Я устала.

Восемь часов на ногах после беспокойной ночи и одной чашки слабого кофе. Одна из моих пациенток выкрикивала свое имя уйму раз, с тех пор как я поднялась на этаж. Ничто, даже подкуп или здоровая доза «Ативана», не могло успокоить ее. Еще один растерянный пациент плотно зафиксирован жгутами после троекратного выдергивания капельницы, ну и наконец пациентка, которая продолжает жаловаться на ухудшающуюся боль в своем послеоперационном шве. Она была вчера декоагулирован, а теперь становится красным и вызывает боль. «Гидрокодон»^* не помогает, а доктор Психопат Кидающийся-Медкартами – то есть доктор Бирс – дежурный врач^** и не отвечает на мои вызовы. Ну конечно же.
(^* – обезболивающее; ^** – у них это понятие означает, что доктор может проводить выходные дома, но медсестры имеют право его вызвать в любое время, если пациенту срочно нужна медицинская помощь – в оригинале «on-call», врач по вызову как-то не звучит, хах, а у нас, насколько я знаю, такого понятия нет. Но я могу ошибаться).

Я звоню ее нефрологу.
– Можете дать ей 0.5 «Дилаудида», но если ранка выглядит зараженной, то нужно вызвать хирурга. – Как будто я уже не пыталась, придурок. Он бросает трубку прежде, чем я могу объяснить это.

«Дилаудил» немного помогает, но его эффект долго не держится. Доктор Бирс отвечает на мой вызов почти два часа спустя.
– Немного боли после декоагуляции – это нормально, – нетерпеливо говорит он. – Можете дать ей еще 0.5 «Дилаудида».

– Но первая доза не помогла.

– И поэтому вы дадите ей еще. – Он жаждет повесить трубку; могу сказать это по сдержанности в его голосе. Удивительно, что он еще этого не сделал.

– Шов выглядит красным и распухшим, – спорю я. – Не думаю, что это нормально. Кому-то действительно нужно придти и осмотреть его.

– Начните ежечасно давать ей по одному грамму «Роцефина» через капельницу и следите за количеством лейкоцитов^*. Если станет хуже, перезвоните. – На сей раз он бросает трубку.
(^* – высокий уровень указывает на инфекцию).

Я делаю, как он говорит, но заставляю Эммета придти посмотреть на шов вместе со мной. Клянусь, он выглядит хуже, чем это было час назад. Он красный, горячий и твердый вокруг ранки. Эммет спокойно рассматривает, пока мы стоим перед пациенткой, не желая расстроить ее, но в коридоре он говорит:
– Там определенно гребаное заражение. Какой хрен ее хирург?

– Доктор Бирс дежурный сегодня. Доктор Каллен сделал вчера операцию. – Я уже так привыкла к тому, что Карлайл полный придурок, так что могу произносить его имя, вполне уверена, без страха или дрожи в голосе. Мы с Эдвардом хорошо переносим его поведение, и это все, что имеет значение. Я имела дело с придурками и раньше. Карлайл не отличается от остальных и на самом деле просто святой, по сравнению с доктором Бирсом.

Вообще-то это отчасти печально.

– Ты вызывала его? – спрашивает он о докторе Бирсе.

– Конечно вызывала. Он отказался придти осмотреть ее.

– Тогда позвони Эдварду и возьми номер мобильного папочки Ка, – предлагает он, как будто в этом нет ничего сложного. Я даже немного испугана его предложением.

– Я не могу сделать это, – быстро спорю я. – Он не дежурный врач.

– И все же это его гребаный пациент.

– Желаешь моей смерти? Я же рассказывала, каким большим мудаком он был той ночью, да? Если позвоню ему на мобильник, скорее всего, он придет и забьет меня своим скальпелем или что-то там у него еще. И он хирург, так что, уверена, он начнет прямо с яремной вены.

– Лучше привыкнуть к подобному дерьму, Кармашек. Однажды этот мудак станет твоим свёкром. – Я явно не получу от него и доли сочувствия. Закатываю глаза и иду осматривать другого пациента. Антибиотик вколот, так что я просто подожду и позвоню доктору Бирсу, если станет хуже, что я планирую сделать в любом случае, даже если область вокруг ранки станет выглядеть лучше. Если этот план провалится, тогда… ну, мы пересечем этот мост, когда придет время.

