Я знаю, каково это – терять любимых людей, но я не знаю, какие могут быть выходы из этой непростой ситуации. Я совсем не знаю, как справляться с потерей. Я честно старалась понять причины Его ухода, понять, чем же я заслужила это... Но до сих пор не могу разобраться, что же я сделала не так. Я верила Ему, любила как никого и никогда. Странно, что Он посчитал правильным разорвать все связи между нами.

Последнее, что я помню: я сижу на поляне, а меня разрывает от боли. А еще я помню, как попала на эту поляну, помню причины этого... Помню Его слова... Меня звали, кричали мое имя, и в десятке голосов я узнала тетю Эбигейл. Как жаль, что ей пришлось испытать это. Она ведь действительно волновалась за меня, я знаю это, потому что на ее месте я чувствовала бы то же самое.

Теперь я не знаю, как буду смотреть в глаза этой женщине. Мне страшно, потому что я боюсь, что увижу в ее глазах вину. Вину за то, что она не смогла дать мне то, в чем я нуждалась. Но ведь это не так, она дала мне все, в чем я нуждалась, и даже больше! Это не ее вина! В этом виновата только я. Это ведь я не могу отпустить Его. Не могу смириться с тем, что стала Ему не нужна.

Я бежала за Ним, разбивая ладони в кровь, бежала, пока колючие ветки хлестали по лицу. Конечно, кому нужна девчонка-обуза? Это уже доказал отец, а теперь и Он. Эбигейл подарила мне счастливое детство, настолько счастливое, насколько оно вообще может быть у меня. Я выросла, не нуждаясь ни в чем. Самое ужасное, что я никогда не благодарила ее за это. Она заслужила, заслужила хотя бы это несчастное слово! А я не сделала даже малости.

Мне нужно сейчас же встать и пойти к ней, заглянуть в темные глаза, окруженные маленькими морщинками, и попросить прощения за все, что я сделала, поблагодарить за все, что сделала она.

Свет из окна освещает мою комнату теплыми золотисто-красными тонами, напоминая о происходящем на поляне. Да, именно такой свет заливал поляну в момент моей ментальной гибели.

В доме тихо, не слышно ни звука. Лишь часы в гостиной равномерно отмеряют минуты до наступления утра. Где-то очень далеко в свое удовольствие щебечут птицы, их беспечные мелодии доносятся до моего слуха через открытое окно. Мартовский прохладный ветер развевает голубые тюли. Картину портит лишь головная боль, дерущее горло и горящие царапины на щеках, шее и руках.

— Как думаешь, наша вселенная одинока? — спрашиваю я, пока Он тихо сопит мне в волосы.

Я задаю этот вопрос не потому, что мне интересно, а потому что я просто хочу услышать Его голос. Конечно, Его мысли мне тоже очень важны! Будь на то моя воля, я бы с радостью прочитала все.

Я жду, что Он посмеется над моей глупостью или, сделав серьезное лицо, задумается, а вскоре ответит мне что-то эдакое, необычное, совсем не подходящее под Его беспечную личность. Я поднимаю на Него глаза и заглядываю в глубину Его мыслей. Там столько тайн, которые я жажду раскрыть. Мне интересно, что Он чувствует, глядя в окно на солнце, на меня... Мне действительно интересна в Его голове каждая мелочь, но Он молчит.

— Хей, — зову я, пока юноша задумчиво смотрит в окно, — неужели ты уснул с открытыми глазами? Мне интересно, что ты думаешь. Скажи, скажи, скажи! – смеюсь и шутливо толкаю Его в бок. На любимом лице появляется ласковая улыбка.

— Я не знаю, Белль. Откуда в твоей милой маленькой головке такие странные мысли? — спрашивает Он, заставляя меня нахмуриться.

Он считает меня пустоголовой? Если мне шестнадцать, это не значит, что мои мысли должны быть поверхностными. Я надуваю губки и отодвигаюсь от Него. Любимые глаза вопрошающе выглядывают из-под поднятых бровей. Пару минут назад я была абсолютно счастлива, а теперь приходится сидеть на краю кровати, стараясь Его даже не касаться.

