Вам случалось твёрдо помнить, куда вы положили ту или иную вещь, и заглядывать именно в ту тумбочку или шкаф, где она, по вашему мнению, и находится, но не обнаруживать необходимого? Уверена, что да, и не единожды, и что в результате не приносящих желанного итога действий, в конечном счёте, вы начинали опаздывать или, по крайней мере, заставляли кого-то вас ждать. Вот я определённо вынуждаю Эдварда и Пита томиться в дверях, и всё из-за того, что поводка не оказалось там, где он хранится в ожидании новой прогулки, и где ему самое место. Я всегда клала его у двери, чтобы он постоянно был на виду, но очевидно, что эта система дала сбой. Мне кажется, что в его поисках я уже перевернула всю квартиру вверх ногами, вот только результат по-прежнему нулевой. Я крайне редко теряю последнее терпение и выхожу из себя, но в это самое мгновение чувствую, что буквально закипаю, когда прошу Эдварда подождать:

- Прости, но я никак не могу найти поводок.

- Ничего страшного, Белла. Можем выйти и без него. Пит никуда не денется.

- Извини, но ты неправ. Он же ещё маленький, и он может убежать и потеряться. Ты побежишь за ним?

- Что же ты так с ним носишься? Это же просто собака, а не ребёнок! - спрашивает меня Эдвард, и нет, он не повышает голос и не делает ничего особо дурного, что вызвало бы такую мою реакцию. Но я бросаю всё-таки найденный на ручке одной из дверей поводок и, чувствуя быстро образующиеся в глазах слёзы, отворачиваюсь, чтобы не дать теперь уже мужу их увидеть, и торопливо ухожу прочь. Мои ноги фактически переходят на бег в стремлении уединиться, но я отлично слышу, как, разувшись, он следует за мной по пятам и прямо в спальню, где настигает у кровати и, сжимая моё правое плечо, пытается развернуть. Но в данный момент времени у меня нет ни моральных сил, ни желания его видеть. Тем не менее, то, что разговор приходится вести с моей спиной, не останавливает его от вопроса:

- В чём дело, Белла? Хочешь сказать, что я и здесь ошибаюсь?

- Нет, ты прав, - не оглядываясь, отвечаю я, в то время как Эдвард всё равно не перестаёт меня касаться и, даже не понимая, в чём именно предположительно провинился, стремится сделать всё и даже больше, чтобы мне стало лучше. Вероятно, я к нему не совсем справедлива, а он не обращает на это внимания и просто продолжает заботиться и любить, и соблюдать все данные при бракосочетании клятвы. И от неспособности вот прямо сейчас взять и успокоиться и понимания того, что, возможно, я его не очень и заслуживаю, мне становится лишь хуже. В результате к тому моменту, как я решаюсь завершить свою мысль, моё лицо, хотя я и не вижу себя в зеркале, уверена, совершенно заплаканное и просто отвратительное. - Ты абсолютно прав, это не ребёнок. Мой малыш умер, ведь я его убила, но Пит тоже живое существо. Погуляй с ним.

- А как же ты?

- Я не пойду.

- Но я не могу оставить тебя, Белла. Не сейчас. Не тогда, когда в действительности ты этого не хочешь. Это как в тот день, Зефирка. Я не должен был уходить, но я ушёл, - почти с отчаянием в голосе говорит Эдвард, одним лишь его звучанием выдавая скрытую глубоко внутри боль, и, конечно, я не могу остаться безучастной. Мне никогда и не удавалось игнорировать его страдания, и я говорю не то, чтобы то, что первым приходит на ум, но определённо правду:

- Сейчас всё совсем иначе. Ты же вернёшься обратно. Поэтому просто, пожалуйста.

- Ладно, - не без поражения в голосе всё же отступает Эдвард, и вскоре после того, как мы, в отличие от подобной ситуации в прошлом, которую он упомянул, оборачиваемся вслед друг другу, за ним закрывается входная дверь нашей квартиры. Я остаюсь одна, и в тишине мои слёзы постепенно заканчиваются и высыхают, но одновременно с этим, зачем-то достав детские вещи, когда-то купленные Эдвардом, и перебирая их, я невольно начинаю задаваться вопросом, а что дальше?

