---

- Доброе утро, Эдвард! – раздается голос Розали в телефоне.
Я как раз готовился к субботней пробежке, когда «моя девушка» соизволила позвонить.
- Роуз, что происходит? – строго спрашиваю я, завязывая шнурки на кроссовках.
- Ты получил доверенность?
- Получил, - отвечаю коротко и жду пояснений.
- Эдвард, не злись. Ты же знаешь, какая я доверчивая. Мне просто катастрофически необходим твой контроль. Я спокойна, когда знаю, что ты заботишься о моих деньгах.
- Твою мать, Хейл, это что шутки, по-твоему? Мой юрист нарушил несколько законов о правах собственности, проверяя твои счета. И все потому, что тебе вздумалось переписать на меня имущество и выключить телефон? Ты вообще соображаешь, что делаешь?
- Эдвард, я…
- Почему ты уволила агента? Я не для того его подбирал, чтобы ты так быстро от него избавилась.
- Ален подыскал мне нового агента, - быстро выпаливает Роуз.
- Так пусть Бесье и подписывает доверенность.
- Ладно, Каллен. Ты не в настроении, позже позвоню. Когда успокоишься.
Розали обрывает разговор так быстро, что я даже не успеваю договорить все, что думаю. В поведении Хейл угадывается наличие звездной болезни. Я не потерплю сумасбродства. При следующем разговоре её ждет хорошая взбучка. Через минуту приходит сообщение «пожалуйста, не злись».

На пробежке моя голова занята Моретти. Я пытаюсь выстроить четкий план действий и предугадать следующий шаг конкурентов. Вспоминаю сильные стороны соперников и рисую в голове варианты проектов. Музыка в наушниках прерывается, когда телефон, закрепленный на руке, начинает вибрировать.
- Каллен, - отвечаю я, не глядя на номер абонента.
- Эдвард, - произносит мелодичный голос.
- Привет, мам. - Я сбавляю темп, чтобы разговаривать спокойно, без одышки.
- Как твои дела? – спрашивает она.
Эсми звонит раз в неделю. Обычно задает стандартный набор вопросов и в конце обязательно интересуется – когда я приеду в гости.
- Все хорошо. Спасибо. Как ты?
- Я тоже в порядке. На днях состоится благотворительный вечер в пользу детей-сирот. Я бы очень хотела, чтобы ты поучаствовал.
Моя мать ведет активную социальную жизнь. Эсми Каллен занимает пост главы благотворительного фонда «Сердце Ангела». Миссия фонда – сохранять, возвращать, создавать опору детям, находящимся в трудной жизненной ситуации, содействовать проявлению родительской заботы и любви в семьях, способствовать физическому, духовному и интеллектуальному развитию детей, для обретения ими душевной гармонии и веры в жизнь и себя. Возможно, что-то я упустил, но в целом примерно так. Эсми также участвует в деятельности других фондов, объединяет с ними усилия, устраивает совместные благотворительные вечера и акции, привлекает известных персон к проблемам детей-сирот. Розали периодически помогает моей матери и посещает детские дома от имени фонда «Сердце Ангела». Моя помощь обычно ограничивается банковским чеком.
- Я занят. Позвони Эммету, он будет рад принять участие.
Такие вечера в стиле Маккартни. Он постоянно поддерживает образ «милого и доброго» бизнесмена.
- Эммет уже дал свое согласие, - неуверенно отвечает Эсми. Слышу вину в голосе.
- Тем более. Одного представителя «Buldingcorp» будет достаточно. Я выпишу чек.
- Дело ведь не в этом, - с грустью произносит мама. – Я просто хочу тебя увидеть, Эдвард.
Она взывает к моим сыновьим чувствам. Я игнорирую.
- Отец тоже в порядке. Спрашивает о тебе.
- Передавай ему пламенный привет, - с сарказмом говорю я.
- Подумай на счет благотворительного вечера, - не теряет надежду Эсми. – Ты знаешь, где меня найти.