К тому времени, как вторая доза «Дилаудила» перестает действовать, она начинает рыдать и просить меня что-нибудь сделать. Ее рука фактически выглядит хуже. Я никогда не видела, чтобы инфекция распространялась так быстро. Больше половины конечности пульсирует болью, твердая и горит.

Я вызываю доктора Бирса.

Он не отвечает.

Я вызываю его снова.

Пациентка кричит громче. Она умоляет меня отрезать ей руку и прекратить ее страдания.

Я звоню Эдварду, но он тоже не отвечает. Это не удивляет, учитывая, что он работает и вероятно держит свой телефон в бесшумном режиме. Я вызываю его, и он быстро отвечает на вызов.

Боже, благослови докторов, которые отвечают на твой вызов.

– Привет, Эдвард, – говорю я в порыве. – Это я вызывала тебя. Мне нужен номер телефона твоего отца.

Странная просьба, знаю. С другого конца провода долгая и неловкая тишина.
– Его номер? – наконец произносит он.

– Да. Это длинная история, но он правда мне нужен, чтобы осмотреть его пациентку.

– Можешь вызвать его?

– Он сегодня не дежурный врач.

– А кто тогда?

– Почему ты не хочешь дать мне его номер? – защищаясь, спрашиваю я. В конце-то концов, он отец моего парня. Если бы это был кто-либо еще, в этом не было бы ничего такого долбанно серьезного.

– Потому что не хочу, чтобы мне надрали задницу, вот почему, – вскоре отвечает он. – Он просто скажет тебе, что не дежурит сегодня.

– Это очень, очень важно, Эдвард. Обещаю.

Он колеблется, но наконец вздыхает.
– Ладно. – Он мгновенно выпаливает номер. Я кратко записываю цифры, благодарю его и кладу трубку. Вызываю доктора Бирса еще раз, а затем снова отправляюсь осмотреть пациентку. Она говорит, что боль усилилась. Я стараюсь не думать о том, что собираюсь сделать, когда беру телефон и набираю номер Карлайла. Мои мысленные трусики большой девочки на месте. Я не собираюсь позволить ему запугать меня – не когда это на благо его пациента.

– Алло? – Приветствие Карлайла короткое и с ноткой раздражения. Я сажусь прямо и быстро выдыхаю.

– Здравствуйте, доктор Каллен, – дружелюбно начинаю я. В итоге я, по крайней мере, смогу сказать, что пыталась быть милой. – Это Белла из «Харборвью». Знаю, вы сегодня не дежурный врач, но я осматриваю вашего…

– Если вы знаете, что я не на дежурстве, тогда почему звоните мне? – перебивает он. Не думаю, что он даже помнит, что я та девушка, которую привел Эдвард на ужин. Вероятно, так даже лучше. – Откуда у вас мой номер? – интересуется он.

– Это важно, – быстро говорю я, избегая его вопросов. – Я ухаживаю за вашей пациенткой миссис Грин, которой вчера вы делали декоагуляцию, и ее рука ужасно болит и распухла, а я не могу дозвониться до доктора Бирса…

– Это Белла Эдварда? – снова перебивает меня он. Он вообще слушал меня?

Я колеблюсь. Думаю о том, чтобы солгать.
– Да, – наконец отвечаю я.

– Белла, просто потому что вы встречаетесь с моим сыном, не значит, что вы можете звонить мне из-за пациентов, когда я не на дежурстве. – Он говорит таким тоном, словно отчитывает пятилетнего ребенка. Я сглатываю свое раздражение.

– Доктор Каллен, я пытаюсь сказать вам, что это важно, – нажимаю я. – Рука миссис Грин необычно болит, а отек быстро растет…

– Все думают, что их проблемы важны, Белла, – вновь перебивает он. – К сожалению, я не дома и не в положении помочь вам. Предлагаю вам вызвать доктора Бирса еще раз, потому что это его работа быть доступным в эти выходные.

– Но…

– Доброй ночи, Белла. – Он бросает трубку. Я пялюсь в молчаливый телефон, мой рот открыт, как у рыбы, оказавшейся на суше. Эммет качает головой и хлопает меня по спине.

– Стоило попытаться, Кармашек, – с сочувствием произносит он. – Зафиксируй это дерьмо. Хочешь, чтобы я вызвал супервизора?

Я разъяренно оборачиваюсь к Эммету.
– Наверное, – сердито парирую я. – Он фактически обвинил меня в попытке получить… не знаю… особенное обращение, потому что я встречаюсь с Эдвардом.

– Ага, ну, в общем, это было ожидаемо, – говорит он. – Вероятно, любая другая девушка попробовала бы.

