Примечание автора: Эдвард и Элис не помнят события одиннадцатилетней давности (т.е. Эдвард не помнит его настоящих родителей и аварию. А Элис не помнит свою настоящую семью и то, что была в детдоме) и считают себя родными братом и сестрой.

POV Edward

Аудитория постепенно заполнялась теми, кто уже пообедал. Я откинулся на стуле назад и ждал, когда пройдёт время. Я снова пожалел, что не могу спать.
Эту тему по биологии я прошёл в Чикаго с репетитором. А ещё отдельно изучил дополнительный материал вместе с папой, который доступно объяснял все темы и даже показывал на рисунках и макетах.
Интерес к профессии врача у меня появился в двенадцать лет. Когда уставший и обессиленный от проведённой операции отец приходил домой, в его глазах горел огонёк какого-то тогда непонятного для меня чувства. Это было похоже на победу, радость и счастье.
Его рассказы о ещё одном спасённом человеке вдохновляли. И я мечтал тоже спасать жизни людей.
По выходным мы с папой уходили в лес – изучали растения, следили за разными животными. А раз в месяц, когда находился свободный день, всей семьёй отправлялись в поход, чтобы побыть наедине с природой. Со временем мой интерес рос к этой науке.
Став старше, я расширил границы и увлёкся психологией человека. Но чем больше я изучал, тем сложнее мне становилось познавать биологию.
Я начал понимать, что слишком большой груз ответственности возлагаю на свои плечи. Меня одолевали сомнения: мой ли это путь? А вдруг это просто временное увлечение? Для меня это очень важное решение, от которого зависит не только собственная жизнь, но и моих будущих пациентов.
Один недочёт – и я покалечу или убью человека.
Даже у такого хорошего врача, как Карлайл Каллен, умирали пациенты. Я боялся, что у меня это будет происходить намного чаще.
Когда это впервые случилось, папа пришёл домой очень подавленным, его взгляд был пустым, почти безжизненным. Он ни на что не обращал внимания, в том числе и на нас с Элис. А мама всегда находилась рядом с отцом, поддерживая его, просто обнимала, что-то шептала ему на ухо.
Хотя Эсми была юна и неопытна, когда мы с Элис родились, она научилась чувствовать и понимать настроение, эмоции каждого из нас ощущала сердцем. Мама была душой нашей семьи и помогала так, как могла только она: поддерживала своей любовью, была опорой.
Мы с Элис не понимали, что произошло, почему отец выглядел таким печальным. В этот момент сестра стала маленьким лучиком солнца в дождливый и мрачный день, после которого всё светилось и оживало.