После разговора с матерью я бегу вдоль океана в два раза быстрее. Шум волн немного успокаивает.
Мои отношения с родителями я бы назвал «сдержанными». Так было не всегда, но уже достаточно давно. Так происходит, когда собственные родители падают в твоих глазах, разбивают идеалы.
Карлайл и Эсми до моих семнадцати лет являли собой воплощение идеальной супружеской пары. Идеальность проявлялась не только в безграничной любви и уважении друг к другу, но и во всепоглощающей ауре добродетели, шлейф которой, казалось, тянулся на милю вокруг нашего дома. Я восхищался родителями, как и все, кто имел честь с ними познакомиться. При этом я постоянно ощущал себя недостойным своей семьи. Мне казалось, я недостаточно добр, открыт, умен, честен. Я все время пытался соответствовать, но часто натыкался на снисходительный взгляд отца, когда он ловил меня за какой-нибудь шалостью.
Мой подростковый возраст проходил со свойственными этому периоду жизни ошибками. Иногда прогуливал занятия, курил, устраивал алкогольные вечеринки с друзьями, дрался, когда случались стычки со сверстниками, – просто был обычным парнем. Но осуждения от окружающих мне доставалось гораздо больше, ведь я сын идеальных родителей. Коронная фраза отца: «Я разочарован в тебе, Эдвард», а матери: «Как ты мог, Эдвард? Ты же наш сын». Возможно, они считали, что поступают правильно, не наказывая меня, а лоббируя моральное воспитание - сам, мол, должен осознать, насколько плохо поступаю. Но в итоге я возненавидел разговоры о «хорошо» и «плохо». Я не собирался становиться наркоманом, не планировал бросать учебу. Постоянно повторял Карлайлу, что все контролирую. Но родители продолжали драматизировать и преувеличивать значимость моих подростковых проступков. В колледже стало немного легче, когда я переехал в учебный кампус, где встретил Маккартни.
Мы познакомились с Эмметом еще в детском лагере. Тогда отношения не заладились. Он – богатый наследник, я – мальчик из простой семьи. Хотя уже тогда Карлайл неплохо зарабатывал врачебной практикой, и они с Эсми отправили меня в престижный летний лагерь с математическим уклоном. Но повадки Эммета и ему подобных мальчишек были мне чужды. Итог: стычки, драки. Но лето прошло, и мы разъехались.
Теперь судьба свела нас в колледже. Я ожидал, что Маккартни продолжит контратаку, которую пропагандировал в лагере, но вместо этого он протянул руку и пригласил меня на футбольную тренировку. Мы стали дружить, общаться. В его лице я нашёл не только веселого соседа по комнате и надежного напарника по игре в футбол, но и единомышленника. Мы во многом были похожи – интересы, увлечения, вкусы. Даже девушки часто нравились одни и те же. Но к счастью никто из нас не увлекался кем-то настолько сильно, чтобы из-за этого ссориться.

В первое же Рождество я пригласил друга провести праздник у меня дома. В одну из ночей, когда нам не спалось, и мы болтали по душам, Эммет поведал историю своего детства. В жизни Маккартни не было ни одного настоящего Рождества. Его мать была прирожденной светской львицей, уделяющей много времени «высшему обществу». Их жизнь в основном проходила в фешенебельных гостиницах, где постельное белье каждый день хрустит от свежести, где на тарелках нет ни единого скола, где елка наряжена идеально. Но все это не приносило Эммету радости. Мальчишкой он хотел встречать Рождество в растянутой пижаме, вешать на елку конфеты вместо дорогих хрустальных шаров, и чтобы утром его будила мама, а не отряд служителей отеля.
Я тоже ему жаловался на свою идеальную жизнь. Конечно, я ценил родителей, но их идеальность угнетала. Эммет не разделял моего мнения, потому что не понимал, насколько жестока крайность «совершенства».

Мы приехали в родительский дом утром перед Рождеством. Город утопал в снегу, гирляндах и запахе приближающегося праздника. Уже в холле чувствовался аромат маминого пирога с черникой.
- Пап, познакомься, это мой друг, - произнес я, после объятий, - Эммет.
- Добро пожаловать, - дружелюбно поприветствовал Карлайл. – Очень рад познакомиться.
- Взаимно, мистер Каллен. – Эммет тряс руку моего отца с широченной улыбкой на губах, словно я его познакомил с президентом страны. – Я столько о вас слышал. – Не унимался друг.
- Зови меня Карлайл.
- Хорошо, мистер Каллен, - пробубнил Маккартни.
- Эммет играет в защите, - я в шутку пояснил отцу несообразительность друга. – Ему часто достается при атаке соперников. Особенно по голове.
Тот лишь смутился.
- Розали с вами? – спросил Карлайл. – Мы пригласили её родителей на ужин. Сегодня будет много гостей.
- Да. Мы приехали втроем. Она отправилась к себе. – Хейлы жили в доме напротив.
- Отлично, - довольно кивнул отец. – Эдвард, покажи Эммету дом. Затем немного отдохните. Устали с дороги?