Неправильно – любая другая девушка, вероятно, вскрыла бы себе вены, проведя вечер в его компании. Что за мудак. Очевидно, Эммет не способен понять. Я фыркаю и разворачиваюсь, моя рука сразу снова летит к телефону. Я не колеблюсь прежде, чем помещаю его к своему уху и нажимаю кнопку повторного набора.

Возможно, расстояние между нами делает меня храброй, но я полностью подготовлена сделать то, что должна была той ночью на кухне. Самосохранение, будь проклято.

Звучит несколько гудков, как меня направляют на голосовую почту. Я бросаю трубку и звоню снова, но напрасно. Эммет, который является старшим медбратом в эти выходные, говорит по телефону с медсестринским супервизором. Я кладу трубку и легко стукаю его по руке, говоря ему, что скоро вернусь, и проскальзываю на лестничную клетку. Я поспешно направляюсь к пункту первой помощи и замечаю Эдварда, сидящего за столом, его рука зарыта в волосах, пока он что-то набрасывает в медкарте.

Я касаюсь его плеча, и он удивленно поднимает взгляд.
– Эй, что ты здесь делаешь?

– Хотела узнать, могу ли позаимствовать твой мобильник, – говорю ему я.

– Зачем?

– Я должна поговорить с твоим отцом, – говорю я, быстро добавляя: – Он не ответит на звонки из больницы, а это действительно важно. Ты же знаешь, я никогда бы не захотела поговорить с ним, не будь это важно. – Я приподнимаю бровь, не позволяя ему даже попытаться поспорить с моей логикой. Он выглядит не совсем убежденным, но наконец достает мобильный из своего кармана и со вздохом вручает его мне. Он не отпускает, когда я пытаюсь забрать его у него.

– Ты расскажешь мне, в чем дело? – спрашивает он.

– Я очень волнуюсь за одну его пациентку и не могу вызвать дежурного хирурга, чтобы осмотреть ее. Он теперь даже не отвечает мне.

– Что с ней?

Я глубоко вздыхаю, затем начинаю перечислять свои проблемы на пальцах.
– Раз, она выревела все глаза, крича, что после операции испытывает уйму боли, и даже самые сильные обезболивающее ей не помогают. Два, прошло только несколько часов с тех пор, как это началось, а почти вся ее рука уже твердая, красная и отечная. И три, доктор Бирс указал вколоть грамм «Роцефина», который, вероятно, совсем не эффективен против того гребаного типа бактерий, которыми очевидно заражена ее рука, и он также никак не помог.

Эдвард глубоко выдыхает и выпускает телефон.
– Кожа становится фиолетовой или чернеет? Может, как ушиб? – спрашивает он.

– Нет, не думаю. А что?

– Я никогда такого не встречал, но если оно действительно так быстро прогрессирует, то это похоже на некротизирующий фасцит^*. – Я в ужасе пялюсь на него, пытаясь осознать услышанное. Плотоядные бактерии? – Ей определенно нужна операция, если это так. Позвони моему отцу снова, а я вызову супервизора и посмотрю, что смогу сделать.
(^* – плотоядная инфекция – инфекция глубоких слоев кожи, летальный исход достигает 30-50%).

– Спасибо. – Я ухожу, проводя ладонью по его плечу, когда прохожу мимо. Я пробегаю через пункт первой помощи в поисках пустой комнаты и наконец нахожу одну в самом конце. Закрываю себя изнутри и сразу просматриваю контакты, прокручивая телефонную книгу Эдварда, ища там имя его отца. Он обозначен там как «Отец», и я быстро нажимаю кнопку набора, не позволяя себе пересмотреть то, что я делаю.

Гудок за гудком, и я становлюсь все сердитее, осознавая, что он может игнорировать своего сына.

Прямо перед тем, как щелкает голосовая почта, он отвечает:
– Если ты звонишь по поводу своей девушки, Эдвард, тогда просто знай, что я уже разговаривал с ней и объяснил, что сделал все…

