Я не переживу, если его жизнь кончится.
Даже если мы не будем вместе.
Белла Свон

Мне не уснуть. Я точно знаю. Дело не в том, что я законченная наркоманка с месячным стажем, перевозбуждённая от принятой днём дозы и начавшая страдать от побочного явления в виде бессонницы, а в словах Эдварда, во всём, что он пытался донести до меня. В тот момент я была как в тумане, не осознавала себя, не ведала, что делаю или говорю, но державшийся на протяжении одиннадцати часов эффект блаженства начал ослабевать, и я всё вспомнила. Три часа ночи не самое подходящее время для этого, но есть вещи, которые больше не зависят от меня, что-то, что мне остаётся только принять, как данность. Я так и поступаю в отношении всего произошедшего и снова и снова прокручиваю в голове эти моменты. То, как накинулась на Эдварда с вопросами, на которые знала ответ, то, как мы вместе взялись за шприцы, поцелуй, который почти перерос в нечто большее, то, как Эдвард пытался достучаться до меня, а я осталась глуха и невосприимчива к его мольбам. Он думает, что я ничего не понимаю и не ведаю, куда иду, но я более чем всё осознаю. Знаю, что, вероятно, умру. Не знаю, когда, но это и неважно. Имеет значение лишь итог, а мне он уже известен.

Такие, как я, не желающие остановиться и признаться даже самим себе, что увязли почти безвозвратно, долго не живут. Я определённо обречена и уже чувствую себя пропащим человеком, которого не вытащить из бездны. Эдварду меня не спасти, невозможно помочь тому, кто живёт в отрицании серьёзности последствий. Может быть, я кажусь ему совсем потерявшей рассудок, но способность мыслить возвращается ко мне, когда разум очищается, и я понимаю, что из нас двоих только у Эдварда есть шанс выбрать и возродиться. Сейчас я могу разложить по полочкам то, на что в состоянии эйфории просто не обращаю внимания, и я знаю, что видела. Моя доза всегда больше, потому как свою часть я принимаю в полном объёме, но к Эдварду это не относится. Он сильнее, чем кажется, и думаю, у него есть силы победить. Но только не со мной, не пока мы вместе. Я являюсь помехой и тяну его на дно вслед за собой. Надеюсь, он поймет, что я преграждаю ему путь к освобождению, до того, как станет слишком поздно. Эдвард вполне может бросить меня, и я одновременно и боюсь дня, когда он уйдёт, и жажду, чтобы это случилось. Иначе ему не спастись. А он должен жить, должен.

Я сказала, что мы умрём вместе, но чувствую, Эдвард не сможет быть терпеливым со мной и дальше, рано или поздно его нервы сдадут, он захочет уйти, и я поступлю правильно. Я не остановлю его, я позволю ему оставить меня. Он не должен быть здесь и видеть, чем всё это закончится. Но, пока он со мной, я не хочу быть вдали от него. Мне нужно создать как можно большее количество мгновений, чтобы, когда его не станет в моей жизни, её остаток я провела не только наедине с наркотиком, но и в воспоминаниях о временах, когда была счастлива и пребывала в блаженном неведении, что это не навсегда. Вместе всё это убьёт меня еще быстрее, но так тому и быть. За себя мне не страшно, я боюсь, что это Эдвард исчезнет навсегда. Я не переживу, если его жизнь кончится. Даже если мы не будем вместе.

Эта мысль больно ударяет по той частичке меня, голос которой мне почти удалось заглушить, я не знаю, маленькая она или большая, но она ещё способна на чувства, способна любить и любит Эдварда, и ей небезразлично, что с ним будет. Мне не всё равно, выживет он или погибнет, не плевать, выстоит или разрушиться. Я хочу сохранить ему жизнь, но для этого он должен увидеть, что от меня прежней ничего не осталось. Я должна перестать любить, но разве это возможно? Вряд ли один из нас хотя бы раз за прошедший месяц говорил другому, что любит, но для меня это ничего не меняет. Я чувствую себя так, будто моё сердце вот-вот остановится от того, что Эдвард сейчас не рядом, я не видела его весь вечер, потому что не выходила из комнаты, и я голодна, но желание есть – это ничто по сравнению с болезненной необходимостью убедиться, что с Эдвардом всё хорошо. Что он вообще ещё в квартире.