День пролетел быстро. Я организовал Маккартни прогулку по нашему небольшому городку. Затем мы помогали Эсми накрыть стол к приходу гостей. Параллельно отец устроил допрос о моих успехах в колледже. В целом Карлайл казался довольным рассказом, но это не мешало ему лишний раз напомнить мне об идеалах, которым я должен соответствовать. А вечером все собрались за большим столом. Дом сотрясался от музыки, шума и смеха всю ночь.

Я запомнил то Рождество как самое честное. Ведь утром в подарок, вместо привычных, обёрнутых цветной бумагой, коробок, я получил «правду». Очень много правды. Она была некрасивой, жалящей и беспощадной. Как пощечина, от которой ты приходишь в себя.
Я проснулся первым. В доме было тихо, все спали. Быстро умылся и отправился на кухню раздобыть чашку кофе. Из дорожной сумки прихватил пару ярких пакетов – подарки родителям, чтобы оставить их под елкой.
Эсми, не смотря на усталость, сумела навести на кухне порядок после ухода гостей, но гостиная и холл все еще выдавали последствия праздничной ночи. Пол и мебель были усеяны конфетти, мишурой, пустыми стаканами, праздничными колпачками, порванными гирляндами. Я взял на кухне черный пакет и начал убирать мусор.
Раздался звонок в дверь. Настойчивый. Нетерпеливый. Непрекращающийся. На пороге стояла привлекательная женщина. Короткие волосы цвета спелой пшеницы обрамляли вытянутое худощавое лицо. Миндалевидные голубые глаза смотрели с вызовом и претензией. Поверх черного вечернего платья на плечи накинут полушубок из белого меха, шею украшает массивное колье. Яркий макияж придает образу торжественность. Было ощущение, будто она только что вышла из ресторана напротив и позвонила в нашу дверь. Но никакого «ресторана напротив» не существовало, только длинная заснеженная улица.
- Занеси мой чемодан. – Незнакомка смело вошла внутрь, не дождавшись приглашения. Я поднял небольшой чемодан на колесах, который все это время стоял за её спиной, и занес в дом. Женщина скинула с плеч полушубок, но как-то небрежно, одним движением. Тот сполз по спинке дивана и остался висеть на подлокотнике.
- Кто вы? – сразу спросил я. Её поведение не оставляло места для любезностей. Вальяжность гостьи настораживала. В чертах, жестах, взгляде чувствовался негатив, которым незнакомка заполняла пространство вокруг себя.
- Мама? – возглас друга опередил ответ незнакомки.
Эммет слетел по лестнице и удивленно уставился на красивую женщину. Он только разлепил глаза, поэтому не до конца верил тому, что видит. Друг тер лицо, пытаясь окончательно проснуться.
- Что ты здесь делаешь? – воскликнул Маккартни. – Ты зачем приехала?
Эммет был недоволен и встревожен. Эффектное поведение матери его не радовало.
- Я приехала не к тебе. – Голос Тильды Маккартни звучал как сильно натянутая струна. С глубоким режущим звуком.
- А к кому? – удивился Эммет.
- К твоему отцу! – заявила Тильда.
- Мой отец в Гватемале уже лет так пятнадцать, защищает свои плантации сахарного тростника от республиканцев.
Ситуация более чем странная. Скорее несуразная. Мать Эммета, которая по его словам не провела с ним ни одного Рождества, пролетела пол страны, чтобы предстать перед сыном ранним праздничным утром.
- Твой отец сейчас в этом доме, - не унималась гостья. – И я хочу его видеть.
- О чем ты говоришь? – возмутился друг.
- Тильда? – Карлайл стоял наверху и завязывал накинутый в спешке халат.
Я с удивлением обнаружил на лице отца страх. Первоклассный хирург, который каждый день пытался победить смерть и шёл на операции с твердой уверенностью в своих силах, побелел словно мел.
- Здравствуй, Карлайл.
На звуки голосов вышла Эсми. Моя мать умудрилась спуститься по лестнице раньше Карлайла, застывшего неподвижной статуей.
- Доброе утро, - дружелюбно произнесла мама. – Я Эсми Каллен. А вы мать Эммета?
- Да, - с ехидством произнесла Тильда. – И любовница вашего мужа.
Дальше началось что-то невообразимое. Первое время я был ошарашен. Это выглядело злой шуткой, в которой все поменялись местами. Образы родителей диссонировали с тем, что я слышал, видел, чувствовал. История матери Маккартни не укладывалась в голове. В неё не верилось. Если Тильда планировала повергнуть всех в шок, то ей это удалось в полной мере. Меня будто закидали камнями: больно, грязно, обидно. Виноватый вид Карлайла действовал на Эсми как красная тряпка. Он даже не пытался оправдаться или опровергнуть слова гостьи; это ранило маму еще сильнее. Но Тильда продолжала убивать нас своей правдой, она была безжалостна.