– Это не Эдвард, – перебиваю я. – Это Белла. – Я не даю ему шанса сказать, но в страхе, что он может снова повесить трубку, начинаю быстро тараторить: – Я не должна вам нравиться, доктор Каллен – Бог знает, вы не нравитесь мне – но это ваша нравственная обязанность - заботиться о своем пациенте. Доктор Бирс не отвечает на вызовы, поэтому я говорю вам, как кому-то с клочком здравого смысла, что миссис Грин нуждается в медицинской помощи. Есть большая возможность, что это некротизирующий фасцит, и что вы сделаете? Позволите ей умереть? Позволите потерять ей руку? Вы можете думать, что это не под вашей ответственностью, так как вы сегодня не дежурный врач, но вы ошибаетесь. Это ваша обязанность как человека - удостовериться, что кто-то, кого вы вчера разрезали, получил надлежащую медпомощь. Я вызвала супервизора и дам знать всем, что пыталась связаться с вами дважды, и надеюсь, миссис Грин нахрен засудит вас и доктора Бирса за вашу халатность. Вы, доктор Каллен, жуткое оправдание врача, если не приедете осмотреть своего пациента. Вы, очевидно, имеете эту профессию по неверным причинам, и меня поражает каждый день, что вы состоите в родстве с Эдвардом. Что он терпел вас все эти годы и все же стал таким потрясающим мужчиной.

Я делаю паузу и вздыхаю, мое сердце мчится вскачь от порыва адреналина. Я пытаюсь не дышать в телефон слишком интенсивно, но я на взводе, поэтому мои вздохи звучат как тяжелые надрывы. Мысли несутся спорадически, поскольку я пытаюсь найти что-нибудь еще, что я хочу ему сказать.

Мне требуется несколько моментов, чтобы понять, что в телефоне стоит тишина.

Он повесил трубку. Снова.

Охренеть!

Кипя от злости, я возвращаю Эдварду телефон, который с беспокойством нахмуривает брови.
– Дозвонилась?

– Дозвонилась, – угрюмо выдавливаю я. – Ни черта это мне не помогло! Но спасибо, что позволил мне попытаться. – Я упускаю часть о себе, где я разоблачаю свою задницу. Он все равно узнает об этом позже, но сейчас у меня просто нет сил и времени, чтобы выяснять отношения.

– Я поговорил с супервизором, – говорит он. – Он сказал, что направил охрану в дом доктора Бирса и заведующего хирургическим отделением уведомили. Хирург должен вскоре прибыть. – Он натянуто, но сочувственно улыбается.

– Спасибо тебе, – искренне произношу я. Он кивает, и я убегаю с тихими словами прощания. Я быстро возвращаюсь на лифте назад и вижу супервизора, сидящего за столом на медсестринском посту. Это высокий мужчина с широкими плечами и взъерошенными, темными волосами. Его можно было бы принять за Гриззли Адамса, будь у него такая густая борода, позволившая завершить образ.

Эммет выходит из палаты пациентки и замечает меня.
– Эй, Кармашек, ее рука выглядит еще хуже, – сообщает он. – Коллин все еще пытается выйти на контакт с доктором Бирсом или доктором Калленом. Он отправил охрану домой к доктору Бирсу, чтобы проверить, все ли с ним хорошо, и заставить его приехать.

Я просто киваю, проходя мимо него в комнату миссис Грин. Я слышу ее тихое рыдание еще из коридора. Сколько бы у меня не было конфликтов с докторами в прошлом, у меня никогда не было того, чтобы меня просто игнорировали, когда я настаивала, что у их пациента серьезная проблема. Они могут быть болванами, но по большей части они прислушиваются к нам.

Эммет был прав – ее рука выглядит хуже. Она более распухшая, и вокруг шва гноя собралось в два раза больше, а сама ранка начинает принимать темно-фиолетовый цвет. Мои мысли вернулись к тому, что сказал Эдвард о некротизирующем фасците. Сама миссис Грин бледная и потная. Я касаюсь ее лба внешней стороной руки и понимаю, что она горит. Она кричит, когда я касаюсь ее руки.

Да, это определенно не хорошо.

Я проверяю ее температуру, пульс, дыхание и давление, а затем возвращаюсь в коридор, стягивая перчатки. Все показатели устойчивые, кроме ее температуры, которая достигает 39.2.

– Коллин, думаю, нам, возможно, придется вызвать команду быстрой ответной реакции^*, – говорю я. – Что-то явно не так…
(^* – команда, часто состоящая из врача, медсестры и специалиста по техобслуживанию аппаратов искусственной вентиляции легких; они отвечают за слежку за тем, чтобы состояние пациента не ухудшилось).

Я пытаюсь сохранять спокойствие, но внутри я в панике. Команда будет чрезвычайно бесполезна, но было бы хорошо находиться в окружении докторов, пока не прибудет хирург. Интересно, мог ли бы Коллин вызвать хирурга-ортопеда, или, черт, может, даже хирурга общей практики. Господи, прямо сейчас я бы даже вытерпела доктора Эллис.

