Мы поклялись друг другу в верности,
Что бы ни случилось.
Не могу поверить, что ты подвела меня.
Но доказательства таковы, что мне больно.
Несколько месяцев я сомневался,
Не позволяя себе плакать.
Я так хочу, чтобы это закончилось,
Но я знаю, что ты всё ещё нужна мне.
Ты говоришь, что я сумасшедший,
Потому что ты думаешь,
Что я не знаю, что ты сделала.
Но когда ты зовёшь меня «милый»,
Я знаю, что я у тебя не единственный.
Ты была такой отстранённой.
Теперь я с горечью понимаю, почему.
Твоё сердце недоступно,
Но ведь Бог знает, что моё – у тебя.
Ты говоришь, что я сумасшедший,
Потому что ты думаешь,
Что я не знаю, что ты сделала.
Но когда ты зовёшь меня «милый»,
Я знаю, что я у тебя не единственный.

Склонившись к Белле, я напеваю ей эти слова прямо на ухо, так, чтобы она слышала каждое из них, несмотря на громкость звучащей вокруг нас и множества других людей музыки, в то время как на сцене в приглушённом свете прожекторов и прочего осветительного оборудования находится Сэм Смит. Моя прекрасная и любимая жена в качестве подарка на день рождения преподнесла мне билеты на второй из двух его концертов в Мэдисон Сквер Гарден, и поэтому этот пятничный вечер двадцать девятого числа мы и проводим не дома, а в стенах знаменитого спортивного комплекса. В обычное время он используется для проведения международных соревнований по нескольким видам спорта и является домашней ареной для местной хоккейной и баскетбольной команд, но иногда, как, впрочем, и сегодня, становится концертной площадкой, и мы с Беллой обнимаем друг друга в медленном танце под романтическое и душевное исполнение популярного певца. Он является четырёхкратным лауреатом премии «Грэмми» трёхгодичной давности, а также обладателем Оскара за песню к последнему на данный момент фильму о Джеймсе Бонде, но, на мой взгляд, талант определяется не количеством наград, а тем, находит ли твоё творчество отклик в сердцах людей.

Судя по тому, что свободных мест фактически нет, и что таковые, по крайней мере, не бросаются в глаза, у человека, собравшего полный зал, никаких проблем с количеством поклонников нет. Не все из них танцуют, но наши с Беллой места находятся в соответствующей зоне прямо у подножия сцены, и прямо сейчас мне очень хорошо и спокойно на душе. Я чувствую гармонию и, что не менее важно, знаю, что ощущал бы её везде, где бы мы с Беллой не находились. Пока она будет рядом, всё остальное не имеет такого уж принципиального значения, и когда песня приближается к логическому завершению, я допеваю её вместе с Сэмом, но в отличие от него, исполняющего свои творения для десятков тысяч людей, меня слышит лишь Белла, и это, безусловно, восхитительно. Возникает до боли знакомое чувство, что время словно останавливается, и я фактически перестаю слышать музыку, а мир вокруг вместе с окружающими нас людьми будто исчезает. Я уверен, что и Белла ощущает ровно всё то же самое, и даже в почти темноте её глаза говорят слишком много вещей, и, не удержавшись, я встречаю её губы на полпути, как только Белла начинает тянуться ко мне. Мы целуемся жадно, неистово и уверенно, и я улавливаю её тихий и наполненный предвкушением стон за секунду до того, как она чуть отстраняется со следующими словами:

- Ты ведь знаешь, что ты у меня единственный и неповторимый?

- Конечно же, знаю, Зефирка…

- Ты случайно не хочешь уйти? – спрашивает она неуверенно и робко, но в её взгляде очевидный голод, который на самом деле снедает и меня. Вот уже пару минут внутри ощущаю его и я, но есть и отличия. Разница между нами состоит в том, что я, видя, как Белла определённо наслаждается всем происходящим вокруг, не рискнул задать вопрос, так легко и просто озвученный ею, но теперь мне становится откровенно плевать на концерт.

