Она – всё ещё моя жизнь.
Олицетворение всего, что мне нужно.
Эдвард Каллен

Перемены были очевидны. Они не иначе как бросились мне в глаза, когда я во второй раз за последние десять минут поднялся с улицы домой. Потребовалось дважды выйти из квартиры и четыре больших мешка, чтобы собрать и вынести накопившийся за несколько долгих недель мусор в виде картонных коробок из-под еды, испортившейся пищи и пивных бутылок. Пусть впереди нас с Беллой ожидало ещё больше уборки, и нам только предстояло везде вытереть пыль, помыть полы и посуду, первый шаг уже был сделан.

Я снял куртку и ботинки и, услышав голос Беллы, пошёл на его звучание. Она была в гостиной, сидела на диване спиной к дверям и потому не видела меня. Возможно, сосредоточившись на телефонном разговоре, она даже не слышала ничего, что сказало бы ей о моём возвращении. Я же приостановился и стал наблюдать за ней, одновременно размышляя, а хватит ли нам сил избавиться от пагубной зависимости, подчиняющей, разрушающей и, в конце концов, убивающей? Что, если мы уже слишком ослаблены, чтобы бороться? Что, если наши попытки не принесут желанного результата или, что даже хуже, окажутся провальными лишь для одного из нас? Что тогда делать второму? Подобная неудача может свести к нулю все шансы на совместное будущее.

Мне тяжело даже думать об этом, поэтому, чтобы отогнать от себя такие мысли хотя бы на какое-то время, я начинаю прислушиваться к словам Беллы, которыми она обменивается с невидимым собеседником, и понимаю, что ей позвонил отец. Сама она ни за что не связалась бы ни с ним, ни с мамой, особенного сегодня, к тому же всё последнее время они всегда звонят первыми, наверное, недоумевая, что случилось с их дочерью, из-за чего все разговоры стали происходить исключительно по их инициативе. Прежде Белла жалела, что ей не удаётся уговорить их покинуть Форкс, где она выросла и откуда уехала, чтобы поступить в университет, и перебраться в Нью-Йорк. Теперь же в глубине души она, возможно, даже рада, что они живут в другом городе, и работа шерифа не отпускает её отца, чтобы при личной встрече убедиться, что у нас всё в порядке. Трудно спорить с утверждающим так человеком, когда вас разделяет внушительное расстояние, которое даже на патрульной машине и с включенными специальными сигналами не преодолеть за каких-то несколько минут.

- Я не плачу, пап. У меня всё хорошо, правда. Не о чем беспокоиться, и, пожалуйста, перестань переживать о выставке. Когда-нибудь она обязательно состоится, а пока я найду работу, а картинами буду заниматься в свободное время. Извини, но мне пора. Передашь маме привет, когда она вернётся из магазина? Я люблю тебя. Вас обоих, - с этими словами Белла завершила звонок, и я был почти уверен, что она, скорее всего, даже не дослушала, что ей говорил отец, но не собирался спрашивать об этом. Это не так уж важно по сравнению с тем, что она ему соврала, и как легко ей далась эта ложь. Знаю, это была ложь во благо, но именно мне здесь и сейчас предстоит иметь дело с её последствиями, потому как я знаю причину, по которой Белла так быстро попрощалась с отцом. В тот момент слёзы были более чем очевидны в её голосе, Чарли не увидит их, но я не могу вечно стоять в дверях, будто меня здесь и не было в течение последних минут.

Я подхожу к дивану и опускаю ладонь на плечо Беллы, сжимая его, но не сильно, просто чтобы дать понять, что я рядом, и она, подняв левую руку, сжимает мои пальцы в ответ.

