Сан-Франциско, США

- Элис, ничем не могу обрадовать: мы по-прежнему не знаем, где находится Эдвард, - в мужском голосе отчетливо звучала усталость. - Если будут новости, я обязательно тебе позвоню.

- Хорошо, Джейк, - кивнула я расстроенно. – Буду ждать. Держи меня в курсе.

- Конечно, буду.

Разочарованно откинув телефон, я рухнула на кровать, уставившись немигающим взглядом в потолок. Давно пора было собираться на работу, но из-за событий, творящихся в нашей, еще не так давно более чем благополучной, семье, даже любимым делом заниматься не хотелось.

Этим утром я впервые за два с лишним месяца проснулась с ощущением, что гнетущая меня столько времени ситуация наконец-то так или иначе разрешится. Откуда оно взялось, я сказать не могла, но было оно столь настойчивым, что, едва проснувшись, я бросилась звонить Джейкобу Блэку, моему старому другу, офицеру криминальной полиции Сан-Франциско.

К сожалению, ничего нового мне приятель не сообщил: уже третий месяц дело о расследовании убийства отца не получало никакого развития. Единственный подозреваемый - либо очень ценный свидетель, во что я отчаянно верила, - находился неизвестно где, а нам оставалось лишь гадать о том, что именно произошло с Карлайлом.

Факты были скупы: отца обнаружила Эсми, наша с Эдвардом мачеха, ранним утром, в его собственной кровати мертвым. Эсми ночью не слышала никаких подозрительных звуков, спокойно спала. Ничего не заметили и помощницы по хозяйству – они жили в дальнем крыле дома, от которого до спальни Карлайла и дойдешь-то не сразу. Профессиональная сиделка приходила лишь днем: состояние отца не было критическим, чтобы нуждаться в круглосуточном неусыпном присмотре.

К тому моменту отец уже не покидал особняк: к сожалению, болезнь, обнаруженная у него год назад, стремительно прогрессировала, и врачи могли лишь слегка облегчить боль, не более того. Ни деньги, ни обширнейшие связи в медицинском мире ничем не могли помочь: неоперабельный рак поджелудочной железы стремительно сводил отца в могилу.

Накануне, когда я днем заезжала навестить его, Карлайл чувствовал себя вполне сносно, ничего не предвещало приближающейся беды. Ранним утром, по выработанной привычке заглянув в спальню мужа, Эсми поняла, что все уже давно кончено: тело успело остыть.

Мы почти год прожили в страхе и предчувствии подобного несчастья, потому, если бы не открытый сейф и пропавшие деньги, неестественная причина смерти обнаружилась бы только при вскрытии.

В данном случае было очевидно, что случилось нечто из ряда вон выходящее, потому Эсми немедленно вызвала полицию. Но копы не обнаружили никаких следов посторонних в доме. Зато вскрытие показало наличие в организме многократно превышенной дозы болеутоляющего лекарства, которое обычно принимал отец.

Как только состояние здоровья Карлайла начало стремительно ухудшаться, большую часть его дел поделили между собой мой брат и мачеха, однако отец до последнего дня продолжал писать статьи и заметки для научных журналов, потому существовал в двух смежных комнатах – кабинете и спальне, соединяющихся между собой дверью.

О том, что в сейфе хранилась достаточно крупная сумма денег, незадолго до известия о болезни отца изъятая из банка на так и не состоявшуюся покупку загородного дома, никто кроме членов семьи не знал. Тогда продавец требовал наличность и только наличность, а в итоге отказался продавать недвижимость, и почти три миллиона долларов осталось лежать в сейфе в доме Карлайла. Не единожды обсуждалась необходимость наконец-то вернуть их в банк, но каждый раз мешала занятость.

Вскоре выяснилось, что в ночь убийства бесследно пропал мой брат. Все вещи – что в его квартире, что в особняке отца – были на месте, никаких следов сборов. Мало того, полиция обнаружила и изъяла спокойно оставленный на зарядке мобильный телефон, не содержащий никаких намеков на готовящееся злодеяние. Однако факт оставался фактом: Эдвард исчез в день смерти отца, и его никто больше не видел.