Флэшбек

Элис подошла к папе, встала напротив и обняла его за шею.
– Почему ты грустный? – спросила она, посмотрев отцу в глаза.
Но лицо папы оставалось печальным. Он почти незаметно покачал головой, как будто был не в состоянии отвечать на этот вопрос.
– Ничего, Эли.
Элис нахмурилась и непонимающе поглядела на маму.
– У папы сегодня был трудный день. Дайте ему отдохнуть, – нежно произнесла она, всё ещё обнимая отца.
Сестра задумалась о чём-то и вдруг убежала. Я, удивлённый её действиями, смотрел на её быстро удаляющуюся фигурку. Потом вновь повернулся к папе, но его вид оставался всё таким же удручённым. Я понял, что ничего сейчас не изменится, если я уйду, и рванул вслед за Элис.
Я нашёл сестру в её комнате; она сидела за столом и что-то рисовала. Я не мог разглядеть за ней, что было изображено на бумаге.
– Думаешь, сейчас подходящее время для рисования? – угрюмо спросил я.
– Нужно как-то развеселить папу, чтобы он стал радостным – ответила Элис, не отвлекаясь от своего дела.
Я тоже задумался, что могу сделать для него.
– Принеси мои конфеты и шоколадки, – командовала сестрёнка. – Они на кухне.
– Я захвачу ещё свои, – проговорил я и выбежал из спальни.
С трудом достав сладости, я вернулся обратно в комнату, где Элис всё ещё рисовала.
– Я принёс наши конфеты, – с гордостью сообщил я.
– Отлично! Я тоже закончила рисунок! – воскликнула сестра, и мы вместе вернулись к родителям.
Они сидели на том же месте, только изменили позу: папа носом прижался к ключицам мамы так, что его лица не было видно; руки отца обвили её талию. А Эсми всё так же обнимала папу, ласково пальцами перебирала его волосы, целовала в макушку. Они сидели в обнимку, медленно покачиваясь. Это выглядело так, будто мать баюкает, успокаивает своё дитя.
Мне стало стыдно, что я увидел этот уединённый момент. Я хотел сказать Элис, чтобы мы подошли попозже, но мама заметила нас и жестом пригласила присесть рядом.
Я взял сестру за руку и повёл её к отцу. Когда я захотел сесть рядом с мамой, Элис остановилась. Я понял, что она хочет сделать.
Она подошла ближе к папе и аккуратно, как будто боясь спугнуть его, погладила по плечу. Я не ожидал, что он обратит внимание на Элис. Теперь я мог разглядеть отца: его лицо осунулось, глаза опухли и стали красными. Сестренка тоже заметила его «заболевший» вид и слегка вздрогнула.
– Это тебе, папа, – тихо произнесла Элис и протянула рисунок. Отец осторожно взял листок и начал рассматривать, а мы с мамой – вместе с ним.
– Ты самый лучший на свете, папа, кто бы что ни говорил. Я нарисовала всех людей, которых ты вылечил. Они все благодарны тебе.
– Пап, ты – настоящий герой! – поддержал сестру я, вставая рядом с ней. – Ты спасаешь людей, лечишь их. А мы будем защищать тебя. И сделаем всё…
– Даже отдадим наши конфеты! – перебила меня Элис. И я в доказательство отдал отцу сладости. Я услышал звонкий смех мамы, а затем хриплый, но радостный смех папы.
– Я хочу стать таким же хорошим врачом, как и ты, папа, – проговорил я.
Я робко посмотрел на отца в ожидании его реакции.
– Ты будешь лучше, чем я, львёнок, – с гордостью сказал он, а затем собрал нас в охапку и крепко всех обнял, шепча: – Спасибо, спасибо, спасибо...