- Если он узнает обо мне, то больше не захочет видеть. Они оба просто отрекутся от меня и возненавидят, - очень тихо произносит Белла, и из-за этих слов мне она кажется прежней, кажется моей Зефиркой, ранимой девушкой, нуждающейся в защите, поддержке и утешении, подверженной унынию, расстраивающейся по пустякам и потому умеющей страстно и глубоко любить. Но, может быть, всё это не совсем реально. Я больше не знаю, чему верить. Я знаю только то, что совершенно не сложно продержаться сутки без очередной дозы, когда принимаешь наркотик не чаще одного раза в двадцать четыре часа, но что будет дальше? Может быть, Белла такая отзывчивая и открытая, и нежная сейчас, потому что это та её версия, из организма которой частично вывелось всё вредное, что благоприятно повлияло на неё, но как отразится на её состоянии то, что ближе к вечеру она не получит той дозы, к которой привыкла? Но я стараюсь не думать о Белле, становящейся злой на весь мир или лишь меня одного, когда сажусь рядом с ней и вижу её покрасневшие глаза. Возможно, позже мне придётся тяжело, но сейчас я обнимаю свою Зефирку, потому что не могу держаться подальше, потому что люблю её.

- Этого никогда не произойдет, ты – их дочь и всегда ею будешь, но даже если всё так обернётся, у тебя останусь я, - говорю я в надежде, что мои слова успокоят её, но Белла реагирует так, будто они лишь усугубили её отчаяние, и от всего сказанного ей стало только хуже. Я не понимаю, почему она так резко придвинулась ко мне, почему вцепилась в мой джемпер так, словно я исчезну, если перестать держаться за мою одежду, но боюсь спрашивать о чём-либо и потому проглатываю зародившийся в мыслях вопрос. Мне не нужны ответы, я и без них всегда буду рядом, потому что по-прежнему нуждаюсь в Белле. Надеюсь, что и она чувствует то же самое, и что этого будет достаточно, чтобы вернуть себя прежних.

- Прости, - её голос расстроенный, голова прижата к моей груди, и очевидная грусть, исходящая от Беллы, заставляет меня вспомнить про руки и усилить наши объятия, прижать её к себе крепче. Она – всё ещё моя жизнь, даже если не видит или не хочет видеть это, даже если я сам часто забываю про то, до какой степени привязан к ней и насколько сильно увяз в этих чувствах. Даже собственное спасение – недостаточная для меня причина, чтобы оставить Беллу позади и забыть всё, что связано с ней. Проще будет умереть, чем навсегда вычеркнуть её из своей жизни.

- Всё хорошо. У нас с тобой.

- Возможно, пока нет.

- Но будет. Мы справимся, Белла.

- Я не знаю, что говорить и делать.

- Ничего не нужно говорить.

Белла начинает отстраняться, и я думаю, что, может быть, душу её, что, возможно, сейчас ей нужно вздохнуть спокойно, и мои руки от этой мысли опускаются сами собой и перестают её обнимать. Я не могу злиться, если она нуждается в том, чтобы немного побыть одной, но Белла просто говорит:

- Я помою посуду, - и я понимаю, что она не бежит от меня, а только лишь хочет сделать что-нибудь по дому вместо того, чтобы остаться в стороне и предоставить все заботы мне. Я знаю, что буду любить Беллу всю оставшуюся жизнь, несмотря ни на что, независимо ни от чего. Мне неизвестно, что будет с нами дальше, но я уверен, что умру с чувствами к ней. Никакие её поступки, действия или фразы не смогут повлиять на то, что я ощущаю по отношению к ней. Нельзя изменить выбор сердца. Я не родился с этой любовью, но определенно ничто не заставит меня отказаться от неё.

На кухне включается вода, и я, слушая её шум, собираю тарелки со всех поверхностей в гостиной, где они только стоят, получается довольно высокая и тяжёлая стопка, но мне удаётся благополучно преодолеть несколько метров и донести её до обеденного стола, где я временно и оставляю тарелки. Руки Беллы в моющем средстве, её голова опущена вниз, и я вижу её сосредоточенность на пене, пузырьках, тёплой воде, льющейся из крана и делающей тарелки чистыми. Солнечный свет, поступающий из окна справа, освещает Беллу, и я не могу отвести взгляд от неё, её волос, кажущихся золотыми и ослепляющих своим блеском, я знаю, что должен перестать стоять без дела, но не могу пошевелиться. Я могу только смотреть на неё и думать, как же она прекрасна сейчас.

