У тебя бывает такое ощущение, что ты сделала что-то не так?

И мучительно хочется вернуться «в ту жизнь» и всё исправить?

Сердце Большого Яблока кишело жизнью. Огромная снующая туда-сюда толпа жителей этого города так и норовила поглотить ее в свои пучины, чтобы потом задавить. Физически и морально. Она, такая маленькая и хрупкая, со страхом прижалась к двери ломбарда, лишь бы не попасться кому-то под ноги. Но ведь они тоже люди и должны ей помочь. Или нет? Им наверняка наплевать на чужое горе, их абсолютно не волнует, что, возможно, к завтрашнему утру, она замерзнет на лавке в Центральном парке. У нее закончились деньги, и она не могла продлить свое проживание в мотеле. «Сама виновата»,— говорила она себе, коря за неразумную трату денег.

Правда, у нее еще есть фамильные часы и норковая безрукавка. Ей было не жаль вещицу— не время сейчас модничать, когда обещают сильные морозы. Надо лишь найти жилище, а деньги у нее будут. Она заходит в ломбард, испуганно озирается, стаскивая с ладоней заледенелые перчатки. На них намерзли льдинки, и она стаскивает перчатки зубами, потому что замерзшие пальцы не слушаются.

— Кхм-кхм! — слышит она наигранный кашель.

Оборачивается. Видит грузного лысоватого мужчину средних лет. Он с презрением смотрит на нее, на ее раскрасневшиеся руки, на обвертевшееся лицо. Она поджимает губы, как бы говоря: «Знаю-знаю, видок тот еще. Сама от себя не в восторге».

— Чем могу помочь? — спрашивает мужчина.

Она с минуту смотрит на него. Такое чувство, что на морозе замерзли даже ее мозги. Потом ее осеняет, и она лезет в карман.

— Вот, — бормочет она, кладя перед мужчиной часы на золотой цепочке. Лысоватый подносит их к глазам, потом протирает очки, потом снова смотрит на вещь. Потом мужчина с подозрением смотрит на нее. В его взгляде читалось подозрение, а не могла ли эта оборванка стащить их у кого-нибудь? Хотя... Где? В метро такую вещицу не словишь, а на приемах в элитном обществе эта дамочка явно не бывала.

— Сотня, — наконец заключает он.

— Сотня?! — пораженно восклицает она — Это фамильные часы, ручная сборка! Они стоят состояние, а Вы даете паршивую сотню!

— Меня не интересует, чьи это часы, и кто их собирал. Я оценил их на сотню, а если вас что-то не устраивает, милочка, дверь открыта, — мужчина отворачивается и снова начинает тереть очки.

Она кусает губу, не зная, как поступить. Судорожно прикидывает, сколько способна выручить за них на eBay, но навряд ли там ей дадут больше. Тамошние ценители драгоценностей ни черта не смыслят в них.

— Прошу вас, хотя бы три сотни, — взмаливается она.— Это все, что у меня есть. Очень нужны деньги, сэр. Я расстаюсь с семейной реликвией по большой нужде.

Мужчина хмурится. Ее слезные мольбы не то чтобы зацепили, но что-то шевельнули.

— Прошу вас.

Мужчина недоуменно уставился на нее. Эта девчонка лет семнадцати, промерзшая до костей, с обледенелыми перчатками и раскрасневшимся лицом, загоняла его в угол своими слезами. Но разве он жалел приходящих сюда людей? Нет, никогда.

— Ладно, — соглашается он. Она вскидывает голову, не веря своему счастью.— Ладно, — уже тверже говорит мужчина.— Три сотни и проваливай отсюда!

Она выходит на улицу, пересчитывая полученные банкноты. Потом убирает их в карман, счастливо улыбается, предвкушая хороший ужин и крепкий сон. Потом сворачивает, идет вдоль главной улицы Нью-Йорка, любуясь пестрыми вывесками с красивыми надписями. «Счастливого Рождества! Счастливого Нового года!», — кричали они, заставляя улыбаться шире. На носу ее любимый праздник. Самый добрый и волшебный. Она попросит счастья своей семье, хотя теперь ее желания не нужны им. Она неторопливо шагает по тротуарам, ловя губами холодные снежинки. Она окружена суетящейся толпой, но не суетится сама. Безмятежность. Легкость. Свобода. Она уже подходит к мотелю, отрясает перчатки, разматывает шарф, заходит внутрь.