Конец флэшбека

Повзрослев, я понял, что человеку свойственно ко всему привыкать, даже если это твоя любимая работа. Со временем желание помогать людям притупляется, смерть пациентов, их жизнь становится не чем-то важным, а является твоей обязанностью, которую ты должен выполнить. Но остаются люди, которые проносят любовь к своему делу через многие годы. Это и стало одной из причин переехать в Форкс.
Из детских воспоминаний меня вырвал мелодичный смех девушек, входящих в класс.
Это Анжела Вебер провела новую девочку через дверь.
Белла выглядела застенчивой, словно её смущали обстановка и люди. Готов поспорить, сегодня у неё трудный день.
Она подошла ближе, двигаясь к столу преподавателя. Майк Ньютон обернулся со своего места, чтобы увидеть её. Бедная девочка; единственным свободным местом в классе было место рядом со мной. Автоматически я освободил ее половину стола, сдвинув мои книги в кучу. Я очень сомневался в том, что ей там будет удобно. Её ждёт очень длинный семестр, по крайней мере, в этом классе. Хотя, возможно, сидя рядом с ней, я найду способ разгадать её и развлечься. Не то чтобы я нуждался в чьей-либо близости… К тому же я вряд ли найду там что-то, достойное моего внимания… Надо же чем-то отвлечься. Это будет интересно...
А тем временем она шагнула к ряду, где находилась моя парта, и её осветило яркое солнце.
Её образ сразил меня как таран, как взрыв. Нет слов, достаточно сильных, чтобы передать то ощущение, которое поразило меня в тот момент.
В ту секунду я оказался как никогда далёк от реальности — вспышки боли затмили мой разум. Внезапно раздались громкие и испуганные крики. Боже, какая сильная боль! Мои виски будто разрывались от ударов изнутри.
Перед глазами замелькали осколки стекла и очень много крови. Я в страхе схватился за голову в надежде прекратить это. Вновь послышался вой сирен. Я видел везде покорёженные тела и яркий свет. И больше не было ничего во всем мире, кроме этого.
Откуда эти видения? Почему они кажутся такими знакомыми, как чувство дежавю? Но эти воспоминания-видения врезались в моё сознание, причиняя острую боль, от которой хотелось выть. Во рту пересохло, голова гудела от роя мыслей, мышцы рефлекторно напряглись.
Все это заняло не более секунды. Боль как быстро началась, так же быстро и закончилась.
Я увидел, что девушка уже сидит рядом со мной и украдкой бросает на меня обеспокоенные взгляды. Из-за болевых ощущений я выпал из реальности и не заметил её приближения.
Когда она увидела выражение моего лица, румянец залил её щёки снова, окрашивая её кожу в самый восхитительный цвет, который я когда-либо видел. Красный, как кровь. Кровь. Это было всем, о чём я мог думать. Мысли опять стали бессвязными, и я пытался сбросить с себя узы видений.
Мне хотелось сорваться с места и убежать подальше из этого класса.
Нет.
Я вцепился в край стола, пытаясь удержаться на стуле. Костяшки моих пальцев побелели.
Зачем ей понадобилось сюда приезжать? Какое она имеет право разрушать тот хрупкий мир, в котором я живу? Она уничтожит меня.
Я отвернулся от неё, охваченный внезапной беспричинной ненавистью.
Почему именно я, отчего сейчас? Почему я должен терять всё только потому, что ей взбрело в голову появиться именно в этом богом забытом городишке?
Зачем она только приехала! Я не хотел постоянно находиться в страхе!
Я пытался успокоиться, взять себя в руки, однако видения вонзались в мой разум. У меня не получалось держать свой страх в узде, и это заметил преподаватель.
— Мистер Каллен, с вами всё в порядке? — с беспокойством спросил он, и весь класс обернулся посмотреть на меня. — Вы очень бледны. Вас сопроводить в медпункт?
Мистер Баннер внимательно посмотрел на меня, как будто проверяя моё состояние.
Голос учителя заставил исчезнуть вспышки. Облегчение наступило сразу же, но не полностью. Я всё ещё помнил эти видения и свой страх. Но, может, я выдержу один час. Только один урок. Достаточно времени, чтобы покинуть эту комнату, вызвавшую во мне бурю, перевернувшая всё во мне.
— Я такой бледный, потому что в этом городишке почти круглый год идёт дождь, — я попытался усмехнуться, сдерживая боль. — Лишь на несколько дней появляется солнце. Потому не удивительно, что я такой бледный. И не я один.