Вот! Вот сейчас... Сейчас Он обнимет меня за талию и, притянув к себе, скажет, что у меня очень умные мысли. Скажет, что просит прощения, ведь сказал не подумав... Вот сейчас...

Я жду уже несколько минут, но ничего не происходит. Я поворачиваюсь к Нему, удивленно взирая. Что? Что же я сделала не так? Моя любовь отстраненно смотрит в окно, даже не сдвинувшись.

— Прости, я что-то сказала не так? — вздыхая, спрашиваю я и подползаю ближе.

— Нет, Белла, нет. Я просто задумался о другом.

А может о другой? Может о другой ты задумался, любимый? Ядовито спрашиваю я себя, вспоминая один из моментов нашей совместно проведенной ночи. Глупая... Конечно, нет! Тут же себя одергиваю, стараясь не допустить мысли об измене.

Он на такое ни за что бы не пошел! Это же Он... Он не может, Он любит меня... Его грубость была вынужденной, проблемы кого угодно выведут из строя. По крайней мере, я очень стараюсь себя в этом убедить.

За дверью слышатся шаги в сторону кухни, вот я слышу как включается вода, как тетя старается тихо достать посуду... Даже после того, как я сделала ей больно своим поступком, она заботится обо мне. Чувствую, как на глаза наворачиваются непрошенные слезы, и встаю с кровати. В глазах снова темнеет, и я медленно опускаюсь обратно на кровать.

— Немного нужно посидеть, все в порядке, — убеждаю себя и снова пытаюсь встать, держась за прикроватную тумбочку. Опираясь на предметы иду к двери, открываю и выхожу в коридорчик второго этажа. Аккуратно спускаюсь по лестнице и через несколько минут оказываюсь в проеме двери в кухню.

Эбигейл, отвернувшись, что-то мешает в зеленой чашке, тихо-тихо напевая себе под нос забавную мелодию. Она часто поет, когда готовит или убирается. Невольно я переняла у нее эту привычку и теперь мы, бывает, что-то готовя вместе, можем напевать песенку, услышанную по телевизору или даже придуманную нами. Я прикасаюсь головой к дверному косяку и с улыбкой наблюдаю за манипуляциями женщины.

— Белль, солнышко, если ты хочешь понаблюдать, то лучше присядь, — советует она после окончания импровизированного выступления.

Я звонко смеюсь, что мне, с моим ночным приключением на удивление удается. Эби хихикает со мной. Я, пошатываясь, направляюсь к ней, и она гостеприимно раскрывает руки в ожидании объятий. Прижимаясь к мягкому телу, я вдыхаю запах свежеиспеченного хлеба. Эбигейл всегда так пахнет, обожаю обнимать ее, это самые вкусные объятия на свете.

— Прости меня, тетушка, я не хотела пугать тебя. Я поступила неправильно и мне правда очень-очень жаль, — шепчу я, целуя женщину в щечку.

— Милая, не вини себя, это не твоя вина. Если бы... — начинает она, но я предугадываю, что она хочет сказать, и быстро обрываю стремительным мотанием головой.

— Нет, прошу тебя, не называй Его имя, прошу... — слезы невольно наворачиваются на глаза, и я стараюсь незаметно их стереть тыльной стороной ладони. Однако от Эбигейл ничего не скрыть, и она тут же заключает меня в утешающие объятья.

— Детка, все будет хорошо, не плачь, родная, не нужно! — просит она и с озорной улыбкой держит меня на расстоянии вытянутых рук, стреляя карими глазами в сторону зеленой миски.

Я понимаю ее и с вымученной улыбкой киваю. Заглядываю в миску и понимаю, что внутри мед, сахар, яйца и сода. Перемешиваю, ожидая пока тетушка достанет корицу. Через мгновение ожидаемый ингредиент уже в миске. Мешаю тесто, и мы по немому согласию начинаем петь:

— Надо в дорогу, в дорогу, в дорогу мне торопиться, — наши голоса сливаются и получается очень забавно, — Надо узнать, надо узнать мне, что я за птица!

