с Филиппом слишком рискованно. Остается кружить по краю досягаемости и искать момент… для чего? Ударить? Поднять руку на хозяина? В горячке боя Нейда знала, что если дотянется — убьет. Без сомнений и без страха за свою дальнейшую судьбу. Пусть накажут. Пусть, в конце концов, казнят. Плевать… но увидеть кровь этого ледяного рыцаря, стереть с его лица холодную надменность, заставить испытать боль — хоть малую толику той боли, которую она пережила за этот год жестокой учебы… за это можно заплатить любую цену. Лишь бы дотянуться…
Но дотянуться не получалось. Несмотря на все ухищрения и финты, которые были доведены, казалось, до автоматизма. Филипп знал их все, а может, и не только их, и просчитывал каждое движение на два шага вперед. И эта беспомощность при кажущемся мастерстве злила Нейду невыносимо. Она знала, отлично знала, что усвоила преподанные ей уроки. Прерывистое дыхание наставников во время последнего боя явственно говорило, что она стала быстрее, сильнее, выносливее. Но почему же сейчас, черт возьми, это не помогало?
— Бейся до конца!
…Ярость застилала глаза. Лишала разума, постепенно заволакивая его слепящей пеленой. Ошибка. Смертельная ошибка — поддаться эмоциям, забыть про расчет и холодный рассудок. Порез через тыльную сторону ладони, самым острием меча, заставил пальцы против воли разжаться. Нейда даже не вскрикнула, но кинжал все-таки упал. Герцог же и не думал прекращать атаку.
Укол в шею, легкий, едва ощутимый, но воротник рубахи тут же намок. Оголовье меча впечаталось в подбородок. А когда девушка начала терять равновесие — заботливая рука подкорректировала движение и направила падение точно на корни дерева. В глазах стало стремительно темнеть, и последнее, что Нейда увидела, была черная фигура Филиппа, склонившаяся над ней на одно колено.

Сознание возвращалось неохотно. Первым ощущением был холод. Вторым — неподвижность. Пальцы шевелились, боли не было — но дотянуться рукой до лица не получалось. Сосредоточившись, Нейда поняла, что ее запястья и лодыжки схвачены металлическими кольцами и разведены в стороны. А спина касается шершавого камня. Голая спина… Девушка усилием воли заставила себя стряхнуть остатки обморока и огляделась. Над головой — то самое прекрасное яркое небо, которым она любовалась из вишневого садика. Под щекой — каменная плита… покрутив головой, Нейда поняла, что совершенно раздета и прикована к полу на балконе какой-то башни, выше замковых стен, наедине с небом, солнцем и облаками.
Филипп… дьявольское отродье… что ты задумал… У Нейды не было ни малейших сомнений по поводу того, кто именно уложил ее здесь. И в груди клокотала отчаянная, смертельная ненависть. Но сил она, к сожалению, не прибавляла, так что несколько рывков не сдвинули оковы ни на дюйм.
По камню гулко отзвучали чьи-то тяжелые шаги, и Нейда снова вывернула шею, силясь разглядеть пришедшего. Впрочем, она догадывалась, кого увидит.
— Уже очнулась, — тонкие губы Филиппа кривились в вечной усмешке. — Долго же ты валялась без сознания.
— Что происходит? — почти выкрикнула Нейда. — Зачем вы притащили меня сюда?
— Не слишком ли много наглости задавать такие вопросы своему господину? — герцог опустился на одно колено и коснулся кончиками пальцев ее волос, упавших на лоб. — Я могу сделать с тобой все, что захочу, потому что ты — моя собственность, моя вещь. И вовсе не обязан перед тобой отчитываться.
— Что вам нужно на этот раз? — Нейда попыталась отодвинуться, но тщетно.
— Ты не выполнила мой приказ, — пожав плечами, бросил герцог. — И будешь наказана.
— Приказ? — Нейде показалось, что она ослышалась.
— Именно. Я велел тебе биться до конца. А ты сдалась. Позволила себя обезоружить и фактически добить. Не всякий противник будет так же милосерден, как и я, — от смеха Филиппа у Нейды кожа покрылась мурашками.
— Милосердны? Кровь, боль, это унижение — разве это милосердие?