— Если вам станет хуже, сообщите мне, — продолжил преподаватель, не замечая моих едких слов.
Я знал, что потом пожалею о сказанном, но не хотел, чтобы мне сочувствовали. Нет, я не уйду, как последний трус, я не сделаю этого. Она меня не заставит.
Надо будет извиниться перед мистером Баннером. Весь яд в моих словах был из-за этой девушки, которая сидела сейчас рядом со мной.
Белла Свон встряхнула своими длинными густыми волосами, как бы прогоняя всё плохое от себя. Молчаливая девочка распустила свои волосы так, чтобы они стали занавесом между нами, и наклонилась вперёд. Я не мог видеть её лицо и читать эмоции в её ясных глубоких глазах. Почему она распустила волосы? Чтобы спрятать свои тайны?
Я просто ненавидел эту девочку, сидящую возле меня, в то время как цеплялся за самого себя, за любовь к моей семье, за мечты о том, что я лучше, чем есть на самом деле. Я ненавидел её, ненавидел за то, что она заставила меня почувствовать, и это немного помогало мне. Я цеплялся за каждую эмоцию, которая отвлекала бы меня и не давала возможности вспоминать боль.
Главной проблемой был образ этой девушки, заклеймённый у меня в голове; он причинял мне боль. Если бы был хоть какой-нибудь способ сопротивляться… если бы ещё один порыв свежего воздуха прочистил бы мне мозги.
Когда же, наконец, пройдёт этот урок? А что потом, когда урок закончится? Тогда она выйдет из кабинета. А что буду делать я?
Хоть я её и ненавидел, я знал, что моя ненависть несправедлива. Я знал, что на самом деле ненавижу самого себя.
Я с трудом выдержал этот час.
Один раз, в самом конце, она взглянула на меня сквозь занавес своих волос. Я снова почувствовал прилив неоправданной ненависти, когда встретился с её взглядом и увидел своё отражение в её испуганных глазах. Краска залила её щёки прежде, чем она успела снова спрятаться за волосами.
Но тут прозвенел звонок. Спасительный звонок — какое клише.
Когда я бросился прочь из аудитории, у меня не хватило выдержки двигаться так медленно, как следовало бы в школе. Но на меня никто не обратил внимания. Я скрылся из поля зрения учеников и учителя.
Мне не нравилась сама идея о том, что мне надо прятаться. Это было очень трусливо. Но, бесспорно, на тот момент это было необходимо.
Мне не хватало терпения, чтобы быть среди людей.
Я вставил наушники и включил музыку на телефоне, которая обычно успокаивала меня, но в этот раз она мне мало помогла. Гораздо больше мне помогал прохладный чистый воздух с дождем. Воздух, который я жадно вдыхал, словно очищал мой организм от заразы.
Я мог мыслить разумно. Теперь я не чувствовал того же, что в аудитории… но сейчас я был далеко от неё. Может, если я в будущем буду избегать её очень старательно, то у меня не возникнет боли.
Я не мог причинить моей матери волнение, боль. А Эсми была такой нежной, такой чуткой и мягкой. Было непростительно даже думать о том, чтобы причинить боль кому-то вроде неё.
Даже смешно, я хотел защитить эту девочку от несерьёзной угрозы, исходящей от Джессики Стенли. Ей никогда не потребуется защита от кого-то страшнее, чем я сам.
«А где Элис?» — внезапно я спросил себя. Почему она не пришла к классу?
«Может быть, я настолько быстро вылетел из кабинета, что не заметил никого вокруг?» — подумал я.
Или она так была поглощена общением с одноклассниками, что просто забыла про меня?
Я посмотрел в ту сторону, где она должна находиться — на маленькое здание, где шли занятия по английскому языку.
Жаль, что я не мог спросить у нее совета, но в то же самое время я был доволен, что она не знала, что со мной случилось.
Я снова почувствовал, как меня охватывает огонь, только на этот раз это был обжигающий стыд. Я не хотел, чтобы кто-нибудь узнал об этом.
Последний урок в школе почти кончился. Я решил привести мой план в исполнение немедленно. Я направился быстро — даже слишком быстро, но вокруг не было никаких свидетелей — к административному корпусу. Нельзя оставлять ни одной возможности случайной встречи с Беллой Свон. Теперь я буду избегать её, как чумы.
Но у меня ничего не получилось изменить...