Я знаю, мне не успокоиться и не забыться, и поэтому я встаю с кровати, слишком большой для одного человека, в которой пусто, одиноко и холодно без него, и выхожу из комнаты. Конечно, остальная часть квартиры встречает меня тишиной и темнотой. Я не ждала, что Эдвард будет сидеть у двери, но и не думала, что ему удастся заснуть. Мои глаза различают его силуэт на диване, но для меня этого недостаточно. Мне нужно услышать вдохи и выдохи, убедиться, что дыхание есть. Я тихо подхожу к Эдварду и уже собираюсь наклониться к нему, лежащему лицом к спинке, как вдруг он оглядывается и видит меня. Я понимаю, что должна уйти, пока ему не удалось заметить чувства, наверняка написанные на моём лице, но ноги будто приросли к полу. Когда же я снова начинаю их ощущать и начинаю поворачиваться, чтобы вернуться к себе, уже поздно. Эдвард резко садится и хватает меня за руку, не давая уйти. Его хватка довольно болезненная, и я понимаю, что, возможно, могу найти в себе силы и отказать ему, не допустить продолжения, остановить всё это, но я люблю его, и что, если это последний раз, когда мы почти мы? Что, если дальше всё станет только хуже? Что, если я прекращу беспокоиться о нём даже в адекватном состоянии? Что, если перестану желать и разлюблю?

Может быть, мне больше не суждено оказаться в объятиях Эдварда снова, почувствовать на себе его сильные руки, внушающие безопасность и уверенность в завтрашнем дне и в нас, и ощутить, как это, принадлежать ему? Вдруг всё это больше никогда не повторится? Я не могу оттолкнуть его, не тогда, когда, возможно, у меня есть только эта ночь. Ничто не гарантирует того, что я увижу его утром. В любой момент Эдвард может уйти, или кто-то из нас умрёт, скорее я, чем он, и я не могу перестать любить его вот прямо сейчас, не могу по щелчку пальцев отключить свои чувства. Всё совсем наоборот. Я нуждаюсь в нашей близости больше, чем когда-либо прежде. Когда всё закончится, я хочу помнить именно нашу связь и только хорошие вещи, я сосредоточусь исключительно на них и продержусь без пополнения прекрасными моментами столько, сколько смогу. Но даже благодаря воспоминаниям без него мне долго не прожить. Я только надеюсь, что, уходя, он не будет злиться и простит меня за то, что я перестала быть его Зефиркой. Я прошу прощения уже сейчас, потому что знаю, что уже виновата во многом, что потом могу заглушить в себе эти эмоции, этот порыв, и никогда не извиниться. Мне страшно остаться не прощенной. Страшно, что Эдвард будет вспоминать обо мне исключительно с ненавистью или вообще забудет про меня, про то, что я была. Про то, что были мы, были единым целым.

- Ты всё ещё любишь меня? – спрашивает Эдвард, и в тишине его голос почти оглушает. Я знаю, что должна ответить прямо сейчас, но нахожусь в смятении. Чувства ко мне могут погубить Эдварда, и, чтобы спасти его от участи, наверняка ожидающей меня, я должна солгать, но это совсем не просто, это невозможно. Он посмотрит в мои глаза и, едва взглянув в них, увидит мой обман, для Эдварда я словно открытая книга, и сейчас это проблема, но я никогда ему не врала и не хочу начинать. Не хочу опускаться до этого, не хочу, чтобы между нами всё стало так, не хочу жить во лжи. Я нервничаю, мне очень сложно сохранить зрительный контакт, когда хочется разорвать его, но я не прячу взгляд, и от напряжения мои глаза начинают слезиться. Может быть, я успокоюсь лишь тогда, когда после длительного молчания просто признаюсь в душащих меня чувствах. Я могу спасти Эдварда и позже, пожертвовать собой в любой другой момент, тогда, когда пойму, что нужно сделать. Когда буду готова к расставанию, которое кажется неизбежным. Но сейчас я даже думать об этом не могу, я нуждаюсь в Эдварде, как никогда прежде.

- Я знаю, я причиняю боль, но это не потому, что я не люблю тебя, Эдвард. Я люблю, и я тоже больше всего остального боюсь, что ты умрёшь. Если с тобой что случится…

- Нет, Белла, нет. Всё будет хорошо, - ответил Эдвард, но вряд ли с верой в свои же слова. Казалось, что он скорее хочет убедить и себя, и в то же время меня. Как бы мне ни хотелось поверить ему, он заблуждается. Ближе к реальности другое. То, что мы делаем, и правда, не сулит нам ничего хорошего. Мы отдаляемся друг от друга, я чаще, чем иногда, агрессивна и жестока, и когда-нибудь Эдварду придётся сделать выбор между собой и мной, определиться, спасать себя или положить свою жизнь к моим ногам, чтобы она, возможно, оказалась растоптанной моими решениями. - Мы сможем завязать. У нас получится. Нам просто нужно остановиться.