Молодая девушка в обтягивающей блузке с непростительно глубоким декольте, стояла за стойкой и призывно улыбалась стоящему неподалеку мужчине. Она не замечает постоялицу этого отеля, усиленно завлекая в свои сети очередного глупца. За то время, что прожила здесь, она знала, что эта девушка была неприхотлива в выборе того, с кем провести ночь, а всё потому, что у этой кокетки была ужасная привычка обкрадывать своих партнеров. Часы, бумажники, даже дешевые запонки — всё отправлялось в ее карман. Она даже подумывала, что у бедняжки клептомания на всякие безделушки.
Она перевела взгляд на маленький телевизор на стойке. Шли новости. Ей было плевать на всё это, но картинка, появившаяся на экране, заставила ее замереть.

— Нам поступило сообщение, что частный авиалайнер «Adam А500» потерпел крушение близ Мексики. Самолет принадлежал бизнесмену Чарльзу Свону, владельцу крупнейшей холдинговой компании «Express AERO». На борту самолета находилось четверо:сам хозяин авиалайнера, мистер Свон, его жена, адвокат бизнесмена, мистер Джонсон, и пилот. Выживших нет.

«Выживших нет…» Эти слова заставили ее сердце упасть. Мертвы. Все мертвы.

— За три недели до этого, чета Свонов потерпела еще одну потерю — их дочь, семнадцатилетняя Изабелла, бесследно исчезла. Есть версии, что девушка была похищена, и что эта авиакатастрофа связана с этим похищением. Ведется расследование данного дела. Мы будем держать вас в курсе всех событий.

На пару минут всё затихло. Потом одна из постоялиц этого места, седоватая женщина, тяжело вздохнула:

— Ох, как жаль.

К ней подключилась и девушка за стойкой, и мужчина. Совсем скоро сюда сбежались все жильцы мотеля.

— Очень жаль.

— Какие люди были.

— Еще и дочь пропала.

— Ну и дела.

Да кому нужны их вздохи?! Кому нужны их лживые соболезнования?! Вы хотели свежую сплетню? Получите, стервятники! Подавитесь своей желчью!

Гул в холле прервал хлопок. Это она с силой положила на стойку вырученные триста долларов, пытаясь хоть чем-то заглушить их болтовню. Все действительно замолчали.

— Это предоплата за следующую неделю, — говорит она и, не поднимая глаз, твердым шагом идет к лестнице, оставляя позади ошеломленных сплетников.

Она бегом бежала наверх, на свой этаж. Остановившись возле обшарпанной двери, она полезла в карман за ключом. Руки тряслись, ключи упали. Она прислонилась лбом к двери и дала волю слезам. Ее родители погибли. Она не успела покаяться в том, что натворила. Эти следователи были не хуже журналистов, выдумывая все новые подробности.

Никто ее не похищал. Она сама сбежала из дома, не вынеся того давления, что оказывали на нее. Все вокруг что-то требовали: отец — ответственности, мать — разумности, ее учитель французского — отличного произношения, учитель по танцам — эффектности, да вот только она ни на что не способна. Элитное общество не для нее. Вся эта роскошь не для нее. Она предпочла бы апартаментам в Риме небольшой домик во Флориде. Она выдумывала себе небогатых родителей, которые ни с кем не конкурируют, никого не устраняют, и никто не хочет устранить их. Вечно под прицелом, под постоянным присмотром. Никакой личной жизни, никаких увлечений, кроме тех, что желают ее родители. Теперь она может только вообразить своих родителей, воспроизвести их в своей памяти. Вечно суровый Чарли, который улыбался редко и только по праздникам. Рене, которая улыбалась всегда и называла своего мужа вечным пессимистом. Такие разные, но такие родные. Как она была глупа, убегая от них! Мы начинаем понимать, как сильно любим, только когда теряем. Она потеряла. Осталась совсем одна. Слезы, нескончаемый поток боли, заставляют задыхаться. Она садится на пол, вцепляется руками в волосы, кусает губу. Внутри совсем пусто, как и снаружи. Словно она одна во всем мире, словно никто уже не сможет помочь ей, вытащить из пучины боли и страдания.