***

Когда я вошёл в автобус, сестра уже сидела в нём, предварительно заняв мне место.
— Эдвард, что случилось? — спросила Элис с тревогой в голосе, завидев меня.
— Ничего, — резко ответил я и замолчал.
Я был всё ещё рассержен из-за неудавшегося плана. Сестра поняла, что я не в том состоянии, чтобы болтать, поэтому сама заговорила, когда я сел рядом с ней.
— Было очень интересно заводить новые знакомства, — неуверенно начала она, — а Джессика помогала мне — сопровождала в другие классы. Это мило с её…
— Элис, «мило» и «Джессика» не могут стоять в одном предложении.
— Почему? — возмущённо спросила сестра.
— Разве ты не видишь? Она самая настоящая лицемерка.
— Но она была искренне заинтересована мной. Спрашивала о нашей жизни и давала много советов, правда, не всегда нужных, — растерянно произнесла Элис.
— Она врала, чтобы привлечь к себе больше внимания.
Лицо сестры омрачилось. Брови были нахмурены, губы поджаты, огорчённый взор направлен на меня. Весь вид Элис говорил, что она не хочет верить мне.
Сестра в приступе обиды отвернулась от меня и теперь смотрела в окно. Она больше не говорила, не поворачивалась ко мне.
Я обидел её, хотя не желал этого. Чувство вины проснулось во мне, и теперь я не мог больше ни о чём думать. Угрызения совести съедали меня изнутри. Я ближе придвинулся к Элис и обнял её за плечи, но она не обратила на меня внимания. Я наклонился к её уху и прошептал:
— Прости меня, Эли.
Сестра вздрогнула от неожиданности.
— Прощу, когда расскажешь, что с тобой случилось, — обиженно сказала Элис.
Я тяжело вздохнул и ответил, всё ещё чувствуя вину:
— Расскажу дома, хорошо? — Я надеялся, что сестру на время удовлетворит такой ответ.
— А ты не забудешь? — прищурившись, спросила она.
— Ты не дашь мне забыть, — проговорил я, усмехнувшись.
Элис улыбнулась.
Оставшийся путь мы ехали в уютной тишине. Хоть я извинился перед сестрой, неприятный осадок от того, как я поступил с ней, остался.