По времени он всё равно скоро закончится, и без единого слова я просто беру её за руку, завожу к себе за спину, регулярно оглядываясь назад, чтобы убедиться, что всё хорошо, и прокладываю нам путь через толпу. В скором времени мы беспрепятственно выходим наружу, и, что совершенно неудивительно и даже вполне логично, когда мы оказываемся у Вольво, на парковке совершенно пусто и безлюдно. Я думал, что родители продали его, что я и поручил им сделать, но в минувшую субботу они буквально поразили меня, когда по случаю дня рождения вернули мне мою машину в её обновленном и улучшенном по всем параметрам состоянии. У неё по-прежнему серебристый цвет, как и было изначально, но она выкрашена заново и отремонтирована, и я всё ещё не верю до конца, что она снова моя, а не принадлежит какому-нибудь чужому и незнакомому человеку. Знаю, это всего лишь вещь, и у неё есть цена, в то время как дороже родных и близких ничего в жизни нет, да и не может быть, но и к машине я в своё время сильно привязался и теперь очень рад, что она к нам вернулась. Я сам привёз Беллу на концерт и в дальнейшем, не прибегая к услугам такси или общественного транспорта, также смогу доставить её куда угодно, и мне это нравится, и когда мы оказываемся в салоне, а я блокирую двери, чтобы избежать нежелательного вторжения, я обращаюсь к ней:

- Я не спросил раньше, но как тебе концерт?

- Лучше ты мне скажи.

- Это было невероятно… Спасибо за волшебный вечер, Зефирка.

- Мы ещё можем вернуться.

- Мне и здесь хорошо, - просто в отрицании качаю головой я и прежде, чем я даже успеваю задуматься, не чересчур ли это, учитывая то, где мы находимся, события начинают развиваться слишком стремительно и неудержимо.

Белла запускает руки в мои волосы и целует, и ещё до того, как мне удаётся собраться с мыслями, перебирается на мои колени с переднего пассажирского сидения, втискиваясь между моей грудью и рулём. Здесь очень тесно, и мы находимся слишком близко друг к другу, а я даже не вспоминаю про опцию, позволяющую отрегулировать сидение. Я вообще забываю обо всём, кроме Беллы, её вкуса, который могу чувствовать при каждом поцелуе, и запаха кожи, проникающего в мои лёгкие при каждом вздохе. Мы оба горим от желания, и, больше не выдерживая, я позволяю своей руке скользнуть под сбившийся на разведённых бёдрах подол платья и стягиваю трусики вниз по ногам. Закусывая губу, Белла вжимается в меня всем своим телом, громко и учащённо дыша, и наши пальцы путаются между собой, когда она помогает мне расстегнуть мои же брюки и спустить их ниже. Она раскрывается, цепляясь за плечи и сильно дрожа, и, проникая всё глубже с каждым толчком, я ощущаю неведомое до появления Беллы в своей жизни чувство тугой наполненности и, чтобы совсем не лишиться контроля и не сорваться, временами закрываю глаза, и буквально заставляю себя не дышать. Но это тяжело и почти невыносимо, и кажется, что мои вены, артерии и сосуды вот-вот лопнут от испытываемого напряжения, но в темноте, немного разбавляемой лишь фонарями, освещающими парковку, вдруг раздаётся тихий шёпот:

- Прошу, не сдерживайся. Не надо. Просто двигайся.

- Как?

- Как хочешь. Как тебе нравится. Только не останавливайся, - еле выдыхает Белла, и, подчиняясь, я перестаю сдерживать дыхание и движения, ведь хочу её до безумия. По лбу даже текут капельки пота, но ещё сильнее я желаю доставить удовольствие и потому не могу закончить первым. Не в силах больше терпеть и будучи почти у последней черты, я касаюсь её там, где наши тела сливаются воедино, и почти в это же мгновение Белла замирает, преумножает силу наших объятий и позволяет раствориться в себе полностью и без остатка. Я утыкаюсь лбом в её ключицу, хрипло дыша, и, накатывая волна за волной, пришедшее наслаждение буквально ослепляет меня, одновременно продляя и момент удовольствия любимого человека.

Когда всё заканчивается, и, каждый на своём месте, мы с Беллой приводим себя и одежду в относительный порядок, на меня не вдруг и не внезапно, но накатывает чудовищная неловкость. Мы взрослые и состоящие в браке люди, и на первый взгляд здесь нечего стыдиться, ведь всё произошедшее совершенно естественно и является неотъемлемой частью отношений, но я неожиданно задумываюсь, что, возможно, именно так всё выглядит лишь тогда, когда двое находятся за закрытыми дверями квартиры. Интимность сохраняется исключительно за задёрнутыми занавесками и на своей территории, в то время как мы повели себя, словно подростки, зажимающиеся в машине. Нас мог увидеть и застукать любой посторонний, а на этой парковке единовременно их может оказаться сразу около двадцати тысяч, и я осознаю, что в случае чего кто-то мог бы вызвать полицию, и при наихудшем сценарии эту ночь мы провели бы в участке. Не стоит забывать и про вероятный штраф, необходимость кому-либо позвонить, чтобы нас вызволили, и возникновение у спасителя неминуемого вопроса, а что произошло, и чем дольше я думаю об этом, тем всё более гадко чувствую себя внутри.