— Необычайное, будь уверена, — герцог наклонился ещё ниже, так что его глаза теперь смотрели прямо в глаза девушки. — И с чего ты взяла, что это и есть наказание? Наказание тебе только предстоит.
Нейда стиснула зубы и не отвела взгляд. Она давно перестала бояться крови и боли. Чем ещё он может ее напугать?
— Ты здесь, на ветерке, полежишь и подумаешь, насколько недопустимо ослушание. Полагаю, за два-три дня тебе хватит ума сделать правильные выводы.
В первый момент Нейда даже не совсем поняла, что он имеет в виду. Но потом до нее начало доходить…
— Два-три дня? Здесь? Вот так? Я умру…
— Постарайся не умереть, потому что в это случае окажется, что ты ещё слабее, чем я думал. Помолись — может быть, небо пошлет тебе дождь и не слишком холодные ночи. И думай. Думай, кто ты и кому должна подчиняться.
Он резко выпрямился, хлестнув девушку по лицу полой черного плаща. Возможно, он ждал, что Нейда взмолится о пощаде. Но она только молча отвернулась, глядя туда, где облачка, казалось, скользили по низкой каменной балюстраде. И лишь когда его шаги стихли, девушка сквозь зубы прошипела: «Негодяй…»

Сначала казалось, что всё не так уж страшно. Нейда старалась заснуть, чтобы ускорить бег времени. Но вот солнце скрылось, и воздух начал стремительно холодать — весна была слишком ранней, чтобы ночью не было заморозков. Камни не успели прогреться за день и теперь вытягивали из тела остатки тепла. Скоро Нейда почувствовала, что зубы против воли начали выстукивать нервную, неровную дробь. От неподвижности руки и ноги постепенно немели, кровь бежала всё медленнее, и разогнать ее не получалось теми жалкими шевелениями пальцев, которые были девушке доступны. Потом захотелось пить…
Сон не шел, прогоняемый болью в спине и сухостью в горле. Небо над головой глядело на девушку белыми огоньками звезд, и ему не было до ее страданий никакого дела. Нейда не молилась. Она никогда не молилась о себе и своих невзгодах. Она только снова и снова повторяла мысленно все самые страшные проклятия, которые только можно было призвать на голову жестокосердного герцога.
Потом начался дождь. И Нейда окончательно замерзла. Теперь стучали не только зубы. Стучали, казалось, все кости, пронизываемые ледяной сыростью. А те несколько капель, что упали на жаждущие губы, только раздразнили, не принеся облегчения. Девушка пыталась извернуться, чтобы достать языком до набравшихся на камнях небольших лужиц, но ничего не получалось. Сталь браслетов держала слишком хорошо.
К рассвету Нейда ненавидела Филиппа так, как, казалось, невозможно ненавидеть. Окажись он рядом, наверное, зубами бы вцепилась в горло, силясь загрызть — или хотя бы выпить крови, такой заманчиво солоноватой, живой, дающей силу и жизнь… Но Филипп не приходил. Солнце встало, высушило камни, начало припекать, обжигая обнаженное тело и иссушая губы. Нейда лежала, закрыв глаза, но свет был слишком яркий и раздражал даже сквозь веки. Как назло, день выдался ясный, ни одно облачко не напоминало о ночной непогоде. Затем голод болью скрутил внутренности.
В какой момент сознание отключилось, Нейда не поняла. Но обморок дал благословенный отдых. Очнувшись, девушка снова увидела над собой темное небо. Вечер? Ночь? Этого дня или следующего? Сколько он говорил — два-три дня? Сколько прошло и сколько осталось?.. Боль гнездилась в каждой мышце, невыносимо хотелось расправить плечи, потянуться, сесть. Жажда стала нестерпимой.