Статистика совсем не на моей стороне, и они могут мне и вовсе никогда не пригодиться. В своё время я не отдала их Анжеле, а сохранила у себя даже те, что в силу своего нейтрального цвета могли бы ей понадобиться, но, возможно, пришла пора распрощаться с наивными и не сбывающимися мечтами и уже, наконец, пристроить пинетки и всё прочее, что находится в пакете, тоже. Эдвард всё равно даже не подозревает о том, что они до сих пор у меня, но в силу того, что возвращается он ранее ожидаемого мною времени, я не успеваю ничего ни убрать, ни спрятать. Он застаёт меня в окружении всего того, что сам же преждевременно и покупал, и, ничего не говоря, просто берёт и обнимает со спины. В этот раз я никуда его не гоню и лишь прижимаюсь к нему в ответ, в то время как Эдвард, целуя меня в висок, кладёт на поверхность кровати передо мной пышный букет из роз.

- Прости меня, любимая. Я вовсе не хотел тебя обидеть.

- Знаю, что не хотел, но я и не обиделась. Просто вспомнила.

- Ты ведь понимаешь, что никого не убивала, Белла?

- Но наша дочь всё равно умерла.

- Это не потому, что ты желала ей зла.

- Иногда мне всё ещё кажется, что именно так всё и было.

- Нет и ещё раз нет, - почти насильно разворачивая меня лицом к себе, шепчет Эдвард. Его руки, и без того крепко обнимающие меня, лишь усиливают свою хватку на моей талии, словно предупреждая, что мне лучше не продолжать стоять на своём, а совсем и раз и навсегда позабыть про эти пагубные и отравляющие разум мысли. Он вполне может встряхнуть моё тело, лишь бы отрезвить, но я не думаю, что это так уж в корне и кардинально улучшит ситуацию.

- Я ведь временами всё ещё чувствую ту боль, и тогда я просто не смогла отдать ни одну из этих вещей Анжеле, хотя у неё и родился мальчик, но сейчас я больше не понимаю, для чего их берегу.

- А как же наши дети?

- У нас была возможность воспитывать дочку, но мы её потеряли.

- Я не говорю, что это ничего не значит, но это и не приговор. У нас с тобой обязательно будут дети.

- Перестань, Эдвард, - в конце концов, не выдерживаю я, при этом смотря не на него, а лишь на его однотонную летнюю майку белого цвета с короткими рукавами. Его слова звучат красиво, сказочно и многообещающе, будто он, и правда, в состоянии что-то изменить, переломить то, как идут дела, исправить сломанную меня и пойти против природы, но это всё фантастика и ложь. Мы не предохранялись с тех пор, как снова начали встречаться в октябре минувшего года, и вот спустя почти необходимое количество для того, чтобы выносить ребёнка, времени уже женаты, но всё выглядит так, будто я по-прежнему пью противозачаточные, хотя это уже давно и не про меня. - Очнись же ты! Тогда я тебе этого не сказала, но врачи сразу же поставили меня в известность, что забеременеть во второй раз будет очень и очень сложно, потому как срок был не совсем и маленький. Скорее всего, теперь я бесплодна, и...

- Хватит. Просто хватит, - выходит из себя и Эдвард, твёрдой, но одновременно и нежной рукой поднимая мой подбородок вверх и не оставляя мне иного выбора, кроме как встретить его напряжённый, сосредоточенный, настороженный, сопереживающий и довольно-таки опечаленный, но по-прежнему неизменно любящий взгляд. - Я обещаю тебе, что у нас будет ребёнок. Если потребуется, я оплачу всех необходимых врачей, анализы и процедуры, и у нас всё непременно получится. Ты только не переживай. Я очень хочу, чтобы всё сложилось, и я уверяю тебя, что так всё и будет. Ты ведь мне веришь?

- Верю, - отвечаю я, ведь он мой муж и моя опора, и если я не буду на него полагаться и всецело рассчитывать, то зачем тогда вообще надо было оставаться вдвоём, жениться, скреплять отношения браком и в присутствии родных и друзей произносить слова согласия?

- Тогда сегодня и приступаем. Будем стараться каждый день.

- Это не смешно, Эдвард.

- А я и не шучу. Я совершенно серьёзен, Зефирка. Приглашаю тебя в ресторан. Устроим романтический вечер.

- Я приготовлю ужин дома, - отвечаю я, когда осознаю, что Эдвард, и правда, отдаёт себе отчёт в собственных же словах. Я не знаю точно, как это будет, и не получится ли так, что всё сведётся лишь к тому, чтобы, во что бы то ни стало, зачать ребёнка, а спонтанность и удовольствие будут позабыты, но и отказать мужу не могу. Не потому, что нас связывает пресловутый супружеский долг, и я ему чем-то действительно обязана, а просто потому, что хочу его и без всяких подобных понятий и не меньше, чем он меня, и нуждаюсь в том, чтобы у нашей любви появилось продолжение. Это то желание, на исполнении которого стоит сосредоточиться, а всё остальное и то количество усилий, которое потребуется приложить, просто не имеет значения.