Глубокие вздохи, Белла. У тебя явно нервный срыв.

Как будто читая мои мысли, Коллин кладет трубку и говорит:
– Я направил полицию в дом доктора Бирса, чтобы проверить, как он. Связался с доктором Сандерсом, и он сказал, что будет здесь, как только сможет, чтобы посмотреть, что происходит; к счастью, он обещал придти в течение десяти минут. Но да, давай забежим вперед и вызовем ребят.

Доктор Сандерс – хирург-ортопед, и я выдыхаю. Поднимаю трубку, чтобы вызвать команду быстрой ответной реакции, как замираю, когда вижу доктора Бирса, забредающего на медсестринский пост; его темп неторопливый и спокойный.

Я хлопаю трубкой.
– Доктор Бирс, я вызывала вас, – быстро говорю я. – Мне правда нужно, чтобы вы осмотрели миссис Грин…

– Я же сказал, что иду, – непринужденно перебивает он. – Где ее медкарта?

Коллин встает, протягивая медкарту, которую держал подмышкой.
– Она у меня, доктор Бирс. Нам нужно, чтобы сначала вы осмотрели миссис Грин. – Его тон решительный, не оставляющий места для споров.

Доктор Бирс смотрит на Коллина, приподнимает брови, но, на удивление, не спорит. Видимо, это знак позиции власти. Он следует за нами в палату миссис Грин и осматривает ее руку, даже не беспокоясь надеть печатки или продезинфицировать руки перед тем, как прикоснуться к ее ране. Она кричит от боли, и он поворачивается ко мне и сердито сужает глаза.
– Вы не сказали, что ее рука почернела.

– Она начала менять цвет только недавно, и я вызывала вас пятьдесят раз, – надменно спорю я. Взгляд, которым он меня одаривает после моих слов, почти убийственен.

Упс – разве я должна была показывать вашу небрежность прямо перед пациентом? Хотели, чтобы я взяла на себя весь груз, да?

Прости, засранец.

Он начинает все объяснять пациентке, которая едва слушает его из-за жуткой боли. К счастью, приходит ее испуганный муж. Доктор Бирс объясняет, что, кажется, в ее руке какая-то бактерия, выпускающая токсины и уничтожающая ее плоть, и инфекцию сразу же нужно удалить хирургическим путем. Он заканчивает обсуждение, требуя, чтобы я заставила мужа подписать форму согласия и разрешения на операцию, и говоря Коллину, что ему срочно нужна статистика отношения шансов.

Он почти сталкивается с кем-то на пути к выходу, и я удивлена, видя доктора Каллена. Удивлена так, что чуть не обделалась.

– Что происходит? – спрашивает доктор Каллен, явно раздраженный. Он смотрит на доктора Бирса, который объясняет ему ситуацию и болтает о том, как ему «не сообщили» о серьезной инфекции миссис Грин. Коллин пытается вывести их в коридор, но доктор Каллен отказывается уходить и вместо этого сначала подходит осмотреть миссис Грин. Вскоре появляется доктор Сандерс, и внезапно вокруг сплошной хаос. Доктор Бирс ворчит, Коллин пытается объяснить все доктору Сандерсу, который, похоже, больше всего мечтает свалить отсюда. Я получаю разрешение и даю миссис Грин очередную дозу «Дилаудида», и когда я заканчиваю, доктор Каллен и доктор Бирс горячо спорят на медсестринском посту.

– Для вас неприемлемо игнорировать моего пациента, когда вы на дежурстве. – Доктор Каллен вне ярости.

– Я сказал им, что вскоре прибуду, – спорит доктор Бирс. – Мне просто сказали, что шов красный и болевой, что совершенно нормально с инфекцией послеоперационной раны, и я указал вколоть «Роцефин» и считать количество…

– И вам не посоветовали осмотреть пациентку? Доктор Бирс, вы не настолько симпатичны, чтобы медсестры настаивали на вашем присутствии на этаже, лишь бы попялиться на ваше милое личико...

Иисус Христос на тотемном столбе, доктор Каллен реально заступается за меня?