Эта ночь выдалась сухой, холодной и бессонной. Измученное тело хотело отдыха, но заснуть не получалось. Наблюдая, как солнце поднимается над крышей проклятой башни и начинает нагревать балкон, Нейда готова была криком кричать, чтобы дозваться хоть кого-нибудь, кто бы вытащил ее из этого адского заключения. Но гордость ещё не была сломлена до конца, и поэтому она молчала. Только мечтала о том, как пройдут, наконец, эти три дня — и Филипп позволит ей освободиться. Позволит… чувствуя, как солнечные лучи снова огненными языками вылизывают обветренную и обожженную кожу, девушка смертельно ненавидела своего хозяина — но признавала своё поражение. Всё, всё, что угодно, — только не оказаться снова распятой здесь, под безжалостным небом. Всё, что угодно, — только жить, дышать, двигаться…
Когда где-то за головой раздались неторопливые шаги, Нейда вздрогнула. И когда Лоран остановился подле распростертой на полу девушки и глянул на нее сверху вниз, как обычно, чуть насмешливо и равнодушно, она отвела взгляд.
— Так-так, неужели волк в тебе смирился с поражением? Где твоя ярость, где твоя ненависть? — Филипп сел рядом и коснулся ее растрескавшихся до крови губ.
— Зачем вы делаете это? — с трудом ворочая пересохшим языком, выговорила Нейда.
— Ты — моя вещь, моё оружие, мой боец, ты должна быть несгибаемой и сильной. Другие мне не нужны. Или ты станешь такой, какой я хочу тебя видеть, или умрешь, — пальцы в черной перчатке из дорогой кожи разглаживали спутавшиеся от дождя волосы, заправляли их за ухо, задевая напряженную шею.
— За что такая жестокость?.. За что вы ненавидите меня? — хотелось взмолиться о пощаде, о том, чтобы эти трижды проклятые браслеты разомкнули, но гордость всё ещё пыталась подать голос в защиту собственного достоинства.
— Ненавижу? С чего ты взяла? Те, кого я ненавижу, долго не живут. А ты ничего не можешь сделать, чтобы я тебя возненавидел. Не того полета птица, не льсти себе.
Его рука скользнула вдоль шеи к ключицам, прошлась вдоль вывернутого, вытянутого в сторону плеча.
— Сколько… сколько времени прошло? — эти прикосновения были неприятны, невыносимы, но она по-прежнему была беспомощна.
— Ты хорошо подумала над моими словами? — рука легла на лоб, заставляя встретить взгляд ледяных зеленых глаз.
— Я… буду исполнять ваши приказы, — слова давались с трудом, словно прежде оставалась ещё какая-то иллюзия свободы, которую сейчас Филипп безжалостно разбивал вдребезги.
— Это всё, что ты имеешь мне сказать? — герцог поднялся с колен.
— Не уходите… — а этот возглас вырвался просто против воли. Но если он сейчас развернется…
— Почему же?
— Пожалуйста, — всё, время гордости прошло. — Пожалуйста, отпустите. Не оставляйте меня здесь…
Несколько мгновений казалось, что он усмехнется, взмахнет плащом и уйдет. И в эти мгновения сердце девушки словно перестало биться от страха, надежды и отвращения к себе за слабость. Но затем герцог усмехнулся и достал ключ…
Пошевелиться удалось далеко не сразу. Первое же движение отозвалось такой дикой болью, когда кровь ускорила свой бег, что Нейда едва сдержала вскрик. Филипп возвышался над ней черной тенью, с высоты своего равнодушия наблюдая ее слабость. Упивался ли он ею? Нейда уже не знала. Может быть, строгость к себе давала герцогу моральное право строго судить и других? Это было неважно. Всё было неважно. Нейда медленно, с трудом, стиснув зубы, привстала на колени.
— Воды, ради Бога.
— Идем, — небрежно бросил Филипп, все-таки поворачиваясь к ней спиной. Нейда пронзила его ненавидящим взглядом и попыталась встать на ноги. Боль пронзила спину от поясницы до лопаток, и девушка со стоном завалилась на бок. Герцог услышал. Обернулся и смерил ее презрительным взглядом. Затем шагнул ближе и легко, без малейшего усилия закинул девушку на плечо. Нейда не сопротивлялась. У нее ни на что не осталось сил.
К изумлению девушки, Филипп принес ее к лекарю. Тот по ложке споил ей какой-то отвар, искупал в теплой воде и с головы до ног вымазал пахучей целебной мазью. Потом настал черед бульона — и девушка почувствовала, что возвращается к жизни. Хлопоты старого лекаря, беготня слуг — всё это было внове, особенно после того обращения, к которому она привыкла за год тренировок, когда довольствоваться приходилось самым малым — и в обиходе, и в лечении. И наблюдая происходящее, Нейда убеждалась, что уже совершенно не понимает своего хозяина.