Карлайл и Эсми поженились очень рано, сразу после школы. Родители обоих семей были против такой спешки, но они, окрылённые чувствами, пошли наперекор всем. Карлайл поступил в медицинский колледж, Эсми работала в книжном магазине. Денег не хватало, взрослая жизнь оказалась не такой сказочной, как они планировали. Были ссоры и слезы, но потом мама забеременела, и скандалы утихли. Эсми рассказывала, что они были так рады скорому появлению ребенка, что забыли все разногласия. Жизнь потихоньку наладилась. Карлайл удачно окончил обучение и после практики достаточно быстро получил место хирурга в одной из больниц города. Но оказалось, что на самом деле все было не так гладко.
В колледже Карлайл познакомился с Тильдой Маккартни. У них закрутился стремительный и бурный роман, о котором Эсми, конечно, ничего не знала.
- Помнишь, как говорил мне слова любви? – восклицала мать Эммета.
Она перемещалась по нашей гостиной словно коршун, запущенный в клетку к напуганным воробьям. Мы действительно разбрелись по углам. Я стоял у окна, скрестив руки на груди. Карлайл занял место у стены напротив, облокотившись на камин. Эсми все еще находилась в дверях, будто не решалась войти, вот-вот готовая убежать, лишь бы не слышать историю измены мужа. И только Эммет находился ближе всех к Тильде, которая уничтожала наша семейную идиллию в то рождественское утро.
- Помнишь, как хотел бросить жену ради меня? – не останавливалась женщина. – А помнишь, как мы мечтали о совместном будущем?
По-хорошему Карлайлу следовало выставить Тильду за дверь еще до того, как она открыла рот. Удалить её, пока ядовитые слова не проникли в мозг и не осели там. Вырезать, как опухоль, как инородный орган из нашей гостиной. Но отец, погребенный под грузом собственных грехов, бессильно кивал головой и закрывал лицо руками, принимая поражение. Его идеальную жизнь разрушили в одну секунду, и он ничего не сделал, чтобы исправить ситуацию. Вернуть. Отвоевать. Именно это стало первым разочарованием. Не наличие любовницы поражало меня, а бессилие. Слабость. Неуверенность. Кокон добродетели трещал по швам от каждого слова гостьи из прошлого. А как же стандарты? А как же мораль? Эти слова хотелось кричать на весь дом.
- Вот твой настоящий отец, Эммет. – Тильда выкинула эту фразу как обвинение в убийстве, с презрением. – Посмотри на него! Он отказался от нас. Вычеркнул из своей жизни.
Наблюдать за мамой было больно. Черты лица заострились, вокруг глаз обозначились темные круги. Но она не плакала, чем сильно удивляла меня. Эсми сгорала от ненависти. Внутри.
Маккартни сотрясала дрожь. Его чувства были сумбурны. Под бравой маской весельчака прятался обиженный мальчишка. Эммет поддался эмоциям матери, впитал в себя боевой настрой и тут же выплеснул копившиеся годами претензии к родителям на Карлайла.
Голоса смешались в общий ор. А я наблюдал за Карлайлом, ждал его слов. Но отец, словно безголосая тень, стоял у камина.
- Что же ты молчишь? – выкрикнул я отцу.
Эммету стоило разобраться, подумать, осмыслить. Но эмоций было слишком много, чтобы Маккартни с ними справился самостоятельно. Поэтому мне пришлось помочь ему остановиться. После очередной язвительной фразы в сторону Карлайла, я сломал Эммету нос.
- Потому что он трус и слабак. За твоим идеальным отцом, Эдвард, скрывается ничтожество, – с яростью ответил Маккартни.
Удар вышел сильным. Я планировал просто остудить пыл, но, видимо, и мои эмоции не полностью поддавались контролю. Кровь хлынула на бежевый ковер, попала на мою футболку. Зато стало легче, значительно. Я не мог стоять и терпеть, пока мою семью смешивают с грязью.
- Эдвард, что ты делаешь? – воскликнул Карлайл и бросился на помощь вновь обретенному сыну.
- Защищаю тебя, раз уж ты сам не можешь, - сухо ответил я и ушел.