– Я знаю об этом, доктор Каллен…

Входит Коллин и прерывает их, настаивая, что пациентка нуждается в их внимании прямо сейчас, и фактически требуя, чтобы они прекратили свое препирательство. Доктор Каллен говорит доктору Бирсу, что он займется операцией, а доктор Бирс ни при каких обстоятельствах в этой жизни не прикоснется к его пациенту. Лицо доктора Бирса приобретает оттенок раны на руке миссис Грин – темно-красный и местами фиолетовый – и на мгновение я волнуюсь, что он замахнется и снова начнет метать медкарты. Но в итоге он покидает этаж, не обращаясь к физическому насилию, а всего лишь оставляя на своем пути несколько невнятных бранных слов.

Несколько минут спустя приходит фельдшер хирургического отделения, чтобы забрать миссис Грин. Доктор Каллен уходит, не сказав мне ни слова. Я не ожидала, что он падет мне в ноги, благодаря меня за все, что я сделала, но краткого «Спасибо» было бы достаточно. И все же, видимо, ад еще совсем не замерз.

Коллин говорит что-то о написания отчета об инциденте. Интересно, наудачу, кого из врачей должны уволить, учитывая, что за последнее время доктор Бирс чертовски облажался. Хотя все же он еще здесь.

Уже почти время пересменки. Я пытаюсь доделать остальную часть работы – к тому же, теперь у меня есть тонна документов, которые нужно заполнить. Эдвард приходит несколько минут спустя и спрашивает о пациентке, на что я отвечаю, что его отец все-таки объявился и взял на себя экстренную операцию. Вкратце пересказываю ему словесный спарринг на медсестринском посту. Эдвард не удивлен, но его облегчение ощутимо.



Сегодняшний вечер – чуть ли не лучшее время для выпивки.

Миссис Грин все еще в хирургическом отделении, когда я ухожу с работы. Я сообщаю Эдварду, что ухожу, а затем отправляюсь к себе домой, чтобы принять быстрый душ и переодеться. Я встречаюсь с доктором Хейл и Ириной в баре, и мы берем столик в конце зала. Ирина быстро заказывает три маргариты и какие-то закуски, жалуясь, что она нуждалась в этом вечере всю неделю. Очевидно, у нее тоже был плохой день. Доктор Хейл вышла на работу сегодня утром и указывает, что ее работа так доводит ее, что она может хоть поселиться в этом баре, чтобы пить не просыхая.

– Долбанем залпом? – спрашивает нас Ирина. Ее глаза светятся надеждой на то, что мы согласимся.

– Черт, да, – говорит доктор Хейл. – Вечеринка не вечеринка без бухла залпом.

– Я давно так не выпивала, – предупреждаю их я. Обычно я могу пережить любое спиртное, но не залпом – это моя неудачная слабость. Я не всегда могу помнить о произошедшем, но истории – особенно те, которые включают рвоту, – звучат ужасающе. Амнезия, вероятно, акт божьего милосердия.

– Ну, мы это изменим, – говорит доктор Хейл. – Сегодня будем праздновать.

– Что праздновать?

– Беззаботное провождение времени вне работы, вот что.

Она очень похожа на Эммета. Будоражащая женская версия. Я грациозно беру свою стопку, когда мне ее вручают, и каждая из нас выпивает ее, а затем запивает маргаритой. Они предложили сделать иначе, но я знаю, что мне нужно не спешить и отказаться.

Доктор Хейл вообще очень веселая за пределами больницы. Влейте в нее немного алкоголя, и она никогда не прекратит говорить. Поднята тема Эммета, и она начинает рассуждать о том, насколько же глупы мужчины. Чувствуя храбрость – или опьянение, какая разница – я спрашиваю ее, правда ли она занималась с ним в тот день сексом, когда они спорили на медсестринском посту.

– Черт, еще бы, – невозмутимо произносит она. – Он может быть гребанно глупым, но он нереально сексуально опытен. По крайней мере, он полезен в одном деле.

– Спроси ее, насколько у него большой шланг, – с ужасом подсказывает Ирина.

Глаза доктора Хейл загораются, когда она начинает показывать своими руками. Я закрываю глаза, прикрываю уши ладонями и говорю:
– Не хочу знать, не хочу знать, не хочу знать… – Меньше всего мне охота иметь в голове изображение члена Эммета, которое может запечатлеться там навсегда. Мне уже не повезло налюбоваться на его противоестественно белую задницу.

– Да ладно, Белла. Нет ничего неправильного в хорошо подвешенном парне. Мне всегда было любопытно – а насколько большой Эдвард? – Брови Ирины танцуют в волнении. Я давлюсь своим коктейлем.

– Я не расскажу вам об этом, – наконец выпаливаю я.