— Пожалуйста... — шепчет она.— Пожалуйста, пусть я проснусь. Пусть это будет только сон.

Она жмурится, словно способна так скрыться от реальности. Но нет. Она не спит. Этот кошмар наяву, и теперь она никогда не сможет простить саму себя.

— Глупая! — она вскакивает на ноги, остервенело стучит руками по стене.— Идиотка! Идиотка!

Ничего уже не вернуть. Время не повернуть вспять. Она резким движением стирает слезы со щек, поднимает упавшие ключи, открывает дверь и заходит в номер. Выцветшие обои, старая софа у стены, чайный столик, кресло, заваленное ее одеждой. Она идет в ванную, по дороге снимая куртку и ботинки. Здесь нет роскоши. Нет джакузи, персонального повара. Здесь нет даже телевизора, чего уж там. Она раздевается, бросая вещи прямо на пол. Потом подходит к зеркалу.

На нее смотрят большие запуганные карие глаза. В зеркале отражается кто-то, но не она. Спутанные волосы до поясницы, обкусанные губы, ярко очерченные скулы, маленький носик, весь в веснушках, руки настолько тонкие, что, кажется, их можно запросто сломать. А кожа на руках кажется прозрачной. Она вся словно прозрачная. То ли от недоедания, то ли от недосыпа.

Дочь миллионера Чарльза Свона и его жены Рене Свон. Сбежавшая из дома в семнадцать лет, порвавшая навсегда с роскошной жизнью, Изабелла Свон начинает жизнь новую. Взрослую, отчаянную. Она готова ко всему, готова встретить трудности лицом к лицу. Трудности закалили ее.

Она берет в руки ножницы и неаккуратными движениями обрезает свои волосы. Локоны падают на грязную плитку, словно обрывки ее прежней жизни. Ей вовсе не жаль их. Отрастут. Главное теперь не сдать позиции и сделать то, что она намерена сделать. Теперь ее волосы доходят ей до плеч. Одна прядь больше другой, хаотичные локоны спутались еще хуже. Она оценивающе смотрит в зеркало. Отлично, просто отлично.

Она идет в душ. Вода начинает бить ее по плечам, рассыпаясь на мелкие кристаллики. Она садится, облокотившись на полупрозрачную стенку, и закрывает глаза. Теперь не больно. Совсем. Словно вода забирает ее боль, и та стекает вместе с ней в водосток. Теперь пора подумать о том, как она будет жить. Фокус с ломбардом не пройдет. Норковая безрукавка вызовет еще большее подозрение. Если выручить деньги у нее не получится, то нужно их заработать. Теплая вода сменяется холодной. Она закрывает кран и, обмотавшись полотенцем, идет в комнату.

Разбросанные вещи приковывают ее внимание. Она подходит к креслу и достает из этой кучи черное платье. Оно настолько короткое, что едва прикрывает бедра. Она купила его назло родителям, но так ни разу и не надела. Видимо, пришел его черед. Она сбрасывает полотенце и решительно надевает платье. Потом подходит к зеркалу, собирает волосы в небрежный пучок и, вытрясая из сумки всю косметику, подводит глаза карандашом. Совсем другая. Решительная, дерзкая и потерянная. Не время отступать. Накидывает сверху пальто, обувает высокие сапоги. На первом этаже снова пусто, никого, кроме девушки за стойкой. Она идет к ней.

— Не подскажете, есть ли где поблизости стриптиз-бар? — спрашивает она.
Девушка недоуменно вскидывает брови.

— О, я знаю парочку, — заговорщицки шепчет она.— Пройдешь три квартала, повернешь налево. Там есть отличный бар. Называется «Рай».

— А я точно его найду? — она боится запутаться в этих кварталах и поворотах.

— О, это точно, — усмехается девушка.— Очередь туда начинается от входа и заканчивается в двух милях от самого бара.

Она хихикает, довольная своей шуткой. Это всё, что ей нужно знать. Она кивает и выходит прочь.

Blue October Come In Closer

Неоновая вывеска с надписью «Рай» привлекает внимание. Посетителей у входа нет — весь поток начнется к середине ночи. Кому-то захочется выпить, а кому-то поглазеть на обнаженных красоток. Она подходит ко входу, но перед ней тут же вырастает амбал под два метра ростом.