Оказавшись в своей комнате и рухнув на мягкую постель, с одеялом и подушкой, Нейда блаженно свернулась калачиком и мгновенно уснула. А утром, напившись и наевшись, снова отправилась в тренировочный зал. Мастера, ни словом не обмолвившись про ее трехдневное отсутствие, продолжали занятия как ни в чем не бывало. Правда, теперь основная часть времени уходила не на изучение новых приемов, а на оттачивание уже усвоенного в бесконечных поединках.
Слабость прошла, будто ее и не было. Тело снова стало живым, сильным и послушным. И Нейда впервые за многие месяцы получала от схватки чистое, незамутненное удовольствие. Приподнятое настроение сохранялись до вечера. А вечером, когда она шла спать, у двери комнаты ее ждал паж с приказом от Филиппа явиться в его покои. Девушка нахмурилась, но последовала за юношей.
В этой части замка ей прежде бывать не приходилось. Пол устилали звериные шкуры, от ламп было светло как днем. Все окна были забраны цветными витражами — роскошь, которую себе в таком количестве не мог позволить даже граф Монт. Лоран сидел в накрытом шкурой кресле около камина и задумчиво пил что-то из тяжелого серебряного кубка. Паж коротко поклонился и исчез прежде, чем Нейда успела поклониться сама. Поклон вышел не слишком изящный и недостаточно глубокий, но в душе девушки снова начало разгораться раздражение. Чего ради было дергать ее на ночь глядя? Снова хочет лишить сна и отдыха? Очередное испытание на прочность?
Герцог отставил кубок, окинул Нейду задумчивым взглядом и небрежно бросил ей кинжал. Девушка поймала его, не сходя с места, коротким скупым движением, и посмотрела на оружие. Острый, без ножен. Почему на душе снова заскреблись кошки?..
— Я знаю, что ты очень хочешь пустить его в ход, — прозвучал совсем близко голос герцога. Когда он только успел подняться и подойти?
— Ты по-прежнему волк, гордый и яростный. Ну так сделай то, о чем мечтала эти три дня. Попробуй меня задеть. В этот раз фора у тебя, — он показал ей пустые ладони.
Нейда застыла словно в нерешительности, медленно перебирая пальцами рукоять. А в следующий миг перекинула клинок в левую руку и молниеносно ударила, целясь в правое плечо. Мимо… даже рубашку не зацепила. Филипп ушел легко, вполоборота, и снова остановился, приглашая. Нейда шагнула в сторону, разрывая дистанцию, одновременно внимательнее осматривая предстоящее поле боя. Камин, кресло, напротив него — ещё одно такое же, у стены — низкий сундук, застеленный ковром, словно скамья, у другой — стол с письменными принадлежностями. Комната просторная, свободная — Филипп сознательно затеял очередную свою забаву именно здесь. Правда, Нейда ещё не догадывалась, насколько…
Несколько раз ей почти удалось достать своего противника кинжалом, ещё пару раз она зацепила его кулаком пустой руки. Герцог ничем не выражал своего отношения к происходящему, двигаясь быстро, непредсказуемо и беззвучно. Три раза он ее ударил, но недостаточно сильно, чтобы сбить с ритма. В четвертый, неожиданно подскочив сбоку, перехватил ее руку с ножом, отвел в сторону, перекрывая вторую траекторию удара — и резко дернул ее спиной на себя. Нейда отчаянно рванулась, вслепую боднула назад головой — но услышала только тихий смех и свистящий шепот над самым ухом:
— Это заметно лучше, чем в первый раз.
— Я учусь, — огрызнулась девушка, отчаянно пытаясь высвободить руку, но запястье словно попало в стальной капкан. А широкая ладонь герцога внезапно сжала грудь.
— Не смейте, — прошипела Нейда прежде, чем осознала, что говорит. — Не трогайте меня…
— Я хотел тебя ещё вчера, наверху. Но там ты была слишком беспомощна, — между словами губы Филиппа скользили по ее шее. — Беспомощность мне претит. А сейчас… сейчас ты волк, показавший зубы.