Мелодия заставляет меня улыбаться и более жизнерадостными движениями катать медовые шарики. Эбигейл научила меня готовить еще тогда, когда я даже на стуле с трудом доставала до столешницы. Обычно мы подкладывали на стул большие книжки, но без падений, конечно, не обходилось.

Иногда от моих детских резких движений я могла поскользнуться и упасть со стула. Бывало я рассекала себе колени в кровь, и взволнованная Эбигейл сломя голову неслась на второй этаж за аптечкой.

Частенько я могла случайно задеть локтем нож, который сама же положила себе под руку, пока тетя, отвернувшись, проверяла в духовке печенье. В общем, без происшествий не обходилось.

Даже будучи взрослой у меня могли быть различные проколы. Однажды я перевернула сковородку с почти законченной поджаркой. Мне тогда было ужасно стыдно за потраченные впустую продукты... Но тетя лишь с улыбкой назвала меня растяпой и пошла за мазью от ожогов.

Не сказала бы, что я прямо-таки неуклюжая... Скорее даже совсем наоборот. Тетя говорит, что я очень красиво двигаюсь, и даже хотела отдать меня в школу танцев. Я отказалась, ведь мне гораздо больше нравилось петь, но, к сожалению, в нашем городе занимались лишь хоровым пением, что меня совсем не привлекало, поэтому я решила, что буду просто петь для себя. Даже сейчас, исполняя глупую веселую мелодию хриплым голосом, у меня отлично получается передать ее напев.

— Белль, ты... Ты же идешь завтра в школу? — неожиданно спрашивает Эбигейл, явно смущенная.

Я опускаю глаза и киваю. Конечно, я иду. Почему она спросила? Неужели я так плохо выгляжу, что не годна для школы? В любом случае, если я собираюсь вести себя как ни в чем не бывало, нужно заняться уроками. Конечно, бьюсь об заклад, что учителя уже знают все детали моей личной жизни. Ну... Может и не все, но про разрыв с...

Ах... Недавняя рана дает о себе знать и в глазах снова темнеет. Стискиваю зубы, чтобы не напугать тетушку. У нее и так проблем хватает с ненормальным подкидышем, не нужно ей добавлять волнения.

— Конечно, тетушка, конечно. Мне стоит, — подозрительный звук срывается с моих губ, и я мотаю головой, стараясь выкинуть из головы печальные мысли, хотя бы до того момента, как я окажусь в своей спальне. — Мне нужно заняться уроками. Я пойду, – стремительно целую женщину в пухлую щечку и взбегаю по лестнице.

Перед глазами снова привычная темнота, я закрываю глаза и прислоняюсь затылком к закрытой двери, отделяющей меня от реальности. Как же не хватает Его холодных пальцев на своих щеках, не хватает Его утешающих объятий, добрых слов и нежной улыбки, которая в миг бы свела меня с ума. Без Него жизнь кажется пустой, и я даже представить не могу, что же сделать, чтобы наконец перестать чувствовать эту разъедающую пустоту внутри.

Огромная кровоточащая рана в груди не дает покоя ни днем, ни ночью. Хочется сбежать далеко-далеко, чтобы наконец забыть, каково умирать в пустой оболочке этого тела. Груз проблем и боли стальным капканом сжимает легкие, не пропуская туда воздух, желая причинить мне как можно больше мучений.

Всемирная скорбь — вот это самое чувство, что рядом со мной. Она опустилась на колени и колючими ладонями сжимает лицо, гладит по волосам, спине, плечам... Хочет, хочет терзать меня! Терзать, пока я не сойду с ума!

Мыслей в голове нет, я не чувствую себя, не чувствую тела, оно живет своей жизнью. Вот оно идет к тумбочке, достает серебристый металлический предмет и подносит к руке. Резкая боль приводит меня в чувство, и я в ужасе смотрю на свое запястье, с которого капает густая жидкость. Страх пронзает мою голову, и я откидываю лезвие в сторону. Серебристый квадратик, словно мяч, скачет куда-то за кровать, бежит от проблем.

Нотки паники хлещут по сердцу, и я бегу в свою ванную, чтобы поскорее остановить кровотечение. По пути сбиваю светильник, вазу, задеваю дверной косяк и вот, наконец, буквально падаю на раковину, хватаясь за цель – ручку крана – из железной трубы хлещет ледяная вода и я, не задумываясь, сую под струю руку. Боль мгновенно дает о себе знать, и я сквозь зубы выпускаю воздух.