— Лицам, не достигшим совершеннолетия, вход воспрещен, — по наитию говорит он.

— Но мне нужно! — восклицает она.

— Всем сюда нужно, крошка, — ухмыляется амбал.— Вот только я для этого здесь и стою, чтобы никого сюда не пропускать.

— Я ищу работу, — уже тише говорит она.

Амбал внимательно смотрит на нее, отчасти оценивающе, будто такие девушки здесь не работают и ее навряд ли возьмут.

— Пошли за мной, — он кивает в сторону бара и заходит внутрь.

Она спешит за ним, запахивая полы пальто. В баре темно, только играет приглушенная музыка и пара девушек убирали со столов пустые стаканы. Охранник улыбается им и поднимается по лестнице. На втором этаже светлее, но тише. Она с любопытством осматривается. Здесь много дверей со странными номерами. Зачем они? Не успела она задать этот вопрос, как охранник останавливается. Потом поворачивается, убирает выбившуюся прядь ее волос за ухо и кивает.

— Будь паинькой, иначе вылетишь отсюда, не успев сказать «Ой-ей», — советует он.

— Звучит ободряюще. И вышвырнешь меня, ясное дело, ты? — спрашивает она.

— Засунь свой сарказм подальше. У босса нет чувства юмора, — мрачно протягивает охранник и, откашлявшись, стучится.

С той стороны слышится раздраженное «Войди!», и они заходят в кабинет.

— Мисс Хейл, я привел девушку. Просится на работу.

За столом, заваленным бумагами, сидит девушка лет двадцати, со светлыми волосами и очками на носу. Рядом с ней стоит полупустая бутылка виски и лежит темно-вишневый BlackBerry. Блондинка поднимает на нее усталый взгляд.

—Сколько тебе лет?

— Семнадцать, мисс.

— А ты знаешь, чем мы здесь занимаемся?

— Да, мисс.

— И ты думаешь, что я возьму на работу ребенка? — усмехается девушка.

— Я не ребенок, — бурчит она, за что получает от охранника легкий пинок по голени.

Блондинка, мисс Хейл, судя по всему, насмешливо поджала губы. Затем встала из-за стола и взглядом дала охраннику понять, что ему пора. Тот послушно вышел.

— Как тебя зовут? — вопрос настолько прост, но в то же время застает врасплох.

— Белла, — она решает не увиливать и говорит правду.

— Так вот, Белла, — мисс Хейл облокотилась о край стола и скрестила руки на груди,— здесь танцуют приватные танцы. Девушки зовутся здесь танцовщицами, а не шлюхами. Советую это запомнить, иначе наши импульсивные девочки могут подпортить личико за такие слова.

На лице мисс Хейл нет ни тени улыбки. Только серьезность и отстраненная холодность. Она была красивой, по-настоящему красивой. Она могла бы быть актрисой или моделью, но выбрала именно это.

— Пошли, — девушка выходит из кабинета, зовя ее за собой.— Здесь у нас VIP-ложи и мой кабинет. В этих ложах мы принимаем особых клиентов. Да и девушки им танцуют особые. Идем дальше.
Теперь они спускаются на пустынный первый этаж. Мисс Хейл поворачивает направо, и они оказываются в длинном коридоре.

— Здесь гримерная девушек, санузлы и технические помещения. Есть склад, на котором хранится выпивка и закуски. У нас помимо развлечений можно хорошо поесть.

Они делают виток и снова оказываются в баре. По дороге она успевает подсмотреть в парочку комнат, но никого в них не было.

— Это, собственно, бар, — продолжала экскурсию мисс Хейл.— У нас четыре сцены и тридцать мест в зале. Так что количество посетителей ограничено. У нас работают пятнадцать танцовщиц и две барменши. Как видишь, коллектив большой. И это я еще милашку Тайлера не считала.

Она хихикает. Мисс Хейл улыбается, но тут же берет себя в руки.

— Мы не торгуем телами. Мы танцуем. Но я не могу взять тебя на работу. Какова вероятность, что однажды ко мне в кабинет ворвется твой разъяренный папочка и начнет кричать о том, что я испортила его маленькую дочурку? Думаешь, такого не было? Было, и сотню раз!