- А я помогу, - совершенно искренне обещает мне мой муж, и прежде, чем отправиться на кухню, не сговариваясь, мы вместе собираем детские вещи, а он ставит цветы в вазу и ставит их на мою прикроватную тумбочку. Среди них есть и розовые, и красные, но все они одинаково изумительные и невероятные, и я целую Эдварда в ту точку на его спине, до которой только могу дотянуться своими губами, желая выразить свою благодарность за то, что он у меня есть. А ещё молча и без единого слова передать, как мне с ним повезло.

Быть может, в этом и нет особой необходимости, но к ужину я переодеваюсь в платье и не только, а Эдвард надевает брюки и рубашку, и при свете двух свечей, и пока за окном смеркается, я знаю, что он понял всё, что я хотела сказать, но о чём промолчала. Это читается в его взгляде, направленном на меня и не переключающемся ни на что другое, ведь нам не нужны слова, чтобы слышать мысли друг друга. Я внезапно теряю всякий аппетит, когда со всей серьёзностью осознаю, что хочу стараться наравне с Эдвардом, и столько, сколько будет необходимо для того, чтобы достичь определённой нами цели, и, думая уже исключительно об этом, встаю, и, обогнув стол, подхожу к нему. Я никогда не предлагала себя столь явно, даже несмотря на то, что нас связывают однозначно длительные отношения, но сейчас моё платье сползает вниз по моей фигуре, и, переступив через него, я остаюсь в одном корсете и нижнем белье. Эдвард тяжело сглатывает, и хотя его правая рука и прикасается к моей левой ноге и обхватывает её, он продолжает молчать, и, не в силах выносить этого и дальше, я просто задаю ему терзающий меня вопрос:

- Ты не хочешь ничего сказать?

- Хочу... Я боготворю твои чулки.

- А что ты думаешь обо мне?

- Я считаю тебя восхитительной.

- И ты так и будешь просто смотреть или всё-таки что-нибудь с этим сделаешь?

- Сделаю... Очень даже сделаю, - без дальнейших предисловий тоже отставивший тарелку прочь Эдвард так же поднимается со своего места и смело прикасается ко мне, в то время как я прижимаюсь к нему всем телом, жаждущим, чтобы им овладели прямо здесь и сейчас, и на кухонном полу. В данный момент времени ничего больше этого мне не нужно, и в мерцании по-прежнему зажжённых свечей я тяну мужа за собой до тех пор, пока мы не оказываемся лежащими в объятиях друг друга у ножек обеденного стола.

Для нас это абсолютно не в новинку, заниматься любовью на твёрдых поверхностях, но последний раз, когда мы делали это, был ещё в нашей прежней квартире и до расставания. А сейчас мы совершенно трезвы и не опьянены никакими наркотическими веществами в нашей крови, и Эдвард нежно, но решительно, целеустремлённо и немедленно избавляет меня от корсета и нижнего белья. Но чулки остаются, и я чувствую себя обворожительной и сексуальной, когда его губы, кажется, повсюду касаются моей обнаженной и жаждущей именно такого внимания плоти. Человек, с которым я собираюсь провести без преувеличения всю жизнь, дотрагивается до моей груди так, как, он знает, мне нравится, и я совершенно не стыжусь звуков, что произвожу.

Да, мне было некомфортно, неловко и неуютно, когда Эдвард задавал вопросы, на которые при обычных обстоятельствах я не стала бы отвечать, но сейчас мне более чем хорошо. От контраста в плане одежды, вызванном тем, что в отличие от меня Эдвард совсем не раздет, я завожусь и словно пылаю, и горю каждой клеточкой своего взбудораженного и жаждущего освобождения тела. И когда он дотрагивается до меня внизу, я знаю, что, позволь я ему продолжить, оно наступило бы почти мгновенно, но я не этого хочу, и мои руки, подобравшись к поясу мужских брюк, резко и быстро расстёгивают пуговицу и молнию и спускают их вниз. Мы прикасаемся друг к другу страстно, неконтролируемо и совершенно неудержимо, и его кожа словно становится моей ещё до того, как наши ноги переплетаются самым невероятным образом, и в чувственном и собственническом поцелуе он заполняет меня собой, но одновременно дарует мне себя, тотчас же начиная импульсивно и резко двигаться внутри.