Мне не жаль, что это было, и, наверное, это даже глупо, размышлять о том, чего уже не случится, но ведь в этом всё и дело, что умные мысли приходят в голову лишь тогда, когда глупости уже сделаны. Белла хотела этого никак не меньше меня, а может, даже и больше, и это должно быть моим утешением и успокоением, но, смотря на неё, расправляющую платье и приглаживающую волосы, я не могу обуздать мысль, что, возможно, унизил её. К тому же этим точно всё закончилось бы, и я бы, безусловно, опорочил её незапятнанное и чистое имя дочери полицейского, если бы наши действия стали достоянием общественности, и, хотя в прошлом мы с Беллой и частенько занимались сексом в машине, сейчас это уже не может служить оправданием. Мы были моложе, безрассуднее, а ещё в силу очевидных причин банально не всегда отдавали себе отчёт в своих действиях, и то, что воспринималось тогда сугубо положительно, теперь, быть может, уже больше не для нас и относится к числу вещей, что лучше не повторять.

- Я почти слышу твои мысли, - голос Беллы заставляет меня вздрогнуть, и я понимаю, что слишком надолго выпал из реальности, в которой из дверей Мэдисон Сквер Гарден уже начали появляться люди. Я окончательно поправляю брюки, заправляю в них рубашку и застёгиваю молнию, и всё это под пристальным взглядом жены, определённо мною игнорируемым. Мне по-прежнему не по себе, и я не хочу, чтобы это вдруг усугубилось, если окажется, что и она теперь не в восторге от нашего почти публичного секса, поэтому и избегаю на неё смотреть, но, конечно, так не может продолжаться вечно. Молчание затянулось, и не что иное, как это, заставляет Беллу коснуться моего правого колена в стремлении привлечь моё внимание, что ей и без особой на то необходимости благополучно удаётся. - Ты всё ещё слишком громко думаешь, Эдвард. Что не так? - вздохнув, говорит она, безошибочно констатируя очевидное и явно не собираясь оставлять меня в покое до тех пор, пока я не разговорюсь. Я чувствую и слышу, как она сдвигается на своём сидении, чтобы быть ближе ко мне, и, зная, что она в любом случае не отступит, наконец, поднимаю голову, чтобы мужественно встретить её взгляд, каким бы он ни был, и открываю рот:

- Нас могли заметить и обнаружить... Вот что не так.

- Не похоже, что в тот момент тебя это сильно волновало. Так что же изменилось?

- Не знаю... Вероятно, мне просто стыдно, что я не сдержался. Кто-нибудь мог бы обратиться в полицию, а Чарли один из них, и...

- И я уже давно взрослая девочка, и разве я возражала против того, что здесь происходило?

- Нет.

- Так в чём тогда твоя проблема? Я бы не позволила к себе прикоснуться, если бы не хотела тебя, но я всё ещё хочу и всегда буду это чувствовать, и в большинстве своём мне плевать на остальные вещи. Ты, вероятно, считаешь, что в силу возраста это не солидно и характеризует нас не с лучшей стороны, напоминая о том, какими мы были прежде, но мне... мне понравилось.

- Правда? - спрашиваю я, и на моём лице неконтролируемо возникает улыбка. Белла действительно не выглядит сожалеющей о чём-либо и не производит впечатления женщины, которая лжёт ради моей пользы, но мне всё равно важно услышать ответ, и он не заставляет себя долго ждать.

- Каждая секунда. А теперь поехали домой.

- Сначала пристегни, пожалуйста, ремень, - прошу я Беллу, частенько и даже почти всегда забывающую о его существовании, но он создан не просто так, и я завожу двигатель и покидаю парковку лишь тогда, когда слышу характерный щелчок. На выезде уже образовалась небольшая пробка, ведь не мы одни приехали на концерт на личном автомобиле, но она не критична и рассасывается быстрее ожидаемого, и уже через полчаса, оставив автомобиль на подземной стоянке, мы поднимаемся на лифте на свой пятый этаж и заходим в квартиру. Белла сразу же отправляется в душ, а я, смотря ей вслед, ощущаю неприятное послевкусие после состоявшегося в машине разговора. Это не было ссорой в её привычном понимании, как когда-то в прошлом, когда мы кидались друг в друга не только обидными словами, но и вещами, не все из которых были лёгкими и не способными нанести существенного вреда, но от отвратительного чувства никуда не деться. Чувство, что не прошло и года, да даже месяца со дня свадьбы, а мы уже поругались, неприятным грузом оседает в груди и на душе. Без Беллы мне от него не избавиться, и, раздевшись, я присоединяюсь к ней под потоками воды, но даже сквозь них слышу не то, чтобы несчастный, но и не счастливый плач, и мне становится совсем скверно. Должно быть, мы, и правда, повздорили, и я боюсь оказаться отвергнутым, но всё равно прикасаюсь к Белле, чтобы попытаться помириться и утешить, но она удивляет меня, когда, резко развернувшись, сама приникает к моей груди, и тут я совсем перестаю что-либо понимать. Осознаю я лишь то, что мне совсем не нравится видеть жену в расстроенных чувствах и в омрачённом чем-либо и почти подавленном состоянии.