Ничего удивительного, что полиция поначалу рассматривала две версии, противоположные по сути: одна подразумевала вину Эдварда в произошедшем, вторая говорила о похищении моего брата неизвестными, виновными в убийстве Карлайла. Но время шло, а никто не выдвигал никаких требований, брата найти не могли, следов проникновения в дом и насильственного вскрытия сейфа не обнаружили, и вторая версия постепенно отмирала.

Усугубляла тяжесть ситуации пресса разной степени «желтизны», раздув огромный скандал, строя бесконечные версии и то и дело публикуя журналистские утки о том, где и в чьей компании заметили моего брата, нещадно перевирая редкие комментарии, даваемые нашей семьей и близкими друзьями.

Одну газетёнку я, не сдержавшись, разорвала в клочья, прочитав рассказ о якобы имеющихся конфликтах между Эдвардом и отцом, о которых рассказала Эсми. Даже зная, что ничего такого сказать мачеха не могла, я не преминула устроить ей истерику, а потом пригрозила изданию судебным иском: читать подобную ложь я не была намерена. Что бы там ни говорили окружающие, что бы ни думала полиция, я знала одно: брат, нежно любящий отца, заботящийся о нем и переживающий его болезнь тяжелее всех остальных, не мог совершить подобного поступка. Тем более из-за денег.

Сейчас, спустя два с лишним месяца, разговоры поутихли, не получая пищи для сплетен, но лучше от этого не становилось. Произошедшее стало для меня катастрофой, и если со смертью отца мне невольно пришлось смириться еще до жуткого происшествия, то терять брата я не хотела, всячески настаивая на продолжении его поисков и его же невиновности.



Пролежав поперек кровати еще с полчаса, я всё-таки заставила себя побороть ставшую привычной последнее время апатию, подняться и собраться: я обещала заехать к Эсми.

Она остро переживала смерть любимого мужа и исчезновение Эдварда, спасалась погружением в работу, потому все больше походила на тень самой себя. Измученная, она потеряла столь свойственный ей лоск и блеск в глазах, на телефонные звонки отвечала скупо и холодно, а в голосе то и дело слышались слезы.

И пусть каждый приезд в особняк давался мне с трудом, вызывая поток горестных воспоминаний, я заставляла себя не реже раза в неделю навещать мачеху, с которой была близка почти как с родной матерью.

Захлопнув дверь в квартиру, я спустилась на лифте в паркинг, завела нежно любимый подарок отца – канареечно-желтый порше – и нажала на газ, выводя машинку под проливной дождь и снова погружаясь в воспоминания…

***

Сколько я себя помнила, в моей жизни было две страсти: красота и скорость. Они нередко разрывали меня на части, сражаясь друг с другом, но отказаться ни от одной из них я так и не смогла, хотя отлично понимала, что стать одновременно именитой гонщицей и владелицей модного салона красоты или известным кутюрье вряд ли получится. Оба занятия требовали полного погружения, отдачи себя любимому делу полностью, в ином раскладе превращаясь в рутину и профанацию, мне абсолютно неинтересную.

Будучи совсем еще девчонкой, я успела старательно распланировать свою жизнь на годы вперед, не испытывая сомнений в выборе: я намеревалась стать звездой мира моды. Причем не моделью, миг славы которой, как я понимала уже тогда, крайне короток, а тем, кто возводит их на пьедестал. Неповторимая и великолепная Коко Шанель была моим кумиром, я мечтала создать нечто, что сможет сравниться со знаменитым маленьким черным платьем, и мои тетради были заполнены рисунками одежды всех фасонов и оттенков, прическами, украшениями и другими атрибутами моды.

Однако в двенадцать смерть мамы перевернула нашу устоявшуюся жизнь с ног на голову, нечаянно подарив второе увлечение, поглотившее меня не менее первого, породившее в душе конфликт, с которым с тех пор мне приходилось уживаться.

Я никогда не была, что называется, «маминой девочкой», и уже в десять лет доставляла самостоятельностью и своенравностью родителям немало проблем. Невосполнимая потеря - смерть мамы - только усугубила ситуацию.

Отец погрузился в затяжную депрессию, брат – в получение профессии и карьеру, я же осталась практически без присмотра. Без мягкой, но в то же время настойчивой направляющей силы миссис Элизабет Каллен я очень быстро отбилась от рук, позабыв про учебу и занимаясь исключительно рисованием и моделированием одежды.