Что я сделала? Неужели я могла покончить с собой? Нет! Эбигейл — я должна пытаться хотя бы ради нее. Нельзя сдаваться! Нельзя, Белла!

— Нельзя, нельзя, Белла... – рычу я и резким движением открываю аптечку, лежащую за зеркальной антресолью. Необходимый пластырь тут же попадается мне в руку, и я, схватив желаемое, возвращаюсь в спальню.



— Джессика? — я смотрю на девушку, стоящую на крыльце дома Харрот, широко раскрытыми глазами. Что она здесь делает? Интересующий меня вопрос тут же задаю так называемой подруге.

— Приветик. У меня билеты на концерт приезжей группы. Майк не хочет, считает, что мне просто нечего делать. Анжела заболела, поэтому я подумала, что ты можешь составить мне компанию, — отзывается девушка, после чего прячет руку в сумку и с сосредоточенным лицом старается что-то найти. Я догадываюсь, что это билеты, и она тут же реализует мою догадку, достав из сумки два кусочка бумаги с какими-то яркими узорами и фотографией с изображенными на ней четырьмя парнями.

Я вопросительно поднимаю бровь и смотрю на подругу.

— Ты серьезно зовешь меня на концерт?

— Ты удивлена? Конечно, я зову тебя на концерт. Слушай, я знаю о вашем разрыве и мне правда жаль. Мы ведь подруги, верно? Я хочу помочь тебе, Белла, — ласково уверяет Джессика, протягивая один билет. Естественно я понимаю, что это фальшивая доброта, но, несмотря на это, мне действительно нужна компания. Ссадина после того утра еще не затянулась, а рана в груди тем более, я вообще не уверена, что она может затянуться.

— Да, конечно, Джесс, спасибо большое за предложение. Я буду ждать тебя... — опускаю глаза на билет, выискивая среди букв цвета металла наименование даты. 5 апреля, 20:00. — Отлично, 5 апреля. Мне сейчас нужно заняться уборкой, так что извини.

— Да, пока, — сухо говорит подруга и стремительно удаляется от меня. Ну вот, недолго же она продержалась в образе милой девушки, которая хочет помочь своей подруге оправиться после разрыва с парнем.

От того, что она вообще может быть в роли такой подруги, мне становится смешно. Нет, Джессика не из таких, совсем. Она одна из тех, кто пытается из всего изъять выгоду для себя, типичная а-ля «я-секси-популярность». Даже тошнит от ее фальшивой улыбки и мерзкой попытки помочь.

Неужели и правда все отказались идти с ней на концерт? Конечно, я только рада развеяться и послушать хорошую музыку, просто сам факт, что нашей Королеве отказали, довольно странен.

Решив не заострять на этом внимание, я закрываю дверь и захожу на кухню, чтобы порадовать Эбигейл. Она ведь все волнуется, что я слишком хорошо закончила четверть и не выхожу из дома.

Раньше мне катастрофически не хватало времени на учебу, и Он постоянно помогал мне с домашней работой. Теперь же этого времени у меня будет чересчур много, поэтому заниматься буду, как последний ботаник.

— Белла, это к тебе? — удивленно спрашивает Эби, когда я появляюсь в дверях гостиной.

— Да, Джессика заходила, — будничным тоном отвечаю я и стараюсь выдавить улыбку. Честно говоря, выглядит жалко... — Она пригласила меня на концерт, так что в субботу я приду поздно.

— Ох! Белль, детка, это же так чудесно! — радостно восклицает тетя, подпрыгивая чуть ли не вместе с креслом. Какая радость — на целый вечер она избавится от Беллы-зомби. Еще бы, это нужно отпраздновать.

— Да, я пойду закончу с посудой. Ты не хочешь перекусить? Я могу сделать яичницу с беконом, — спрашиваю я и кидаю билет на кофейный столик, заваленный различными журналами и газетами.