— Мам, мы дома! — звонко крикнула Элис.
— Я на кухне, — откликнулась мать. Заходя в комнату, я почувствовал вкусный запах запеканки с курицей.
Элис подошла к маме, которая нарезала овощи, и поцеловала её в щёку, затем села за стол, и я — рядом с сестрой.
— Как дела в школе?
— Нормально. А у тебя как дела на работе? Есть новый проект? — спросил я, пытаясь перевести тему.
— Да, хотят открыть кафе. Заказчик — любитель железной дороги и поездов. Однако сейчас эта деятельность не работает в Форксе, поэтому мне завтра нужно выехать на место, где по моему проекту будут строить это здание.
— Ух ты! — воскликнула Элис. — Это будет интересно.
— Ты можешь помочь мне, — сказала Эсме. — Одна голова хорошо, а две — лучше.
— У меня уже есть идеи, но их нужно зарисовать, — задумчиво произнесла сестра.
«Отлично. Возможно, Элис забудет про наш разговор в автобусе, увлекшись рисованием», — подумал я.
— Сначала ты поешь, юная леди, — строго сказала мама.
После того как мы поели, пока Элис помогала матери убрать со стола, я тихо ушёл к себе в комнату.
Я включил стерео и лёг на кровать. Сквозь «Лунную сонату» Баха я услышал скрип открывающейся двери, а затем звук шагов. Так я и думал: она не забыла.
Элис посмотрела на меня сверху и легла рядом со мной.
— Классика правда успокаивает, — тихо произнесла она.
Казалось, мы лежали в тишине целую вечность, но момент был прерван сестрой:
— Мне недавно написала Белла Свон, — я напрягся, услышав знакомое имя, — и знаешь, что было в сообщении?
— Что? — спросил я, затаив дыхание.
Я боялся услышать, что она спрашивала обо мне. Тогда бы я не смог ответить девушке на вопрос — она посчитала бы меня сумасшедшим.
— Она написала, что просит прощения, ведь вчера так и не поговорила со мной. И предложила нам сесть вместе с ней за столик. В этот раз мы не откажемся, — пригрозила Элис.
— Эл, я уже говорил тебе: мы не будем общаться со Стенли. А если Изабелла общается с этой лицемеркой, это показывает, что она не очень умная девушка.
— Эдвард, это не так! — сердито произнесла сестра. — Она волновалась за тебя!
Я вздрогнул, потому что Элис сказала то, чего я боялся услышать.
— Что с тобой? — обеспокоенно спросила сестра.
— Что именно она тебе написала? — хриплым голосом проговорил я.
— «Как себя чувствует Эдвард?»
— Что ты ответила ей?
— Написала, что с тобой всё хорошо.
Я выдохнул облегчённо. Слова Элис успокоили меня: девушка осталась в неведении.
— Из-за неё ты был таким рассерженным и болезненно выглядел?
— Да, — неохотно признался я.
— Что с тобой случилось на биологии?
Я не знал, как объяснить, что произошло со мной, ведь сам не до конца понимал, что это было.
— Когда я увидел её, то почувствовал сильную боль в висках. Я видел какие-то странные галлюцинации, в которых было много крови, незнакомых людей и крик. Он принадлежал ребёнку...
— Может быть, ты, как и я, стал предвидеть будущее?
— Нет, это похоже на посттравматический синдром, но я никогда не бывал в стрессовых ситуациях, — задумчиво произнёс я.
— Тебе нужно рассказать об этом папе.
— Нет. Если вспышки боли снова не появятся, то зачем его пугать?
— А вдруг это что-то серьёзное? — взволнованно спросила Элис.
— Тогда я сам расскажу ему.
— Может быть, ты не пойдёшь завтра в школу?
— А как же ты? Я не хочу оставлять тебя одну.
— Эдвард, я уже большая девочка, тем более тебе нужно отдохнуть. А сейчас мы отправимся есть твой любимый шоколадный торт, а чтобы твоё настроение поднялось, мы посмотрим интересный фильм, — соблазнительным голосом проговорила Элис.
— Шоколадный торт? Ммм... Так чего же мы ждём?
Я подхватил сестру на руки и побежал на кухню под её громкий и задорный смех.
После того как мы поели торта, Элис отправилась в комнату за скетчбуком и карандашом, пока я выбирал фильм, который мы будем смотреть.
Мы и не заметили, что день сменился вечером.
К ужину пришёл отец. После того как мы вместе поели, каждый направился в свою комнату: Элис и я — доделывать уроки, а папа с мамой — отдыхать.
Так наступила ночь…