К чести моего отца, ему хватило единственного звонка от школьного психолога, чтобы отставить в сторону боль потери и заняться мной. Как следствие, не избежал «нагрузки» в моем лице и брат, пусть молодому парню в двадцать один год и было не особенно интересно возиться с малолеткой.

Теперь я думаю, что именно те события послужили толчком к скорому отъезду Эдварда из дома. Окончив Стэнфдорд, он сознательно отправился проходить практику, а потом и интернатуру подальше от родового гнезда, хотя отец без проблем отыскал бы ему место в одной из больниц Сан-Франциско.

Но это случилось позднее, а сразу после смерти мамы брату деваться было некуда, поэтому я проводила с ним очень много времени. В мае Эдвард взял меня с собой в Индианаполис, посмотреть знаменитые «Пятьсот миль»*, не желая из-за висевшей на шее сестры пропускать такое событие. И в устоявшееся существование дочери известного хирурга Карлайла Каллена ворвался ураган, сносивший всё со своего пути.

«Старая кирпичница»** покорила меня с первого взгляда, стоило оказаться на трибунах и оглядеться. Здесь царил особый дух скорости и азарта, не заразиться которым оказалось абсолютно невозможно. Один раз услышав звук мощных моторов проносящихся мимо автомобилей, увидев бескомпромиссную борьбу гонщиков на овале трека, ненароком влюбившись в британца, одержавшего в тот год победу, я дальше уже не представляла себе жизни без гонок, изучая все существующие американские, европейские и мировые чемпионаты.

Внезапно охватившая страсть изменила всё, вплоть до любимых уроков в школе, которыми стали физика и математика. Рисунки платьев оказались заброшены, и я, сжав зубы, теперь пыталась разобраться в тонкостях аэродинамики и характеристиках моторов.

Долгие уговоры привели к тому, что мне достался самый настоящий карт*. Под старательным надзором инструктора я приступила к познанию увлекательного мира гонок, твердо намереваясь стать не просто зрителем. Окружающие соглашались, что я не бесталанна, и до некоторых пор успехи окрыляли, пока я не столкнулась со старой, как мир, истиной: мужчины были сильнее. Эмансипация пока не докатилась до отдельных женских гоночных серий, а побеждать парней мне удавалось очень редко.

Мой детский еще по сути максимализм получил достаточно болезненный щелчок по носу. И, как следовало ожидать, старое увлечение, воспользовавшись удобным случаем, тут же проснулось. Я снова достала папки с модными эскизами…

Решить, чем же я всё-таки буду заниматься, удалось не сразу. Даже осознав, что гонщица мирового уровня из меня вряд ли получится, я еще долго упорствовала, даже побеждала в некоторых локальных соревнованиях, а позднее еще и не гнушалась участием в полулегальных гонках – скорость меня завораживала, пробуждая адреналин в крови.

На итоговое решение повлияли не столько уговоры отца и брата, беспокоящихся за мою безопасность, – под нажимом я была склонна действовать от обратного, - сколько разумные доводы Эсми, новой жены отца. С последней к тому времени у нас сложились отношения если не матери и дочери – представить кого-либо на месте Элизабет я не была способна, - то двух подруг, и она сумела меня убедить оставить гонки в жизни именно в качестве хобби.

Эсми Платт появилась в жизни Карлайла как раз благодаря моему новому увлечению: мы встретились в Канаде, в Монреале, когда я пожелала увидеть легендарную гоночную трассу* и со мной отправились брат и даже отец. Молодая женщина, встреченная нами на трибунах, оказалась в чем-то на меня похожей: в ней кипел азарт и любовь к соревнованиям, она вся искрилась жизнью. Впоследствии в нас нередко замечали общие черты характера, искренне принимая за мать и дочь или даже сестер.

После проведенного вместе уик-энда Эсми как-то незаметно вошла в нашу жизнь, словно всегда была рядом. Увлекающаяся и умеющая радоваться, она покорила папу, сумев вытащить его из затяжной депрессии, вызванной потерей любимой супруги, и через пару лет они поженились. Отец помолодел, и разница в возрасте, поначалу многих смущавшая, скоро перестала казаться существенной.