Белла – олицетворение всего, что мне нужно, всего, в чём я нуждаюсь, чтобы жить, и она звала меня, возможно, даже несколько раз, но я не понимал этого, пока не почувствовал прикосновение к своей левой руке. Касание пробудило от мыслей, в которые я погрузился, и напомнило о главном, и моё внимание молниеносно вернулось к Белле, открывающей и тут же закрывающей дверцу холодильника. Всё это заняло не больше секунды, ведь внутри было пусто, потому что запасы продуктов нами давно не пополнялись. Мы редко чувствовали желание поесть и тем более не выходили из дома ради этого, но если уж голод становился совсем невыносимым, то мы заказывали еду с доставкой. Да, обходилось это недёшево, но наш образ жизни фактически стал затворническим. Поэтому я никак не ожидал, что Белла не только сама скажет, что нам нужно в магазин, но ещё и проявит инициативу по другому вопросу:

- Может быть, ещё и погуляем?

- Да. Да, почему бы и нет? – я слышу растерянность в своём голосе, когда, наконец, отвечаю после небольшой заминки, но, кажется, Белла ничего не замечает. Она возвращается к делам, а я задумываюсь, в чём заключается подвох, и где он. Я не могу соотнести между собой Беллу, решившую за нас обоих минуту назад, что мы должны хотя бы ненадолго выбраться из смыкающихся вокруг нас стен и окунуться в бурлящую снаружи жизнь, и Беллу, сравнительно недавно видящую лишь единственно возможный конец нашей истории, который подразумевал, что мы перестанем существовать. Но я думаю, что время всё расставит по своим местам, и, видя, что Белла почти распределила тарелки в шкафчике, ухожу в комнаты за стаканами и столовыми приборами, некоторые из которых подбираю с пола. Через час, разделив обязанности, мы всё же заканчиваем приводить дом в порядок, и она собирается в ванной комнате, в то время как я вспоминаю о своём увлечении и ищу в шкафу одну конкретную коробку со всем необходимым. Я едва успеваю положить свою полупрофессиональную камеру в сумку, когда одетая в свободные брюки, свитер и утеплённые кроссовки Белла появляется в комнате. На часах полдень, за окном потеплело, и погода идеальна для длительных прогулок. Я только надеюсь, что ничто не заставит нас вернуться домой преждевременно. Что, когда мы решим двигаться в сторону магазина и дома, это будет не потому, что у нас совсем нет силы воли, противостоять самим себе, а из-за небольшой усталости.

Оказавшись на улице, мы какое-то время стоим рядом с входом в здание. Мне непривычно находиться среди людей после продолжительного перерыва, и я уверен, что Белла испытывает похожие эмоции. Сознательно изолируя себя от общества, от социальных контактов и почти прекращая общение даже с близкими людьми, легко забыть, что за пределами тесного мирка, в котором ты себя заточил, жизнь по-прежнему бьёт ключом, даже если ритм твоей собственной замедляется. Я вижу, что Белла прячет руки в карманы и вся съёживается, будто от холода и замерзания, и моё желание обнять её столь велико, что я незамедлительно делаю разделяющий нас шаг и притягиваю её в свои объятия. Снаружи куртка Беллы прохладная, но, пусть и порозовевшие, щёки у неё привычной температуры, и мне в нос проникает запах её тепла, уютный и напоминающий о том, что мой дом необязательно в нашей квартире. Он рядом с Беллой, всюду, где она. Куда бы ей ни захотелось отправиться, я буду там.

- Мы необязательно должны куда-нибудь идти, а в магазин я могу сходить и один, - шепчу я почти в её ухо, её лоб утыкается в мой подбородок, и её дыхание ощущается на моей шее. Сейчас, в этот момент, наполненный тишиной и покоем, мы, стоящие на пути других людей и заставляющие их обходить нас, похожи на себя прежних, не замечающих ничего и никого вокруг. Все преграды между нами кажутся незначительными или вовсе стёртыми, и я хочу запомнить эти мгновения навсегда.