Я накинул старую парку и брел вдоль улицы. Погода срывалась то на снег, то на дождь. Было мерзко, как и у меня на душе. Я не мог принять тот факт, что Карлайл навязывал мне несуществующие идеалы. Что его нравоучения и уроки морали всего лишь попытка замолить собственные грехи. Все оказалось ложью. Верность – ложь. Преданность – ложь. Сила духа – ложь. Карлайл так глубоко погряз в теории о добре, что не смог отстоять честь семьи. Даже если он виноват, даже если слова Тильды правда, он должен был не допустить такого поражения. Карлайл не защитил свою семью. Не сумел.
- Эдвард, подожди.
Розали бежала за мной по улице. В куртке отца и старых сапогах на босую ногу. Снег попадал на лицо и растрёпанные после сна волосы.
- Эдвард, стой.
- Роуз, иди домой, - гневно произнёс я. – Не хватало еще, чтобы ты заболела.
- Куда идешь? Что случилось? – обеспокоено спросила Хейл. – Я увидела в окно, как ты выбегаешь из дома.
- Я иду в магазин, - врал я, не осознавая насколько неадекватно сейчас выгляжу. – Молоко закончилось. Эсми хочет что-то испечь.
- За молоком в рождественское утро? В крови? – Розали посмотрела на мою майку, а потом перевела взгляд на руку, которой я ударил Эммета.
Я не нашелся, что ответить. Стоя на пустынной улице под дождем и снегом, практически раздетый, но не ощущающий холода от жара в груди, я обнял Розали. Прижал к себе, задыхаясь её теплом. Более слабым и раздавленным я себя никогда не чувствовал. И потом долго сожалел о том, что не сдержался. Что позволил Роуз увидеть меня таким.
Хейл отвела меня к себе домой. Я рассказал ей все, что случилось, и Розали обещала никогда не выдавать мою тайну. И потом она сдержала свое слово.

Домой я вернулся через несколько часов. Обнаружил Карлайла и Эммета на кухне. Они разговаривали по душам. Эммет повернулся в мою сторону, демонстрируя пластырь на лице.
- Где мама?
- Наверху, - ответил отец.
- Почему ты не с ней? – строго спросил я.
- Она не хочет разговаривать, - ответил Карлайл. – Эсми прогнала меня. Вот жду, когда она будет готова к разговору.
Я всегда видел отца таким: твердая правильная осанка, прямая ровная спина, аккуратно зачесанные назад волосы, спокойный, но в тоже время немного строгий голос, пронизывающий, словно читающий насквозь, взгляд и легкая улыбка на губах. Сейчас передо мной сидел другой человек. Уставший. Растерянный. Несчастный.

Эсми рассказала, что после моего ухода Карлайл вправил Эммету нос. Когда все закончилось, Маккартни заставил мать уехать, хотя в её планы входило остаться подольше.
- Я был у Розали, - пояснил я, прижавшись к матери, лежавшей в тишине на еще не заправленной после ночи кровати.
- Знаю, - ответила Эсми. – Я звонила Хейлам, они сказали, что ты у них.
- Мам, ты как? – Было странно, что Эсми почти не проявляет эмоций, ограничивается лишь скупыми слезами.
- Пока не знаю, Эдвард, - ответила она. – Но вот здесь, - мама приложила руку груди, - так печет. А больше я ничего не чувствую.
Я наклонился, чтобы поцеловать её в щеку и ощутил настойчивый запах виски, но не стал ничего комментировать. А утром Эсми попросила меня уехать. Сказала, что им с Карлайлом нужно остаться вдвоем.