— Мой отец мертв. И мать тоже. Можете быть уверены, что этого не будет, — холодно отвечает она.

Белокурая смотрит на нее долгим взглядом, словно проверяя правдивость ее слов.

— Просто скажи, у тебя есть еще родственники? — спрашивает мисс Хейл.

— Нет. У меня и дома нет. Я живу в мотеле неподалеку.

Мисс Хейл снова задумывается, кусает нижнюю губу, взвешивает все «за» и «против».

— Черт с тобой, ты принята, — решает она.— Вот только танцевать ты не будешь. Я дам тебе другую работу. Элис!

Возле них оказывается маленькая девушка лет семнадцати с длинными темными волосами и большими серыми глазами.

— Да, мисс Хейл?

— Покажи Белле где у нас лежат швабры, — ухмыляется она и уходит прочь.

— Привет, я Элис, — широко улыбается девушка — Я всё обо всём тебе расскажу.

Они снова возвращаются в коридор и заходят в гримерную. Тут много зеркал, косметики и перьев.

— Они обожают курить. К утру тут такой смог, будто кто-то что-то сжег, — болтала Элис.— А еще девчонки не прочь побаловаться травкой. И «колесами». И порошком. В общем, им неважно. В этом плане они неприхотливы. И не смей у них ничего брать. В прошлый раз одну девушку уволили из-за того, что у нее нашли кокс, который ей подкинули эти сучки. Наркота здесь строго запрещена.

Она внимала каждому слову. Ничего ни у кого не брать. Ясно.

—Здесь вообще много чего запрещено, но они все равно как-то умудряются проносить эту дрянь в клуб. Так, а теперь за швабрами.

В кладовке, в которой они оказываются, очень много места, несмотря на наваленную гору всякой хозяйственной утвари. Элис выдает ей передник, средство для чистки стекол и кусочек какой-то ткани. Они направляются в сторону санузлов. Элис толкает одну из дверей, и девушки оказываются в огромном туалете. Все вокруг уложено бирюзовой плиткой, над раковинами — зеркала, а напротив них — универсальные кабинки.

— Работы много, а с этими неряхами ее еще больше, — Элис морщит нос и сразу понятно, что эти девушки ей не нравятся.

Девушка брызгает чистящее средство на зеркало, Изабелла вторит ей.

— Это ужас просто. Вот ты мне скажи, как можно мыть голову в раковине?

— Что? — хохочет она.

— Тогда скажи, откуда в них берутся волосы? — и в доказательство своих слов, Элис вытаскивает из раковины клок волос.— Ну и гадость!

Изабелла хихикает, а Элис брезгливо морщится, но потом и сама хохочет от души.

— Ну, а мисс Хейл просто отличный босс, — продолжает свой рассказ Элис.— Она справедливая. И не переносит доносчиков. У нее, конечно, есть свои люди повсюду, но это совсем другое. Мисс Хейл словно вырабатывает у всех чувство единства, будто мы одна семья. Но это так сложно, лично для меня. С этими девушками невозможно дружить, потому что постоянно будешь ждать ножа в спину. Поэтому у меня совсем нет друзей, Белла.

Изабелла посмотрела на Элис. Девушка выглядела несчастной. Такой несчастной, что хотелось помочь ей. Неважно, как. Только бы снова заставить ее улыбаться.

— У меня никогда не было друзей, — Элис шмыгает носом и устало садится на подоконник.— В Билокси, где я жила, в школе на меня была объявлена травля. Открытая травля. Просто я перешла дорогу одной девчонке, отец которой был мэром. Я всего лишь подсела к ее парню на уроке химии, потому что мест больше не было. Да ладно, чего греха таить, я была в него влюблена до беспамятства.
По щекам девушки лились слезы. Как жаль, что эти ужасные воспоминания невозможно вычеркнуть из памяти. Как жаль, что мы не способны забыть все самое ужасное, что только могло с нами случиться.

— Сначала мне начала угрожать она со своей свитой. Говорила, что я вылечу из школы и из города, если еще раз подойду к нему. Но это еще ничего. Я постоянно чувствовала, что за мной следят. Я боялась выйти на улицу. Я старалась никогда и никуда не ходить в одиночку. Но потом страшное всё же случилось. Меня подкараулили у ворот школы и избили на заднем дворе.