Я ехал в автомобиле. Впереди сидела очень красивая женщина, чем-то напоминавшая маму, а за рулём был мужчина, который что-то бубнил себе под нос.
В следующий миг сильным толчком нашу машину как бы отбросило и занесло в сторону. Я будто знал, что удар оттолкнёт меня к дверце авто, и крепко схватился за сиденье водителя.
Затем я услышал громкий и испуганный крик этой женщины. Я не видел, что произошло с ней, потому что ужасная головная боль стиснула мои виски.
Когда я открыл глаза, увидел, как мужчина опирается на руль. Он не двигался, даже не дышал.
Везде были осколки стекла и очень много крови.
Я решил узнать, жива ли женщина; вышел из машины, подошёл к передней пассажирской двери и открыл её. Из кабины автомобиля чуть не выпала бронзоволосая женщина, хотя сейчас она вся была в крови, и цвет её волос походил на тёмный шоколад. Убрав локоны, закрывающие её лицо, я онемел от ужаса. Этой женщиной была Белла Свон!
Внезапно я проснулся и резко сел в кровати. Моё дыхание сбилось, сердце бешено стучало. Щупальца страха не отпускали, а сжимали, наоборот, ещё сильнее. Комната расплывалась перед глазами. Я не замечал, как сильно трясусь от ужаса, увиденного во сне.
Чувство незащищённости завладело мной так сильно, что хотелось кричать и звать на помощь. Я прижался спиной к стене — так я ощущал себя в безопасности.
Но страх и не уходил. Изуродованное, увеченное лицо Изабеллы будоражило моё сознание, не выходя из головы. Этот страшный сон, после которого я не смогу заснуть, спровоцировала та девчонка Свон. Она залезла даже в мои сны, ко мне в голову. Моя утихшая ненависть разожглась во мне ещё сильнее. Белла – демон, который хочет видеть мои муки.
Я не знал, сколько прошло часов или минут с момента моего пробуждения, но казалось, время стоит на месте, и всё больше чувствовал поглощающее истощение. Я по-прежнему слышал звон бьющегося стекла, громкий визг шин, скрежет металла, выворачивающий душу наизнанку.
Вдруг я услышал приближающиеся к моей комнате шаги. Моё тело напряглось, ожидая, что сделает этот человек.
Сердце подпрыгнуло, когда я услышал, а затем увидел, как дверь приоткрылась, и в спальню заглянула мама. Её присутствие подействовало на меня как морфин — на место сковывающего сердце страха пришло спокойствие, ощущение безопасности и защиты, исходящее от матери.
Увидев, что я не сплю, Эсми зашла в комнату и спросила:
— Ты уже проснулся?
Она подошла ближе ко мне, на её лице отражалось беспокойство. Я почувствовал вину за то, что заставляю волноваться её.
— Ты не спал всю ночь? У тебя синяки под глазами, ты бледный, — обеспокоенно сказала мама.
Она нежно дотронулась до моего лица, аккуратно провела пальчиками по моей щеке и коснулась лба. Её руки были такими мягкими. Успокаивающие движения как будто забирали мои боль и усталость от изматывающих снов.
— Мне приснился кошмар.
— О чём он был? — поинтересовалась мама, поглаживая меня по плечам.
Я не желал говорить об этом и вспоминать приснившуюся аварию, но в то же время не хотел ничего утаивать от неё.
— Во сне я ехал в машине.
Мне тяжело давались слова. Я заметил, что нежные движения рук прекратились, а сама мама напряглась. Я подумал, что это повлияло волнение матери за меня.
— И попал в аварию, но я выжил.
Поглаживания по плечам продолжились, но стали более скованными. Я не придал этому значения.
— А водитель и женщина, сидящая рядом с ним, нет. Я так виноват...
— В чём? Ты не знал о катастрофе и не смог бы никак повлиять на произошедшее.
— Но я чувствовал: случится что-то ужасное или даже смертельное! Я виноват… Я мог предупредить их…
— Эдвард, — мама аккуратным движением заставила посмотреть ей в глаза, — даже если бы ты предупредил их, они не выжили бы. Только чудо могло спасти их. — В этот момент её голос надломился.
Я с удивлением заметил слёзы, застывшие в её глазах. Я испугался, что сказал или сделал что-то не так.
— Мам, что случилось?
— Всё хорошо. — Она вытерла с глаз слёзы и качнула головой, будто прогоняла наваждение. А затем продолжила: — Кошмары — это лишь плод работы твоего подсознания. Не надо беспокоиться, Эдвард. Сны не всегда происходят наяву.
— Ты права.
— Всё будет хорошо.
Мама обняла меня, и я ощутил поддержку, доверие и защиту. Она была честна и открыта, а я скрыл от неё правду и сейчас чувствовал стыд и вину, заставляющие моё лицо пылать.
Мама отстранилась и посмотрела на меня встревоженно.
— Ты горишь. Я позову отца, чтобы он осмотрел тебя и дал лекарство. Сегодня останешься дома — тебе нужно выспаться.
Сказав это, она вышла из комнаты, а через некоторое время пришёл отец, держа в руке кружку с какой-то жидкостью.
«Наверное, мама собирается на работу, поэтому не пришла», — решил я.
Папа подошёл к кровати, протянул мне кружку, из которой исходил пар, и сказал:
— Выпей чай. Он поможет тебе успокоиться, и ты сможешь заснуть. Ты должен отдохнуть, восстановить силы, — профессиональным тоном произнёс отец.
Я хотел поговорить с ним о том, что все мои симптомы указывают на посттравматический синдром. Моё желание рассказать об этом папе было таким же сильным, как и страх того, что мои предположения окажутся правдой. Поэтому я просто выпил чай, как и велел отец.
Я почувствовал, как тело стало тяжелеть, сил сопротивляться усталости не осталось, и я уснул.