Мой брат поначалу больше всех тревожился о столь скоропалительном романе, но весомых доводов против ему найти так и не удалось. Эсми была достаточно обеспечена, чтобы заподозрить в ней охотницу за деньгами, детей не имела, к моменту встречи с Карлайлом уже пару лет как развелась с мужем. Конечно, миссис Платт была много младше отца – без малого на двадцать лет, - но пребывая в отличной физической форме, «дедушкой» рядом с молодой женой доктор Каллен совсем не смотрелся.

Мы легко подружились с новой миссис Каллен на почве общих увлечений, к тому же оказалось, что когда-то Эсми тоже пыталась гонять сама. Однажды настояв и посадив женщину в гоночный карт, я в этом убедилась: такие вещи похожи на езду на велосипеде или катание на коньках – раз научившись, забыть не получится.

Наверное, именно поэтому я вняла всё-таки её увещеваниям, что ради гонок отказываться от серьезного дела не стоит, что найденное призвание – счастье, которое надо ценить, ведь у самой Эсми его так и не отыскалось. Она мечтала найти его в семейной жизни, однако единственный несчастный случай и на этих планах поставил крест: врачи безапелляционно заявляли о том, что забеременеть у совсем еще молодой женщины не выйдет.

Поэтому годам к семнадцати гонки в моей жизни остались лишь в качестве увлечения, общего со всеми членами семьи. Выезды на уик-энды на знаменитые трассы стали традицией, которую мы с удовольствием поддерживали. К тому же, когда Эдвард начал жить отдельно, они стали поводом для наших встреч.



Погруженная в воспоминания, я легко преодолела пробки делового центра города и оказалась в Пасифик-Хайтс***. В этот престижный район мы с отцом и братом переехали из старенького домика в Ной Вэлли**** сразу после смерти мамы, стараясь удрать от воспоминаний и преследующей депрессии, к тому же клиника отца располагалась здесь неподалеку, и он мог не тратить время на дорогу, уделяя его нам.

Однако вместе с горестными воспоминаниями на старом месте остались и радостные, и полноценно считать домом огромный особняк я так и не научилась. Уже во время учебы в колледже я жила отдельно, наведываясь к родителям в гости от случая к случаю.

Я миновала поворот на Калифорния-стрит, где располагалась клиника отца, когда мой мобильный лихорадочно завибрировал. Бросив взгляд на экран, я невольно скривилась: Викторию, секретаршу отца, я не шибко привечала. Рыжая красотка была далеко не дурочкой, да и обязанности выполняла более чем неплохо, но её навязчивое желание подцепить – не суть важно, в мужья или любовники - обеспеченного мужчину было слишком очевидным, чтобы не раздражать. Любой мало-мальски благополучный в финансовом плане персонаж противоположного пола становился объектом её внимания, стоило ему оказаться рядом.

Особенно Викторию привлекал мой брат, но именно отец первым когда-то оказался под её атаками. Это стало причиной испорченных отношений девушки с Эсми, хотя Карлайл никогда не давал повода для сомнений в его верности супруге. Раньше рефери в спорах выступал Эдвард, снисходительно принимая расположение Виктории, но после его исчезновения девица, с чего-то записав меня в задушевные подруги, принялась прятаться за мою спину, да и просто регулярно донимала звонками.

- Элис, это кошмар! – буквально зарыдала она в трубку, стоило ей услышать моё сдержанное приветствие. – Миссис Каллен заезжала снова. Она меня действительно ненавидит! А я… не хочу уходить… Я так люблю тебя и Эдварда, так хорошо относилась к доктору… Не хочу!

Если говорить честно, этот шаг – увольнение - порядком убавил бы проблем и у меня, и у Эсми, но найти замену быстро вряд ли получилось бы, а сейчас, в отсутствии отца и брата, именно опыт Виктории был незаменим в административных делах клиники. Она действительно была отличным работником.

- Успокойся, пожалуйста, и расскажи обо всем толком, - хмуро остановила поток словоизлияний я. – Когда заезжала Эсми? Что она хотела?