Я возвращался в колледж вместе с Эмметом, но еще не знал, как правильно воспринимать сложившуюся ситуацию. Я не обвинял друга в поступках его матери, но говорить все равно не хотелось. Факт, что мы братья, будто подрезал прочную дружескую связь.
- Ты прости меня, – произнес Эммет, когда мы сели в автобус. – Я бы тоже тебя ударил за такие слова.
- На здоровье, - скупо ответил я.
- Я был не прав.
Я промолчал.
- Хочу тебе кое-что предложить, - продолжал он, - надеюсь, ты поддержишь мою идею.
- Посмотрим.
- Не хочу, чтобы эта история вышла за пределы нашей семьи.
- Нашей семьи? Ты быстро освоился.
- Я серьезно, Эдвард. Не хочу, чтобы в колледже это обсуждали. И Карлайлу с Эсми будет спокойней. Если никто не узнает о том, что произошло вчера, то всем будет проще. Не надо ничего объяснять, доказывать, выдерживать осуждающие взгляды.
- Отличная идея, Эммет.

Позже он расскажет мне, что они с Карлайлом поговорили и все прояснили. Что Тильда слишком перестаралась в своей попытке насолить разбившему сердце мужчине. И он даже рад, что Карлайл Каллен его настоящий отец.
То Рождество забрало отца у меня и подарило его Эммету.

Не могу утверждать, что изменился в одночасье. Но процесс был запущен. Многие годы Карлайл нагло врал жене, глядя прямо в глаза. Врал мне, что семья – это самое ценное в его жизни. Но на деле все оказалось не так. В тот момент он думал только о себе, как плохо ему.
Я отстранился от Маккартни. Мне нужно было время, чтобы привыкнуть к новой обстановке в семье. Я полностью разочаровался в философии Карлайла и решил жить по собственным стандартам. Не было больше повода соответствовать чьим-либо ожиданиям, только своим собственным. Я хотел быть сильнее отца. Чтобы никто никогда не сумел так сломать мою жизнь.

Но окончательно я определился в своих убеждениях только спустя пару месяцев. Каждый вечер я звонил Эсми. Она запрещала говорить о том, что произошло. Поэтому все темы сводились к моим делам. С Карлайлом я не желал разговаривать, хотя он пытался пару раз встретиться со мной, чтобы все объяснить. Эммет же наоборот активно налаживал связь с отцом.
У меня выдалось пару свободных от учебы выходных, и я решил съездить домой. Эсми настойчиво уверяла, что у неё все в порядке, но мне было неспокойно. Хотел собственными глазами убедиться в правдивости её слов. Я подгадал время, когда у отца стояло дежурство, и явился домой, никого не предупреждая.
В доме было подозрительно тихо. Я прошелся по гостиной и поднялся в свою комнату, когда услышал шум из родительской спальни. Открывшаяся передо мной картина прочно засела в голове, и долгое время я не мог от неё избавиться.
Моя мать предавалась сексуальным утехам со старым другом Карлайла. Его звали Джон. Он работал с отцом в одной больнице и был частым гостем в нашем доме. Но в той позе, в которой я застал его возле своей матери, видел Джона впервые.
В голове будто взорвался снаряд. Атомная бомба. Те клочки уважения к семье, что еще теплились в душе, умерли в страшных муках. Я озверел. Ворвался в комнату. Эсми взвизгнула от неожиданности, увидев меня. Джон подорвался с кровати и, прикрываясь руками, метался по комнате в поисках белья.
- Эдвард, ты все неправильно понял, - лепетал взрослый лысеющий мужчина. Его попытки оправдаться выглядели жалко. Вся сцена пахла жуткой дешевкой. Мне стало противно.
- Мы тебе все объясним, - продолжал Джон, чувствуя опасность в моем лице. Тогда я впервые увидел себя в испуганных глазах другого человека. И понял, что не собираюсь останавливаться. Что поступлю так, как считаю нужным.
Я схватил Джон за шею, словно ребенка, и вытолкнул за дверь спальни. Мать плакала, натягивая на себя простынь. Я собрал разбросанную одежду, которую нашел, пока мужчина пытался встать после неудачного падения.
- Убирайся отсюда, - закричал я и швырнул Джону в лицо вещи.
Эсми цеплялась за меня, пока я застегивал чемодан, который так и не успел разобрать.
- Эдвард, подожди, ты должен меня выслушать, - просила мама. – Ты должен меня понять. Не уезжай, сынок.
- Я бы тебя выслушал, если ты хотя бы была трезва, - ответил я, покидая родительский дом. Я чувствовал, что если останусь еще хоть на минуту, если и дальше буду смотреть в заплаканные глаза Эсми, то навсегда потеряю к ней уважение, которое раньше было безграничным.