- Нет. Нет, - неожиданно яростно отвечает Белла, резко поднимая голову, не отстраняясь, а наоборот сильнее смыкая свои руки в замок на моей спине, словно желая, чтобы наши тела и соответственно нас самих заперли друг с другом, а ключ потеряли. Наши взгляды встречаются, и в её глазах я вижу мольбу быть услышанной, потребность в понимании и необходимость в уважении её желаний. – Я хочу в парк.

Согласный на всё ради неё, я просто киваю, и мне не нужно задавать уточняющие вопросы, чтобы знать, о каком именно парке идёт речь. Мы с ощутимой неохотой отстраняемся друг от друга, но тут Белла переплетает наши пальцы прежде, чем я успеваю отойти от неё на расстояние, при котором ей пришлось бы тянуться за моей рукой, и от ощущения её мягкой и нежной кожи у меня словно вырастают крылья. Я будто поднимаюсь в облака, на высоту, с которой не захочу спускаться, но думаю, что вряд ли удержусь в этом положении. Вслед за головокружительными подъёмами рано или поздно следуют не менее быстрые падения, а они всегда болезненные и неприятные. Я не хочу падать, но и думать о, возможно, неминуемом и неизбежном ударе о землю не желаю.

Мы с Беллой направляемся к метро и в кратчайший период времени достигаем пункта назначения, нашего самого любимого места во всём Нью-Йорке. Центрального парка. Подстриженные деревья, вовремя скошенная идеально зелёная летом трава. Везде настолько чисто, что в сезон люди ходят по ней босиком, отдыхают от городской суеты и рабочих будней, читают и устраивают пикники прямо на газоне. Как только заходишь в парк, понимаешь, что обязательно увидишь что-то неизведанное, красивое и приятное глазу. Здесь всегда много людей, но из-за внушительных размеров территории этого не чувствуешь. Возможно, мы с Беллой всё ещё на одной волне, поскольку из всех маршрутов, не сговариваясь, выбираем пешеходную дорожку, ведущую к озеру с утками, которых может покормить любой посетитель парка. Я захватил с собой остатки завалявшегося хлеба, он чёрствый, даже очень, но я всё равно протягиваю Белле прозрачный пакет, и она начинает отламывать кусочки и бросать их прямо в воду, где они намокают, но не успевают опуститься на дно, потому что утки мгновенно набрасываются на хлебные крошки. Белла наблюдает за птицами, а я наблюдаю за ней, сначала глазами, а потом и через объектив камеры, но этого мне мало, и я делаю первый снимок, а позже ещё и ещё. Даже мысль, что все фотографии получаются однотипными или почти идентичными, не может меня остановить. Мне кажется очень важным запечатлеть свою Зефирку умиротворенной, чтобы в трудные времена иметь напоминание о том, что когда-то всё было иначе. Что нам есть ради чего пытаться всё вернуть. Ради таких моментов мы и должны сражаться.

Я успеваю убрать камеру в сумку до того, как Белла поворачивается и начинает идти ко мне, удаляясь от озера. Не могу сказать, почему, но я не хочу, чтобы она знала, что я снимал её. Между нами никогда не было никаких тайн. До сегодняшнего дня. Эти фотографии станут моим первым секретом, в который Белла не будет посвящена.

- Мы уже можем пойти домой? – приблизившись вплотную, спрашивает она, держа руки в карманах, и я догадываюсь, что, скорее всего, Белла вся продрогла на ветру, пока кормила уток. Мысленно я ругаю себя за то, что, выходя из дома, надел и перчатки, и шапку, но даже не позаботился о том, чтобы убедиться, что и у моей Зефирки голова и руки защищены от пронизывающего холода. У куртки есть капюшон, но я знаю, что если ты продрог, то он уже не согреет. Я совсем не думаю, а просто снимаю с себя шапку и натягиваю её на голову Беллы, и отдаю ей нагретые теплом моего тела перчатки.

- Надень их, и пойдём.

- Но ты замёрзнешь.

- Не замерзну, а ты должна согреться.

- Наверное, я выгляжу нелепо, - говорит Белла, со вздохом, но подчиняясь мне. Я поправляю шапку, которая, конечно, ей немного великовата и потому спадает на глаза, и, если потребуется, буду делать это до самого дома. Важно только то, чтобы Белла согрелась как можно быстрее, всё остальное не имеет значения.