Он выдернул из ее руки кинжал и отшвырнул куда-то за кресло. Звук падения оружия заглушила медвежья шкура. А потом рывком повернул девушку к себе лицом, заламывая за спину и левую руку. Его глаза возбужденно блестели. Нейда отстранилась, насколько могла, и запрокинула голову, уворачиваясь от поцелуев. В следующий момент пальцы Филиппа сгребли ее волосы, потянули вниз, так, что шея хрустнула, а его губы впились в открывшееся беззащитное горло.
Нейда сопротивлялась до последнего — даже когда он скрутил ей запястья ремнем и, бросив на широкую кровать в соседней комнате, начал раздевать, срезая одежду ножом. Она не кричала, справедливо полагая, что толку от этого не будет, и все силы вкладывала в то, чтобы вывернуться, не дать к себе прикоснуться… но Филипп только смеялся, целовал ее покрывшееся испариной тело — и притягивал ее связанные руки к спинке кровати.
Лишившись возможности двигаться, Нейда закрыла глаза, стараясь убедить себя в том, что всё это происходит не с ней, что это сон, что она у себя в комнате, или пусть даже на том проклятом балконе — но стоит проснуться, и всё закончится. Только пробуждения не было. Было чувство собственной беспомощности, была боль от грубых прикосновений — и другая боль, резкая, неожиданная, когда Филипп силой раздвинул колени девушки и вошел в нее, грубо, не церемонясь. По бедру побежала горячая кровь. Нейда закусила губу, чтобы сдержать стон. Не хватало ещё снова показать этому извергу свою слабость…
Сколько времени развлекался герцог, Нейда не знала. Всё слилось в один сплошной кошмар. И когда Филипп, пресытившись, отстранился, девушка чувствовала себя опустошенной, словно высосанная ягода. Она вздрогнула, когда Лоран потянулся освободить ей руки. От горького унижения хотелось провалиться сквозь землю. Именно этого она боялась, когда молодой Монт вез ее на торг. И все-таки случилось…
Филипп поднялся с постели, прошел к стоявшему у окна столу и откинул крышку шкатулки. Послышался шелест тонкого металла, позвякивание камней. Нейда медленно встала и огляделась, ища, чем прикрыть наготу. А герцог, найдя, что искал, шагнул обратно и надел ей на шею жемчужное ожерелье с крохотными золотыми бусинками между жемчужинами. Рука Нейды сама дернулась сорвать украшение, но Филипп перехватил ее и сжал пальцы.
— Ты помнишь своё место? Или опять забыла?
Девушка, глянув на него с бессильной ненавистью, покачала головой. Ее черные волосы, выбившиеся из косы, рассыпались по плечам, кое-где закрыв зацелованную до синяков грудь.
— Вот и славно, — по губам герцога скользнула улыбка сытого и довольного хищника. — Ступай. И не пропусти завтрашнюю тренировку.
Нейда выпрямилась и пошла к двери, как была, прикрытая только волосами и жемчугом на шее. Она смотрела прямо перед собой и старалась дышать размеренно и глубоко. Это можно пережить. Всё можно пережить. Всё, кроме смерти… а умирать, не рассчитавшись за боль и унижение, она не собиралась. Уже на пороге Филипп удержал ее за плечо и завернул в длинный черный плащ. Собственный.
— Мне определенно нравится твоя упрямая гордость, — проговорил он, не давая выйти в коридор. — Такие идут напролом, невзирая на обстоятельства и последствия. Если подправить — бесценное качество.
Нейда только стискивала зубы и не встречалась с ним взглядом, глядя в пол. А когда она, наконец, добралась до своей комнаты, никого не встретив и таким образом сохранив хотя бы остатки достоинства в собственных глазах, ей оставалось только повалиться на постель, швырнув в угол черный плащ вместе с драгоценным ожерельем, и рыдать в подушку. Рыдать, зная, что от слез ничего не изменится, что завтра ей снова браться за меч и драться, как ни в чем не бывало, что герцог и впредь будет поступать с ней, как заблагорассудится, а она должна подчиняться, иначе никогда не сможет отомстить. Постепенно всхлипы сменились ровным дыханием — девушка погрузилась в сон.

Предыдущая глава