- Часа два назад, прилетела вся какая-то дерганная, возбужденная, - затараторила секретарша. – Что-то искала в кабинете, что – не сказала, от помощи отказалась. Отчитала меня за сидящего у входа в клинику журналиста, о котором я знать не знала. А сама снова про Эдварда наговорила всякого, я же читала…

Я ощутила, как на меня накатывает волна раздражения: ко всем прочим достоинствам Виктория живо интересовалась великосветскими сплетнями, поэтому желтые бульварные газетёнки были её любимой литературой. А именно они до сих пор не могли успокоиться и продолжали перемывать косточки нам всем.

Единственная фраза Эсми о том, что ни в одной семье не смогли миновать полностью классической проблемы отцов и детей, оброненная в первые дни после смерти Карлайла, стала причиной разветвленной теории заговора, которую журналисты старательно растиражировали и повторяли раз за разом, несмотря на наши попытки опровержения.

- Я уже не раз говорила, что ни я, ни Эсми не общаемся с прессой, - буркнула я. – Хватит уже истерик. Если не прекратишь – и правда возникнет повод для увольнения, и помочь я ничем не смогу.

В ответ в трубке раздалось сдавленное рыдание, и я, не выдержав, просто отключилась: подобные беседы могли продолжаться подолгу, а перед визитом в родной дом мне и так непросто было держать себя в руках. К тому же, можно было не сомневаться в том, что голос Виктории я еще сегодня услышу – обычно она звонила мне по поводу и без по паре раз в день.

К сожалению, Виктория была не единственной, кто вела себя не лучшим образом в моем окружении. Почему-то все вокруг считали, что именно я теперь должна решать все проблемы, знать ответы на вопросы, неважно, чего они касаются, и иногда мне казалось, что еще чуть-чуть и сорвусь уже я, начав кричать, рыдать и требовать ответов, настолько успела устать.

Добравшись до дома и оставив машину на улице недалеко от входа, я постаралась максимально быстро преодолеть полсотни ярдов до двери: дождь усиливался.

Большой особняк меня встретил тишиной и полумраком. Жалюзи были везде плотно закрыты, не пропуская дневной свет, а шуметь здесь уже давно было некому. Если до смерти отца помимо него и Эсми в доме жил Эдвард и в дальнем крыле - две женщины, занимающиеся хозяйством, то сейчас мачеха осталась одна, и только пару раз в неделю миссис Коуп с помощницей занимались уборкой.

Не обнаружив Эсми внизу, я скинула обувь и плащ и быстро поднялась на второй этаж, и только тогда наконец-то услышала хоть какие-то звуки, кроме собственных шагов: женщина разговаривала по телефону. И, судя по тону, беседа была не из приятных.

- Я всё достану обязательно, сумма будет у вас до последнего цента, - голос слегка подрагивал. – Дайте мне месяц, я решу все вопросы. Мне просто нужно время, войдите в мое положение.

Собеседника, само собой, я не слышала, но понять было нетрудно: у Эсми вымогали деньги. Но кто? Работы клиники мачеха почти не касалась, коллеги отца и брата справлялись с делами, и заморозка счетов отца мало отразилась на их деятельности.

Можно было решить, что ситуация связана с одной из гоночных команд, которых отец спонсировал еще со времен моих попыток профессионально заняться автоспортом, ведь именно эти дела взяла на себя Эсми. Там требуемые затраты не всегда были предсказуемы, это правда, но Эсми занималась вопросами спонсорства гонщиков и команд еще до знакомства с Карлайлом, как и управлением школой водительского мастерства. Она всех знала, имела весомый авторитет, и никто из постоянных партнеров не опустился бы до угроз. Большинство были знакомы с Карлайлом и, сочувствуя нашему горю, пошли бы навстречу в случае трудностей.

Задумавшись, я машинально продолжала слушать, однако никакой новой информации не уловила. Ясно было, что некто давит на женщину, нешуточно пугая: голос Эсми дрожал и срывался, слышались слезы.

Невольно приходил на ум вскрытый сейф отца и пропавшая крупная сумма наличности. Неужели Эсми звонит тот, кто виновен в смерти отца? Но что им надо, если деньги они уже забрали? Они требуют больше? А вдруг в их руках Эдвард?! И страх за моего брата, к которому Эсми всегда отлично относилась, не даст ей сказать ни слова мне или полиции, боясь за его жизнь...