Иногда мне кажется, что Эби их коллекционирует. Понятия не имею, зачем они нужны, но их действительно очень много. Бумаги буквально повсюду, начиная кухней и заканчивая ванной комнатой. Гостиная особенно пестрит разнообразием подобных СМИ. Наша гостиная вообще состоит как бы из двух частей:

В первой, что ближе к выходу, стоит небольшой телевизор, по которому неизменно идут мелодрамы, будто других каналов не существует. Светло-коричневый диван, устланный большим темно-синим клетчатым покрывалом, и два удобных такого же цвета кресла стоят вокруг прозрачного кофейного столика.

Справа на стенах висят бессмысленные картины, сделанные в стиле прованс, а также два больших шкафа с антресолью, сплошь уставленной различными фигурками, вазами, цветами и рамками. Там же стоят старинные громко тикающие часы, которые меня жутко раздражают.

Вторая же часть состоит из огромнейших книжных шкафов, один из которых наполнен вышеупомянутыми журналами и газетами. Зимними вечерами в той же части частенько горит камин, на котором стоит светильник и другие безделушки, похожие на те, что стоят в первой части.

— Да, спасибо, было бы неплохо немного перекусить, — соглашается Эбигейл, и я ухожу на кухню.

Достав тонко нарезанные кусочки бекона, я разбиваю яйца в чашку и заливаю их молоком. Перед тем, как начать мешать, я добавляю туда же немного соли и перца. Что ж, готовить я всегда любила, этого у меня не отнять. Эби научила меня всему, что умеет сама, но чаще всего я использую банальные знания, которыми обладают почти все.

Готовка не занимает много времени, и уже через полчаса я скидываю в тарелку шкварчащее блюдо. Думаю, съедобно. Зову тетю и, быстро съев свою порцию, ухожу в спальню и сажусь за привычное дело – чтение книг.

Единственный пока что найденный мной способ уйти от реальности и боли, которую она приносит. Книги полностью завладевают моим вниманием, время пролетает незаметно. Главные герои, совсем недавно ненавидящие друг друга, уже любовно целуются, прячась за углом особняка.

Злобно сжимаю кулаки. С громким хлопком книга закрывается и летит на кровать. Нет, романтику я не дочитываю почти никогда. В любом случае теперь. Мне хватает собственной боли, которую приносит израненное сердце, не хватало еще, чтобы счастливая парочка доставляла мне страдания. Это уже переходит все границы.

Я закрываю глаза... И о Боже, снова.

Я стою посреди улицы, освещенной лишь редкими фонарями. Вокруг меня красиво переливается снег и укрывает дорогу белоснежным пушистым покрывалом. Я держу Его за руку и смотрю на небо.

Звезд не видно, зато красивые снежинки мягко спадают вниз в ореоле фонарного света. Как волшебно... Я вздыхаю и поворачиваюсь к Нему, Его глаза опущены в телефон, когда мои внимательно наблюдают за любым изменением любимого лица.

Вот Он хмурится, что-то печатает, ждет, и через мгновение Его лицо озаряется счастливой улыбкой. Что же Его так восхитило? Пытаюсь заглянуть в телефон, но с моим ростом это дается непросто, и пока я пытаюсь аккуратно встать на носочки, Он уже замечает мое подглядывание и, шумно вздыхая, убирает телефон в куртку.

— Ты закончила? — криво усмехаясь спрашивает Он и дарит мне улыбку, нет, не такую счастливую, какой Он улыбался пару секунд назад. Другую, однако не менее обворожительную.

— Что?

— Разглядывать пустое небо закончила? — устало переспрашивает Он, улыбка пропадает, и я начинаю винить себя в его испорченном настроении. Нужно было молчать! Злобно бью себя по лбу, к сожалению, лишь мысленно, и виновато киваю. — Тогда пойдем.

— Хорошо...

Мы беремся за руки и бредем по заснеженной аллейке, разговаривая о чем-то абсолютно бессмысленном. Как обычно. Мимо нас идут гуляющие парочки, семьи с детьми, люди с домашними животными и просто одинокие прохожие.