– О, брось, не будь скромницей. Пытливые умы должны знать.

– А насколько большой Брэйди? – бросаю я вызов.

– Двадцать сантиметров, – сразу отвечает она.

– Ты измеряла?

– Конечно, измеряла, Белла. Приятно иметь при себе такую информацию.

Иметь такую информацию для чего? Для аукциона пенисов? Чтобы помериться членами? Должна я купить цифровые весы и взвесить его, пока он во мне?

– Ну, а я не измеряла, – сообщаю я ей.

– Можешь прикинуть. Он дольше или короче этого ломтя хлеба? – Она держит булочку, которую поместили на столик, и мои глаза широко распахиваются. Она с серьезным выражением наблюдает за мной, пока ждет ответа.

– Я не могу… это м-м-м… – Я начинаю заикаться. Не особо чувствую себя комфортно, говоря об этом с ними – да хоть с кем-нибудь. Это странно, потому что однажды мы с Лорен провели ночь, обсуждая размеры пенисов, как будто обменивались рецептами. Но сейчас все по-другому. Тогда я была с Алеком.

Но это Эдвард, и я не хочу, чтобы в разговоре упоминался его член. Я не хочу, чтобы другие женщины представляли, как он выглядит, и я, конечно, тоже вышла бы из себя, опиши он своим друзьям размер моей груди и пошути, были ли они достаточно большими.

Я быстро опрокидываю еще стопку и спрашиваю девочек, хотят ли они выпить, что они и делают. Ирина чувствует мое колебание, и, к счастью, позволяет бросить эту тему.

Хоть мы и счастливы быть вдали от работы, в итоге мы все равно начинаем о ней говорить. Я рассказываю им о своем вечере и как доктор Бирс не приходил осмотреть моего пациента, и что у нее, похоже, некротизирующий фасцит. Это настолько редкая и опасная болезнь, которая быстро становится предметом нашего обсуждения.

– Думаешь, они сумеют спасти ее руку? – спрашивает Ирина с широко распахнутыми глазами.

– Без понятия. Наверное, они еще в операционной.

– Сомневаюсь, что спасут, – вставляет доктор Хейл. – Они должны избавиться от всей зараженной ткани. Если бактерии распространятся слишком далеко, тогда им придется ампутировать всю руку.

– Это страшно, – говорит Ирина. – Можешь представить, что просто порезалась, а потом теперь придется отрезать всю руку? Я видела в передаче «Опры», там какая-то женщина порезала палец, пока резала перец, и заразилась инфекцией, и врачам пришлось отрезать фактически целую часть стороны ее тела. – Она с беспокойством смотрит на меня, а затем на доктора Хейл. – Это не заразно, так ведь?

Я протягиваю руки. Они расплывчатые из-за количества выпитого алкоголя.
– Ничто еще не гниет, – говорю я.– Все десять пальцев на месте. – Я шевелю ими в знак доказательства.

– Это может быть заразно. Ты надевала перчатки, да? – спрашивает доктор Хейл.

– Да, но не доктор Бирс. И поделом ему, если он подхватил инфекцию.

– Пусть лучше надеется, что у него нет пореза, – серьезным тоном говорит Ирина, выглядя испуганной.

Мы болтаем и пьем еще немного. Доктор Хейл настаивает, чтобы я называла ее Розали, и пьяно утверждает, что лучшие друзья никогда не ведут друг с другом себя так формально. Также она флиртует с барменом и берет его телефончик, затем машет им вокруг и восклицает, что никогда бы не проводила свое время, зацикленная на одном человеке, когда она фактически может получить любого, кого захочет. Мы с Ириной обмениваемся взглядами, потому что даже подвыпившие мы не верим ни одному слову, что она выкрикивает.

В краткий момент серьезности – ну или настолько серьезный, насколько он может быть, когда ты достаточно пьян – Ирина спрашивает меня, как дела у меня с Эдвардом.

– Все хорошо? То есть думаешь, что он… ну знаешь… тот самый?

Даже опьяневшая, в моем животе все дрожит при упоминании его имени. Жаль, что я не могу поехать сегодня к нему вместо своей холодной, одинокой квартиры.

– Все замечательно, – говорю я. Удивляя даже себя, добавляю: – Надеюсь на это.

Месяц назад я бы чертовски боялась этой перспективы.

Сейчас я чертовски боюсь, что все может оказаться иначе.