Разговор смолк, раздался краткий всхлип. В панике осознав, что едва не выдала себя, став невольной свидетельницей не предназначавшегося мне телефонного разговора, я буквально зажала себе ладонями рот и почти бегом вернулась к лестнице. Несколько раз глубоко вздохнув, умудрилась взять себя в руки и только тогда нарочито громко стукнула дверью, оповещая о своем приходе.

Как правильно говорил мой приятель-полицейский Джейкоб, «испуганная женщина - бомба замедленного действия». Что бы ни случилось, мне не стоило сейчас пугать Эсми еще больше - она ничего не скажет, раз до сих пор молчала. Значит, действовать придётся аккуратно и именно мне.

Через пару мгновений мачеха появилась на пороге своей комнаты. Внешний вид женщины был привычно безупречен – белая блузка сияла чистотой, узкая юбка красиво обтягивала стройные ноги, макияж подчеркивал достоинства и скрывал недостатки, - но некоторые детали всё-таки выдавали наличие нешуточных проблем. Глаза покраснели больше обычного, щёки осунулись, на них пылал лихорадочный, нездоровый румянец. Невольно вспомнилась характеристика, данная Викторией – Эсми действительно казалась куда более дерганной и перевозбужденной, чем все последние дни. Даже не подслушав случайно телефонный разговор, такие детали я бы не упустила.

- Элис, душечка! – вымученно улыбнулась женщина, шагая навстречу. – Как хорошо, что ты заглянула.

- Эсми, я же обещала, - тепло обняла её я. – Конечно, я приехала.

- Я понимаю, тебе тяжело, здесь столько воспоминаний, - вздохнула женщина, увлекая меня вниз, в гостиную. – Мне и самой непросто. Я даже подумывала переехать…

- Предлагаешь продать особняк? – удивилась я, в голове оценивая вероятность подобного события до того, как найдется Эдвард и наследственные дела будут разрешены, и признавая её ничтожной. - Или просто подумываешь перебраться в другое место?

- Продать без Эдварда не получится, - покачала головой Эсми, подтверждая мои выводы. – Хотя это было бы самым простым выходом. Мне звонил личный представитель Карлайла – его адвокат, он уже уведомил о произошедшем всех, кому надо об этом знать, и занимается финансовыми вопросами. Однако из-за отсутствия твоего брата дела с наследством грозят затянуться надолго.

- Отец предполагал, что клиника отойдет полностью Эдварду, - кивнула я. – Они вместе столько труда в неё вложили.

- Именно, - согласилась мачеха. – Никто кроме твоего брата лучше с этим делом справиться не сможет. А он в розыске из-за этих глупейших, ни на чем не основанных обвинений... Пусть работе клиники это не мешает, хотя без Карлайла и Эдварда там всем непросто, вечно так продолжаться не может. Чем занимаются в полиции? Делают вид, что кого-то ищут? Неужели нет иных версий, кроме обвинения Эдварда?..

Эсми нервно махнула рукой, не в силах подобрать слова. Я её прекрасно понимала, и не раз высказывала Джейкобу по этому поводу, хотя и понимала бесполезность выступлений: полицейский, понятное дело, в ответ отмалчивался. Правила он всегда соблюдал неукоснительно и тайну следствия тщательно охранял, терпеливо перенося вспышки моих эмоций.

- Эсми… - Я все-таки решилась на попытку осторожно разузнать, что происходит. – Может, я могу чем-то помочь? Ты… выглядишь более измученной, чем в прошлый раз. Что-то еще случилось?

- Милая, всё в порядке, - поспешно отмахнулась она, лишь усиливая мои подозрения. – Насколько теперь может быть что-то в порядке. Без Карлайла… все не так. Я привыкла, что он решает многие вопросы сразу, а у меня так не получается… Да и думать о работе как, если там и там – напоминания об умершем муже? В офисе, дома…

- Может, я что-то могу сделать? – не сдалась я. – Взять на себя часть дел в школе либо общение с командами. В конце концов, я всех там знаю… Тебе не придётся мотаться постоянно и столько контактировать с разными людьми.

- Элис, я справляюсь, - нахмурившись, повторила Эсми и, вдруг смягчившись, продолжила: - Прости. Право, лучше я буду работать, чем рыдать в углу. Иначе опущусь совсем.