И это восхитительно, каждый его толчок, каждое соприкосновение наших страждущих и истосковавшихся губ, каждый его страстный и безумный выпад, каждый прожигающий и заглядывающий прямо в душу взгляд. И когда единовременно мы достигаем пика, меня фактически ослепляет, бросает в рождённую удовольствием дрожь, наполняет эйфорией до кончиков пальцев на ногах и пронзает энергетическим зарядом. Мы словно магниты, всегда были и остаёмся ими, и иногда мне кажется, что на земле меня удерживает вовсе не земное притяжение, а Эдвард. Мой муж и, надеюсь, будущий отец моих детей, даже отсутствуя в моей жизни, смог вытащить меня с того света, и, сжимая левую руку своего супруга и ощущая на ней обручальное кольцо, как знак нашей обоюдной принадлежности друг другу, я яснее, чем когда-либо прежде, осознаю, что мы вместе навсегда.

Без него я никто, и в его отсутствие мне совершенно ничего не нужно, и даже когда каждый день приближал меня к забвению, рядом с ним я чувствовала себя безукоризненно живой и невредимой. Я помню каждую минуту, проведённую рядом с Эдвардом, и даже в плохие моменты в каждой было что-то необыкновенное. Я не могу выбрать одно воспоминание и сказать, что оно лучше другого. Оглядываясь назад, многое из этого звучит не очень и разумно и даже абсурдно, и нелепо, но мне вдруг становится предельно ясно, что, хотя я, несомненно, и хочу нас, брак, семейную жизнь и человека, который будет рядом всегда и вопреки всему, в перспективе мне этого недостаточно. Я хочу забеременеть от любимого мужчины, выносить, родить и воспитать его ребёнка, и дать ему всё самое лучшее, и мы с Эдвардом становимся одним целым снова. Это происходит уже в кровати, в то время как посуда остаётся неубранной и позабытой, а после, когда наши тела по-прежнему обнажены, хотя уже и прикрыты одеялом, я снова и снова касаюсь мужа и его руки, обнимающей меня. Быть может, это и истина, что самая сильная любовь это та, на которую не отвечают взаимностью, но наши чувства прочнее и весомее и её и непременно должны привести к большему. В конце концов, у нас уже есть то, что ищут миллионы, а обретают лишь избранные, то, что соединяет сердца и судьбы, мысли и стремления и дарует детей. Всё начинается именно с любви, а такая, как у нас, даётся лишь однажды, и моя душа открыта навстречу всему светлому, чудесному и волшебному, что она способна предложить, даже если перемен и придётся подождать, когда, положив голову на плечо Эдварда, я говорю:

- Прости, что сомневаюсь.

- Ничего страшного. Это же абсолютно нормально.

- Не помню, говорила ли я тебе это хоть однажды, но ты идеален.

- Вовсе нет, Белла. Я совсем не такой. Идеальный человек ни за что не совершил бы тех ошибок, что сделал я.

- Но от них никто не застрахован, - смотря на него, качаю головой я, - и в любом случае всё это уже очень и очень давно осталось в прошлом. Для меня же ты состоишь лишь из одних достоинств.

- Ты определённо необъективна. Не боишься снова разочароваться?

- Нет, не боюсь.

- А меня это всё ещё пугает... Мысль о том, чтобы не оправдать всех тех слов, что ты мне тут говоришь, и даже надоесть.

- Этого, Эдвард Каллен, никогда не произойдёт. Ведь я люблю тебя, - говорю я, употребляя фразу, которая меняет жизни. Она больше, чем три слова или десять букв, она длиною в счастье, и именно то чувство, что она описывает, и спасает людей снова и снова, не давая этому миру полностью разрушиться и не позволяя нам упасть в чёрную и бездонную пропасть.

- Не сильнее, чем я вас, миссис Каллен, - отзывается человек, фамилию которого я теперь и ношу. Он называет меня так не впервые, но это всё ещё в новинку, да и вообще я не думаю, что когда-либо мне это приестся. Да, перекармливать человека собой может быть крайне неразумной и даже вредной вещью, ведь порой интерес поддерживается лишь нехваткой внимания. Но в случае с искренне любящими друг друга и собирающимися провести вместе всю свою жизнь людьми, такими, как мы с Эдвардом, всё совсем иначе. Конечно, многие пары рассуждают точно так же и заводят детей, и тем самым увеличивают свою семью, а потом расстаются и разводятся, и ничто не в состоянии остановить их от этого шага и выраженной в нём самой крайней меры, но я твёрдо убеждена, что нас с Эдвардом он никогда не коснётся. Мы с ним это что-то вечное и неизменное, и просто постоянная величина.

Предыдущая глава || Следующая глава