- Это сложно, - качаю головой я, всё же опуская голову вниз. Эдвард держит меня за руки, и я смотрю на наши переплетённые пальцы, чувствую тепло, раньше мне было достаточно этого ощущения, чтобы забыть обо всех невзгодах и трудностях прошедшего дня, но кто я теперь, без очередной дозы? Что представляю собой? Узнав о неудаче Эдварда с книгой, я прекратила работать над незаконченными картинами и в конечном итоге отменила выставку. Отказалась от того, что долгое время, ещё до встречи с ним, было важно для меня, ради чего я просыпалась каждый день. После встречи с Эдвардом я стала жить ещё и ради него, но наши отношения меняются не в лучшую сторону. Я точно больше не художница, и, может быть, мне никогда не стать ею снова, я потеряла себя и, возможно, уже не отыщу. Так что теперь заставляет меня вставать по утрам? Ожидание новой дозы? Ради неё я стала жить? Отныне в ней заключено всё самое важное для меня?

- Нет, это просто. Ты помнишь, какими мы были раньше? Ты так часто рисовала, а теперь совсем прекратила. Мы должны стать прежними.

Я жду, что снова разозлюсь, выйду из себя из-за прозвучавших слов, но этого не происходит. Эйфория ушла, и, возможно, именно по этой причине я мирная и тихая и спокойно отвечаю:

- Я… я постараюсь, Эдвард, - это не обещание, но всё, что я могу дать ему сейчас, это уклончивый ответ. По крайней мере, сейчас я согласна попытаться, а не причиняю снова ненужную боль нежеланием даже задуматься о последствиях всего, что делаю с собой, с Эдвардом и с нами, не вынуждаю его смотреть на мою удаляющуюся спину, на моё бегство прочь от проблем, от судьбоносных решений, от него. В то время как он ничем не заслужил такого моего отношения. Было бы проще, если бы Эдвард разрубил этот узел сейчас, но этого не происходит, и я начинаю сомневаться, а поступит ли Эдвард так хоть когда-нибудь, когда совершенно некстати из моего живота доносятся звуки, напоминающие мне, что я давно не испытывала такого голода. Я игнорирую их, но Эдвард быстро уходит на кухню и вскоре возвращается с тарелкой, наполненной чем-то явно вкусным, раз даже я, питающаяся больше наркотиками, чем едой, уловила ароматный запах, и вилкой.

- Я… я не знал, что делать, и я надеялся, что ты захочешь поесть и выйдешь…

Эдвард, не договорив, умолк, но я и так поняла его, услышала несказанное. Всё ещё заботливый, он приготовил мне поесть, даже осознавая, что, возможно, только зря переводит продукты, и пусть они не свежие и давно валяются в холодильнике, но это всё равно потраченное время, а Эдвард не стал сильно задумываться об этом и не пожалел своих усилий. Он приготовил для меня не что-то, что достаточно залить кипятком и подождать несколько минут, а когда-то любимую мною пасту с креветками в сливочном соусе. Мне всегда нравилось думать, что я в Италии, и пусть я никогда там не была, но Эдвард всё помнит, и я заношу этот момент в потайной сундучок в своей голове, где только самые светлые воспоминания, которые я буду мысленно перебирать, если настанут плохие времена.

По моей щеке вдруг скатывается слезинка, и Эдвард ставит тарелку, которую я так и не взяла из его рук, на журнальный столик, и обнимает моё лицо. В глазах, будто заглядывающих мне в душу, непонимание, но я знаю, почему впервые за долгое-долгое время плачу. Потому что Эдвард всё ещё внимательный, ставящий моё благо превыше своего, но если так будет продолжаться, мои нынешние желания, которые и я не всегда понимаю, превратят его в пепел. Я сказала, что постараюсь остановиться, но что, если у меня не получится? Эдвард не сможет вечно угождать мне и при этом пытаться держать события под шатким, но контролем, и когда-нибудь вещи, не поддающиеся исправлению, окажут разрушительное действие. Они уничтожат Эдварда, и я плачу и из-за того, что слишком многое поставлено на карту, но ещё и по той причине, что недостаточно сильна и, возможно, чрезмерно люблю, чтобы продемонстрировать ему своё пренебрежение. Я могла бы кинуть тарелку в Эдварда или просто в стену, паста разлетелась бы повсюду, и он бы возненавидел меня и отказался раз и навсегда от своих попыток по моему спасению, но даже если я ничего не съем, я только что полюбила его ещё сильнее.

- Пойдем в кровать, - шепча, умоляю его я. Заметив, что он колеблется, тут же добавляю: - Я просто хочу спать, но без тебя не смогу заснуть. Пожалуйста, Эдвард. Пожалуйста, идём со мной. Пожалуйста…

Он всё ещё не реагирует ни словом, ни жестом, и я думаю, что вполне могу опуститься на колени, если потребуется, и действительно умолять, но до этого не доходит. Эдвард подхватывает меня на руки, я чувствую себя обессиленной в его объятиях, и всё, что я могу, это прижаться лицом к его груди, пока мои слёзы пропитывают его рубашку, а он несёт меня в нашу кровать.

Предыдущая глава