Я не стал другим, нет. Я просто стал собой. Я жил так, как считал нужным, и больше не слушал ничьих советов. Пример родителей наглядно показал, как опасно впускать в свое сердце кого-то и давать власть над собой. Карлайл и Эсми вознесли друг друга на пьедестал любви, а потом с тем же рвением низвергли с него.

Родители подали документы на развод. Я не пытался их переубедить, не видел смысла. Не понимал, как можно жить в одном доме, после всего, что произошло. Наши отношения изменились. В них присутствовал холод и отстранённость.
Отец переехал на съёмную квартиру и продолжал работать в больнице. Мама играла в затворницу. Она закрылась в доме и днями не выходила. К моему приезду Эсми приводила себя и дом в порядок. Но я все равно знал, что каждый ужин она заканчивает виски. Иногда по утрам обнаруживал пустой стакан на столике в гостиной. Или в ящике для мусора на заднем дворе замечал пустые бутылки из отцовского бара. Потом стал анализировать большой слой косметики на темнеющих кругах под глазами и слишком приторные духи, которыми мама раньше не пользовалась. Она пыталась скрыть от меня новое увлечение, но получалось неубедительно.

В день, когда было назначено последнее заседание по поводу развода, я решил поддержать Эсми и пришел в суд. Я чувствовал, что это мой долг. Как последняя дань некогда счастливой семье, которая сегодня окончательно прекратит свое существование.
Карлайл неправильно понимал мое поведение. При каждой встрече он постоянно повторял слово «обида». Но ничего подобного не было. Я не обижался на него за то, что он жил своей собственной жизнью. Я был зол, что он позволил чужому человеку вмешаться в нашу жизнь и нагадить в ней. На Эсми я тоже злился, но не мог просто закрыть глаза на её состояние.

Я просидел в коридоре суда целый час. Время, назначенное судьей, давно прошло. Но я продолжал ждать. Ни Карлайл, ни Эсми так и не появились. А потом в голове появилась идея. Сумбурная. Странная. Пугающая.
Я принялся звонить родителям, но мобильник отца был выключен. Эсми к домашнему телефону тоже не подходила. Учитывая состояние матери последние три месяца, я запаниковал.
Полчаса мне понадобилось, чтобы добраться до колледжа, еще два часа, чтобы приехать домой, три минуты, чтобы забежать в дом и всего пару секунд, чтобы удивиться. Родители мило беседовали в гостиной. Я заметил многое. Как Карлайл поглаживал пальцы Эсми. Как она улыбалась. Как они удивились моему появлению.
- Эдвард, ты почему не в колледже? – обеспокоенно произнесла мама.
- Сынок, что-то случилось? – спросил отец, вставая с дивана.
- Да, случилось. Вы пропустили суд.
На их лицах отразилось понимание вместе с чувством вины.
- Мы решили повременить с разводом, - прошептала Эсми извиняющимся голосом.
- Серьезно? – спросил я.
- Чтобы ты о нас не думал, Эдвард, - пояснил отец, - мы любим друг друга.
Любовь. Я не мог этого слушать. Я тогда не понимал, как можно любить человека, который тебя предал, растоптал, унизил. У меня было много амбиций, стремлений, желаний. И ни одно из них не было связано с созданием семьи, в которой могут вонзить нож в спину.
Я оставил родителей в покое с их болезненной любовью и занялся своей жизнью. Такой, которая устроит меня.

---

Форум здесь!
Ваша, Beshenayabelka