Очередной стопкой текилы позже, нам приходится вмешаться, когда Розали начинает набирать номер Эммета. Сначала она утверждает, что хочет все ему высказать, а затем признается, что возбудилась, и наконец говорит, что скучает по нему.

– Ни каких звонков по пьяни! – кричит Ирина. И держит мобильный Розали словно в заложниках. – Пока он не приведет себя в форму.

– Не могу ничего поделать. – Лоб Розали касается столика, и она стонет. – Я жалкая.

– Да, жалкая. Но именно поэтому у тебя здесь есть мы.

Розали показывает Ирине средний палец, даже не поднимая голову от столика.



– Ты видела мой бейджик?

– Да, я украла его, чтобы я могла прокрадываться в докторскую комнату отдыха и красть миллионы тонн потрясающего кофе каждый день.

– Серьезно, Белла. – Эдвард нависает надо мной, пока я пытаюсь заполнить медкарту, его руки упрямо скрещены, пока он ждет признания.

– Я серьезна как никогда.

– Мне придется заплатить пять баксов, чтобы сделать новый, если я не смогу найти его…

– Ладно, он в моей сумочке. Ты оставил его на моем комоде. Не видел мой стетоскоп? Мне пришлось использовать стетоскоп Эммета весь день, и думаю, я уже заразилась ушной инфекцией.

– Кажется, я видел его под кроватью.

– Под кроватью? Что он там делает? И почему ты не принес его с собой на работу, чтобы отдать мне? Я же принесла твой бейджик, Эдвард. – Мой тон порицательный.

– Не осознавал, что я отвечаю за местонахождение твоего стетоскопа. И я думал, ты забрала его с собой. Я не проверяю, что валяется у меня под кроватью, каждый день.

– Видишь? Я забочусь о тебе достаточно, чтобы принести на работу твой бейджик, но ты позволил моему стетоскопу гнить на твоем пыльном деревянном полу следующую половину столетия.

– Ты принесла мой бейдж, потому что обдумывала спереть кофе, – утверждает он сухо.

– Ты не можешь доказать это.

– И не нужно – мы оба знаем, что я прав, что только и имеет значение.

– Нет, имеет значение тот факт, что твой бейдж надежно хранится в моем шкафчике. И тебе придется немного поунижаться и признать, что я права, если хочешь когда-нибудь увидеть его вновь.

– Держишь мой бейдж в заложниках?

– Черт возьми, да.

– Тогда я возьму в заложники твой стетоскоп.

– Можешь попытаться.

Он сужает глаза.
– Кроме того, у тебя случайно нет моих лабораторных халатов? Я сумел найти только один.

– Может, я тоже держу их в заложниках.

– Белла, я серьезно. – Кажется, он уже утомился этой игрой. Я вздыхаю.

– Да, на днях ты оставил один у меня, и я постирала его.

Он кивает.
– Так я могу забрать свой бейдж?

Я фыркаю и делаю вид, будто это причиняет неудобства, но иду в комнату отдыха и достаю его из своего шкафчика. Я небрежно цепляю его к воротничку его рубашки, когда возвращаюсь, и он благодарит меня милой улыбкой.

– Заедешь сегодня вечером? – спрашивает он. «Заедешь» – кодовое слово, означающее остаться на ночь, что я делала чаще обычного на этой неделе. Мне нравиться иметь свою квартиру, но если бы все зависело только от меня, я бы спала в его постели каждую ночь.

– Мне нужно заехать домой и взять чистые вещи. И вся моя рабочая тоже грязная. Можно сегодня я займусь стиркой у тебя?

– Белла, тебе даже не нужно спрашивать, – заверяет меня он. – И лучше просто оставить какую-нибудь одежду у меня в доме, чтобы тебе не приходилось сначала заезжать домой. – Он произносит эти слова так, словно в этом нет ничего грандиозного, но они подбили меня своей эмоциональность так, словно он встал на колени и сделал мне предложение.

Ладно, может, это был слишком драматично. Просьба оставить одежду у него дома еще очень-очень далека от предложения руки и сердца.

Но все же это уже что-то. Это все же действие, которое определяет нас как пару. Мои трусики будут в его доме, как кружевной красный флаг предупреждения для тех, кто попытается залезть к нему в постель. Конечно, не то чтобы он приводит таких домой, но теперь я знаю, что он и не намеревается.

Я прикусываю губу, пытаясь скрыть, сколько это значит для меня. Наверное, он даже не задумался о своем предложении. Для него это просто вопрос удобства.

Но для меня это намного большее.

Перевод: Rob♥Sten