- Нет, - качаю головой я, - ты не выглядишь нелепо.

- Нет?

- Ты выглядишь трогательно, - я поправляю её волосы, заправляя несколько локонов за её уши и под мою шапку, - и я люблю тебя, Белла, - всё же добавляю я, понимая, что если не скажу, то буду чувствовать, что молчание неправильно. Я даже не хочу, чтобы она отвечала мне, если ей сложно что-нибудь сказать, я просто хочу, чтобы Белла помнила и не забывала о том, что я ощущаю по отношению к ней. Я нуждаюсь в её любви, но ей необязательно любить меня, чтобы я продолжал изо дня в день просыпаться с этим чувством. И поэтому, когда она отвечает:

- Я тоже люблю тебя, Эдвард, - я ощущаю себя самым счастливым человеком на свете. На обратном пути в вагоне метро её голова опущена на моё плечо, и её глаза прикрыты, и пусть Белла не видит этого, но я знаю, что она не может не понимать, что я вдыхаю аромат её волос. Они чистые и пахнут клубничным шампунем, потому как утром каждый из нас принял долгий душ, но мне необходимо, чтобы они пахли и кое-чем сладким, поэтому в магазине, оказываясь в нужном отделе, в то время как Белла делает остальные покупки, я беру сразу три упаковки с зефиром. Она не просила меня об этом, это целиком и полностью моё решение, и я совсем не уверен, что она съест хотя бы одну штучку, и что это будет не напрасная трата денег в условиях и без того ограниченного бюджета, но обратно на полку ничего не возвращаю. Белла может накричать на меня прямо в магазине или сделать это позже, уже дома, но я решаю рискнуть.

Когда мы встречаемся у кассы, и я добавляю свои покупки в нашу тележку, Белла прекрасно видит, что я собираюсь купить, но никак это не комментирует. По дороге домой она так же сохраняет молчание, а я теряюсь в догадках и пытаюсь подготовиться к любому варианту развития событий. Но я никак не думал, что, войдя в квартиру, Белла поставит пакет, который несла, рядом с моими двумя и, разувшись, чуть ли не бегом скроется в ванной комнате, где тут же включается вода. Я разрываюсь между желанием дать своей Зефирке время побыть одной и убедиться, что с ней всё хорошо, и что она в порядке, но выбираю первый вариант и, убрав продукты в холодильник и по ящикам, ставлю курицу в духовку, включая на всякий случай таймер. После этого я уже ничем не могу себя отвлечь и направляюсь к ванной.

Как и следовало ожидать, дверь закрыта, но не заперта изнутри, так как дверная ручка поворачивается, но я не осмеливаюсь вот так просто войти и сначала стучусь. Белла приоткрывает дверь, и я расцениваю это как разрешение и вхожу. Моя Зефирка сидит на краю ванной и держит в своей ладони небольшой прозрачный пакетик с порошком. Пару недель назад ради оплаты аренды, но, конечно же, больше ради его приобретения мы продали ДВД-проигрыватель, и я даже не успеваю подумать, почему в воздухе так отчётливо пахнет наркотиком, как Белла раскрывает пакетик, переворачивает его над раковиной, и всё ещё льющаяся вода в мгновение ока смывает его содержимое. Я потрясён, и я хочу радоваться, но боюсь, что это преждевременно, поэтому не испытываю желанной эмоции. Даже слова Беллы не вызывают её.

- Я хочу тебя, и я когда-нибудь я хочу захотеть зефир снова.

Я мечтаю ей верить, но прямо сейчас не могу. Но она смотрит мне в глаза так, будто заглядывает в мою душу и пускает меня в свою, и я вижу по взгляду Беллы, что она не претендует на то, что я не в состоянии дать ей в эти самые мгновения, и не ждёт с моей стороны чего-то невозможного. Но я ещё больше убеждаюсь, что если мы постараемся, то сможем вернуть утраченное.

Я выключаю воду, создавая тишину, и сажусь рядом с Беллой, сжимая её левую руку в своей правой ладони. В конце концов, это всегда то место, где я хочу находиться.

Предыдущая глава || Следующая глава