Кивнув, я поспешила перевести тему, понимая, что вряд ли добьюсь от расстроенной и испуганной женщины признания, но уже обдумывая, как поскорее встретиться с Джейкобом Блэком.



Проведя с Эсми еще добрый час, но так ничего и не услышав нового, я распрощалась с мачехой, пообещав вскоре заглянуть снова, и, сев в машину, тут же позвонила Джейку, договариваясь о встрече. Время было обеденное, и у меня оставался шанс составить ему компанию за ленчем: данный разговор мне хотелось вести не в полицейском участке, где друга непрерывно дергали коллеги, а в спокойной обстановке.

Через полчаса я сидела в небольшой кофейне напротив полицейского участка, нервно комкая в руках салфетку и подбирая слова для разговора. Другу я доверяла полностью, но одновременно отдавала себе отчет в том, что неизвестные не погнушались убийством смертельно больного человека, а значит, ничего святого для них нет. И если мои предположения о том, кто именно угрожает Эсми, справедливы, то жизнь моего брата может быть в огромной опасности. И окажется еще в большей, если мы совершим какой-нибудь опрометчивый шаг, тем самым уведомив преступников о своей осведомленности.

К счастью для моих уже порядком расшатанных нервов, Джейк не заставил себя долго ждать и появился всего через пятнадцать минут. Поспешно зайдя внутрь и отряхивая капли с плаща - на улице по-прежнему шел проливной дождь, - он быстрым взглядом выхватил меня из толпы посетителей и через мгновение приземлился напротив, перекинув одежду через спинку соседнего стула.

Один вид мощной фигуры, в которой чувствовалась недюжинная сила, прищуренных глаз и загорелого лица, знакомого с детства, внушил мне спокойствие: будучи на четыре года старше меня, Джейкоб еще в школе мечтал стать полицейским и уже тогда, живя в соседнем доме, видел защиту моей персоны одной из своих задач, ведь влипать в истории я всегда умела. Его поддразнивали, называя телохранителем Элис Каллен, но это невозмутимого парня абсолютно не смущало.

- Ну-с, рассказывай, - потребовал он, удобно оперев локти о стол и пристально уставившись на меня по извечной, еще в детстве приобретенной привычке. - Куда еще ты умудрилась вляпаться?

- Я...

- Элис, не трать время попусту и не мямли, - моя робкая попытка заговорить была безжалостно прервана. - Ты отлично умеешь сосредотачиваться на главном. Забудь, что ты нежная фиалка, и выкладывай информацию четко и структурировано.

- Джейк, я тебя иногда ненавижу, - вспыхнула я, злясь скорее на себя, чем на приятеля. - Мою мачеху кто-то шантажирует. Я случайно услышала телефонный разговор.

- Подробности, - мгновенно утратив легкость тона, потребовал друг. - Дословно.

Уставившись на дождь за окном, я пересказала услышанное, стараясь сохранять даже порядок слов. Джейкоб слушал внимательно, временами прикусывая костяшку указательного пальца, что, как я знала, свидетельствовало о крайней степени озадаченности. Потом долго молчал. Я не прерывала размышлений друга, лихорадочно обдумывая имеющиеся сведения.

- Прослушку на городской телефон уже ставили, - наконец заговорил он. - Она ничего не дала, и без весомых причин возобновить её будет трудно. Твои слова в данном случае, прости, не особо значимы, учитывая то, что главный подозреваемый - твой родной брат, чью невиновность ты отчаянно отстаиваешь. Перечни телефонных номеров собеседников миссис Каллен достать легко, я проверю, с кем она беседовала в указанное тобой время, но не стоит возлагать на этот факт большие надежды: для подобных разговоров пользуются уличными автоматами или непонятно кому принадлежащими номерами мобильных телефонов. Ты не поняла, Эсми говорила с шантажистами по мобильному или городскому?

- Нет, - покачала головой я, - но я склоняюсь к первому варианту: домашним у нас вообще редко кто пользуется.

- Плохо, - нахмурился еще больше Джейкоб. – Ладно, по времени звонка попытаюсь вычислить. Если беседы шли по мобильному, то ставить заново на прослушку домашний бесполезно, а изучать бесконечные деловые переговоры миссис Каллен, которые она ведет целыми днями в машине, на работе и вообще где угодно – адский труд. Мне не позволят занять людей такой работой без весомых причин, есть дела поважнее.