Я незаметно для Него разглядываю аристократичные черты лица и внутренне ликую, что Этот парень сейчас со мной. Неожиданно для нас обоих, я внезапно останавливаюсь перед Ним и, встав на носочки, тяну Его за шею вниз. Он непонимающе поддается, и вот я уже прижимаюсь к ледяным губам, наслаждаясь их гладкостью.

Открываю глаза и оглядываю комнату. Все те же голубые занавески, скучные бежевые стены, небольшая кровать, застеленная мягким пледом с уже знакомыми мне мишками. Все как обычно, только нет Его, хотя с чего я взяла, что Он вообще должен быть здесь? От резкой боли я прижимаю сжатый кулак к груди и шумно выдыхаю. Нужно отвлечься, нужно отвлечься. Только как?

Встаю с кресла-качалки, стоящего у приоткрытого окна и решаю пойти на кухню.

— Мне нужно немного воды, может, поможет успокоиться, — думаю я и киваю, соглашаясь с внутренним решением. Некрепкой поступью я двигаюсь в сторону лестницы.

Проходя мимо гостиной, замечаю, что тетя уснула в кресле. Видимо мелодрама была скучной... Тихий смешок срывается с моих губ, и я подхожу к Эбигейл.

Расслабленные черты лица ознаменуют, что тетушке снится что-то спокойное, а может и вовсе ничего не снится. Оглядываясь, я примечаю одеяло и оставленный на столике билет. Стаскиваю клетчатую ткань с дивана и укрываю спящую женщину. К счастью, кресла мягкие, так что утром она не проснется с дикой болью в спине. Беру билет со столика и иду туда, куда собиралась изначально. К воде.

Через десять минут я лежу под теплым одеялом в своей спальне с пригласительным листочком в руках. На фотографии изображены четыре музыканта. Справа сидит парень, играющий на барабане. Черные волосы вьются и выглядят так, будто обладатель не знает, что существует расческа. Открытое лицо с широкими скулами и легкой щетиной выглядит привлекательно, на тонких губах играет жизнерадостная улыбка, которая сразу располагает на общение. Глаза опущены, поэтому, к сожалению, нельзя узнать цвет глаз парня.

Следующий идет гитарист, но, судя по тому, что он стоит у микрофона, его еще можно назвать и вокалистом. Бронзовые красиво уложены, темные брови придают глазам особую выразительность. И ах, эти завораживающие зеленые глаза, при виде их глубины сердце невольно ускоряет свой бег, и дыхание сбивается.

Поразительные – вот, что идеально описывает миндалевидные глаза, опушенные черными, как смоль, ресницами. Да, такие глаза видно издалека. Бьюсь об заклад, девчонки толпами за ним бегают. Высокий рост – вот что еще бросается в глаза. Хотя, с моими 163 сантиметрами любой рост свыше 170 будет бросаться в глаза. Неудивительно.

Предпоследний – гитарист. Первое, что привлекает внимание – прямые почти белые волосы, откинутые назад и открывающие высокий чистый лоб. Холодные серые глаза заставляют покрыться кожу мурашками даже через фотографию. Удивительный, да, для этого парня это слово подойдет. Жуткий, но удивительный. Атлетическое телосложение. Четко очерченные губы маняще приоткрыты... Я тряхнула головой, стараясь скинуть наваждение.

Перевожу взгляд на следующего юношу, он выглядит младше своих друзей. На мальчишеском лице блестят живые карие глазки, а на щеках играет румянец и проступают ямочки от дружелюбной улыбки, которой он одаривает слушателей. Темные волосы непослушными локонами обрамляют тонкое лицо. Наверное, этот парень самый располагающий к себе. Миловидная внешность и по-детски наивные черты лица умиляют и заставляют улыбаться.

Над фотографией большими буквами написано «His Infernal Magesty». Его Дьявольское Величество. Интересно... Чем же Джессику так заинтересовал рок? Или это совсем не из-за направленности музыки, а из-за привлекательных парней на картинке? Что ж, это я узнаю, когда приду туда. Четверг через полторы недели.

С такими мыслями я кладу билет под подушку и выключаю светильник. Совсем скоро я во всем разберусь.



Это моя первая такая глубокая работа, поэтому я очень надеюсь на вашу поддержку. .з.