- Зефирка?

- Мне так хорошо с тобой…

- И мне тоже. Больше, чем ты можешь себе представить. Но твои слова прозвучали так, будто это плохо…

- В чём-то всё так и есть.

Ощущая царапающую душу тоску, я немного отодвигаю Беллу и, стирая слёзы с мокрого из-за воды и пары лица, приподнимаю его, чтобы наши взгляды встретились. Влажность в воздухе немного застилает взор, но я всё равно вижу чувства в радужках цвета шоколада, и вся необходимость в словах и их сочетаниях просто отпадает. Впрочем, так у нас почти всегда и бывает. Всё самое важное не требует громких фраз и вообще никаких объяснений, и я просто знаю, что в данный момент испытывает моя жена. Страх потерять меня, лишиться того, что у нас есть, и той жизни, в которой мы счастливы вместе, но постоянно думать об этом никак нельзя. Не то чтобы Белла вечно пессимистична, но сейчас на неё определённо навалились эмоции, и среди бьющих отовсюду тёплых струй я просто обнимаю её крепче, чтобы сделать то, на что они в данный момент времени едва ли способны. Я согреваю её температурой своего тела, ничего не желая так сильно, как просто быть рядом, но прямо в это мгновение Белле, очевидно, этого недостаточно, а мне и особенно всегда будет её мало, и мы снова порывисто, импульсивно и жадно сливаемся, а потом тесно прижимаемся друг к другу под одеялом. Будучи одетыми в пушистые и махровые халаты, мы смотрим немногочисленные сделанные на концерте фото и видео и заново переживаем ещё не утихшие и не успевшие притупиться положительные переживания, и в один из таких моментов к нам и присоединяется Пит, мгновенно запрыгивающий на кровать и укладывающийся между нами. Он вряд ли что-то понимает в том, что видит на экране фотоаппарата, но всё равно удивительно заинтересованно чуть ли не тыкается в него мордочкой, пока динамик проигрывает звук, и почёсывающей нашего пса за ухом Белле становится смешно.

Она гладит его бежевую шерсть и, уже окончательно смирившись с тем, что любовь Пита к нашей кровати не искоренить и не побороть, перемещает его под одеяло, и по-прежнему широко улыбается, смотря на дисплей, в то время как я вижу лишь их двоих. Между ними, несомненно, существует особенная связь, которой лично я похвастаться не могу, но это меня нисколько и не расстраивает. Её возникновение совершенно оправданно и логично, ведь, сколько бы времени я не проводил с Питом и как бы часто не выводил его на прогулку, Белла находится подле него гораздо чаще моего, но я и не ревную. По отдельности я люблю и её, и его одинаково сильно, но наблюдать за ними вместе и вовсе одно удовольствие, и моё пристальное внимание не остаётся незамеченным.

- Ты чего так смотришь?

- Наслаждаюсь видом.

- И чем же конкретно любуешься?

- Вами обоими. Своей семьёй, - не раздумывая и не колеблясь, отвечаю я. Моему взгляду не открывается захватывающий дух пейзаж, но очарование горными вершинами, морскими просторами, песчаными пляжами и покрытыми цветами полями тоже не длится вечно. Рано или поздно наступает момент, когда тебя с непреодолимой силой начинает тянуть домой, но это далеко не основная причина, по которой для меня на самом деле нет ничего прекраснее и ценнее картины, которую я созерцаю сейчас. Просто с Беллой и Питом я совершенно счастлив, и чем бы я ни занимался в их отсутствие поблизости, никакие пережитые в таком случае впечатления не сравнятся с банальным внутренним теплом, охватывающим меня в моменты эмоционального единства и тогда, когда мы проводим время вместе. Даже если при этом не происходит ничего особенного и великого, и имеют место быть лишь повседневные вещи, это ни в коем случае не обесценивает наши отношения. Она была расстроена совсем недавно, всего-то десять минут назад, и вызванные слезами покраснения на коже пока ещё не успели полностью исчезнуть, но в наполненный грустью и огорчением момент я, кажется, лишь полюбил её с новой и всё возрастающей силой.

Предыдущая глава || Следующая глава