- Неужели ты все так оставишь? - ощетинилась я. - Ей угрожали, пойми! Возможно, это те же люди, что похитили Эдварда и убили отца!

- Детка, я тебе верю, - мои нервные пальцы, барабанящие по столу, сжала большая рука Джейка. - Просто если бы к нам обратилась сама миссис Каллен, всё было бы намного проще. А пока у нас только догадки, которые к делу, как понимаешь, не пришить.

- Вряд ли Эсми согласится: она была очень напугана, - вздохнула я, вынужденная согласиться. - Я пыталась расколоть ее – несколько раз спросила о проблемах, обещала помочь, - но так ничего и не добилась. Она лишь замкнулась и твердила, что у нее все в порядке.

- Значит, будет молчать и отрицать, - кивнул Джейк. - Давить бесполезно: мы можем сделать только хуже.

- Куда уж хуже, - мрачно пробормотала я, сжимая губы от разочарования.

- Если твою мачеху действительно шантажируют, - заговорил Джейк тоном полицейского, предотвращающего панику и призывающего к рассудительности, - она может и сама пострадать, не совладав с эмоциями. Ты говоришь – она нервничала во время разговора? Думаешь, она сумеет справиться с волнением и не выдать себя, если будет подозревать, что на проводе висит еще и полиция? А она будет, стоит нам показать свою осведомленность. Шантажисты обычно неплохо разбираются в людях и сразу поймут, что она им лжет.

Я крепко задумалась о последствиях, и Джейкоб понимающе кивнул.

- Это может спровоцировать преступников затаиться – и мы ничего не добьемся, только спугнем их. Или, что гораздо хуже, сбегая, они начнут заметать следы и тогда убьют всех свидетелей – то есть твою мачеху и твоего брата, если он у них.

Я сглотнула от ужаса, представив себе эту картину. Джейкоб был прав – он хорошо знал свое дело.

- Эсми ни в коем случае не должна знать о прослушке, учитывая её эмоциональное состояние, - подвел итог полицейский. – Даже если мы умудримся её организовать на оба телефона, во что я верю с трудом. Твои слова... повторюсь: их недостаточно в данных обстоятельствах.

- Но не сидеть же сложа руки! - вспылила я.

- Я подумаю, что можно сделать, - заверил меня Джейкоб. - Запрошу перечень номеров, с которыми связывалась Эсми за последние дни, в том числе сегодня. Попытаюсь вернуть прослушку хотя бы на домашний телефон. Мы не будем сидеть без дела, не паникуй. Главное, сама не суйся никуда! Обещаешь?

- Но Эдвард...

- Элис, - тяжело вздохнул полицейский. - Твоя информация важна, мы возьмем её в разработку. Если найдется хоть какая-то зацепка, я смогу убедить установить слежку уже непосредственно за миссис Каллен, обеспечив ей тем самым безопасность. У нас есть месяц, мы его используем. А сейчас я пойду - время. И еще раз прошу тебя, ничего не предпринимай, не посоветовавшись со мной! И звони в любое время дня и ночи.

Обреченно кивнув, я подставила щеку для поцелуя и отпустила друга. Я прекрасно понимала все его доводы, но смириться и бездельничать не могла: это было выше моих сил. Я слишком переживала за судьбу брата. Что-то я могла сделать и должна была...

____________________
[i]*«Пятьсот миль» - формат гонки на выносливость. «Пятьсот миль Индианаполиса» - старейшая регулярная гонка в мире, проводится с 1911 года. Одна из престижнейших и популярнейших гонок в мире. Проводится на автодроме «Индианаполис Мотор Спидвей», штат Индиана, США.

**«Старая кирпичница» (Brickyard, Old Brickyard) - одно из прозвищ автодрома «Индианаполис Мотор Спидвей». Автодром был введён в действие в 1909 году, и первоначально имел грунтовое покрытие, однако во время первой гонки происходили массовые аварии со смертельным исходом, и было решено сменить покрытие на кирпичное, для чего было уложено 1,4 млн кирпичей.

***Пасифик-Хайтс - один из престижных районов Сан-Франциско.

****Ной Вэлли - один из районов Сан-Франциско. Популярен среди семей с маленькими детьми.

Предыдущая глава