Элис уже не сдерживала горьких рыданий. Она положила голову на колени и плакала. Ее темные волосы лезли в лицо и липли к мокрым щекам.

— Как сейчас помню, — срывающимся голосом продолжила Элис,— она приказала остановиться, потом взяла меня за волосы и спросила, усвоила ли я урок. Я прохрипела что-то похожее на согласие. А потом они бросили меня. Я не могла пошевелиться. Не могла встать.

Изабелле было больно за нее. Она знакома с Элис всего ничего, но уже знала, что не сможет бросить её в одиночестве никогда. Она подошла к плачущей девушке и обняла, поглаживая по спине и положив голову на ее макушку.

— Ну, все, милая, — зашептала она.— Все закончилось. Их больше нет. Ты в безопасности. Т-ш-ш. Я с тобой, Элис.

Элис судорожно вцепилась в ее руки своими и подняла заплаканные глаза. Она была слишком слабая для общей травли, слишком хрупкая для гонений толпы.

— Я сбежала, Белла. Я сдалась, — всхлипнула Элис.

— Нет, ты не сдалась, — замотала головой Изабелла.— Ты поступила разумно. Разве ты была бы способна противостоять им?

— Но я бросила свою семью, свою младшую сестру.
На секунду Изабелла задумалась над тем, как она похожа с этой девушкой.

— Я тоже всех бросила, — закусила она губу.— Я пожалела об этом, но теперь уже поздно, понимаешь?

Не время лить слезы и раскаиваться о содеянном. Просто пошли прошлое к черту и начни жить сегодняшним днем. Создай себе завтра, но не думай о прошлом.

Элис кивнула и решительно подошла к зеркалу. Смыла с себя следы слез и улыбнулась отражению.

— Ты права, Белла. Чертовски права, — хихикнула она.— Спасибо тебе. Мне никто никогда не старался помочь.

— Просто мы с тобой так похожи, — смутилась Изабелла.— Знаешь, я рада, что мы встретились.

В глазах Элис загорелась искра. Будучи совсем одинокой здесь, она была счастлива тому, что сможет высказаться кому-то, выплакаться, как сейчас, и сама помочь кому-то.

— Аналогично, — кивнула Элис и, радостно завизжав, заключила Изабеллу в объятия.— Я так счастлива!

Изабелла тоже смеялась, громко, словно отпуская давившую на нее тяжесть в груди. Она выпустила мучения наружу, позволила всем страданиям покинуть ее. Она нашла родственную душу в этой хохочущей темноволосой девушке с поразительно глубокими серыми глазами. Это место, стриптиз-бар, не доставило ей еще больших проблем. Оно лишь подарило надежду на лучшее, позволило вздохнуть полной грудью и не дало упасть вниз. Девушки шли сюда расставаться со свободной жизнью, приходили в это место потому, что больше нигде им работу не дадут. Удача, как казалось, отворачивалась от них. Одинокие и потерянные. Совершенно никому не нужные. Только здесь они находили себе пристанище: кто-то успокаивался танцами, кто-то — отличным заработком, кто-то — «колесами» и травкой. Безысходность заставляла идти в бары и клубы, каких в этом городе было огромное количество.

Возможно, Нью-Йорк — реанимация для разбитого сердца и покалеченной души. Бродвей, Таймс-сквер, Манхеттен, Бронкс, Бруклин. Гуляя по улицам этого города, ты способен либо помочь самому себе, наткнувшись на объявление где-то на остановке или столкнувшись со своей судьбой в метро, либо уничтожить себя, свернув не туда или попав в подпольное казино.

У каждой медали есть обратная сторона. Обратная сторона Нью-Йорка — разбитые сердца и сломленные личности. Всё возвращается бумерангом. Но только не здесь. Помощь здесь не ценится. Жди подножки или ножа в спину.

Девушки шли по пустынному кварталу, смеялись и ели бургеры. Проливной дождь не был для них помехой. Спрятавшись от холодных острых капель, они разговаривали и делились историями из своего прошлого, уже зная, что всегда будут вместе в будущем.