POV Alice

— Элис, поторопись, если не хочешь опоздать в школу. Выходи из ванной и иди завтракать. Только тише — Эдвард спит, — подгоняла меня мама.
— Почему? Ему не надо в школу? — удивлённо спросила я. На самом деле я понимала, отчего брат всё ещё спит.
— Ему не спалось ночью, и теперь он плохо себя чувствует, — послышался голос мамы за дверью.
— Я скоро приду, мам! — крикнула я, дорисовывая стрелку на веке.
«Значит, его страхи обострились и выплеснулись в кошмары. Ему придётся избегать Изабеллу, чтобы не повторилось всё вновь. Но она такая интересная, мне хотелось бы больше общаться с ней», — подумала я.
Но также меня беспокоил мой сон, связанный с Эдвардом.



Опять запах свежести, смешанный с хвоей, моря. В воздухе чувствовалась влажность, как будто мокрый пар окутывал меня.
Через тонкую подошву обуви ощущалась мягкая земля, покрытая опавшими ветками, которые хрустели под ногами, когда я наступала на них. Вдали слышалось звонкое пение птиц, скрип качающихся деревьев от завывающего ветра, громкие удары волн о скалу, неподалёку громко кричали чайки.
«Вероятно, поблизости море», — подумала я.
Я открыла глаза — и мои догадки подтвердились: я в лесу, но впереди обрыв, а внизу бушевали морские волны.
На самом краю, в расслабленной позе, свесив ноги и непринуждённо размахивая ими, сидел брат. Я крикнула: «Эдвард!» — но он не услышал меня.
Я подошла к брату и села рядом, однако он никак не отреагировал на моё присутствие. Я решила как-то привлечь его внимание и рукой взъерошила его волосы, но мои пальцы прошли сквозь его голову. Я резко отдёрнула руку от Эдварда и со страхом попятилась назад.
«Я как привидение из фильма», — охваченная ужасом, подумала я.
Но у меня не было возможности поразмыслить об этом: из леса с громким лаем выбежал коричневато-рыжий волчонок и понёсся в сторону Эдварда.
Брат вздрогнул, услышав звук, и быстро обернулся. Ранее счастливое и беззаботное лицо Эдварда изменилось: теперь брови были нахмурены, в глазах виднелся плохо скрываемый страх. Он открыл рот, но так ничего и не произнёс.
Увидев щенка, брат успокоился и даже улыбнулся. Волчонок, радостно виляя хвостом, подбежал к Эдварду, лапами встал на его колено, а мордочкой начал тянуться к лицу. Маленький волк настороженно обнюхал брата, затем, наверняка решив, что этот человек безопасен, стал лизать его.
Мягкий и радостный смех Эдварда разнёсся по округе. Он стал гладить щенка, и тот с удовольствием подставлял ему голову.
Я не раз видела, как Эдвард, оставаясь один дома (не считая меня), сидел возле окна и наблюдал за природой и людьми. Мне всегда было интересно, о чём он думает в этот момент. Но также брат мог выйти на улицу и просто часами сидеть рядом с кошкой, которая часто гуляла возле нашего дома.
Чем взрослее мы становились, тем чаще родители оставляли нас дома одних. Отцу нужно было зарабатывать нам на жизнь, в то же время он заканчивал учёбу в медицинской школе (мне и брату было лет по шесть). А мама училась заочно, чтобы оставаться дома с нами. Также она принимала заказы на оформление дизайна комнат от разных компаний, чтобы помогать папе зарабатывать.
Я всё это помнила, потому что тогда не понимала, почему отца нет дома, а когда приходит, то не хотел играть со мной. Или отчего мама вечером очень долго читала книги или рисовала.
Мне не нравилось, когда родители были заняты, и зачастую обижалась на них, а иногда устраивала истерики. Но мама с папой успокаивали меня и шли играть.
Правда, так было не всегда — чаще всего родители говорили, что придут позже и просили поиграть пока с братом. А Эдвард, наверное, уже привыкший к занятости папы и мамы, брал меня за руку и отводил в свою комнату, где мы весело проводили время, позабыв обо всём.
Став старше, я поняла, что отец и мать хотели проводить с нами как можно больше времени, но им не позволяла работа, отнимавшая у них силы, здоровье и нас.
Я перестала обижаться, потому что вспоминала те короткие моменты, проведённые всей семьёй. Например, во время наших походов, или когда мы вместе с мамой готовили ужин или десерт, или как с папой катались на машине, ходили по магазинам, и он покупал нам всё, чего нам хотелось.
Второй причиной, почему я позабыла про свои обиды, стало время. Мы росли, и дети нашего возраста должны были идти в школу, но у нас было иначе: каждый день, кроме выходных, к нам приходили репетиторы по разным предметам, и мы занимались с ними по несколько часов. В этот момент мама могла делать все свои дела, чтобы позже проводить с нами время.
Вечерами я видела, как мама что-то увлечённо рисует, строит макеты комнат. Они выглядели такими красочными, яркими, живыми. Сочетания цветов, правильное расположение мебели, изящные тонкие линии привлекали моё внимание. Однажды, не устояв, я подошла к матери, но не успела ничего сказать, так как она уже ответила:
— Сейчас я закончу, и мы пойдём гулять, Элис. Скажи Эдварду и отцу, чтобы одевались.
— Я просто хотела посмотреть, что ты делаешь. Можно я посижу рядом с тобой?
— Конечно, солнышко, — ласково улыбнулась мама.
С тех пор мне открылся мир дизайна — вселенная, где я могла выплеснуть все свои мысли и фантазии. Во время занятий мама рассказывала мне все основы этого искусства. Теперь я видела каждый ее проект, потому что участвовала в его создании. Так я стала творить.
Из воспоминаний меня вырвал грозный рык уже взрослого волка, который вышел из леса. Его тело было напряжено. Глаза горели диким пугающим огнём, страшный оскал острых клыков, медленная, но твёрдая поступь — всё говорило об опасности зверя.
Волчонок, находящийся в руках Эдварда, коротко тявкнул, как бы веля отстать. Но зверь ещё громче зарычал и начал подходить ближе к замершему брату. Он находился в пяти шагах от него.
Щенок заскулил, неохотно и даже неуклюже выбрался из объятий брата и, поджав хвост, побежал к большому волку. После возвращения волчонка опасный зверь успокоился, но, перед тем как снова уйти в лес, громко и угрожающе зарычал на Эдварда.

Что этот сон мог бы значить?

Предыдущая глава